Симеон Полоцкий

Борис Костин, 2011

Борис Костин – автор более десятка книг, в том числе в «молодогвардейской» серии «ЖЗЛ» – представляет жизнеописание Симеона Полоцкого – уникальной личности не только для века семнадцатого, но и для последующих столетий. Одновременно писатель во всей полноте представляет противоречивые оценки, которые давались деятельности Симеона Полоцкого его современниками, а также исторический фон, на котором проходило житие выдающегося просветителя.

Глава III. В логове иезуитов

Правда так сильна, что даже если

небо поменяется местами

С землею, а она вовеки не исчезнет.

Симеон Полоцкий

Просуществовав без малого два века, Великое княжество Литовское рухнуло под натиском военной мощи Речи Посполитой, а его духовный разгром довершил польский король Стефан Баторий, который к известному выражению шляхты «Огнём и мечом» присовокупил и проповедь истинной веры. Надо отдать должное энергии последователей Игнатия Лойолы. Шли они в гущу православных не с пустыми руками, а имея в своем арсенале более сотни популярных печатных изданий, в которых красочно расписывались блага греко-католической веры.

Так, например, известный польский иезуит Петр Скарга^[24] в своей книге «Об единстве церкви Божией» (1577) утверждал, что «Великий князь Киевский Владимир принял Христианство, когда патриарх Константинопольский Игнат^[25] был в содружестве с Римом, и следовательно, все последующие православные иерархи не иначе как отступники и достойны преданию анафеме».

Иезуиты деятельно принялись засевать православное христианское поле чертополохами схоластики, вселяя в души нестойких сомнения и постепенно прибирая к рукам образование в Белой Руси и Литве.

В 1569 году в бывшем стольном граде Великого княжества Литовского высадился первый «десант» иезуитов, который, по благословению Стефана Батория, возглавил уже упоминавшийся Петр Скарга. Его титаническими усилиями атмосфера веротерпимости, существовавшая в Литве и Белой Руси, была окончательно разрушена. Действуя где подкупом, а где и шантажом, Скарга стал переманивать на свою сторону православное духовенство, а затем основал коллегию, где намеревался внедрить в сознание отпрысков-схизматиков презрение к отчей вере.

Ровно через десять лет иезуитская коллегия была преобразована в Академию. Папа Григорий XIII внял просьбам польского короля Стефана Батория, утвердил ее устав и уравнял в правах с Краковской. Петр Скарга стал первым ректором и без обиняков заявил во всеуслышание: «В русской церкви порядка отродясь не было и быть не может. Язык славянский — неблагозвучен и только при знании латинского и греческого языка можно обрести крепость истинной веры и обширные научные знания».

И если в принципах утверждения единоверия на огромном и разноязыком пространстве Речи Посполитой Стефан Баторий и Петр Скарга являлись единомышленниками, то подходы их к вопросу первостепенства церкви были различны. Король и ректор Виленской академии лелеяли мечту о полном подчинении православной церкви папе Римскому, с тем чтобы митрополиты Киевский и Московский получали благословение в Вечном городе.

…Рисковым человеком был Самуил Ситнянович, и вот почему. Ему бы, по-хорошему, как это делали многие, остановиться, ведь почетное звание дидаскала сулило безбедную жизнь, а продолжение учебы — вовсе не пироги и пышки. Мы можем лишь догадываться о тех тревожных думах, которые одолевали выпускника Киево-Могилянской коллегии. Продолжить образование он мог либо в Кракове, либо в Вильно. «Больше разумом, чем силой» — красовалась надпись на латыни над дверью, которая вела в академические библиотеки Кракова и Вильно.

Человеческий разум и сердце всегда пребывают в противоречии между собой. Душой и сердцем Самуил Ситнянович сознавал, что переходом в униатство он, возможно, навлекает на себя кары земные и небесные, презрение тех, с кем шел от ступени к ступени к познанию истины. Но разум подсказывал: отступничество от православной веры временное, вынужденное и продиктовано оно прежде всего желанием совершенства — и ничем иным. Однако от прижизненного ярлыка «униата суща римского костела», навешенного ему Евфимием, иеромонахом Чудова монастыря, и отзыва заезжего иностранца Рейтенфельса как о человеке, «пропитанном латинской ученостью», Симеон Полоцкий не мог откреститься до конца своих земных дней.

Мы обращаемся к одной важной детали жития Симеона Полоцкого, которая, возможно, сказалась на его выборе. Трудно, да и невозможно судить, каким образом оказался его родной брат Иоанн в стольном граде Великого княжества Литовского, но существует подлинное свидетельство самого Симеона о том, что его родственник поступил на службу к царю Алексею Михайловичу «из города Вильно». Родная душа в незнакомом городе с чуждой атмосферой — разве это не подарок судьбы?

Примеров перехода в униатство известных политических и культурных деятелей Малой и Белой Руси множество. Кому-то из них, как, например, Мелетию Смотрицкому, получившему благословение от самого папы, казалось, что экуменизм — действенное средство к поиску богословского примирения, и более того, верный путь к прекращению гонения на православных.

Яко и человеци тожь имут страдати

от анафемы правы безплодни бывают,

ибо нечто достойно жизни содевают.

Притчей во языцех стали экслибрисы Симеона Полоцкого на некоторых книгах, хранившихся в его библиотеке. Прочтем одну из надписей, сделанную рукой православного монаха Симеона. «Сочинение Иеронима Стридонского»^[26], том 5 (1553). Надпись гласит: «Из книг Симеона Петровского-Ситняновича, полоцкого иеромонаха ордена святого Василия Великого. Лета Господня 1670, 26 августа в Москве»^[27].

Чем она ценна для нас? Прежде всего тем, что достаточно точно определяет место вступления Самуила Ситняновича в униатский орден базилиан — Полоцк. Немаловажно в экслибрисе упоминание сана — иеромонах, то есть монах-священник. Сразу же возникает сомнение: да появись Самуил хотя бы однажды на людях в монашеской рясе, прислуживая на богослужениях униатов, — ему бы в родном городе несдобровать. Примером тому может служить судьба И. Кунцевича^[28], архиепископа Полоцкого, которого разъяренные витебчане в 1623 году скинули в Двину. Ясно как Божий день, что посвящение Самуила Ситняновича в монахи ордена Василия Великого свершилось в глубокой тайне, которой суждено было открыться через многие лета, уже после кончины Симеона Полоцкого.

Если внимательно присмотреться, то выяснится: в самом названии монашеского ордена базилиан сокрыто двойное дно. Святитель Василий Великий, чье житие проходило между 329 и 379 годами, естественно, ни к католикам, ни к униатам не мог принадлежать. Архиепископ Каппадокийский, один из отцов христианства, плодовитый богослов и подлинный подвижник в обустройстве церкви и ее обрядов «по византийскому (!) образцу», вложил в свое учение всю душу и разум.

Вероятно, имя святителя, ничем не запятнавшего себя в отступничестве от учения Христа, во многом повлияло на решение Самуила Ситняновича перейти в униатство. Однако без такого шага, предосудительного в прошлом и в глазах грядущих поколений, двери Виленской иезуитской академии были бы для него наглухо закрыты.

Существует и еще одно весомое подтверждение тому, что Самуил Ситнянович основательно готовился к продолжению образования. Польский язык в Киево-Могилянской коллегии не изучался, однако до прибытия в Вильно он самостоятельно выучил язык Речи Посполитой, на котором впоследствии создал немало замечательных поэтических опусов.

Жизнь, царившая в Вильно, во многом отличалась от размеренной и неспешной жизни Киева, где иноземный диктат ощущался не столь болезненно и где богословские споры не заканчивались взаимными оскорблениями и мордобоем. На глазах студента Ситняновича такое творилось!

Иезуиты, пользуясь покровительством властителей Польши и располагая огромными средствами, прибрали к рукам целые кварталы в Вильно, а за пределами города обзавелись обширными земельными владениями. Оголтелая экспансия вызывала зависть у их кровных противников — лютеран и православных. Обратимся к работе Ю. Крачковского «Старая Вильна». «Черная гвардия Ватикана не брезговала ничем… Борьба, драки на улицах, вооруженные нападения на дома противников (иезуитов. — Б. К.) совершались почти ежедневно. Более того, зачинщиками инцидентов зачастую выступали либо бурсаки, либо студенты Академии, которых науськивали на это наставники».

Во время обучения Симеона Полоцкого в Вильно иезуитская академия^[29] располагала двумя факультетами: гражданского права (юридический) и каноническим (богословским). Полочанин выбрал последний. Чудом до нас дошли конспекты^[30] Самуила Ситняновича, написанные на латыни, по которым мы можем судить, как происходило становление будущего философа и просветителя и какие мысли почерпнул он у тогдашних светил науки. Назовем их: Почтенного отца Казимира Колловича «Богословские рассуждения», Почтенного отца Залусского «Рассуждения Фомы Аквинского», Почтенного отца Ладислава Рудьзинского «Полемическое богословие».

В проведении пышных празднеств и христианских торжеств ни одна из конфессий Вильно соперничать с иезуитской академией не могла. Это была целая наука, где театральность и мощь голосовых связок студентов имели воздействие на толпу более, нежели увещевания и проповеди. Такие уроки для будущего придворного пиита, как мы увидим далее, даром не прошли.

К одной из самых загадочных страниц в биографии Симеона Полоцкого уводит его фраза, с намеком на то, что он сподобился «странных идиомат… вертограды видите, посетите…» Вероятнее всего, некое путешествие по Европе Самуил Ситнянович совершил в годы учебы в Виленской иезуитской академии, у которой были тесные связи с западным ученым миром и аналогичными учебными заведениями. Самуил Ситнянович, без сомнения, умевший внимать и глубоко вникать в услышанное и увиденное, умел преподнести себя человеком неординарным, мыслящим широко и перспективно. Не исключено, что он слушал лекции и участвовал в диспутах, о которых предпочел умолчать.

Не собственный ли опыт заграничного путешествия отображают строки одного из стихотворений Симеона Полоцкого?

Добро есть…

Чуждые страны с умом посещати,

Но то удобно таковым творити,

Иже начата славно в дому жити.

Примечания

24

Светское имя Петр Повенский.

25

Явная ошибка. В годы Крещения Руси патриархом Константинопольским являлся Николай II Хрисоверг (984–995). — Прим. авт.

26

Полное имя — Евсевий Софроний Иероним (342–419) — церковный писатель, аскет, создатель канонического латинского текста Библии.

27

Надпись сделана на латыни.

28

Причислен католической церковью к лику святых.

29

В 1659 году в академии обучалось 700 студентов, а преподавание вели 84 профессора.

30

ЦАГДА. Ф. 381 (Собрание библиотеки Синодальной типографии). № 1791.