Заговор обреченных

Богдан Сушинский, 2008

Основой сюжета романа известного мастера приключенческого жанра Богдана Сушинского стал реальный исторический факт: покушение на Гитлера 20 июля 1944 года. Бомбу с часовым механизмом пронес в ставку фюрера «Волчье логово» полковник граф Клаус фон Штауффенберг. Он входил в группу заговорщиков, которые решили убрать с политической арены не оправдавшего надежд Гитлера, чтобы прекратить бессмысленную кровопролитную бойню, уберечь свою страну и нацию от «красного» нашествия. Путч под названием «Операция «Валькирия» был жестоко подавлен. Но все ли мы знаем об этом, и так ли все было на самом деле?..

Глава 9

Взрыв показался Штауффенбергу настолько мощным, что в какое-то мгновение ему почудилось, будто вместе со столбом пыли, осколками и пламенем в воздух вздымается вся та стена леса, что подступает к воротам наиболее охраняемой зоны «А».

От неожиданности водитель бросил руль, в ужасе посмотрел на полковника и вновь успел вцепиться в баранку только тогда, когда передок машины чуть было не врезался в придорожную сосну.

— К воротам, водитель, к воротам! — сквозь сцепленные зубы прорычал Штауффенберг, и единственный глаз его покрылся замутненной пленкой.

— Что там? Что произошло?! — выскочил из будки охранника дежурный офицер.

— Об этом вы узнаете, когда вам будет положено, — резко ответил Штауффенберг, не выходя из машины, а лишь приоткрывая дверцу. — Я — начальник штаба армии резерва. Немедленно поднимите шлагбаум и пропустите машину.

— Но что это за взрыв?

— Сейчас не время выяснять. На аэродроме меня ждет самолет! — взрывается теперь уже полковник. — Это приказ фюрера, — как-то само собой срывается у него из уст. Он и не помышлял прикрываться авторитетом того «дьявола во плоти», которого только что отправил к другому контрольно-пропускному пункту, именуемому вратами ада.

Обер-лейтенант растерянно смотрит то на Штауффенберга, то на оседающий султан взрыва. Он уяснил, что произошло что-то страшное. Что-то такое, что никак не могло и не должно было произойти. А тут еще этот полковник, спешащий на аэродром, чтобы отбыть в Берлин… Его отъезд, конечно же, как-то связан со страшным происшествием в ставке. Но каким образом?

— Вы что, не поняли меня? — еще внушительнее орет Штауффенберг, выхватывая пистолет. — Немедленно прикажите пропустить машину! Неужели не видите, что там происходит?!

— Да, вижу… — омертвевшим голосом соглашается обер-лейтенант. Приказав солдатам открыть ворота, он совершенно забыл, что продолжает стоять у передка машины.

— Объезжай его, объезжай, — вполголоса подсказывает водителю фон Хефтен.

Только сейчас унтер-офицер наконец проникается важностью этой поездки. Не задавая лишних вопросов и не раздумывая, он сдает чуть назад, резко объезжает дежурного офицера и буквально протискивается в образовавшийся в воротах просвет.

— Теперь главное, чтобы на месте оказался Фельгибель, — откидывается Штауффенберг на спинку сиденья и облегченно вздыхает.

— Он на месте, — уверенно заявляет фон Хефтен, немного успокаиваясь. Были мгновения, когда ему казалось, что все — провал! Он готов был выскочить из машины и броситься в лес, чтобы потом попытаться каким-то образом вырваться из ставки. Или по крайней мере спокойно пустить себе пулю в лоб, поскольку твердо решил для себя: не попадаться, не утруждать своим присутствием и упорством следователей гестапо. — Там, впереди, еще один контрольно-пропускной, — предупреждает он.

— Ворота Южной зоны, — беззаботно подтверждает водитель. Он единственный в этой машине чист и безвинен, как ангел. — Но если выпустили из зоны «А», там тоже выпустят.

«А вдруг он догадывается, кого везет в своей машине, — закрадывается у полковника смутное пока еще подозрение. — В таком случае он действительно святой».

Они слышали, как взвыли сирены слишком запоздалой тревоги. И, оглянувшись, фон Хефтен увидел через заднее стекло, что позади них солдаты охраны преграждают дорогу лежавшими доселе у ее обочины рогатками и мотками колючей проволоки.

— Выезд всех машин из ставки строго запрещен! — рявкает коренастый пышнощекий лейтенант, выскакивая из дежурки и на ходу напяливая на себя рогатую каску, сразу же превращающую его в некое подобие не до конца обмундированного рыцаря. — Объявлена тревога. Приказано задерживать всех въезжающих и выезжающих.

— Мне известно это лучше вас, лейтенант. Но у меня задание фюрера, с которым я срочно должен вылететь в Берлин, — поспешно оставляет машину Штауффенберг. — Мой отъезд связан именно с этим происшествием.

«Здесь нас не пропустят, — с убийственной рассудительностью говорит себе Хефтен, расстегивая кобуру. — Мы потеряли время. Те две-три минуты, что мы провели у КПП зоны «А», — вот время нашего спасения, которое уже не вернуть».

Немного помедлив, он тоже вышел из машины, но водителю приказал держать мотор заведенным. Пилот ждать не станет.

Сейчас он должен быть рядом с полковником. Лейтенант и двое солдат против них двоих. Ах да, еще водитель… Но все же можно рискнуть. Фон Хефтену кажется, что главное — вырваться из ставки. Так заключенному, оказавшемуся в лагере смерти, кажется, что там, за колючей проволокой, мир ждет его с распростертыми объятиями.

Фон Хефтен вошел в караулку в ту минуту, когда Штауффенберг уже напропалую требовал связать его с комендантом «Волчьего логова».

«Только не это, — почти шепчет Хефтен, пытаясь остановить полковника. — Только не коменданта».

Однако, уступая напору полковника, лейтенант уже набирает по внутреннему телефону нужный номер. И адъютант смиряется. Он понимает, что полковник блефует. Но также понимает и то, что беседа с комендантом — их последний шанс. Если в павильоне все погибли, или пусть даже половина тяжело ранена, — там еще вряд ли выяснили, кто ушел до взрыва, а главное, кто подложил взрывчатку.

— Коменданта нет, — едва шевелит задеревеневшими губами лейтенант. — Говорят, это взорвалась мина в зале совещания, в котором находился фюрер. — Он в ужасе смотрит на полковника и его адъютанта. — Комендант на месте происшествия.

— Тогда с кем вы говорите? — вырывает из его рук трубку граф Штауффенберг. — Алло, здесь начальник штаба армии резерва полковник Штауффенберг. С кем я говорю?

— Заместитель коменданта, подполковник Гельнер. Нам приказано…

— Я знаю, что вам приказано, подполковник, — прерывает его Штауффенберг. — Вы знаете меня, Гельнер? Это я, Штауффенберг! — Господи, так может повезти только раз в жизни! Полковник совершенно не был знаком с комендантом. Но Гельнера, Гедьнера-то он знал еще по своему предыдущему месту службы. — У меня задание фюрера. Да-да, в связи с тем, что произошло. Мне приказано срочно вылететь в Берлин, чтобы там были приняты меры. Надеюсь, вы понимаете, о чем идет речь?!

— Но мне нужно решить этот вопрос с комендантом.

— Вам нужно немедленно приказать начальнику поста, чтобы он пропустил машину — вот что вам нужно, Гельнер! Какие еще доводы вам приводить, чтобы вы выполнили свой долг, свою прямую обязанность? Я передаю трубку начальнику поста и еду на аэродром.

Еще несколько секунд лейтенант то ли ждет, приложив трубку к уху, решения подполковника, то ли выслушивает его наставления.

— Если это приказ, который отменяет полученный мною ранее… — наконец говорит он, все еще недоверчиво посматривая на Штауффенберга.

— Да, он отменяет, — прорывается приглушенный расстоянием и мембраной голос Гельнера.

— В таком случае я выполняю ваш приказ.

До самого аэродрома Штауффенберг ехал молча, творя про себя молитвы. Он понимал, что вырвался из Южной зоны только чудом, поскольку никакая иная машина в течение этого дня с территории ставки выпущена наверняка не будет. Но в то же время он лихорадочно оглядывался, не видно ли погони.

К счастью, никаких особых указаний пилот связного «Хейнкеля-III» не получал. Оказавшись на борту, Штауффенберг велел ему немедленно взлетать и брать курс на Берлин.

— В ставке, кажется, что-то произошло? — неуверенно спросил капитан военно-воздушных сил, прежде чем зайти в свою кабину.

— В ставке всегда что-нибудь да происходит, капитану, — назидательно объяснил ему граф, твердо решив, что если пилот откажется вылетать, они с адъютантом заставят его сделать это под дулами пистолетов.

Когда самолет наконец оторвался от земли, полковник почувствовал себя так, словно он сам уже вознесся в небеса, поскольку душа его взлетела вместе с душами всех погребенных им под развалинами павильона. Черное чрево самолета показалось сумрачным залом часовенки посреди старинного кладбища. А на двери, ведущей в кабину пилота, явственно просматривалось распятие. Штауффенберг едва удержался, чтобы не пасть перед ним на колени.

— Под нами Растенбург, — прервал его погружение в мир привидений адъютант фон Хефтен. — Знать бы, что там сейчас происходит — в Берлине и вообще в мире.

— Как-никак прошло полчаса. Ну-ка поинтересуйтесь у пилота. Должна же у него быть радиосвязь с землей.

Фон Хефтен, пошатываясь, идет к кабине пилота, но уже через минуту возвращается и удивленно пожимает плечами.

— Даже предположить не мог, что у него вообще нет рации. Он сказал, что до Берлина еще чуть более часа лета и что никакой связи с аэродромом у него нет. Вы представляете себе, господин полковник, как можно летать под военным небом, не имея радиосвязи?

— У меня страшное предчувствие, фон Хефтен.

— Что нас арестуют? — садится на свое место рядом с полковником обер-лейтенант. — Сразу же, как только приземлимся.

— Не только относительно ареста.

— Что не сработает другое радио, генерала Фельгибеля?

— Пока что я не могу понять, с чем именно оно связано. Но у меня пред-чув-ствие, обер-лейтенант. Которое, к сожалению, крайне редко подводит меня. Если только речь идет о крупных неприятностях.

Фон Хефтен непроизвольно окинул взглядом изувеченную фигуру полковника. Большего доказательства правдивости его предчувствий не требовалось.