Рабыня Малуша и другие истории

Борис Кокушкин, 2017

Со времен древних славян и до современных русичей нас одолевают одни и те же заботы – любовь и разочарование, безмерная радость и жизненные трагедии, надежды и крушение этих надежд, безмерное счастье по поводу рождения ребенка и скорбь по невинно убиенным. Прошли те времена, когда нами правили безнравственные и жестокие правители, когда рабы были бессловесным товаром, а крепостные девушки рассматривались хозяевами исключительно как самки для их плотского удовлетворения. Многое осталось в прошлом, но сущность русского человека в целом осталась неизменной. Невольно возникает вопрос – бывает ли выбор жизненного пути у человека? И оказывается, что далеко не всегда, – чаще всего он вынужден приспосабливаться к сложившейся вокруг него жизненной ситуации.

На острове Святой Елены

На маленьком скалистом острове Св. Елены, расположенном посреди Атлантического океана и принадлежащем Англии, в окружении нескольких сподвижников и слуг, Бонапарт прожил шесть долгих лет.

А. Широков. «Кто убил Наполеона?» («Литературная газета», 12 августа 1989 г.)

Если Наполеон любил когда-нибудь женщину страстно и неповторимо, то, конечно, это была Жозефина в первые годы после выхода ее замуж за него, бывшего моложе ее на шесть лет. Никогда и никого он уже так не любил, даже графиню Валевскую, не говоря уже о других женщинах, с которыми вступал в короткую или более длительную связь.

Е. Тарле. «Наполеон»

Это черт знает что! Я уже проснулся, сидел на краю дивана, спустив босые ноги на пол, открытыми глазами смотрел в окно, а странный сон все еще продолжался. И был настолько реален, что я продолжал жить в нем как соучастник происходящего действа.

…С океана дул неприятный влажный и прохладный ветер, но, невзирая на ненастную погоду, император стоял у раскрытого окна, неподвижно глядя на разбушевавшийся океан. Сегодня по одному ему понятной причине он был одет в парадный сюртук и даже нацепил с левой стороны шпагу на перевязи.

Прошло уже более часа, а он, кажется, не замечал ни прохладного ветра, ни изредка залетающих брызг дождя, даже не пошевелился ни разу, привычно заложив руку за отворот жилета. Из слабо освещенной соседней гостиной, где в креслах сидели несколько приближенных к опальному императору людей, Наполеон был прекрасно виден на фоне более светлого окна.

— Все еще мнит себя императором и величайшим полководцем, — тихо обратился к отцу молодой граф Леонтио Лас Казес. — Сейчас он напоминает помпезный памятник, поставленный самому себе. Не правда ли, папа?

— Вы правы, сын, — ответил тот. — Только если подправить некоторые его физиологические недостатки — низко опущенный вздувшийся живот, женские бедра и короткие кривые ноги.

— Прекратите, граф, — остановил их генерал Гурго. — Право же, нехорошо злословить за его спиной. Это же несчастный человек — упасть с такой вершины!

— И все-таки в нем осталось что-то притягательное, — шепнула графиня Монтолан своей соседке леди Бертран. — Не правда ли, дорогая?

— О, да! — также шепотом ответила та, тайно наблюдая за бывшим правителем Европы. — Все та же горделивая осанка, орлиный подавляющий взгляд, заставляющий трепетать женские сердца.

— Господа, я беспокоюсь за его здоровье, — встревожился доктор О’Мира. — Он слишком долго стоит на прохладном и влажном ветру. Это может привести к воспалительным заболеваниям. У него и без того здоровье сильно подорвано…

— Так пойдите и скажите ему это, — обратился к доктору граф Бертран.

— Мне кажется, отвлечь Наполеона мог бы управляющий имением господин Киприани, — после некоторой паузы ответил доктор. — Он может придумать какой-либо бытовой предлог, чтобы обратиться к нему.

— Увольте, господа, — замахал руками тот и опасливо посмотрел на парадный портрет молодого Наполеона в бытность его Первым консулом Франции, висящий в гостиной. — Вы прекрасно знаете, как он не любит, когда его отвлекают в подобный момент.

— Я предлагаю попросить Человека из Будущего, — предложила графиня Монтолан, махнув веером в мою сторону, — для императора он человек новый, не попавший под его влияние.

— В самом деле, уважаемый, — обратился ко мне генерал Гурго, — не соблаговолите ли вы выручить нас из столь затруднительного положения?

Взгляды дам и остальных присутствующих обратились ко мне, заставив смутиться.

— Но я же не вхож в ближайшее окружение императора, — слабо возразил я.

— Это не имеет большого значения, — графиня Бертран отставила книжку и слегка повернула свою прекрасную головку в мою сторону.

— Как же мне называть его? — спросил я в некоторой растерянности. — Господин, гражданин, товарищ?..

— Называйте его, как и мы, — Ваше Величество или Ваше Превосходительство, — предложил генерал Гурго.

— Для вас он может быть и Превосходительством, и Величеством. Но я — русский, а именно мои предки потрепали его, и не мне его величать такими рабскими титулами, — возмутился я. — Тоже мне, Потрепанное Величество! У меня своя гордость за великороссов.

— Но вы же умный человек, — сладким голосом пропела графиня Монтолан, бросив в мою сторону игривый взгляд.

Ох, эти французские женщины! Они одним только взглядом способны покорить сердце любого мужчины. В такой просьбе невозможно было отказать, я направился к Наполеону, соображая, как начать разговор с ним.

Тот по-прежнему стоял, обратившись в сторону волнующегося океана.

Я встал несколько сзади и справа от него и после недолгой паузы негромко сказал:

— Море, как люди, — в вечном движении, и каждая волна, что человек, — то взлетит вверх, то падет вниз.

Наполеон резко повернулся и вопросительно посмотрел на меня, — не намекаю ли я на его судьбу?

Но я продолжал задумчиво смотреть в окно, не реагируя на строгий взгляд бывшего императора. Видимо, успокоившись, он негромко ответил:

— И предсказать, как поведет себя та или иная волна, невозможно.

— Да, если это касается простого человека, — заметил я.

— А человека необычного?

— Некоторые поступки таких людей предсказуемы заранее, и исход их зачастую предопределен.

— И мои решения в том числе? — заинтересованно обратился Наполеон ко мне.

— Тот, кто затевает масштабные войны, не задумывается о возможном конечном результате. И конец их в итоге трагичен. Достаточно вспомнить великих Атиллу, Кира, Дария…

— А как же Александр Македонский? — с ехидцей спросил мой собеседник.

— Ну, тот слишком рано помер и не успел дойти до своего логического завершения.

— В чем же моя ошибка?

— Главная — в том, что вы пошли на Русь. Эту страну невозможно завоевать силой оружия.

— А как же татаро-монголы, которые поработили вас на триста лет? — снова усмехнулся Наполеон.

— О, это было тогда, когда Русь не была единой, а состояла из разрозненных и неподвластных кому бы то ни было княжеств, нередко воевавших друг с другом. Да и сама страна сосредоточилась преимущественно на небольшом пространстве в Восточной Европе, а на правом берегу Средней и Нижней Волги, в степи, бродили отряды кочевников. Так что дорога на Русь была открытой. И еще: татаро-монголы эпизодически совершали короткие набеги на русские княжества и, пограбив и захватив пленных, убегали восвояси. На постоянной основе они никогда не находились на нашей территории. Долго держаться у нас они не могли…

— Потому что вы воюете не по правилам, — вставил бывший император.

— Вы имеете в виду партизан? — спросил я.

— Да, эту серую, дикую массу.

— У нас есть старинный опыт борьбы с агрессорами. Так и во времена татаро-монгольского нашествия захватчиков громили ушкуйники. Они на своих судах — ушкуях — спускались по Волге и били татар, а казанского хана даже заставили платить дань.

— Такие же дикари, как и партизаны!

— Перестаньте, — отмахнулся я. — В вас говорит обида, не более того. Когда в ваш дом забирается грабитель и начинает убивать стариков и женщин, грабить нажитое с трудом имущество, насиловать жену и дочерей, вы не станете задумываться о каких-то «правилах». Вы сделаете все возможное, чтобы прогнать или даже убить его.

После затянувшейся паузы Наполеон ответил:

— Возможно, вы и правы. Могу ли я предложить вам в честь знакомства бокал горячего грога? Тем более что становится все прохладней.

Мы вошли в каминную комнату и сели в кресла возле очага. Наполеон поднял руку, и тут же в каминную вошел камердинер Маршан. Отдав короткое распоряжение, Наполеон снова обратился ко мне:

— Россия представляется весьма привлекательной страной в плане своей огромности, людских и стратегических ресурсов. Но, наверное, вы правы в том, что этот огромный пирог нельзя проглотить целиком: страны Европы слишком слабы, чтобы освоить его. И невозможно откусить только один небольшой кусок и успокоиться на этом. Любой рачительный хозяин стремится залатать порванный сюртук, залатать прореху. Кроме того, ваш климат и культура вашего народа слишком отличаются от европейских и не могут быть совмещены в одночасье. И горе тому, кто задумает не просто совершить комариный укус, а с широко раскрытой пастью пойдет на вас, — он непременно подавится. Что, собственно, и случилось со мной и моей армией.

— К сожалению, не все это понимают, — ответил я.

— Были прецеденты после меня? — коротко спросил мой собеседник.

— К сожалению, — вздохнул я. — Немцы в середине XX века повторили вашу ошибку. В бойне, развязанной ими, погибло около 50 миллионов человек.

— Глуп тот, кто не учится на чужих ошибках…

— Я обратил внимание, что у вас постоянно подавленное настроение, — я перевел разговор на другую тему. — И вы практически не обращаете внимания на прекрасных дам, живущих рядом с вами…

— Это не дамы, это — самки с постоянной плотской потребностью.

— Это же естественно, — возразил я. — Самой природой женщины стимулированы на размножение, что невозможно без физиологических контактов.

— К сожалению, их постоянная потребность в плотских наслаждениях приводит к распаду семей, в результате чего дети, произведенные ими, зачастую остаются сиротами, — начал рассуждать Наполеон. — И здесь ничего нельзя поделать. Неверность заложена в их природе.

— Нельзя же всех женщин стричь под одну гребенку, — не согласился я.

— Я не имею в виду тех женщин, которые вынуждены постоянно работать, чтобы обеспечить свою семью. Этим не до безудержного секса, — продолжил свою мысль собеседник. — Но так называемые «дамы света», а попросту плесень общества, не работают, поэтому плотские наслаждения выпираются у них на первый план.

— Простите, вы намекаете на неверность Жозефины? — после недолгой паузы робко спросил я.

— Не только на нее, но и на многих моих женщин, равно как и на самого себя, — задумчиво проговорил он.

Я удивленно посмотрел на него. Тот, видя мое недоумение, пояснил:

— Все дело в новизне плотских ощущений и привыкании, после которого новизна пропадает, а человек, будь то мужчина или женщина, испытывает потребность в поиске и возобновлении новой новизны наслаждений.

— Но существует нравственная и моральная ответственность перед плодами этих наслаждений, — возразил я. — Я имею в виду детей.

— Вот здесь и возникает коллизия: с одной стороны, долг перед детьми, с другой стороны, неистребимый человеческий эгоизм, когда человек в первую очередь думает о себе.

— Вы извините меня, но мне, человеку, интересующемуся историей, любопытно узнать, например, были у вас дети от Луизы де ла Плень?

— Господи, и эта ничем не примечательная женщина сохранилась в памяти потомков? — удивился Наполеон.

— Благодаря связи с вами, — польстил я ему.

— С этой ветреной женщиной у меня была мимолетная связь. Совместных детей не было.

— В наше время в соответствующих кругах рассуждают о наследственности на генном уровне. Как вы оцениваете способности ваших наследников?

— Никакими особыми способностями они не отличались, невзирая на то, что я предоставил им отличные стартовые возможности.

— Чем это объясняется?

— Я думаю, что они не воспитывались отцом непосредственно, а были предоставлены наемным воспитателям и учителям, личностям в какой-то мере ординарным.

Поэтому дети и не смогли унаследовать способности родителя. Взять хотя бы одного из моих сыновей, Шарля, графа Леона, человека пустого и совершенно бездарного. Впрочем, довольно об этом. Вы — человек из далекого будущего, недоступного для меня. Скажите, за двести лет появились ли в мире личности, сопоставимые по популярности со мной?

— Для меня до сих пор остается непонятным, почему наивысшей популярностью пользуются люди, отличающиеся крайним самомнением, амбициозностью, пренебрежением к своим подчиненным. С античных времен и до наших дней наиболее запомнились не, скажем, мыслители типа Фалеса, Анаксимандра, Геродота и иже с ними, а полководцы и правители-самодуры наподобие семейства Птолемеев, Нерона, Калигулы, Гая Юлия Цезаря…

— Вы и меня относите к этой когорте? — коротко спросил Наполеон.

— Вы же прекрасно понимаете, куда вас следует отнести, — я был безжалостен. — А самыми известными в последней истории были Ленин, Сталин, Гитлер, пролившие моря крови как своих, так и чужих людей.

— По их вине погибло больше людей, чем во время моего правления? — Бонапарт внимательно посмотрел на меня.

— Вы — агнец по сравнению с ними…

…В это время резко зазвонил телефон. Помотав головой, чтобы прогнать сновидение, я нехотя взял трубку, но не стал отвечать, а посмотрел на лежавшие рядом с телефоном книги Леонтия Раковского «Кутузов. Священной памяти 1812 года» и М.Н. Загоскина «Рославлев или русские в 1812 году». «Нет, больше нельзя читать до поздней ночи, — решил я для себя, — иначе можно свихнуться…»