Преследуя тьму. Практическое руководство по раскрытию убийств

Билли Дженсен, 2020

ПРАКТИЧЕСКОЕ РУКОВОДСТВО О ТОМ, КАК РАСКРЫВАТЬ УБИЙСТВА В ЭПОХУ ИНТЕРНЕТА – ОТ ТРУ-КРАЙМ ЖУРНАЛИСТА И ГРАЖДАНСКОГО СЫЩИКА БИЛЛИ ДЖЕНСЕНА. Вы когда-нибудь хотели раскрыть убийство: собрать улики, которые проглядела полиция, опознать подозреваемого? Тру-крайм-журналист Билли Дженсен провел пятнадцать лет, обозревая нераскрытые убийства. Все истории, которые он написал, имели одну общую черту – у них не было конца: убийца все еще был на свободе. Но однажды чаша терпения переполнилась, и он придумал план. План расследования после того, как копы сдались. Используя социальные сети и краудсорсинг, Билли создал эффективную систему поиска преступников – и разработал систему правил, чего делать не стоит, чтобы не скомпрометировать себя и расследование. Стремясь восстановить справедливость и подарить утешение родственникам погибших, он брался за дела обычных людей, чья жизнь прервалась плохими парнями – грабителями, уличными хулиганами и мародерами, – случайно встретившимися у них на пути. Но судьба подарит ему шанс дописать книгу об Убийце из Золотого Штата и поучаствовать в деле знаменитой Алленстаунской четверки – загадочного серийного убийства, произошедшего много лет назад… Захватывающая и необычная, книга «Преследуя тьму» – это книга о подлинной страсти к своему ремеслу, показывающаяся, как самый обычный человек, желая справедливости, может сделать жизнь лучше. «Неожиданно и пугающе… Прорывное криминальное повествование, ценное для фанатов тру-крайма». – Джон Дуглас, легендарный профайлер ФБР, автор криминальных бестселлеров «Отчасти мемуары, отчасти практическое руководство, "Преследуя тьму" включает в себя правила ответственной гражданской детективной работы… Билли Дженсен потратил почти все свое свободное время и энергию за несколько лет на краудсорсинговые уголовные расследования… Даже когда он накопил 20 000 долларов долга на кредитке от продвижения своих постов, он не прекращал работать над криминальными делами». – Rolling Stone В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Глава 3

Убийство в тени

Бруклин, 2002 год

«Голос Лонг-Айленда» закрылся в 2000 году, что предшествовало концу работы многих других газет. После того как я два года проработал редактором в профессиональных журналах, позвонил Робби Воливер, бывший музыкальный редактор «Голоса». Он основывал новую газету — что-то неслыханное после краха 2000 года. Инвестор у него был, и ему требовалось создать штат сотрудников. Воливер хотел, чтобы я стал его главным редактором. Меня взволновала перспектива вновь делать новости.

Мы взяли за основу «Айленд ир» — бесплатную музыкальную и развлекательную газету, выходящую раз в две недели, которую можно было купить в «Севен — Элевен» и в барах на Лонг-Айленде, но собирались сосредоточиться не только на искусстве и музыке. Мы хотели превратить эту газету в злободневное новостное издание с нелицеприятными историями, и нам нужно было произвести большой фурор. Мне поручили найти одного жителя Лонг-Айленда, который, как мы знали, попадет в заголовки газет. Жителя Лонг-Айленда, стоявшего выше в гугл-запросах, чем Тедди Рузвельт и Уолт Уитмен.

После серии телефонных звонков и бесед с его адвокатом мы с Воливером оказались за ужином с Эми Фишер, настоящей «Лолитой Лонг-Айленда». В 1992 году, еще подростком, Фишер заработала всемирную известность, когда выстрелила в голову Мэри Джо Буттафуоко, жене своего тридцатишестилетнего любовника. Фишер вышла из тюрьмы после отбытия семилетнего срока, и Мэри Джо простила ее. Тем временем Джоуи Буттафуоко, человек, оказавшийся в центре этой настоящей криминальной драмы, попал в тюрьму за изнасилование шестнадцатилетней старшеклассницы. Эта история заворожила нацию. Мы хотели знать, заинтересует ли Эми возможность написания колонки о моде для газеты. В первом интервью после тюрьмы она сказала Мэтту Лауэру, что хочет работать в индустрии моды.

Готовясь к встрече, я накупил кучу модных журналов. Мне очень хотелось отыскать идеи для колонки Эми Фишер. Я изучал прессу и делал заметки. Несколько часов я провел с Vogue, Harper’s и даже Women’s Wear Daily, поэтому посчитал себя достаточно подготовленным для обсуждения этой идеи и был готов уйти с ужина с новым обозревателем моды, чье имя попадет в заголовки газет. Прежде чем подали закуски, Эми сказала нам, что не хочет писать о моде. Женщина хотела писать о преступлениях. Мы с Вуливером посмотрели друг на друга и улыбнулись. Ее первая история, в которой она объяснила, почему застрелила Мэри Джо, была опубликована в «Нью-Айленд ир». Новостные агентства со всего мира возвещали о возвращении и восстановлении доброго имени «Лолиты Лонг-Айленда». Именно ее материал представил нашу газету миру.

Следующей большой проблемой нашей редакционной коллегии стала первая годовщина 11 сентября.

Теракты 2001 года являются самым анализируемым преступлением в американской истории. В «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» работали группы репортеров, которые выясняли, кем были воздушные пираты, как они попали в страну и где прошли обучение. Канал CNN сосредоточился на Усаме бен Ладене и неизбежной войне, последовавшей за нападениями. Каждая местная газета искала местных угонщиков самолетов, посещавших летную школу в Финиксе, питавшихся в пиццерии «Пицца Хат» и покупавших канцелярские ножи в штате Мэн. Каждое новостное издание посвящало несколько недель освещению годовщины самого ужасного массового убийства в американской истории.

Я должен был найти могильщика.

Эту фразу произносит любой редактор любому репортеру, когда они ищут свежий взгляд на хорошо освещенную историю. Так случилось, когда орды репортеров обрушились на Вашингтон, на похороны президента Кеннеди после того, как президента убили в ноябре 1963 года. Все они рассказывали одну и ту же историю, за исключением репортера «Нью-Йорк геральд трибюн» Джимми Бреслина. Бреслин решил пересказать историю Клифтона Полларда, человека, копавшего могилу президента на Арлингтонском национальном кладбище. Он представил мрачную историю о трудяге, которому была поручена финальная задача после одного из самых печально известных убийств в истории.

Я нашел своего «могильщика» 11 сентября в истории Хенрика Сивяка. Сорокашестилетний мужчина потерял работу в Польше. Из-за развала экономики страны и уровня безработицы в пятнадцать процентов найти другую работу было невозможно. У Хенрика были жена и двое детей, один из которых готовился к поступлению в колледж. Сивяк приехал в Нью-Йорк осенью 2000 года и брался за любой труд. Все заработанные деньги он отправлял семье.

Утром 11 сентября 2001 года Сивяк рыскал по центру Манхэттена в поисках работы, когда два самолета врезались в башни Всемирного торгового центра. Хенрик продолжал отвечать на объявления о вакансиях и обзванивать предприятия даже после падения башен. Когда он понял, что в этом хаосе ему не предложат никакой работы, польский иммигрант пересек один из мостов, соединяющих Манхэттен с Бруклином, и вернулся в квартиру на Бич-стрит в Рокуэе, Квинс. Затем он позвонил жене и сыну домой, в Польшу.

— Я в порядке, — успокоил семью Хенрик Сивяк, а потом рассказал, как увидел, что один из самолетов влетел в башни. Хенрик услышал грохот, когда здания рухнули.

В 23:42 вечера на очаровательной, обсаженной деревьями улице в шести милях от торгового центра польский гражданин упал на землю с пулей в груди.

В Нью-Йорке 11 сентября было убито 2997 человек. Общественность и власти знают, кто убил 2996 из них.

Через год после убийства Сивяка я отправился в Рокуэй-Бич и сел за кухонный стол в ярко-розовой квартире Лучаны Сивяк, сестры Хенрика. По телевизору показывали мыльную оперу, а на столе перед ней лежало свидетельство о смерти брата.

Лучана объяснила мне, что, когда Хенрик потерял работу инспектора Польской национальной железной дороги и принял решение отправиться в Америку, он поселился в том же районе Рокуэй, что и Лучана. Женщина приехала в США шесть лет назад, после того как обанкротился ее магазин здорового питания. Ее брат оставил жену и детей в Польше и отправился в Новый Свет.

— Он видел здесь возможности для себя, — добавила Лучана. Ее английский поддерживался портативным цифровым переводчиком, который женщина положила на стол рядом со свидетельством о смерти Хенрика.

Несмотря на лихорадочный интерес к науке, Хенрик не смог поступить в колледж после окончания средней школы. Вместо этого он получил диплом технического училища. Сивяк женился на ученой по имени Ева, которая теперь преподавала биологию в средней школе. У пары были одиннадцатилетний сын и девятнадцатилетняя дочь, собиравшаяся поступать в колледж в следующем году.

Я позвонил Еве в Краков, в Польшу.

— Он потерял больше чем одну работу, — сказала женщина почти со смехом. Ева рассказала, что Хенрик «решил попробовать что-то другое» и уехал в Америку после того, как лишился поста инспектора.

Даже с учетом языкового барьера его план по обеспечению семьи сработал. Сивяк брался за случайные заработки и временно трудился на стройке, придерживаясь определенной схемы. Он зарабатывал около тысячи долларов каждый месяц и половину отправлял семье.

— Вы видели по телевизору новости о нападениях? — спросил я у Евы.

— О, это было ужасно, — воскликнула Ева. Она смотрела новости вместе с сыном. — Мы думали о нашем муже и отце [Хенрике].

11 сентября они два часа находились в напряженном ожидании, до тех пор пока Хенрик не вернулся в квартиру и не позвонил им.

— Мы были в тот момент счастливы, — прибавила Ева. Подобно многим жителям Нью-Йорка, Сивяк только видел, как самолет врезался в башни, но все еще не знал о масштабах происшествия. Скоординированные атаки на Нью-Йорк, Пентагон и катастрофа в сельской Пенсильвании означали, что страна подверглась нападению. Ева ввела его в курс дела. Сивяк утешил сына.

Лучана рассказала мне, что поздним вечером 11 сентября, когда Сивяк находился в квартире, ему позвонили. Перезвонили в ответ на его звонок по объявлению о поиске помощника, размещенному в нью-йоркской польской газете «Супер Экспресс»: «Мужчины для уборки магазинов в Бруклине и Квинсе. Английский не требуется».

Агентство по трудоустройству, разместившее объявление, пригласило Хенрика Сивяка на встречу с мужчиной по имени Адам в белой машине в районе супермаркета «Патмарк» на Олбани-авеню, 1520, в Бруклине.

Поскольку Сивяк никогда не встречался с этим человеком, он сказал собеседнику, что на нем будут его любимое пальто, камуфляжная армейская куртка с брюками в тон, которые он купил в местном магазине.

— Ему очень нравилась эта одежда, — сообщила мне Лучана. — Она была очень удобной.

В момент, когда весь город был на взводе и в хаосе, никто не знал, стоит ли ждать серию взрывов автомобилей к утру или химическую атаку в полночь, Хенрик вышел за дверь.

Он никогда раньше не бывал в этой части Бруклина, к тому же транспортная система большей частью была перекрыта, но одна из соседок рассказала польскому иммигранту, как добраться, и он отправился на новую работу.

На следующий день его сестре позвонили из полиции. Тело Хенрика было найдено на Декейтер-авеню в Бедфорд-Стайвесанте, далеко от «Патмарка».

— Есть идеи, что этот мужчина делал вдали от того места, где должен был находиться? — спросил я лейтенанта Тома Джойса, начальника детективного отдела семнадцатого участка.

Джойс сообщил мне, что женщина, у которой Хенрик спрашивал дорогу, была его домовладелицей.

— Она показала ему на карте, где находится Олбани-авеню, — рассказал Том.

Сама того не ведая, она указала ему на начало Олбани-авеню. К сожалению, он был далеко от назначенного места.

Около одиннадцати часов Хенрик вышел либо на остановках «Ютика», «Ральф», «Кингстон», либо на «Трооп-стрит», более чем в шести с половиной километрах от того места, где должен был появиться. Для парня с ограниченным знанием английского языка в городе, потрясенном нападением, с тем же успехом это могли быть и полторы тысячи километров. «Адам», человек, с которым Хенрик Сивяк должен был встретиться, сказал полиции, что ждал Сивяка в течение часа у «Патмарка», прежде чем пойти внутрь и заняться уборкой.

Тем временем потерявшийся Хенрик шел по Декейтер-стрит в Бедфорд-Стайвесанте.

На главных магистралях, окружающих Бедфорд-Стайвесант, полно городских уличных церквей. Церковь Божьего пророчества. Молельня Плезант-Гроув. Духовная израильская церковь и ее армейский храм. Большая гора Сион пятидесятников. Насильственные преступления снизились на 61 процент с 1993 года. Дурная репутация района, известная как «делай или умри», сокращалась квартал за кварталом; пустые магазинные витрины заменялись причудливыми кофейнями и книжными магазинами.

В жилых кварталах, окружающих тихий перекресток Олбани и Декейтера, есть кирпичные дома и огороженные сады, каменная церковь и похоронное бюро. Эпидемия торговли наркотиками продолжалась здесь дольше, чем в большинстве районов, но к 2001 году отошла в тень.

В ночь на 11 сентября Бед-Стай был, как и любой другой район в Америке, напуган и сбит с толку.

Джойс поделился со мной полицейским отчетом. Информации оказалось негусто. Я поехал в Бед-Стай, район, в котором никогда не был, припарковал машину на улице и принялся гулять по окрестностям.

Я подходил к каждому встречному с фотографией Хенрика в руке.

— Здравствуйте! Помните стрельбу, произошедшую 11 сентября? — спросил я двух мужчин, идущих по Декейтеру.

— Нет, мужик, — ответил один из них.

— Здравствуйте, могли бы вы взглянуть на эту фотографию? — поинтересовался я у другого человека на Олбани. — Это мужчина, которого застрелили в ночь на 11 сентября, по соседству.

Прохожий покосился на фотографию, помолчал и потом покачал головой.

— Здравствуйте, а вы когда-нибудь слышали о мужчине, которого застрелили на этой улице в ночь 11 сентября?

Я получил насмешливое «нет».

Я расспросил, наверное, человек пятьдесят и в итоге нашел Шаронни Перри, помощницу местного конгрессмена, которая работала в офисе на первом этаже, в нескольких кварталах от места убийства. Перри хорошо помнила ту ночь.

— Было типа напряженно, — отметила Шаронни. По ее словам, на улице оставались до поздней ночи «по крайней мере, от двадцати пяти до тридцати человек».

В тот вечер Шаронни Перри видела Хенрика. В армейском обмундировании, он шагал на восток по Декейтеру и нашел улицу, которую искал, — Олбани-авеню. Затем поляк повернул на юг, а затем, возможно, понял, как далеко он на самом деле был, так как номера на многоквартирных домах начинались с цифры шесть.

— Мужчина нес сумку и держал в руках листок бумаги, словно искал адрес.

Другие люди тоже его видели. Незнакомец, идущий ночью по Бедфорд-Стайвесанту в армейской форме и с сумкой в руках всего через четырнадцать часов после самого страшного теракта в истории США, не мог остаться незамеченным.

Перри наблюдала, как Хенрик шел на юг по Олбани к телефонной будке на углу Олбани и Фултона, а потом Шаронни увидела, как он идет обратно по Олбани в сторону Декейтера.

— Я видела, как он шел по кварталу, — вспоминала Перри. — За ним следили какие-то парни, — добавила она. Шаронни видела троих мужчин. Женщина свидетельствовала, что они начали преследовать Хенрика Сивяка к югу от Атлантик-авеню, где, по словам Шаронни Перри, находились «очень заброшенные» здания Олбани.

Она не видела, как стреляли, но слышала. Когда женщина посмотрела в сторону здания на Декейтер, 119, то увидела, как разбегаются люди. Потом Шаронни заметила Хенрика на земле.

— Он все еще держал газету в руках, когда в него выстрелили.

Она не могла дать мне описание трех мужчин, которые следили за Хенриком. Я спрашивал дважды, но по какой-то причине догадывался — ничего не выйдет.

Я стучал в каждую дверь в радиусе двух кварталов от места убийства. На другой стороне улицы, примерно через десять дверей, я нашел одного человека, который не назвал своего имени, но был готов рассказать о том, что услышал той ночью.

— Шесть, семь, восемь выстрелов, один за другим, — сообщил он мне. — Не пулемет, а скорее девятимиллиметровый.

Тогда свидетель встал с кровати и набрал 911.

— Полицейские приехали довольно быстро, — продолжил рассказ свидетель. — На другой стороне улицы лежало тело. Молодой мужчина, одетый в армейскую форму, валялся на тротуаре перед крыльцом. Его рюкзак стоял на ступеньке у двери.

Мужчина подтвердил, что полиция была там год назад и стучала во все двери, как и я.

— Они разговаривали с людьми, — заметил он. — Но на многое они не рассчитывали. Все были несколько шокированы произошедшим. Местные, собравшиеся у полицейского ограждения, спрашивали: «Кто его знал?» Странно было видеть белого парня. Сначала я вообще подумал, что он солдат.

Джойс говорил, что полиция отреагировала в течение одной минуты после первого звонка в 911. Они обнаружили несколько гильз, все из одного и того же пистолета, что указывает на то, что в Сивяка стреляли несколько раз, но ранен он был только один раз. Согласно свидетельству о смерти, дело № К01–4192, смерть наступила в результате «огнестрельного ранения в грудь с повреждениями легких и опорно-двигательного аппарата». Бумажник Сивяка с наличными нашли на его теле.

Лучана написала в польское консульство, но единственным результатом была двадцатиминутная встреча — и никаких дальнейших действий. Сестра убитого польского иммигранта связалась с полицией, которая, по ее словам, сказала ей: «Вероятно, чернокожий преступник застрелил его, вот и все».

Лучана в это не верит.

— Вечерами в Нью-Йорке преступники почти всегда завязывают с темными делишками, — объяснила она. — Я думаю, вы поняли, он был в армейской куртке и штанах. Здесь было много, много полицейских из других штатов. И, вероятно, они встретили Хенрика и задали какие-то вопросы. Может, [он] был похож на араба. У брата в кармане лежало удостоверение личности. Кроме того, он никогда не понимал, когда полиция говорит «руки вверх».

— Значит, считаете, Хенрика застрелил полицейский? — напрямую спросил я Лучану.

— Да. Может, он хотел все объяснить, показать удостоверение личности, сунул руку в карман, и в этот момент они выстрелили.

Ева Сивяк согласилась с золовкой:

— Полиция Нью-Йорка заявила, что убили его грабители, именно они, но у моего мужа в кармане было лишь пять долларов.

По словам Джойса, у Сивяка в бумажнике нашли около семидесяти долларов, но он быстро отверг мысль о том, что Хенрика Сивяка застрелил полицейский.

— Это был пистолет уникального калибра, — сообщил мне Джойс. — Если допустить, что убийца Хенрика — полицейский, огнестрельное оружие не принадлежало к табельному вооружению полиции.

Джойс отметил, что полиция опрашивала район в течение трех дней, но нашла только одного свидетеля, который помнил, что видел, как Сивяк гулял по соседству.

«Верю ли я, что там есть кто-то, кто что-то видел? — спросил сам у себя Джойс. — Да».

Вдруг мне повезет немного больше? Я уже нашел одного человека, который видел, как шел Хенрик Сивяк, — такое же количество свидетелей, сколько обнаружил весь департамент полиции Нью-Йорка, хотя я не уверен, был ли это тот же самый человек или нет, поскольку Джойс не раскрыл личность свидетеля.

Я вновь стучал в двери домов Декейтера и Олбани, поднимался по двенадцати ступенькам к парадной двери каждого из домов, стоящих в ряд. Присутствие церкви дальше по улице давало мне ложное чувство комфорта.

Из людей, открывших двери, большинство утверждали, что ничего не знали о стрельбе. Другие запомнили Сивяка только как «польского парня в военной форме». Я повернул за угол. Мужчина в рыжем седа — не остановился рядом со мной и спросил, не заблудился ли я. Худощавый белый молодой мужчина ростом почти два метра, с дурацкой стрижкой, да еще и разгуливающий по Бедфорд-Стайвесанту, вполне мог выглядеть так, словно заблудился.

Я рассказал Джойсу, что прошелся по окрестностям и расспросил об убийстве всех, кого смог найти.

— Вы очень сильно рисковали, — вздохнул он. — Вероятно, говорили с кем-то, кто знает преступника.

Я передал Джойсу всю информацию о людях, с которыми разговаривал. Я надеялся, что они могут помочь, но никаких арестов не последовало.

Лучана привезла прах брата в Краков, семья Си — вяк и одноклассники его детей присутствовали на похоронах.

— Моя мать пытается осмыслить его смерть, — объяснила мне Лучана. — В океане смерти его убийство было всего лишь еще одной каплей, но мама не может понять, поскольку смотрела телевизор и думает, что Хенрик погиб во Всемирном торговом центре.

Лучана сказала, что Ева справлялась как могла, пока ее дети жили без отца.

— Она рассказала мне о сыне. Он думает о смерти отца. Сын все время повторяет: «Я был очень, очень плохим мальчиком, и Бог сказал… — Лучана открыла портативный переводчик, набрала слово кара и нажала «перевести». Женщина показала мне слово, которое появилось на экране по-английски. — …И Бог сказал: «наказание».

Я умолял Джойса дать мне любую информацию, которую я мог бы опубликовать и которая могла бы дать ответы жителей района на некоторые вопросы. Калибр пистолета. Личность свидетеля, с которым он разговаривал. Описания трех мужчин, следовавших за Сивяком. Да хоть что-нибудь! Мужчина заметил лишь, что расследование продолжается и он не может сообщить подробности.

В газете люди читают историю до конца, но в случае с Сивяком конца не было. Получилось одно из тысячи моих столкновений с человеком, которому это сошло с рук.

После того как история была опубликована, я начал получать письма от людей, интересующихся, не могу ли я помочь в расследовании нераскрытого убийства их дочери, сестры, сына. Меня захлестнула волна печали, гнева и маленькой, крохотной надежды. В течение пяти лет я обращался к людям, чтобы изложить их истории. Я пытался убедить их, что история будет в надежных руках. Теперь люди приходили ко мне. Люди, потерявшие самое дорогое, что у них было. Это ошеломляло. Я знал, что именно этим буду заниматься всю оставшуюся жизнь.

* * *

Несколько месяцев спустя женщина по имени Донна Какура прислала мне небольшую статью в «Нью-Йорк пост». Заголовок гласил: «Полиция подозревает самоубийство». Речь шла о ее брате, человеке по имени Брайан Бут. Его нашли мертвым на Рождество в квартире на Манхэттене. Брут стал жертвой ножевого ранения в шею.

Какура сказала мне, что другой ее брат, Томми, покончил с собой всего три месяца назад: он закачал угарный газ в машину, в которой жил. Газета и полиция думали, что сопоставили все факты: мужчина-гей, проводящий сочельник в одиночестве, чей брат недавно покончил с собой… Должно быть, это самоубийство.

— Брайан не совершал самоубийства, — четко заявила мне Донна.

— Мы все время говорили: «Одно происшествие не имеет к другому никакого отношения», — объяснила мне мать Какуры. — Смерть Томми меньше всего повлияла на Брайана.

Он не разговаривал с братом уже много лет.

Его мать рассказывала мне о случаях из детства Брайана. О том, как он устраивал шоу с песнями и танцами на заднем дворе. Она помнит горячее увлечение Брайана пчеловодством, а также тот день, когда пчелы освободились и улетели, и Брайан плакал. Она помнит, как он оставался дома в День благодарения, когда вся семья отправилась на парад, потому что хотел помочь готовить. Брайан с волнением ждал, когда родные попробуют его свежеиспеченное печенье. В итоге все его выплюнули, поняв, что парень перепутал пищевую соду с разрыхлителем.

Повзрослевший Брайан казался счастливым. У него была хорошая работа в отделе кадров. Он планировал семейную лыжную поездку. Друг, с которым он обедал за день до своей смерти, сказал, что Брайан радовался и с нетерпением ждал рождения дочки другого своего брата, которую они планировали назвать Кэссиди.

После работы в канун Рождества Брайан отправился в «Гэп» — купить подарки для двух племянниц. Он зашел в аптеку «Райт Эйд», а потом в магазин за оберточной бумагой и вернулся в квартиру. Молодой человек позвонил матери, чтобы уточнить планы на рождественский ужин, а затем вышел выпить.

Свидетели сказали, что видели Брайана в баре «Феникс» в Ист-Виллидж в 18:15 вечера. Той же ночью он переместился в «Чудо-бар». Последней известной остановкой Брайана был «Петух», который он покинул около часа ночи. «Петух» — место, куда вы пошли бы к концу ночи, если хотели бы найти партнера», — прокомментировал лучший друг Брайана, Том Гестал.

Никто не видел, как Брайан ушел, и никто не видел, как Брайан вернулся домой. В его квартире в Стайвесант-Тауне не было швейцара — только звонок. Молодой человек жил на восьмом этаже.

Когда он не явился на рождественский ужин, муж Донны, Джо, и брат Джимми поехали к Брайану домой. Джимми иногда останавливался у него и воспользовался собственным ключом, чтобы войти. Они открыли дверь и обнаружили тело Брайана в луже крови в дверном проеме спальни.

Не было никаких признаков взлома или борьбы. На кухонном столе стояли три бутылки пива.

В квартире было найдено оружие, нож, возможно, с кухни Брайана. Донна сказала мне, что, по ее мнению, нож нашли в пакете с подарками, так как полицейские еще не вернули семье рождественские подарки.

Ноутбук и сотовый телефон Брайана пропали, но в его бумажнике в ящике комода нашли 160 долларов.

В статье «Нью-Йорк пост» цитировались неназванные источники в полиции, которые заявили: «Видимо, это было самоубийство». «Дейли ньюс» ссылалась на неназванных «влиятельных лиц», которые сообщили, что Брайан «судя по всему, покончил с собой».

Вскрытие показало, что он умер от ножевого ранения в левую сторону шеи, которое разорвало его трахею и пищевод. Семья хотела начать расследование. Они собирались назначить вознаграждение за новые сведения и вовлечь в дело криминалистов. Родственники просто жаждали каких-то действий, но смерть Брайана все еще неофициально классифицировалась полицией Нью-Йорка как самоубийство.

— Мы не можем назначить вознаграждение, пока судмедэксперт не объявил, что произошло убийство, — объяснил мне представитель офиса судмедэксперта.

Смерть Брайана наконец-то была объявлена убийством лишь в середине апреля (полагаю, до них дошло, что он не мог так ударить себя ножом в шею), и семья получила требуемые объявления о розыске к середине мая. К тому времени убийцы и след простыл. Все, кто мог помнить Брайана или с кем он мог болтать в тот вечер в «Петухе», давно исчезли.

— Я на 99,9 процента уверен, что он подцепил кого-то в том баре, — рассказал Гестал. — Я много общался с этим парнем. Я хорошо знал его поведение.

Племянница, с которой Брайан так радостно ждал встречи, родилась через семь недель после его убийства. Вместо Кэссиди родители назвали ее Брианной.

Жизнь продолжалась. Его убийца тоже не дремал. Я был уверен, он убьет снова. Убийца, который, возможно, был в городе на праздники, пошел в бар, нашел жертву, прикончил ее и исчез к Новому году. Я записал эту историю и попытался поймать его или, по крайней мере, оказать давление на полицию.

Я потерпел неудачу. Мой второй злодей ускользнул, но теперь у меня было гораздо больше шансов вывести убийц на свет. Донна познакомила меня с лонг-айлендским отделением «Родителей убитых детей», группой, которая предоставляет ресурсы для членов семьи, чьи близкие стали жертвами убийства. Какура пригласила меня на их ежегодный обед в Миллеридж-Инн в Иерихоне, где представители отделения вручили мне награду за то, что я рассказал историю Брайана, когда никто другой этого не сделал. После обеда все члены семей жертв вышли на лужайку перед домом. Они несли воздушные шары с именами близких, написанными маркером. Затем все выпустили их в воздух. Воздушных шаров были сотни. Они летели над Иерихонской магистралью и направлялись к проливу Лонг-Айленд. Некоторые семьи оставались на лужайке и смотрели, пока могли видеть именно свой воздушный шар. Я ехал домой потрясенный.

Через неделю начали приходить письма, и почти все они заканчивались двумя словами: «Пожалуйста, помогите».

Когда мать убитого ребенка пишет вам — мать, убийца ребенка которой все еще на свободе, — трудно не вмешаться.

Трудная задача американского детектива по расследованию убийств усугубляется постоянно растущей горой тел. Пять тысяч убийств, которые каждый год остаются нераскрытыми, громоздятся друг на друге. Если детективы работают над расследованием убийства и на этой неделе убиты еще пять человек, они должны все бросить и расследовать одно из новых дел, прежде чем след исчезнет. С другой стороны, образ детектива, который каждый вечер забирает домой файлы, чтобы работать над одним делом, не является голливудской фантастикой. Да, такое случается, но это всего лишь один или два случая. Если вас убьют в Америке, вероятность того, что ваш убийца не будет пойман, составляет 38 процентов.

Матери, отцы, сестры и братья, писавшие письма с просьбами о помощи, рассказали мне о том, что полиция им не перезванивала. Родственники спросили, что могут сделать для привлечения внимания средств массовой информации. Они говорили о том, как все устранились и забыли о существовании близких людей жертв.

Я начал писать о жертвах. Врач, которого задушили в его доме в 1996 году. Брюнетка, пропавшая по пути в бар в ночь перед Хеллоуином в 1981 году. Тело с татуировкой персика в форме сердца, найденное в парке штата в 1997 году. Стюардесса, которую изнасиловали и убили во время остановки в Бойсе в 2000 году. Пожилая женщина, которую нашли зарезанной в ее сгоревшем доме в Вантахе в 1985 году.

Я общался с членами семьи, свидетелями и возможными сообщниками.

«Он разозлился, ударил меня в живот и сказал: «Мы не пойдем в полицию», — заметил Пи Ви Уолтон об одном из мужчин, которые напали на Нэнси Сантомеро и Вики Дуриан, женщин, убитых на музыкальном фестивале в Западной Вирджинии в 1980 году. «Мы должны очистить это место, — услышал он голос другого мужчины. — Возможно, мы снова захотим здесь повеселиться».

«Я знаю, вы присматриваете за нами», — гласило одно из сообщений на столбе на перекрестке, где пятнадцатилетняя Джессика Саварезе была убита неизвестным водителем в 2004 году. «Пустота внутри убивает меня», — содержание другого сообщения.

Я маневрировал от историй о наездах и побегах, переходивших в сомнительные правительственные саги, к рассказам о неопознанных останках, найденных рядом с миллионными домами на Золотом побережье Лонг-Айленда.

— По всей вероятности, ее убили в другом месте, а сюда перенесли, — рассказал мне начальник отдела детективов округа Нассау, когда мы шли через леса заповедника «Муттонтаун» к месту, где в 2001 году нашли череп. Через несколько часов после этой находки детективы обнаружили то, что осталось от скелета женщины, сжавшегося в позе эмбриона между двумя деревьями.

Я создал в газете, превратившейся теперь из «Нью-Айленд ир» в еженедельник «Лонг-Айленд пресс», раздел, который назвал «Конфиденциальная информация Лонг-Айленда» — знак благодарности роману Джеймса Эллроя. Каждую неделю я писал очерк, составлял профиль нераскрытого дела и размещал список десяти лиц, скрывающихся от правосудия Лонг-Айленда, — субъективный список, составленный мной.

Каждую неделю я надеялся, что мои репортажи, любопытство или просто действия заставят сдвинуть дела с мертвой точки, смогут привести к появлению новой информации, а она-то и приблизит семью к ответу. Каждую неделю я возвращался ни с чем.

Убийцы все еще гуляли на свободе. Они не только избегали правосудия за преступления, о которых я рассказывал, но и свободно убивали снова, полагая, что имеют право отнять чью-то жизнь. От этой мысли мои зубы скрежещут, губы кривятся, а в горле зарождается крик. Крик, у которого всегда один и тот же припев. Они так легко отняли жизнь у другого человека. Это был человек!

Человек, который мог смотреть на закат и чувствовать дуновение ветра на щеках. Который мог нюхать свежескошенную траву или слушать песню Боуи. Который мог наскрести достаточно денег, чтобы купить себе пломбир с шоколадным топпингом. Человек, который мог закрыть глаза и мечтать.

Это то, что средства массовой информации отказываются понимать. Независимо от того, насколько неприветливыми могут казаться какие-то люди, независимо от того, сколько наркотиков они приняли или арестов у них было, или как низко они пали, — люди все равно могли сделать все вышеперечисленное. Эти вещи и делают нас людьми.

Однажды кто-то пришел и отнял у них все эти вещи. Все до единой. И оставил людей во тьме.

Я завидую, глядя в телевизор, людям с поднятыми руками, восхваляющим Бога на небесах. Хотел бы я верить в загробную жизнь. Больше всего на свете. Для меня смерть — не дверь и не окно. Это самое страшное, что я могу придумать. Смерть — синоним слова «ничто».

Ни у кого нет права бросать другого в эту бездну раньше времени. Так делали злодеи, которых я хотел преследовать, чтобы все исправить. Также я хотел попробовать спасти следующего человека от небытия, которое наступит слишком скоро.