От Кремлёвской стены до Стены плача…

Борис Барабанов, 2023

В своём произведении автор описал жизнь, мысли и чувства нашего современника в период с 1935 года по 1980 год. В книге судьба героя тесно связана с историей Советского Союза, первого уникального в мире государства, без рынка и расслоения общества. Особое внимание уделяется профессиональной деятельности автора, связанной с поиском полезных ископаемых, используемых в процессе создания ядерного щита нашей Родины. При этом автор пытается ответить на такие вопросы, как мы смогли от надёжной Кремлёвской стены дойти до «Стены плача»? Как могло наше поколение допустить развал такого мощного государства? От кого мы освободились и какую свободу получили? Роман написан на автобиографическом материале, в нем есть все – любовь и ненависть, приобретения и утраты и многое другое. Все герои являются вымышленными и все совпадения случайны.

Глава VIII

Жизнь в Сибири. Омск

Перевели нас в Омск, уже на сутки ближе к Москве. А в Омск приехали… тут у меня не было проблем, чтоб я как-то учился, я уже учился хорошо в этом классе. Вот я не знаю, по-моему, все-таки вот Роберт Рождественский тогда учился с нами где-то в 5 классе, наверное, или в 6-м, что ли. Город Омск мне очень понравился, тут Иртыш рядом, река Омка, парк прекрасный. И у нас квартира была, в доме на улице Революции, центр, а тут рядом и Иртыш, и пляж песчаный. Очень там молодежи много и хороший город такой.

В городе было несколько театров: «Красный факел», «Театр комедии». В театре комедий мы смотрели «Свадьбу в Малиновке», так брат мой чуть челюсть не вывернул от смеха. Все герои очень смешные. Попандопуло, Яшка-артиллерист, в театре все хохотали до слез. В «Красном факеле» ставили драматические спектакли.

Я участвовал в сборе пионеров Сибири. От каждой школы на эти сборы отправляли учеников. Этот сбор был очень хорошо организован, много было спортивных секций, кружков, и водили нас в театры.

В школе нашей учился мальчик Роберт Рождественский. Очень похож на нашего знаменитого поэта. Я не знаю, жил он в Омске или нет. Нигде об этом мне не удалось прочитать. По возрасту он практически как я. В классе звали его Робка, а вот родинка на лице уже тогда была.

Нам дадут какое-нибудь задание — изложение написать или сочинение «Как провел лето». Робка напишет так, что учительница наши даже изложения и читать не хотела, а вот все: «Вот Робик написал…», — он что-нибудь в стихах ей так отмочит, что она прям взахлеб читает и очень хвалит. У него талант видно тогда проявлялся. Отец, по-моему, у него был военный, и Робик однажды принес пистолет в школу и направил в парту и чуть малому одному ногу не прострелил.

Я, конечно, не уверен, что именно этот мальчик стал знаменитым поэтом. У меня не научное исследование, нет документальных подтверждений. Пишу, как я жил и душой своей воспринимал эту жизнь, какие вокруг меня происходили события на моем уровне развития.

В нашей школе в Омске были отличные учителя. Немецкий язык преподавала очень требовательная учительница. Она была депутатом Верховного Совета РСФСР, и очень строгая. Она по происхождению была из немцев Поволжья. Немецкий, который один год я учил, я за счет этого багажа всю жизнь прожил, и экзамены без проблем сдавал в институте. Другие учителя немецкого языка, по сравнению с нашей пожилой немкой, были просто пустое место. Одна из таких Матильда просто обомлела, когда узнала, что я знаю немецкие модальные глаголы, и стала меня чаще других вызывать читать немецкие тексты.

Омск — столица Колчака во время гражданской войны. О Колчаке я бы мог много чего написать. Сейчас его хотят выставить чуть ли не героем, спасителем России, а он был просто марионеткой стран, осуществлявших интервенцию в России. Дом, в котором мы жили, был построен еще до Колчака, и мы на чердаке искали какие-нибудь вещи колчаковских времен. Нашли медаль, которой Колчак награждал своих подчиненных. На медали был выбит символ в виде глаза в расходящихся лучах и надпись «И вознесет вас Господь в свое время».

Отец поработал в Омске год с небольшим. В Москву вызвали его и говорят: «Давай, переводим тебя в Армавир». Он обрадовался, в Армавире тепло, а всю жизнь мечтал жить на юге.

Мне не хотелось уезжать из Омска: там и рыбалка, и отдых, и ребята все свои, и во дворе тоже, подтягивались мы на турнике. Турник поставили — надо к армии семь раз подтянуться элементарно, я тут уже подтягивался на турнике, тренировался каждый день. И вот как раз и был главного инженера сынок, такой маменькин, намажет себе вареньем хлеб кусок белого и ходит ест, а у нас слюни текут, хоть особого уже голода не было, но все-таки голодновато было.

Улицы на окраине г. Омска назывались — 5-я, 6-я и так далее. После этих линий был пустырь, на котором организовали сельский рынок. Казахи, киргизы приезжали на рынок, привозили — баранов продавать, гусей, уток и многое другое, а сами закупали, что им нужно. А он приедет, у него кнут и он сидит в санях. А мы подходи к нему, вот так возьмем полу куртки, зажмем — и получается вроде уха, и мы ему: «Киргиз, свиное ухо надо?» А они же свинину не едят. «Ах вы, черти», — и нас старается кнутом этим опоясать. А мы все: «Киргиз, свиное ухо надо?» — дразнили их. В театр ходили, в парк, все интеллигенты, там я приобщился к чтению, читал много, уже научился читать быстро.

Продолжим мы свои воспоминания. Сегодня 14 марта, четвертый день, четверг у нас сегодня, четвертый день Масленицы — он называется, вообще говоря, «широкий четверг», или разгул, перелом.

В этот день приходилась середина масленичной гульбы. Позади уже три дня прошло, впереди три дня.

В этот день все гуляли с утра до вечера, плясали, водили хороводы, пели частушки. Молодоженов, которые женились недавно, сажали в сани и спускали с горы, при всех заставляли целоваться. Если уж кто отказывался — сталкивали в снег и засыпали их по самую шею.

Выходили в тот день и на кулачки, кулачные бои. Это, как говорится, бои без правил, как сейчас лупят друг друга до полусмерти. Но тогда, раньше, было более гуманно: по правилам, нельзя было прятать в рукавицу что-то тяжелое, бить ниже пояса, по затылку, как сейчас. Словом, в любой схватке русскому бойцу следовало помнить о чести, не терять голову.

Сходились на реке, бились сам на сам или стенка на стенку. Ну да ладно, бог с ней, с Масленицей, сейчас еще я несколько слов скажу, а потом уже перейдем к воспоминаниям.

Мы будем отмечать масленицу, в воскресение Прощеный день и окончание Масленицы перед постом. Будем печь блины, а сегодня мы ходили на рынок, прикупили кое-что к блинам.

Я очень люблю блины с селедкой и с лучком завернутые, с салом почему-то люблю, может, оттого что у меня дед был из Чернигова, то есть, хохол — хохлы-то, они очень сало любят. И говорят, холестерин — а что же у них холестерина нет ни у кого, хохлов? У нас давеча хохлы работали с утра до ночи, такие подтянутые, здоровые ребята. Сало едят и горилку пьют. Я тоже сало люблю завернуть в блин.

Вот, мы походили там туда-сюда по рынку, еще купили кое-что, сметаны, творогу, и пошли домой через железнодорожные пути.

Очень у нас неудобно ходить на рынок — просто очень опасно, особенно пенсионерам. Перехода рядом нет, вот и ползут старушки как муравьи через две железнодорожных линии: на Уваровку и вторая на Минск, я по ней ездил, я потом расскажу, как было дело.

Никто же из богатых людей-то не ходит на Кунцевский рынок, где подешевле. А пенсионеров малоимущих — он выручает, там можно купить все, неторопясь походить, посмотреть, чем торгуют.

Но я вспоминаю другие рынки, в Новосибирске, в Омске. Хоть в те времена особенно не поощрялась частная или ее называли колхозная торговля, но на рынках все была: овощи, мясо и т. д. Оторвусь на минутку от рынков.

Я вспомнил один сюжет, когда мы жили в Новосибирске, приключилась у нас такая история. Как я уже писал, мы очень любили реку Обь — река замечательная, широкая и полноводная. На реке были довольно большие острова, на которых росло много черной и красной смородины, и очень много черемухи, а также огромное количество грибов.

И вот, мы втроем — я, брат и еще один мальчик — ничего не говоря родителям, сели на пароход и поехали на острова, вниз по течению за ягодами. Километров, наверное, 15 отъехали от города, а может, и больше. Напротив острова причал, пароход остановился, мы с него сошли на берег.

Местный рыбак на лодке перевез на остров. На острове целый день. К вечеру должен пароход проходить к городу, и мы рассчитывали на нем вернуться домой.

На острове набрали много ягод, особенно черемухи. В Сибири черемуха почему-то очень сладкая. Из нее сибиряки даже начинку делали для пирогов. Пироги с черемухой, сладкие, вкусные, совсем другая ягода, чем у нас в центральной России.

Где-то после обеда, должен был пароход пройти мимо. Мы с острова кричим мужикам, которые на том берегу: «Лодку давайте!» — орем все втроем, как можно громче, громко, голоса уже надорвали. Один рыбак наконец-то услышал и приплыл за нами. Мы переехали с острова на берег, к причалу. Перебрались на причал, стоим, ждем.

Вокруг нас местные жители с мешками, все кто с чем, и мы с кошелками ждем этот пароход, обратно ехать. И выплывает наконец-то, как говорится, «из-за острова на стрежень» наш пароход.

Раньше пароходы плавали так медленно, как черепахи. Если еще вверх по течению, то это вообще — гаси свет, еле-еле. Пароход-то наш назывался хорошим именем: «Товарищ». И вот этот «Товарищ» прошпарил мимо нас во все лопатки и не остановился.

Народ заволновался, люди стоят на причале, трудно назвать причалом — сбитые бревна. Люди, орут: «Товарищ, товарищ! Куда же ты!» — а он, этот «Товарищ», и усвистел. А потом другой «Товарищ» еще через три дня должен приплыть.

Долго думали, что делать — один мужик говорит, здесь где-то узкоколейная железная дорога была, и там станция должна быть. Мы все:

— Давайте пойдем пешком.

Нам объяснили:

— Пойдете по этой дороге, потом повернете на небольшую дорогу. Не заблудитесь, идите.

Вот, мы пошли. В лесу быстро потемнело, ночь. Кругом кочерыжки эти, корни, спотыкаемся о них, у нас фонаря нет. У каждого у нас ножик был. Вынул я из кармана, вперед иду, нож в руке держу, страшно. Кругом светлячки светятся на головешках даже и летают.

Набрели мы в темноте на какую-то избушку. Для какой цели она была здесь поставлена, непонятно, может быть лесорубы жили, или может, охотники останавливались. Мы в эту избушку вошли, думаем: «Ну что, мы не дойдем так, потому что ночь, не видно ничего, давайте будем ночевать». И мы в этой избушке расположились, на нарах сбитых из жердей.

Только я стал задремывать, слышу — шлеп, шлеп с потолка и какой-то шорох кругом. Все начинает чесаться, что-то ползает по нам и кусается. Мы — спички были — зажгли спичку — матерь божья! Сколько же там клопов! И эти клопы, они так нас облепили, обрадовались — видно, давно не ели — что ребята пришли очень вкусные. И начали они нас сосать, кровь пить. Настоящие вампиры. Вылезли на воздух, на улицу, а там комаров полно, мошки.

И вот еле-еле мы прокувыркались без сна всю ночь, но я нигде не видел таких жирных, здоровых клопов. Хотя после войны клопы в Москве были, у моего тестя, они в старой мебели жили. Он боролся с ними отважно и изобретательно, но результат был небольшой. Мне было тогда страшно и удивительно: как же, там же людей практически не было, а клопы такие здоровые и жирные?

Светать стало, солнышко встает, осмотрелись, вот, она, дорога, ночью мы не сбились с нее. Пошли, топали, топали, топали — притопали на разъезд. Не разъезд, а маленькая станция, узкоколейная дорога, дрезина ходила. Ждали мы долго его, приехала маленькая дрезина. Мы сели в нее и поехали в Новосибирск.

Приехали домой — какой же нам закатили скандал! Вначале обрадовались, что вот, нашлись, молодцы все-таки.

— И где же вас черт носил? — они нас спрашивают.

Отец говорит:

— Я тут всю на уши, весь мясокомбинат, всю охрану, и всех пожарников и речников на уши поставил искать вас.

Они искали — искали и так где-то там… не знаю, где уж они нас искали — и на воде, и под водой, куда мы делись. А мы с корзинками, с ягодами заявились домой.

И мы не думали о том, что родители за нас беспокоятся — они так особенно не беспокоились, когда мы тут болтались где-то по речке недалеко, в пределах парка Заельцовского, бора соснового. Здесь-то мы — и ночью нас не было, и вечером не пришли.

Этот эпизод, он настолько мне врезался в память, что нельзя так поступать с родителями.

— Да что с нами случится! Что вы тут…

А они говорят — мама особенно воспитанием занималась — говорит:

— Если вы еще раз так поступите, я вас так выдеру, что вам… не хуже как раньше, как розгами отдраю.

Но она не розгами, она так, конечно, пугала нас, никто нас не лупил, ничего. Но вернусь я к своим событиям, которые происходили в Омске. Уехал отец в Москву — в Омске он как-то не прижился, работа вроде у него там неинтересная.

В Омске, я ничего так, подтянулся уже, немного подрос. К зубному врачу ходил, зуб лечил. Молодая врачиха, я ей нравился, наверное. «Ох, какие ко мне мальчики стройные приходят», — как она рассказывала другим женщинам.