Актеры

Борис Гейер, 1916

«День начался с неприятности. Квартирная хозяйка, грубая и толстая баба, в девять часов утра бесцеремонно забарабанила в дверь комнаты, где сладким утренним сном спали два великих артиста местной труппы: комик Зауральский и молодой любовник Клодевиль, по паспорту Синичкин…»

День начался с неприятности. Квартирная хозяйка, грубая и толстая баба, в девять часов утра бесцеремонно забарабанила в дверь комнаты, где сладким утренним сном спали два великих артиста местной труппы: комик Зауральский и молодой любовник Клодевиль, по паспорту Синичкин.

Первым проснулся комик. Подняв голову, с выражением ужаса в глазах, он уставился на дверь и зловеще прошептал:

— Немцы. Ясно слышал бомбардировку двадцатидюймовых. Маркиз, вы слышали?

Но Маркиз промычал что-то нераздельное и повернулся на другой бок.

Услышав шорох, хозяйка забарабанила с удвоенной энергией.

— Вот послал Господь наказание! — завопил тонкий голос. — Честные люди давно на работе, а эти ахтерщики дрыхнут себе без стыда и совести.

— А-а, — промычал комик — Хозяйка дома сего. — И соскочив с кровати подошел к дверям.

— Что вам надо, донна Инезилья, в такой ранний час восхода солнца?

— Говорить надо, вот что! Открывайте.

— Не могу прекрасная. Я в костюме Айседоры Дункан и, щадя вашу невинность, не могу себе позволить такой безумный поступок.

— Не паясничайте. Знаю я вас. Опять в окно улизнете, а о деньгах ни слова. Шаромыжники!

Зауральский поморщился.

— Вы не выражайтесь, — басом пустил он. — Ваши деньги лежат крепче, чем в государственном банке, прекраснейшая.

— За два месяца не плочено! К приставу пойду, — завизжал за дверью озлобленный голос.

— Хоть к обер-генерал-полицеймейстеру! — раскатился громом Зауральский.

— Что ты меня пугаешь, неразумная дева, глупостями. Вечером тебе будут брошены твои презренные деньги, а сейчас убирайся к чёрту.

За дверями раздался шорох, зашлепали туфли и, что-то сердито ворча, удалилась тяжелая, грузная фигура.

Когда Зауральский повернулся, он увидел любовника уже сидящим на кровати.

— Удивительная гнусность, — встретил он взгляд Зауральского. — Человек спит, а вы рычите, как голодный лев. А еще говорите и спорите об уважении личности.

— Вы меня поцеловать должны, любезнейший, а не ругаться. Я приступ выдержал, а вы ругаетесь. Проклятая хозяйка…

— Опять? — капризным голосом протянул Клодевиль.

— Не опять, а уже два месяца, как не платим. И уходить из квартиры через окно тоже не особенно приличествует достоинству известных артистов.

— Чёртова баба. На Лысой горе она была бы главной ведьмой… Пропал теперь сон. — Любовник встал, потянулся, пошарил на дне коробки с табаком, собрал какую-то желтую пыль и всыпал в гильзу.

Конец ознакомительного фрагмента.