Голубая перепись лет

Борис Алексеев

Оглядывая собственное многолетие с высоты приобретённой с годами мудрости, мы видим лазоревую даль бескрайнего Житейского моря, переливы глубины, искрящиеся в лучах полуденного солнца.Вот каким оказался фарватер нашей непростой судьбы – сверкающей дорожкой времени среди голубых проталин прожитой жизни…

Часть 6. Армейская школа жизни

Несмотря на всю схоластику армейского времяпровождения, служба не прошла даром для Венедикта. До деталей разработанное противостояние отдельно взятой личности и общей системы подавления (основы армейского распорядка) в течение двух долгих лет вразумляло Венедикта особым образом.

Подобно обратному току в электротехнике, особенностью армейского воспитания является — никогда не догадаетесь! — обучение человека эффективному поведению в экстремальных условиях цейтнота. Ежедневная практика выживания учит принимать наилучшее решение в самых провальных ситуациях. Этакий бытовой армейский блицкриг. Должностные и личные отношения с младшими и старшими командирами, со старослужащими, алчными до человеческого позора, с соратниками по призыву, пугливыми на окрик командира, учат солдатика отстаивать право на продолжение жизни, какой бы стороной ни повернулась к нему служба.

Несмотря на моральную сутолоку армейских дней, Венедикт задумал во что бы то ни стало вернуться к учёбе. Тихо с мамой вдвоём отпраздновав долгожданный дембель, наутро Веня оделся по форме и отправился в институт. «Хочу учиться!» — отрапортовал он декану своего профильного факультета.

— А раньше о чём думали, молодой человек? — декан не был настроен на служебные поблажки.

— Дураком был, ваше высокопревосходительство, — гаркнул Веня (фолит, опять фолит этот житейский выскочка!).

— Вот, значит, как, — замер декан (как тот физик на приёмном экзамене), — и чем же вы подтвердите серьёзность ваших намерений?

— Прошу мне верить, — ответил Венедикт, — других подтверждений не имею.

Декан уступил напору Венедикта и восстановил его в праве учиться в блистательном МИФИ. Со своей стороны наш юный герой, как нельзя лучше, оправдал сказанные им слова, став круглым отличником, единственным на курсе.

Странно, не правда ли? Однако странного тут ничего нет. Изрядно подкачав самоорганизацию распорядком армейской школы жизни, Венедикт отправился в океанические просторы ядерной физики, подобно новенькому корвету, дозаправленному не разворованной соляркой.

Часть 7. Родзянко и «необъяснимое равновесие»

В подклете новенькой церкви, построенной в традициях древних подпружных кружал, глиняных гидрозамков и стен, сложенных на чисто известковом строительном растворе, стенописец Венедикт вечерял с товарищем.

Пахло «сырым» гидратом окиси кальция и меловой, ещё не просохшей отделкой стен. Собеседники расположились за маленьким импровизированным столиком, составленном из деревянного упаковочного ящика и куска толстой фанеры, вдоль и поперёк испещрённого крупными белыми разводами. Роль скатерти достойно выполнял разворот старой московской газеты. Из приборов на столе были две вилки, одна столовая ложка (на всякий случай), несколько бумажных тарелок, горсть салфеток и старый, полуразвалившийся консервный нож.

Товарища звали Юра, Юрий Владимирович Родзянко. Никакого отношения к знаменитому однофамильцу Юрий не имел, но магия исторического имени, как камертон, настраивала общение друзей на неспешный рассудительный лад. Каждому из них было немногим за тридцать. И если в двадцать лет подобный дружеский разговор пестрит курьёзами о настоящем и небылицами о будущем, то в тридцать — мысли о грядущем уступают желанию осознать реально прожитое прошлое.

— Вень, гляди, мы с тобой вскладчину более полувека отмотали от житейской катушечки!

Юрий разлил по единой (так говорят, когда не намереваются вести счёт количеству выпитого) и внимательно посмотрел на товарища.

— Да, Юра, не прост оказался этот «Кносский лабиринт». Я всё думаю, хватит длины клубка дойти до главных событий или оборвётся нить где-нибудь на середине, что тогда?

— Тогда — всё, Венечка, приехали. А куда приехали — какая разница!

— Есть разница. По-твоему, помер человек — и нет его? Жил, не жил — одно безликое нечто, вернее, ничто. Однако вот какое дело. Со мной недавно странное событие приключилось. Держу его в тайне, если расскажу, подумают, что свихнулся я, не иначе. Но тебе доложу. Как говорится: от меня не убудет и к тебе не прибавится, потому что не поверишь.

Венедикт и Юрий, несмотря на давнюю дружбу, были людьми совершенно разными. Веня, вдохновенный романтик, всякий раз с азартом проверял себя и собственную судьбу на прочность и выдержку. Юра, с юности пугливый и расчётливый педант, наперёд всякого действия долго размышлял о надобности оного.

Они подружились случайно. Как-то, возвращаясь из школы, Веня увидел толпу ребят из параллельного класса, обступивших какого-то парня. Не трудно было понять, что назревает самосуд. Веня бросился в толпу. Орудуя локтями и портфелем, раздвинул плотное кольцо «воинов дворовой справедливости» и встал рядом с поникшим и испуганным парнишкой.

— Ты чё? — попёр на Веню рыжий парень, видимо, заводила этого «низкорослого ристалища».

Веня ничего не ответил. Стараясь двигаться размеренно и не торопясь, он сгрёб подзащитного в охапку, рявкнул на рыжего: «А ну, пусти!» — вышел из окружения и был таков.

Спасённого парня звали Юркой. Когда они оказались в безопасном месте, Юра, ещё подрагивая от страха, спросил Веню:

— Почему они отпустили нас?

— Не знаю. Испугались, наверное, — ответил Веня.

Венедикт действительно не знал, по какой причине ему сошла с рук эта демонстративная дерзость. Быть может, в нём в момент напряжения внутренних сил открылось то, что потом многократно закрепится в армейском двухгодичном тренинге, — умение принимать решение, исходя из интуитивных «знаний» о будущем.

Он не был уверен в том, что никто не дёрнется в ответ на его действия. Он даже не думал об этом. Предметом его заботы в те мгновения был сжавшийся в комок парень, а вовсе не собственная безопасность.

Когда же подобных случаев «необъяснимого равновесия» накопилось в избытке, Венедикт озадачил себя проблемой взаимопроникновения времён. И первое, что заинтересовало его пытливый ум, — возможность увидеть будущее.

«Без умолку безумная девица…» — гремел Высоцкий, утверждая право человека на знание предстоящих событий.

— Ты слышал что-нибудь о библейских пророках? — как-то спросила Венедикта мать.

— Нет, кто они? — простодушно переспросил Веня.

— У нас есть книжка… — Мама подошла к книжной полке и стала перебирать корешки книг.

Через минуту она взяла в руки старый рассыпающийся фолиант с красивой, потёртой обложкой и пожелтевшими, во многих местах порванными страницами.

— Это ещё дореволюционное издание. Приданое нашей бабы Зины. Полистай.

Текст о библейских пророках произвёл в доверчивой душе Венедикта сущую революцию. То, что описанные в книге истории произошли на самом деле, Веня сразу оставил за границами сомнений. Глотая страницу за страницей, он с упоением духовного чтеца всё глубже погружался в неведомый для себя мир религиозных отношений.

Через какое-то время Веня с удивлением заметил, что совершенно нормально воспринимает идею существования Бога. Его не удивляют описания невероятных с точки зрения здравого смысла чудесных явлений и крутая метафизика материальных событий. «Это же очевидно!» — восклицал он, радуясь заступничеству архангела Михаила за Ананию, Азария и Мисаила, трёх невинно осужденных отроков, брошенных жестоким царём Навуходоносором на сожжение в огненную печь.

Мама с удивлением поглядывала на сына и дивилась его податливости, говоря словами Александра Блока, к «несказуемому». С одной стороны, это радовало её, с другой — настораживало. Уж больно труден путь верующего человека в мирских потёмках. И хотя говорят: «С волками жить — по-вочьи выть», не должен истинно верующий человек, живущий бок о бок со зверем, выть по-звериному! Конечно, судьба христианских мучеников от древних времён и до недавних наших дней свята и возвышенна. Но какая мать пожелает телесного унижения своему возлюбленному чаду. Разве что София…