Симеон Полоцкий

Борис Костин, 2011

Борис Костин – автор более десятка книг, в том числе в «молодогвардейской» серии «ЖЗЛ» – представляет жизнеописание Симеона Полоцкого – уникальной личности не только для века семнадцатого, но и для последующих столетий. Одновременно писатель во всей полноте представляет противоречивые оценки, которые давались деятельности Симеона Полоцкого его современниками, а также исторический фон, на котором проходило житие выдающегося просветителя.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Симеон Полоцкий предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← Глава IV. У истоков признания

Глава VI. Столичные смотрины →

Глава V. Дидаскал Симеон

Хотяй с Богом беседу присную держати,

да молится и книги да тщится читати,

Ибо, когда молимся, и глагол наш есть к Богу,

егда чтем. Господь творит к нам беседу многу.

Симеон Полоцкий

В июле 1655 года война между Речью Посполитой и Московским государством, о невиданном размахе которой говорилось, миновав границы Ливонии, подкатилась под стены Вильно. 28 августа город был взят штурмом русскими войсками, которыми командовал князь Я. К. Черкасский и наказной гетман казачий И. Золотаренко. Как писалось в тогдашних дипломатических бумагах, «Великое княжество Литовское под царскою рукою утвердилось», а относительно положения виленского люда сообщалось, что «государь хочет… держать [его] в своей большой милости и вольностей… нарушить ничем не велит».

Заверения заверениями, но удержать стрельцов и казацкую вольницу от грабежей и насилия удавалось далеко не всегда. Когда в Вильно прибыл Алексей Михайлович с князем Шаховским, назначенным городским воеводой, то, судя по воспоминаниям современников, «Вильна так сильно была разорена войной, что столица Литвы была сравнена почти с землею и не без труда в самой Вильне можно было найти Вильну». Без сомнения, то было явное преувеличение.

Иезуитская академия замерла в томительном ожидании. Занятия на некоторое время прекратились, и у Самуила Ситняновича появился прекрасный повод для того, чтобы прервать учебу. Предположительно, он размышлял так. Ему уже двадцать шесть лет от роду. И не столь большая беда, коли он останется без диплома, задачи, которые он ставил перед собой, поступая в Академию, были решены. К тому же его не оставляли предчувствия о грядущем повороте в судьбе, ведь его родной город Полоцк по воле военного лихолетья оказался в самом эпицентре событий. И, как мы убедились, Самуил Ситнянович оказался провидцем. Распрощавшись с Вильно, он отправился в Полоцк в твердой решимости сбросить с себя чуждые вериги, покаяться, принять святое причастие и совершить монашеский постриг. Мысли о житии мирском, повседневных заботах, о хлебе насущном, женитьбе были отброшены навсегда.

Человек, иже мудрость от Бога приняше,

О ней же во юности труды полагаше.

Аще восхочет жену в супружество взяти,

Нужду имать мудрости тщету восприяти.

Ибо не будет мощно с книгами сидети,

Удалит от них жена, удалят и дети.

В дни Великого поста 1656 года на 27 году от рождения Самуил был пострижен в монахи в Полоцком Богоявленском монастыре^[37] и «егда отрекохся мира, и в ризы черны облекохся» с именем Симеон. Однако само по себе монашество, затворничество, молитвы, укрощение плоти, воздержание в пище, совместные труды с братией — являлись лишь фундаментом, на котором строилось неуемное желание стать «трудником слова Божьего». В идеале монашество видится Симеону Полоцкому таким:

Монаху подобает в келии сидети,

Во посту молиться, нищету терпети,

Искушения врагов силно побеждати

И похоти плотския трудами умерщвляти, —

Аще хочет в небеси мзду вечную взяти,

Неоскудным богатством преобиловати…

В братской монастырской школе во все времена ощущалась острая нехватка в учителях. Об этом прочитаем в послании патриарха Никона, который повелевал: «Отроков, в Полоцком епископстве пребывающих, учить и направлять, избирая на сие учителей благих, достойных и богобоязненных». Не подлежит сомнению, что монах Симеон отвечал этим требованиям.

…Любой здравомыслящий человек, памятуя о том, что не только на хлебе едином зиждется бытие земное, непременно придет к сознанию необходимости союза с людьми, близкими по помыслам и духу.

Первые православные братства появились в землях Украины и Беларуси во второй половине XVI века в противовес насильно насаждавшимся католичеству и униатству^[38]. Трудно, да и невозможно определить структуру братств, однако в их архаике, в ритуалах, в самих названиях^[39] был сокрыт незримый протест, который в конечном итоге привел к идее духовного единения православных христиан, необходимости просвещения и образования народов славянских.

Так на слуху мирян появилось словосочетание «братская школа». Устроители братских школ, не мудрствуя лукаво, пошли проторенным путем, благо у тех же иезуитов было чему поучиться. Trivium и quadrium — основы обучения. Тривиум — это грамматика, риторика, диалектика. Квадриум — арифметика, геометрия, музыка (пение), астрономия.

Если внимательно присмотреться к программе преподавания в братских школах, то напрашивается ее сравнение с «семью свободными художествами», которые должны были вывести отроков на путь дальнейшего совершенствования. Прочтем об этом у Симеона Полоцкого^[40]:

Хочешь знать, что заключает в себе грамматика:

Врата к мудрости перед тобой открывает.

Подобно страусу, прилепляющему к яйцам взоры,

Вперяй их в книгу с непритворной охотой.

Приятное красноречие в риторике обретаем,

Если, читая, мы слушаем учителей.

Слушая, часто и речи произносим,

Или к речам способности не имеем?

Диалектика достойного Платона

Матерью всех наук справедливо наречена.

Смысл, мудрость она находит,

Разум просвещает, узлы развязывает.

Арифметика ту мудрость заключает в себе,

Что быстро что угодно сосчитает тебе.^[41]

Геометрия измеряет, что необходимо —

Величину, высоту до самого неба.

Астрология бег небес отмечает,

По звездам будущее легко определяет.

Из разных голосов приятную мелодию

Учит музыка создавать, а также — симфонию.

Такая традиция уходила своими корнями в VI век. Основоположник ее, средневековый эрудит Флавий Кассиодор определил ее как подготовительную к изучению высших предметов — философии и богословия. Это, как говорится, желаемое. В действительности же Полоцкая братская школа, «от латинян сильно притесненная», в начале учительствования монаха Симеона переживала далеко не лучшее время, и все усилия дидаскала сводились к тому, чтобы дать отрокам хотя бы элементарные знания.

В рукописях Симеона Полоцкого сохранился вопросник, составленный им для «малых учней». «Что есть псалтырь?» — вопрошал наставник. Ответ: «Разум». «Что — гусли?» — «Мысли», «Что — струны?» — «Персты», «Что — орган?» — «Гортань», «Что — трубный глас?» — «Пение к Богу» и т. д.

Вот стержень Симеоновой педагогики! Развить у отроков воображение, просветлить их души необходимостью познания слова Божьего, отбросить леность праздную и избавиться от неуверенности в собственных силах. Способ воспитания таких качеств — публичные выступления, орации и декламации виршей, автором которых, как правило, выступал сам Симеон. Отроки старались на славу и вскоре ни одно из церковных или общественных торжеств не обходилось без декламаций, которые глаголили братчики.

Мы обращаемся к теме, которая воочию убеждает, что в своем поэтическом творчестве Симеон Полоцкий не замыкался только на белорусском языке. Скорее всего, его литературная речь — это целый ряд заимствований, слов, форм, оборотов из церковнославянского, польского и латинского языков.

Писах в начале по языку тому,

Иже свойственный бя моему дому.

Таже увидев много пользу быти

Славенскому ся чистому учити…

Уже упоминалось, что небезызвестная «Грамматика» Мелетия Смотрицкого стала сущим путеводителем в познании русского языка для братчиков, студентов учебных заведений Малороссии и Белоруссии. Учебник во многом помог Симеону освободиться не только от приземленности и провинциализма наречия, бытовавшего на родине, но и от засилья языковых варваризмов, сплошь и рядом употребляемых в Малой Руси. Научился сам — научи других, «малых» братчиков: этому педагогическому правилу Симеон Полоцкий будет следовать неизменно.

…Год 1656-й оказался знаковым не только в судьбе Симеона, но и в его творчестве. Прибытие русского царя в Полоцк позволило дидаскалу Богоявленского монастыря проявить во всем блеске свои ораторские, поэтические и философские способности. Он отчетливо стал сознавать, что ему тесны стены монастыря, а в родном городе, хоть и горячо любимом, он не в состоянии был реализовать ни приобретенные знания, ни свои задумки.

Он мог встретиться с Алексеем Михайловичем в поверженном Вильно — Всевышний отложил эту встречу. Но в том, что Провидение сопутствовало ей, сомнений не имеется. Как мы помним, 15 июля царь во главе войска выступил против шведов и на пути к Риге разгромил гарнизоны неприятеля в Динабурге и Кукейносе, заложив в первом церковь св. Бориса и Глеба, а последний переименовав в «Царевичев Дмитриев город». Неудачная осада Риги продолжалась до начала октября. Царь, огорченный таким непредвиденным ходом событий, вернулся в Полоцк, исходный пункт похода, где намеревался дожидаться результатов переговоров с поляками.

Конечно, монаху Симеону был неведом ход этих переговоров, но слухами, как говорится, земля полнится, и неким образом стало известно, что польская шляхта сватает «на Корону Польскую московского государя и его царское величество». А возможно, об этом обмолвился и сам Алексей Михайлович. Так появилось «Приветствие…».

Веселися, царю, што Бог с тобою,

Будеш владети морем и всею Двиною.

…

Але на прох венец прими лауровы,

А затым небесный будет ти готовый.

В редкий день многомесячного пребывания в Полоцке царь не заглядывал в келью монаха Симеона, где велись душеполезные беседы, в которых прозвучали «Стихи на счастливое возвращение его милости царя из-под Риги».

Побывал Алексей Михайлович и на одной из декламаций, устроенной в его честь учениками братской школы. Отроки и на сей раз не оплошали.

Придеше, вся верный, восплещем руками,

Се Бог Господь показа милость си над нами,

Возврати царя здрава и чесна повсюду,

Стерта врагом их выя горделиву люду.

…

Венц Бог в России, якобы на небе

Маестат вечный зготовал для себе.

Россия завше з Богом пребывает,

Бо на престолах Бога в церквах мает.

Твердо можно сказать, что Симеон был в курсе событий Ливонской войны, об этом говорит и его стихотворение «Приветствие на взятие Дерпта^[42]». Тонкий психолог, монах Симеон остро чувствовал, что неудачный военный поход терзает ум и душу российского самодержца, для которого взятие Дерпта являлось слабым утешением. Но Симеон выстроил декламацию и стихотворение таким образом, чтобы избавить Алексея Михайловича от пораженческого настроения. И следует признать, что это ему удалось. Царь-полководец, представленный в виршах Симеона, вовсе не неудачник, а боец, готовый к новым ратным подвигам. И не только к ним. Симеон зрел в российском самодержце подлинного освободителя, истинного радетеля Православия и поборника справедливости и добра.

Симеон напишет еще целый ряд панегирических стихотворений в честь Алексея Михайловича, в которых библейские сюжеты будут соседствовать с заимствованиями из древнегреческой и древнеримской истории. Не резало слух и смешение персонажей из различных эпох и сказаний — напротив, царь дивился обширности познаний монаха Симеона и возможно уже тогда у него зародилась мысль пригласить того в Москву.

Известно, сколь трепетно и нежно Алексей Михайлович относился к своей родне, особенно к сестрам, которым почти регулярно посылал весточки с театра военных действий. Но царица Мария Ильинична, вне всяких сомнений, его самая прочная сердечная привязанность. Алексей Михайлович бесконечно обожал супругу, которая одарила его многими детушками, и неизменно посылал ей гостинцы и подарки. Кто из придворных первым озвучил Марии Ильиничне стихотворение, посвященное ей Симеоном, покрыто тайной. Да и была ли в том надобность? Дело-то сугубо интимное, личное! Вероятно, первым чтецом-декламатором был все-таки сам Алексей Михайлович.

Две Бог светиле велие на небе,

Две созда в Руси, — с государем тебе,

Царице наша, бы мир просвешчати,

Як луна з слонцем светло исправляти.

…

Свет диадимы тебе украшает,

Россиа тебе лепотою знает.

Разве кому-нибудь из окружения российского самодержца такое было дано! Образный стих пиита Симеона из Полоцка действовал словно бальзам на душу венценосных супругов и, без сомнения, стихи проторили дорогу не только к их сердцам, но и в саму Первопрестольную. Не остался без внимания и наследник престола царевич Алексей Алексеевич, в котором «надежду все мы полагаем». Симеон умел угождать, и его поэтический дар задолго до прибытия в Москву подготовил благодатную почву.

Алексей Михайлович был наделен от природы завидной наблюдательностью и «встретил в Полоцке формы жизни более утонченные и развитые, чем в Москве».

В беседах до первых петухов, в которых частенько принимал участие настоятель Богоявленского монастыря Игнатий Иевлиевич, выяснилось удручающее положение монастыря и братской школы. Назвать Алексея Михайловича прижимистым не поворачивается язык. От назойливых просьб прихлебателей он либо отмахивался, либо отделывался небольшими подачками. Но на дело святое, христианское царь жертвовал со всей широтой души.

Почти сразу же по возвращению в Москву после длительного похода Алексей Михайлович распорядился: чудотворную икону Богородицы, которая находилась в Богоявленском соборе, доставить в Первопрестольную. По сему случаю Симеон сочинил вирши «Априль 27. Взенто образ Насвентшэй Богородзицы з Полоцка до Москвы». В поэтических строфах — и боль расставания с иконой, и опасения за драгоценную реликвию, намоленную веками. «Воскую град сей ы его гражданы оставляешь в сиротве, без обраны?» — вопрошает монах Симеон. Но царь был предусмотрителен, и драгоценный для града Полоцка святой образ Богородицы был благополучно доставлен в Москву.

«Собрание грамот относительно Полоцка» свидетельствует, что с этого времени в особенности начинают изливаться многочисленные милости его царского величества на жителей Полоцка и, преимущественно, на братию Богоявленского монастыря.

Прочтем одно из многих писем игумена Игнатия Иевлиевича.

«…В Полоцком уезде над рекой Улою, небольшая отчина никому не отдана… а теми сельцами двоими, да тремя деревеньками ныне владеют Твои государевы окольничий и воевода князь Дмитрий Алексеевич Долгоруков, с товарищи. Смилосердствуйся Государь Царь… пожалуй нас нищих своих богомольцев… вели Государь теми сельцами да деревеньками нам владеть… со всякими угодьями». Резолюция Алексея Михайловича от 15 июля 1656 года гласила: «Повелеваю пожаловать те села и деревеньки и отдать в Полоцкий Богоявленский монастырь в отчину».

31 марта 1659 года древний Полоцк, изрядно истосковавшийся по своей реликвии, торжественно встречал икону Богородицы Полоцкой. Изумлению полочан, вышедших навстречу посланцам Москвы, не было предела, когда светлый образ предстал перед их очами. Мартовское солнце заиграло на драгоценных каменьях, которыми была усыпана икона. Небесный лик Богоматери излучал благолепие и безмерную радость. Монах Симеон, не сдерживая чувств, молвил слово, за которым восемь отроков произнесли хвалу.

На следующий день в Софийском соборе состоялась торжественная литургия и те же самые отрочата продекламировали вирши дидаскала Симеона, которые были пронизаны молитвенным обращением к Богоматери и неземной радостью о возвращении «в жилище свое».

Воста Соломон с престола своего,

Егда приеде к нему мати его.

Одесную си изволил ей дати

Престол достоин, да почтится мати.

Наш же Соломон царь благочестивый,

Богородицу чтите зело тщивый,

Яко всех матерь, егда образ ея

Узре во граде державы своея…

Торжества прошли, рассеялся аромат ладана, которым, казалось, был окутан весь Полоцк, и жизнь братчиков возвратилась в свое прежнее русло. Нежданно-негаданно после Рождества Христова 1660 года в Богоявленский монастырь нагрянул посланец из Москвы с царским указом, смысл которого был краток: «не мешкая, архимандриту с братией отправиться в дорогу». Царская воля ни в кои веки обжалованию не подлежала.

Мы, однако, не обнаружим в повелении российского самодержца имени монаха Симеона. Скорее всего, гонец, пожаловавший из Москвы, передал на словах личную просьбу Алексея Михайловича, памятливого на людей неординарных.

В своих записках И. Иевлиевич вспоминал об отъезде из Полоцка: «Выехал… с братией и сослужебниками на девяти подводах». Дидаскал Симеон вез с собой двенадцать отроков, которым предстояло выступить с декламациями перед царем и московской знатью.

Глава VI. Столичные смотрины →

← Глава IV. У истоков признания