Голубая перепись лет

Борис Алексеев

Оглядывая собственное многолетие с высоты приобретённой с годами мудрости, мы видим лазоревую даль бескрайнего Житейского моря, переливы глубины, искрящиеся в лучах полуденного солнца.Вот каким оказался фарватер нашей непростой судьбы – сверкающей дорожкой времени среди голубых проталин прожитой жизни…

Часть 2. Диалог

Позабыв о кипящем на плите чайнике, Венедикт сидел на старом семейном диване и, подперев подбородок грифом гитары, размышлял об очередном уходящем в Лету десятилетии.

«Мать честная! — сокрушался наш герой. — Сколько же я наломал дров…»

Привычным движением он переложил деку под правую руку и извлёк раскатистый аккорд.

«Ах, Веня, Веня, куда тебя, дурака, всё время несло? Почему, не дорисовав картинку, не доиграв мелодию, не дописав формулу, ты срывался с места и бежал прочь? Искал высший смысл и всё такое? Нет, дружок, высший смысл был и в художестве, и в музыке, и в математике! Ты чувствовал это. Поэтому твоё сердце трижды влюблялось в будущее, но твой вертлявый ум трижды уводил тебя в сторону. Представь, три раза ты предал самого себя!..»

Напротив дивана возвышалось большое напольное зеркало. Оно в точности отражало движения Венедикта и даже ход его мыслей. По перемещению бровей, то взлетающих вверх, как крылья потревоженной птицы, то устремляющихся вниз и «вгрызающихся» в переносицу, подобно двум прожорливым гусеницам, можно было наблюдать за внутренней мыслительной борьбой, происходившей в растерянном и переставшем понимать самого себя человеке.

И всё же, несмотря на визуальное, в целом горестное сходство, отражение в зеркале являло вид человека собранного и целеустремлённого — настоящее Alter ego. Это удивило Венедикта.

— Ну что, приятель, хана чистописанию? — съязвил он, глядя в глаза «собеседнику».

— Отчего же хана? — ответил тот. — Хана — это, батенька, только начало. Прими житейский раздрай как период размытых смыслов. Так сказать, насильственный отдых ума перед будущим марш-броском. Конечно, идти от противного всегда неприятно, но тут уж ничего не поделаешь. Для избавления от дурака все средства хороши, и лучшее из них — полное заблуждение!

Альтер эго в свою очередь ехидно улыбнулось, но, припомнив систему Станиславского, изобразило плаксивое выражение лица в точности, как у «первообраза».

— Скажи, что мне делать? Может, сойти с ума и посвятить остаток лет натуральной биологии? — Венедикт заиграл перебором, выжидательно глядя в зеркало.

— Остаток лет, говоришь? Э, нет, батенька! Нам велено трудиться! — рассмеялось Альтер эго. — Карма у нас такая. Иначе говоря, Господняя обязанность перед человечеством, понимаешь?

— А может, это всё фантазии, и нет ничего такого! А наши сакральные мысли — обыкновенное житейское баловство, проверенный способ поддержать в груди «священный» огонь гордыни…

На этот раз Альтер эго не спешило с ответом и замерло в задумчивости. Игривая улыбка спорхнула с его лица и растаяла в зазеркалье.

— В отличие от тебя, — наконец заговорило умное отражение, — я верю в Бога и в устройство бытия по вертикальному принципу. Ничто не происходит просто так. Всё вытекает из предыдущего и является основой для последующего.

— Из твоих слов выходит, что Дарвин прав? И библейское сотворение человека — красивая сказка для малограмотных? — перебил Венедикт.

— Хорош иконописец!.. — улыбнулось эго. — Быть может, Дарвин и прав. Но его правота никак не объясняет появления разумного начала. Разумное начало в человеке не конструируется из биологических процедур. И об этом тебе хорошо известно.

— Это ещё почему? — Венедикту вдруг захотелось подцепить Альтер эго.

Он отложил гитару и пересел поближе к зеркалу на табурет.

— Основной закон философии учит нас не удивляться непредсказуемым событиям. Гусеница сворачивается кокон, из которого через некоторое время вылетает… бабочка! Это невероятно. Быть может, и с интеллектом происходит то же самое? Он рождается чудесным образом из накопившегося количества некоего бессознательного вещества. И нам ничего другого не остаётся, как придумать бога, чтобы хоть как-то объяснить самим себе его волшебное преображение в мыслящее начало?

— Хороший вопрос, — Альтер эго не уловило в словах Венедикта скрытый розыгрыш и, оглядев отражённое в зеркале пространство, ответило:

— Выходит, мы с тобой смотрим в одну и ту же сторону, но с противоположных точек зрения.

— Это как? — Венедикт заметно повеселел.

— А так. Мы стоим рядом. Тебе ещё предстоит подъём на вершину, а я только что с неё спустился. Мы оба смотрим вверх, но с противоположных относительно вершины точек зрения. У тебя вершина ещё впереди, а у меня — за спиной, сзади! Это понятно?

Венедикт собрался было ответить, но в это время раздался звонок в дверь.

— Иду-иду! — Венедикт поднялся с табурета и вышел в прихожую. Его собеседник «вышел» вслед за Венедиктом, но в противоположную сторону.