День Хромосомы «Хэ»

Богдан Васильевич Королев, 2021

Черная и мрачная сатирическая комедия от Богдана Королева о посредственном обывателе: современном молодом человеке по имени Пук. Сатира направленная на современное общество. Пук хочет заработать денег для покупки необычного подарка своей девушке, к которой он не испытывает никаких чувств. Содержит нецензурную брань.

Маленькое предисловие.

Данная повесть является не более, чем черной и мрачной сатирой на нашу современную действительность. А все персонажи не являются реальными лицами, они лишь часть фантазии автора и не более. Любые совпадения, которые Вы сможете здесь увидеть — лишь совпадения, а любые логические цепочки, возникшие в Вашем сознании, — лишь Ваши догадки и интерпретация текста повести. Автор никого не хотел оскорбить или задеть какие-либо чувства. Это обыкновенный черный сарказм и мрачная сатира. Спасибо Вам и удачного увлекательного прочтения!

1.

— И вот, что получается? На словах, как говорится, ты — Лев Толстой…

— А на деле?

— А на деле даже не Есенин.

— Даже не Есенин…

— Да, даже не Есенин…

Относительно того, как синхронно оба сказали: «Даже не Есенин», — они отпили пива из прозрачных стаканов с логотипами известных марок. Эта фраза зациклилась подобно электрическому току в цепи и вызвала некоторое подобие короткого замыкания. Его можно и назвать диссонансом, но не было необходимых противоречий для того, чтобы это был именно он. Просто замыкание на уровне восприятия мира где-то глубоко под костями черепа. Казалось, что эта фраза периодически выходила за пределы описанных границ, преодолевая все возможные барьеры, выходила куда-то к сонной артерии и пульсировала ей в такт: «Даже не Есенин, даже не Есенин, даже не Есенин».

Обыкновенная барная стойка, каких тысячи в наших городах, хотя может только в миллиониках. Два дешевых холодных пива, отрыжка, от которой щекочет где-то в области кончика носа, и от которой возникает кратковременное неприятное ощущение изжоги чуть глубже, чем кадык, но чуть выше ключиц. Возможно, эти сухарики давно бы были покрыты либо плесенью, либо мукором, либо спорами других маленьких грибков, вызывающих, например, кандидоз или что-то вроде того, но слой ароматической приправы был настолько толст, что, вероятно, все живое на их поверхности просто дохло, не задерживаясь там. Большим и указательным пальцем друзья захватывали каждый по очереди кусочек за кусочком и помещали в рот это чудо химической и хлебопекарной промышленностей. Слышался приглушенный хруст в висках, а с зубов слезала эмаль, пиво промывало ротовую полость, и цикл повторялся снова.

— Если это называют взрослой жизнью, то я хочу назад, обратно.

— М-м? — протянул Чувак.

— Что? М-м?

— В смысле: что ты имеешь в виду?

— В смысле: что постоянно то денег нет, а время есть, то деньги есть, а времени нет. Причем, все сводится всегда к одному общему блядскому знаменателю: времени и денег одинаково нет, — ответил Пук.

— Ну, и что ты ей в итоге подаришь? Или пока что к какому-то общему решению ты не пришел?

— Чувак, как это связано с моими размышлениями?

— Никак. Просто, ты же об этом паришься?

— Ну, да. Об этом, — ответил Пук, — не знаю, что подарю. Денег нет. Не знаю где их найти. Работа есть, а денег нет. Да еще с этими новыми праздниками. Ой, все заебало, — Пук умыл лицо невидимой водой и с громким стуком опустил локти на стойку..

— Ой, посмотри, какая милая барменша, милая азиаточка, — Чувак навел стаканом на барменшу, стоявшую на другом конце барной стойки.

— Вам еще подлить, — спросила барменша, увидев направленный в ее сторону стакан с пивом Чувака.

— Нет, спасибо, я, пожалуй, ограничусь одним стаканом, — Пук достал из кармана мятую сторублевую купюру и выложил ее на барную стойку, — чаевых у меня для вас нет, поэтому держите этот прекрасный воздушный поцелуй, — Пук поднес к губам ладонь, чмокнул пальцы, и резко оторвал руку от рта, глядя в черные глаза барменши.

— Эм, спасибо, но не стоило, — она взяла помятую купюру и выбила чек, — а вы будете что-то еще, — спросила она Чувака.

— Нет, я, вероятно, тоже «пас», — Чувак достал кошелек, из которого тоже вынул сторублевую купюру.

Пиво успело стать теплым, обнажив вкус спирта. Спирт понемногу начал испаряться и витать где-то на границе сред стакана. Свет в баре естественным образом приглушался из-за захода солнца, оставляя красные полосы, пробивающиеся через жалюзи оконного проема. Они все также продолжали сидеть и пить пиво, но уже большими глотками, чтобы эта поносная ссанина побыстрее кончилась.

— Так, в результате, что будешь дарить?

— Знаешь, я еще не решил. Ну, вот смотри…

— Очень внимательно.

— Да.

— Извини, продолжай.

— По факту я вообще ее не люблю. Но и не ненавижу. Ничего. Пустота. Как по дереву постучать. Просто, тук-тук. Да и еще этот новомодный гендерный праздник. День хромосомы «Хэ». Кто вообще это придумал?

— Новомодный, но хотя бы плюсом еще выходные.

— Да, нам бы только отдохнуть.

— Ладно, это — лирика.

— И вот не знаю. Денег нет, она хочет какую-то «Японскую говняшку». Какую-то другую хрень, на которую у меня есть немного денег, я покупать не хочу…

— Почему?

— Потому что… Ну, вот представь: видишь ту корзину мусорную?

— Ага, — Чувак отпил пиво, поморщился и зажевал сухарик.

— Ну, так вот, я подойду к ней, и выброшу нахуй туда деньги. Конечно, кто будет ее разбирать — обрадуется. А по итогу я просто выкинул деньги, — Пук сделал два последних глотка пива и поставил стакан, который моментально был унесен барменшей, — денег нет, будущее туманно, сегодня вечер воскресенья, хотя еще вчера было утро понедельника.

— Ну, резонно. Но мне кажется, ты немного паришься. Сколько денег тебе надо? Давай займу?

— Не, Чувак, спасибо, но я и так в долгах как в шелках, — Пук запихнул в рот два последних сухарика.

— Как хочешь, в общем, — Чувак опрокинул в себя остатки пива, — что? Полетели?

— Поплыли.

Они попрощались с барменшей, которая наливала пиво двум другим посетителям. Дверь под грузом тела отворилась, и Пук с Чуваком вышли на улицу, сотканную сплошь из двухэтажных домов и куч почерневшего от оттепели снега. Почки на деревьях у дороги вот-вот должны были распуститься и уже набухли, предвещая озеленение города, страны и мира в северной его части. Теплый весенний воздух безмолвно прошелся по улице, обогнув Чувака и Пука, и вышел к Котельнической набережной где-то в районе моста, идущего через серую реку, еще холодную. Первые кораблики со счастливыми еблами пройдут по ней только через недели две, а пока только серая вода, да ходящие туда-сюда баржи с металлоломом и прочим хламом наподобие мусора.

Пусть солнце уже и село, но небо все еще оставалось ясно-голубым. Фонари начали загораться словно по щелчку, освещая асфальт дорог и вездесущую гребанную плитку тротуаров. Они прошли вниз к реке. Около кинотеатра «Иллюзион» толпились люди, пришедшие на очередной кинофестиваль. Машины серые, черные, бежевые как ряженка, белые, дорогие и не очень, отечественные и иномарки сновали и бороздили дороги Москвы.

— Я еще хочу прогуляться, — сказал Пук.

— А я, наверное, домой поеду, — ответил Чувак.

Пук прошел по набережной. Серые волны легко бились об бетонные плиты, омывая их. Бетон то обнажался, то снова скрывался за потоком воды, напоминая чем-то Черное море в середине февраля около Толстого мыса геленджикской бухты. Ветер вихрем поднимался к тротуару от Москвы реки и уносился в беспорядочном броуновском движении в направлении Таганской.

Он брел вплоть до Зарядья, вспоминая о некогда стоявшей здесь высокой гостинице «Россия». На месте ее вот уже несколько лет стоял более скромный своими размерами концертный зал, часто пустующий и кажущийся безжизненным при всем том количестве подсветки его обрамляющей. Солнце скрылось где-то за средневековой крепостью, а счастливые лица людей, появлялись и исчезали в темноте, когда вспышка фотокамеры телефона умолкала, а матрица камеры впитывала изображение панорамы столицы.

2.

Он даже еще не успел открыть глаза, а вопрос о том, где найти деньги на подарок стоял более крепко и сильно, чем утренняя эрекция. «Где их достать?» — мысль рысью снова пробежала в недрах мозга. Он открыл глаза, взгляд по привычке скользнул по циферблату часов, стоявших на комоде. Было неясно часы спешат или отстают, а может они шли правильно. Пук давно не проверял их точность. Свесив с кровати сначала левую ногу, затем правую, Пук продолжал лежать на спине, попеременно всматриваясь то в потолок, то в окно. Иногда он все же поглядывал на часы, рассуждая о течении времени и пространства, впустую рефлексируя над самыми бесконечно бесполезными темами на данный момент. Несмотря на это, время будто бы и текло медленно, но как вода оно просачивалось как бы между пальцами десятиминутными интервалами, нигде не фиксируясь и не оседая.

Найдя в себе силы, Пук встал с кровати, потянулся и зевнул. Утро светлое и солнечное, небо ясное и голубое смотрело из окна. Он протер глаза и медленным шагом через коридор зашел в ванную. Взяв из стаканчика зубную щетку и пасту, он круговыми движениями намыливал зубы, а щетинки ходили между ними, издавая звук, который напоминал быстрые щелчки маленьких, микроскопических пальчиков внутри рта. Ополоснув лицо проточной водой, Пук вытер его полотенцем и вышел на кухню.

Незаполненный планер висел на холодильнике, не предвещая каких-либо планов на грядущий день, неделю или месяц. Так он висел уже долгое время и собирал на себе мелкую пыль, витавшую в воздухе постоянно. Первая страница этого маленького блокнотика на магните выцвела под лучами редкого и не обильного зимнего солнца. Красные линии, которые номинально разделяли строки и столбцы, приобрели бордово-розовый цвет, черные редкие буквы посерели, а бумага стала желтоватой, будто ее чем-то облили и оставили высыхать под паром утюга.

Пук щелкнул чайник и уселся на стул, взяв в руки смартфон. Пару минут он залипал над постами с котиками в ленте социальной сети. Еще несколько минут этого просмотра и Пук бы подумал: «Боже мой! Да я тупею с каждой секундой!» Но отупение закончилось внезапной вибрацией и входящим вызовом. Звонил Ахмед.

— Пук, утро доброе!

— Доброе.

— Смотри, тут дело есть. Хочешь немного подзаработать?

— Ты весьма вовремя.

— Дело в том, что я не смогу выйти сегодня промоутером в костюме маскота нашего кафе-мороженное.

— Идея заманчива… А что платят?

— Две сотни в час. Надо стоять и раздавать листовки.

— Я в деле, — Пук вновь посмотрел на висящий на холодильнике пустой планер, — куда надо ехать? — он выдержал еще небольшую паузу, — во сколько?

— Это на Киевской в «Европейском», — Ахмед откашлялся где-то за трубкой, — извини. Через два часа начало. Ты успеешь добраться?

— Успею.

— Давай, я твои контакты дам тогда. Девушку, которая там сегодня руководит сменой, зовут Берта. Это на первом этаже. Кафе-мороженное «Розовый рожок».

— Хорошо, — Пук растянул последнюю «о» в слове, запоминая место, куда надо было ехать, — спасибо, Ахмед.

— Ну, удачного тебе дня.

— И тебе, Ахмед. Пока.

Что это было? Космос, сигнал откуда-то сверху, стечение обстоятельств или, может быть, все и сразу. Пук посмотрел на закипающий чайник. Такой расклад дел, видимо, не означал, что он сейчас спокойно выпьет кофе, намажет бутерброд сливочным маслом и съест тарелку овсянки. Нынешнее положение говорило лишь о том, что он как молния должен собраться, перебив голодные урчания желудка стаканом холодного молока. Пук, насколько он быстро мог, влетел в комнату, запихнул себя в джинсы, надел старый, провонявший потом и салом тела, свитер и уже через пять минут он шел к метро достаточно бодрым шагом.

***

На Киевской, как и всегда, народ куда-то вечно спешил. Обыкновенное утро. Пук вышел из перехода, обогнул попрошаек и прочих сомнительных личностей и залетел в торговый центр. Кафе-мороженное с вывеской цвета фуксии и надписью «Розовый рожок» был от него в метрах двадцати. Спокойным шагом он сокращал это расстояние метр за метром, восстанавливая дыхание. Он старался дышать ровно, хотя кислорода ему явно не хватало, чтобы утолить этот голод.

— Здравствуйте! — сказал Пук девушке, которая стояла за стойкой.

— Добрый день, желаете чего-нибудь?

— Я от Ахмеда, он, вероятно, передавал, что я приду, — он посмотрел за стойку на аппарат мороженного. В животе заурчало, а он перекинул взгляд на продавщицу, — мне нужна Берта.

— Ага, да, точно, — она пробежала взглядом от макушки до старых ботинок, — Пук, верно?

— Все так. А вы — Берта?

— Да, меня зовут Берта, — она машинально посмотрела на место, где должен быть бейдж с именем, — вам говорили, что у вас немного странное имя? — она переложила салфетки из правого угла стойки в левый, продолжая осматривать его.

— Ну, вы точно у меня такая не первая.

— Что ж, бывает. Галя! — крикнула девушка другой сотруднице магазина, которая без дела слонялась из одной части кафе в другую, напоминая Пуку назойливую черную муху, летающую туда-сюда, — мы с молодым человеком отойдем. Это наш новый промоутер на эти два часа.

— Ага, — ответила Галя.

Пук и Берта зашли в подсобное помещение. Оно было настолько завалено коробками, что, по ощущениям, воздух здесь совсем не двигался с момента открытия магазина. Девушка поставила перед Пуком костюм, который внешне напоминал розовое говно сделанное из какого-то полимерного материала, который еще и окрасили в розовый цвет зачем-то.

Конец ознакомительного фрагмента.