Преследуя тьму. Практическое руководство по раскрытию убийств

Билли Дженсен, 2020

ПРАКТИЧЕСКОЕ РУКОВОДСТВО О ТОМ, КАК РАСКРЫВАТЬ УБИЙСТВА В ЭПОХУ ИНТЕРНЕТА – ОТ ТРУ-КРАЙМ ЖУРНАЛИСТА И ГРАЖДАНСКОГО СЫЩИКА БИЛЛИ ДЖЕНСЕНА. Вы когда-нибудь хотели раскрыть убийство: собрать улики, которые проглядела полиция, опознать подозреваемого? Тру-крайм-журналист Билли Дженсен провел пятнадцать лет, обозревая нераскрытые убийства. Все истории, которые он написал, имели одну общую черту – у них не было конца: убийца все еще был на свободе. Но однажды чаша терпения переполнилась, и он придумал план. План расследования после того, как копы сдались. Используя социальные сети и краудсорсинг, Билли создал эффективную систему поиска преступников – и разработал систему правил, чего делать не стоит, чтобы не скомпрометировать себя и расследование. Стремясь восстановить справедливость и подарить утешение родственникам погибших, он брался за дела обычных людей, чья жизнь прервалась плохими парнями – грабителями, уличными хулиганами и мародерами, – случайно встретившимися у них на пути. Но судьба подарит ему шанс дописать книгу об Убийце из Золотого Штата и поучаствовать в деле знаменитой Алленстаунской четверки – загадочного серийного убийства, произошедшего много лет назад… Захватывающая и необычная, книга «Преследуя тьму» – это книга о подлинной страсти к своему ремеслу, показывающаяся, как самый обычный человек, желая справедливости, может сделать жизнь лучше. «Неожиданно и пугающе… Прорывное криминальное повествование, ценное для фанатов тру-крайма». – Джон Дуглас, легендарный профайлер ФБР, автор криминальных бестселлеров «Отчасти мемуары, отчасти практическое руководство, "Преследуя тьму" включает в себя правила ответственной гражданской детективной работы… Билли Дженсен потратил почти все свое свободное время и энергию за несколько лет на краудсорсинговые уголовные расследования… Даже когда он накопил 20 000 долларов долга на кредитке от продвижения своих постов, он не прекращал работать над криминальными делами». – Rolling Stone В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Глава 4

Вы знаете этого человека?

Лонг-Айленд, 1978–1998 годы

Когда я пошел в первый класс, то сильно протестовал против раннего засыпания, наступавшего в связи с учебой в начальной школе. И что, мне теперь просыпаться каждый день в восемь утра? Чего ради? Математика вместо времени на сон? Книги с главами типа «Лягушка и жаба — друзья» вместо книжек с картинками вроде «Где много диких тварей»? Наверное, я не был уверен, что оно того стоит, и время ложиться спать стало проблемой. Моя мама передала вечерние обязанности отцу. Папа начал рассказывать мне историю. Историю его жизни, начиная с того времени, когда он был маленьким мальчиком, и вплоть до моего рождения.

Первый вечер начался с послевоенных 1950-х годов: бойскауты, ныряющие под столы для учений по воздушному налету. Затем он перешел к истории о Поле Джаде.

— Однажды я заболел и ушел из школы, — начал отец. — А когда вернулся на следующий день, моего друга Пола там не было. Я спросил учительницу: «А где Пол?» И она сказала: «Пол покинул нас». Учительница рассказала мне, что мой друг перебегал дорогу перед школьным автобусом и уронил коробку с завтраком. Пол побежал обратно, чтобы поднять ее. Водитель автобуса не заметил мальчика. И автобус переехал Пола.

Лицо моего отца изменилось.

— Пол учился вместе со мной, потом я вернулся в школу, а его не стало, — произнес отец, укладывая меня. — Все вокруг происходило как обычно, но друга со мной больше не было.

Папа никогда не водил меня в церковь. Единственными объектами духовности в моем доме были два плаката, которые он повесил на стену семейного кабинета. Одним из них было стихотворение «Дезидерата», которое начинается так: «Идите спокойно среди шума и спешки и помните, какой покой может быть в тишине». Другой был цитатой из Кулиджа: «Ничто в мире не может заменить настойчивости»^[7]. Небеса не были тем местом, в которое верил мой отец. Мысль о том, что, если человек не верит в определенного бога, он останется вне рая, независимо от того, насколько справедливую и хорошую жизнь он мог бы вести, являлась религиозной аксиомой, с которой папа никогда не мог примириться. Он хотел верить, но не мог.

— Когда ты мертв — ты мертв, — объяснил мне отец.

Мне было шесть лет.

На второй неделе сказки на ночь он рассказал мне о том дне, когда брат убедил его украсть коробку с рыболовными снастями из универмага Моделла и как отца поймали. Все его друзья сбежали, а папу отправили в колонию для несовершеннолетних. Он рассказал мне о бандах, в которых состоял, об Асфальтовых ангелах и о Шутах, как они дрались с другими бандами из соседних городов и как определялись с правилами перед каждым боем: кожа, палки, ножи, но никогда — реальное оружие.

Отец рассказал мне о том эпизоде в средней школе, когда он заговорил с учителем физкультуры и учитель фактически ударил его по лицу. «Я пришел домой и рассказал отцу. Он встал на сторону учителя физкультуры», — горько заметил отец. Его злость давно сменилась новой ответственностью — защитить меня.

Потом папу поймали за тем, что он плевался бумажными шариками в кафетерии, и до конца года заставили сидеть за столом с кучей старших девочек. Каждый день он спрашивал одну из девочек, собирается ли она закончить свой обед. Наконец отец набрался смелости и пригласил эту девочку в кино, на один из пляжных фильмов, но назначил свидание на дневное время и покраснел, когда они приехали в кинотеатр и поняли, что дневной показ отличается от вечернего. Папа робко последовал за моей матерью к их местам, и они посмотрели мультфильм «Путешествия Гулливера» братьев Флейшер.

На третьей неделе отец рассказал мне, как сбежал из дома, когда ему было пятнадцать, украл коллекцию редких монет своего отца, купил удостоверение личности у пожилого, покрытого татуировками мексиканца по имени Крис Кир и прыгнул в автобус до Лос-Анджелеса. На полпути он почувствовал себя виноватым и отправил монеты обратно по почте, но все-таки добрался до Лос-Анджелеса. Папа отправился прямиком в Голливуд и в Вайн, который, как он слышал по радио, был центром вселенной, и устроился парковщиком машин в ресторане. Когда начальство узнало его настоящий возраст, отца уволили, и он стал продавать энциклопедии — ходил от двери к двери. В итоге папа продал лишь один комплект.

Он рассказал мне, как, будучи в Лос-Анджелесе, однажды на выходных поехал на юг, в Тихуану, и отправился в бордель с намерением потерять девственность. Отец вспоминал, что внутри стояла очередь из мужчин, которые просто ждали, но в комнате было много свободных женщин.

— Я спросил парня передо мной: «Чего все ждут?» Он ответил: «Лучшие девушки наверху. Они заняты. Мы ждем, когда они вернутся».

Папа рассказал мне о том, как он ждал и выбрал именно ту девушку, которую хотел.

— Ладно, пора спать.

Папа провел месяц в Лос-Анджелесе и вернулся в Лонг-Айленд, но не в свою семью. Он жил впроголодь, спал на диванах у друзей или на улице. Однажды вечером отец прогуливался по универмагу в Левиттауне.

— Я увидел свитер, который мне понравился. Я надел его поверх рубашки и направился к выходу из магазина. На эскалаторе какая-то женщина подходит ко мне сзади, хватает меня за руку обеими руками и говорит, — отец стиснул зубы: «Только шевельнись, и я ее сломаю». Я стоял там и ждал, когда эскалатор коснется пола. Ждал. Ждал. И как только это произошло, я отшвырнул женщину от себя. Йух! — Он вскинул руку в воздух. — Она отлетела в сторону. Я побежал к парадным дверям магазина. Я был в полуметре от них, но вдруг ко мне подбежал парень. Я не думал. Просто отшатнулся и — бам! — ударил его прямо в лицо.

Парень упал на вешалку с одеждой.

— Оказывается, он был детективом не на службе, — добавил мой отец.

К тому времени я был чрезвычайно взвинчен и даже не мог спать.

Папу арестовали и отвезли в участок. Там он назвал себя Крисом Киром. Так было записано в удостоверении личности, которое он купил перед тем, как сбежать в Лос-Анджелес.

Однако полиция была хорошо знакома с настоящим Крисом Киром: он раньше попадал в неприятности, и у реального Кира на руках были татуировки. Они знали, что мой отец — не он.

Папа рассказал, что они проверили его отпечатки пальцев в ФБР и ничего не получили. Затем полиция испробовала другую тактику: обратилась к СМИ.

— Они напечатали мою фотографию в «Ньюсдей», — рассказал мне отец, — с заголовком «ВЫ ЗНАЕТЕ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА?»

Папа объяснил, что его родители увидели эту историю и сообщили полиции: человек, находящийся под их опекой, на самом деле был пятнадцатилетним мальчиком по имени Уильям Дженсен.

Его отправили в окружную тюрьму Нассау. Полиция предложила его родителям сделку — папа мог провести год в тюрьме вместе со взрослыми или два года в Коксаки, который тогда был исправительной колонией для молодежи, куда из Нью-Йорка и Лонг-Айленда направляли малолетних преступников. Мой отец умолял свою мать отпустить его в тюрьму для взрослых, но она отказалась, и папу отправили в северную часть штата.

На следующей неделе мои сказки на ночь стали намного более наглядными. Папа пересказывал мне истории о драках во дворе, о заточках, о том, как он врал, что он из Бруклина, что у него друзья покруче, чем дети с Лонг-Айленда, и что он много играл в шахматы.

Он ушел из Коксаки, спрятался от призыва, подсел на героин, бросил эту привычку, затем научился красить дома, женился на моей матери и, в конце концов, открыл собственный бизнес с целью дать мне жизнь, о которой он всегда мечтал.

Это была дикая история, и она «застряла» во мне. Подростком я пошел в библиотеку в поисках статьи о таинственном человеке, которого разыскивали за то, что он ударил детектива по лицу. Я верил в историю моего отца, но скорее просто хотел увидеть ее в печатном виде. Я перебирал бобину за бобиной микрофильмы, но так и не нашел этот материал.

На протяжении всей истории было ясно одно: папа никогда не имел лучшего друга. Кого-то, кому он мог бы рассказывать истории. Кого-то, кому он доверял бы больше всего на свете. Поэтому-то он и произвел на свет меня. И мы все делали вместе.

Каждая ярмарка, которую он видел на церковной стоянке по дороге домой с работы? Мы были там на следующий вечер. Каждая классная игровая площадка, которую папа заметил, с ракетным кораблем, тренажерным залом или гигантской горкой? Мы были там в ближайшее воскресенье. Каждый фильм, который совершенно не подходил для восьмилетнего ребенка, от «Полосок» до «Дома животных»? Мы шли его смотреть. Когда рестлинг стал популярным, мы побывали в Мэдисон-сквер-гарден, где Халк Хоган выиграл пояс, и на первой «Рестлмании» с мистером Ти и Синди Лопер. Мы возвращались домой с Пенсильванского вокзала, и папа разрешал мне взять в газетном киоске комикс, чтобы почитать в поезде, но я никогда не читал его, потому что всю обратную дорогу мы обсуждали то, что только что видели. («Ты обратил внимание, как Али ударил Пайпера?») Так и поступают лучшие друзья. Мы с папой вели себя точно так же во время поездок на стадион Ши или в Нассау-Колизиум, и когда слушали ду-воп или «Битлз». Когда безумные финальные аккорды Helter Skelter закончились криком Ринго «У меня волдыри на пальцах!», отец рассказал мне о Шэрон Тейт и о том, как семья Чарльза Мэнсона напала на нее, вырезала ребенка Шэрон из утробы и написала слово «свинья» на стенах ее кровью. Вырезание ребенка оказалось городским мифом, но память об этой истории осталась со мной.

Родители впервые разрешили мне остаться дома одному, когда мне было одиннадцать. Мама с папой оставили мне две пиццы с французским хлебом Стаффера, пульт дистанционного управления и наставление не сжигать дом.

Они не уточняли, что я могу или не могу смотреть по телевизору.

В ту первую ночь в одиночестве я сидел, как завороженный, на полу, жевал плохо пропеченную пиццу и узнавал о своей неминуемой гибели. «Человек, который видел будущее» был документальным фильмом на канале HBO о Нострадамусе — французе, который якобы написал сотни четверостиший, предсказывающих будущее. Гулкий голос Орсона Уэллса рассказывал о возвышении Наполеона. О возвышении Гитлера. О возвышении тирана в голубом тюрбане на Ближнем Востоке, запуске ракет, чтобы начать Третью мировую войну одной из ядерных бомб, которая с оглушительным грохотом приземляется в центре Нью-Йорка.

Но не это напугало меня в ту ночь. Третья мировая война? Конец света? Я думал, эти события неизбежны.

Что меня напугало, так это человек на травянистом холме.

Мы добрались до той части, которая касалась убийства Кеннеди. Я наблюдал, как президент ехал в лимузине в Далласе, улыбаясь и махая толпе, а затем увидел, как его голова взорвалась. Джеки забралась на багажник, чтобы собрать осколки его черепа, но потом камера приблизилась к кустам позади нее и показала очертания того, что выглядело как человек, сидящий среди листьев и держащий винтовку.

Нострадамус, очевидно, предсказал, что перед президентом будет убийца.

Очевидно, в тот день преступника больше никто не видел. А я его видел. Или, по крайней мере, я так думал.

— Там парень с винтовкой! В кустах! Он застрелил президента! Я должен кому-нибудь об этом рассказать! — мысленно закричал я.

В тот понедельник я зашел в школьную библиотеку и попросил все книги, которые у них были, об убийстве Кеннеди. Следующие сорок пять минут я провел, изучая отчеты о вскрытии.

Я вернулся в библиотеку на следующий день. И на следующий. И на следующий.

— Можно мне взять все книги об убийстве Кеннеди?

Скоро библиотекарь, завидев меня, уже знал, что я буду спрашивать. Сегодня подобный интерес мог бы включить меня в особый список наблюдения, но тогда я был просто тощим ребенком, одержимым узорами брызг крови и теориями волшебных пуль.

После месяца, проведенного за обедами в «Дили Плаза», я пришел к выводу, что Нострадамус, вероятно, был мошенником. Мне потребовалось еще несколько лет, чтобы прийти к выводу — Освальд, очевидно, действовал в одиночку, но по пути я перешел к убийствам Сына Сэма и Мэнсона. Я проглотил Helter Skelter Винсента Буглиози, «Убийца рядом со мной» Энн Рул и «Абсолютное зло» Мори Терри об убийстве в клубе «Коттон» и об изнасиловании, а также о жесточайшем обращении с Арлис Перри в церкви Стэнфордского университета, где нападавшие вставили в женщину девяностосантиметровую алтарную свечу и воткнули ей в затылок нож для колки льда.

Моя мать одолжила мне эту книгу после того, как сама ее прочитала.

Мне не было против чего бунтовать, когда дело касалось родителей. Мама давала мне книги о настоящих преступлениях, а папа был моим лучшим другом.

Пока мой отец лепил и формировал из меня уменьшенную версию себя, он был убежден, что я вырасту и возьму на себя семейный бизнес по покраске домов. Папа был так уверен в этом, что никогда и не думал — а вдруг я займусь чем-то другим? Однако, сидя в «Ши» и слушая, как я рассказываю о процентах от базовой ставки Муки Уилсона, ему пришло в голову, что, возможно, следует начать откладывать деньги на университет.

Я так и не стал грубым драчуном, которого когда-то формировал мой отец. Вместо этого я склонялся к романтизму. Поклонник Smiths и The Cure, Sisters of Mercy и Depeche Mode. Я тосковал по девушке и сочинял пропитанные готикой стихи, которые никогда бы ей не показал. Я был мальчиком на последней парте со странной стрижкой. Сложенный экземпляр книги Рембо «Одно лето в аду» из благотворительного магазина скользнул в карман моего пальто, которое я носил поверх кожаной куртки, которую я носил поверх джинсовой куртки, которую я носил поверх армейской рубашки, которую я носил поверх футболки с надписью «Королева мертва»^[8].

Мои доспехи. Каждый слой. Все, что угодно, лишь бы спрятать меня от мира и мои тощие руки от солнечного света.

Я покрасил комнату в черный цвет с неровными белыми полосами и написал стихи и тексты песен на стене. Я ненавидел свой почерк, поэтому попросил папу написать их своими твердыми, как скала, руками.

Папа закрывал глаза на мое поведение. Он был всего лишь маляром, помогавшим сыну воплотить в жизнь его мечту о том, чтобы спать в черной комнате со строками из песен Дэвида Боуи, нацарапанными на стене.

В моей спальне не было ничего светлого, за исключением этих неровных белых линий, что придавало ей нервный, вращающийся эффект, как будто я спал внутри одного из тех шаров с имитацией молнии, которые можно было купить в «Подарках Спенсера». Я засыпал под The Rise and Fall of Ziggy Stardust^[9] и The Spiders from Mars^[10].

Осенью 1990 года я вошел в кремовую комнату на седьмом этаже общежития Майлз Стэндиш Холл Бостонского университета, лег на длинный узкий матрас, уставился в потолок и задумался, какого черта я там делаю.

Несколько недель спустя папа пришел навестить меня с двумя галлонами черной краски и помог погрузить мою комнату в общежитии в темноту, сопровождаемую лишь этими неровными белыми линиями. Так она будет больше походить на мою исполненную грусти из-за несовершенства мира домашнюю спальню. Возможно, отец никогда не понимал, почему я был настолько готичным, но он всегда делал абсолютно все для меня. Когда закончился учебный год, отец вновь покрасил комнату в первоначальный безобидный бежевый цвет.

Папа также не совсем понимал, на что будут уходить его 80 тысяч долларов, когда я сказал отцу, что хочу изучать.

* * *

В первый день учебы в университете меня исключили из двух классов, в которые я хотел попасть, и я забрел в класс по изучению религии. В конце первой недели преподаватель пригласил всех, кому было интересно, послушать вечером выступление. Тема — книга Джозефа Кэмпбелла «Тысячеликий герой».

От Гильгамеша до Одиссея и Иисуса все герои следовали по стопам друг друга, объяснил преподаватель. Они проходили через одни и те же испытания, получали одни и те же награды.

— Даже Люк Скайуокер.

— Подождите, кто-кто?

Я сел.

— Скайуокер?

В тот вечер я вошел в обшитую деревянными панелями комнату на Бэй-Стейт-роуд, расположенную у Чарльз-Ривер, и сел в середине дюжины или около того студентов и горстки аспирантов в очках.

Я сидел, оглядывал комнату и пытался понять, был ли оратор среди нас. Вошел профессор и поблагодарил нас за то, что мы пришли. Преподаватель вытащил видеокассету и вставил ее в видеомагнитофон, стоящий под квадратным телевизором в передней части комнаты.

«Какого черта? — подумал я про себя. — Мы собираемся смотреть фильм?»

После какой-то дрянной синтезаторной музыки и компьютерной графики 1980-х годов на экране появился старик, сидящий в кресле, окруженном высокими книжными полками.

— Мы не должны рисковать приключением в одиночку, поскольку герои всех времен ушли до нас.

Человек, который, как я вскоре узнал, был легендарным профессором мифологии Джозефом Кэмпбеллом, продолжал:

— И там, где мы думали убить другого, мы убьем себя. Там, где мы думали путешествовать вовне, мы придем к центру нашего собственного существования. И там, где мы думали быть одни, мы будем со всем миром.

«Вот дерьмо», — подумал я про себя.

Он продолжил беседу. Кэмпбелл обсудил Геракла, Моисея, Будду и Христа. Отправление. Выполнение. Возвращение. И приключения между ними.

Интервьюер профессора мифологии, Билл Мойерс, спросил его о сцене в баре из «Звездных войн».

— Это мой любимый эпизод, — ответил Кэмпбелл. — То место, где вы находитесь, расположено на краю… Первый этап в приключении героя — выход из царства света, которым он управляет и о котором знает, и движение к порогу. Именно на пороге героя встречает чудовище бездны.

Я хотел всего этого. Кровь дракона. Принцесса ирокезов. Песня природы. Я мог бы позвонить в колокола собора и убить минотавра.

«Давайте разберемся во всем этом! — прокричал я про себя. — Сведите весь этот шум, религию, психиатрию и философию к сути того, что мы должны делать как человеческие существа».

Может, я был в разгаре экзистенциального кризиса, который приходит с каждым новым годом. Я подумал, что нашел призвание, и объявил классику и религию своей специальностью с акцентом на мифологии.

Впрочем, романтизм мифа не мог сдержать истинно преступные инстинкты моего детства. Через четыре года я получил степень бакалавра и 30 тысяч долларов студенческого долга. Я сумел включить преступность в свои исследования и оказался в аспирантуре Канзасского университета со стипендией для изучения новых религиозных движений. Новые религиозные движения — академический способ говорить о сектах, и я тяготел к изучению сект, которые в то время представляли самую большую угрозу для правоохранительных органов; тяготел к христианским апокалиптическим движениям с такими именами, как Завет, Меч и Рука Господня, Церковь Израилева и Орден. Многие из этих движений были связаны с арийской нацией, владели оружием и рассматривали «Дневники Тёрнера»^[11] как план предстоящей расовой войны.

Существовало множество таких сект, а также гораздо больше преступников, не связанных с группировками. Они преследовали те же самые цели, как тот парень, взорвавший грузовик со взрывчаткой перед федеральным зданием в Оклахома-Сити в ошибочной попытке свергнуть правительство. В результате этого нападения Тимоти Маквей уничтожил 168 человек, в том числе 19 детей.

Я стал хорошо разбираться в этих христианских апокалиптических сектах. Уже после взрыва я написал специальному агенту, ответственному за бюро ФБР в Канзас-Сити. В письме я спрашивал, не нужна ли им какая-либо помощь в этой области.

Я получил лишь формальный ответ от специального агента Уильяма М. Чорняка. Он попросил меня заполнить прилагаемую предварительную заявку на должность специального агента, а также анкету и квалификационный опросник. В нем содержалось мягкое предупреждение о том, что «должность специального агента в ФБР крайне конкурентоспособна».

Чтобы подать заявление, необходимо трудиться полный рабочий день на одной и той же работе не менее двух лет. Моя должность помощника преподавателя классической мифологии не подходила, поэтому я начал работать по сорок часов в неделю в спортивном клубе в Канзас-Сити. Я изучал секты, преподавал мифологию и играл в хоккейной команде днем, а затем продавал спортивные товары каждый вечер и по выходным.

Я взял образец письменного теста и сдал его на «отлично». Физические требования были совершенно другим делом. Я каждый день бегал по пшеничным полям Канзаса и пытался сократить время прохождения полутора километров до требуемых двенадцати минут. Последним камнем преткновения стало мое зрение. Агенты должны были иметь нескорректированное зрение не хуже первой строки таблицы. Мне придется прибегнуть к лазеру.

Мне также нужно было решить, как я собираюсь ответить на первый вопрос в разделе личных деклараций: «Употребляли ли вы марихуану в течение последних трех лет или более пятнадцати раз?» Не то чтобы марихуана вызывала у меня паранойю или что-то в этом роде, но я слышал, что все кандидаты проходили проверку на полиграфе. Тем временем я получил степень магистра. Я находился в лучшей в своей жизни форме после бега по пшеничным полям и полного хоккейного сезона. Я выбирал между аспирантурой и лазерной коррекцией зрения, а также читал о том, как можно пройти проверку на полиграфе, но тут мне позвонила мама.

— У твоего отца проблемы, — объяснила она.

Папа, человек, обладающий невероятной энергией, начал уставать. Один из клапанов его сердца отказывал. Отцу нужна была операция на открытом сердце.

Я подумал, что правильней будет вернуться домой и спасти семейный бизнес. Я прошел путь от изучения религии в Лоуренсе, штат Канзас, до стояния на семиметровой лестнице в тридцатипятиградусную жару. Электрическим шлифовальным станком я снимал краску с дома стоимостью в миллион долларов в Гарден-Сити, Лонг-Айленд.

Папина операция прошла успешно. Оказалось, новый сердечный клапан, который врачи установили в его груди, заставил отца почувствовать себя подростком. Вскоре он вернулся на работу.

Каждый день мы вместе ездили трудиться. После двух сезонов папа наконец позволил мне прикоснуться к кисти. Я красил окно в задней части гаража, но это было только начало. Может, мне все-таки суждено стать маляром? Я подумывал об этом, но мне нужна была какая-то творческая отдушина. Первый раз за восемнадцать лет я не имел школьного списка чтения или бумаг для письма.

Я начал вести журнал о хоккейных боях. Меня всегда больше тянуло к бойцам, нападающим и подстрекателям, чем к бомбардирам. Я любил смотреть, как Кларк Гиллис выбивает сопли из Терри О’Рейли, и это стало причиной, по которой я начал играть в хоккей в двенадцать лет.

Я смотрел каждую игру «Айландер» и записывал описание боев: кто выиграл, кто проиграл, кто пролил кровь, а затем обсуждал, повлияла ли кровь на исход игры. Я стащил несколько фотографий из Интернета, выложил мини-журнал в графическую программу, сделал пятьдесят копий в «Кинко» и раздал их на играх, а именно стратегически разместил несколько копий в кабинках мужских туалетов. Журнал я назвал «Боевая карта».

Экземпляр попал в руки «Виллидж Войс», знаменитой альтернативной газеты, возбуждающей толпу, которая готовилась запустить новое издание на Лонг-Айленде. Мне позвонил Джон Манчини, главный редактор.

— Здравствуй! — поздоровался он. — Я только что видел «Боевую карту». Мне нравится этот журнал!

Джон Манчини предложил мне четыреста долларов, чтобы я написал краткое изложение сезона в кулачных боях для первого выпуска.

Потом я торчал поблизости и предлагал любые истории. Дневная работа профессиональных игроков в лакросс. Ежегодный хоккейный матч полиции Нью-Йорка против пожарной службы. Рестлинг на заднем дворе. Я пробовался в профессиональную команду по хоккею на роликовых коньках и в течение недели был помощником тренера Лиги американского футбола в закрытых помещениях.

Мой отец взял мою первую историю прикрытия — историю соперничества «Метс» и «Янкиз» в преддверии их первой серии интерлиги — и оформил ее. Папа повесил ее на стену кабинета вместе с моей второй обложкой «Как выжить в хоккейной драке».

Все было вполне весело и забавно, и мне это нравилось, но я все равно очень хотел писать о преступлениях.

Лонг-Айленд только что вышел из адской серии эпизодов настоящих преступлений — поимки серийных убийц Джоэла Рифкина и Роберта Шульмана. Маленькая Кэти Бирс, запертая в темнице Джона Эспозито. Резня на железной дороге Лонг-Айленда. Снайпер из Саффолка. Лолита с Лонг-Айленда. Лонг-Айленд в 1990-е годы был таким же, как Флорида сегодня.

Я начал пересказывать Манчини криминальные истории.

— Почему ты хочешь писать о преступлениях, а не о спорте?! Люди любят спорт! — произнес редактор своим высоким, отрывистым голосом с акцентом уроженца Квинса. — Занимайся спортивными темами!

С написанием моего первого криминального материала придется повременить.

Дома сердце моего отца билось нормально. Причина моего возвращения домой для «спасения семейного бизнеса» превратилась в шутку. Папа бегал вверх и вниз по лестницам, а я спрашивал: «Нам действительно нужно работать в субботу?»

Однажды в воскресенье, когда мы работали на заднем дворе, папа очень устал, и ему все время хотелось присесть и отдохнуть. На следующий день он пошел к врачу. После серии анализов врач сказал отцу, что у него гепатит С. Мой папа, вероятно, подхватил эту болезнь через иглы тридцать лет назад, когда был героиновым наркоманом. Также папа мог заразиться гепатитом С, когда продавал свою кровь за еду, но все-таки вероятней первый вариант.

Осенью 1997 года у отца начала отказывать печень. После шести месяцев наблюдения за тем, как его переводили из одной больницы в другую, я начал понимать немыслимую вещь: мой папа действительно может умереть. Его лицо стало изможденным, а некогда могучие предплечья истончились и сдулись.

22 апреля 1998 года я сидел рядом с папой в его больничной палате. Я показал отцу обложку моего последнего рассказа для «Голоса». Он назывался «Мой отец надрал тебе задницу в Ши». О приключениях, которые мы пережили вместе, о том, как отец и сын попадали впросак на аренах и стадионах Нью-Йорка. Мы смотрели «Метс» по телевизору в его комнате.

Перед уходом я поцеловал папу в макушку.

— Ты мой герой, — заметил я.

— Спасибо, — прошептал он в ответ.

Отец умер на следующий день.

На его похоронах шел дождь. Моя жена, Кендалл, держала нашу новорожденную дочь, сидя в машине на дорожке рядом с могилой, а я произносил надгробную речь. Пусть я и не верю в загробную жизнь, но я отдал маме две вещи — положить в карман отца в гроб: двадцатидолларовую купюру, чтобы он мог «дать на чай» кассиру и получить лучшее место в раю, и папин карманный нож на случай, если он нарвется на неприятности, оказавшись в аду.

Примечания

7

Калвин Кулидж — 30-й президент США (1923–1929).

8

Третий студийный альбом британской инди-рок-группы The Smiths.

9

Пятый альбом Дэвида Боуи.

10

Британская рок-группа, созданная Дэвидом Боуи и выступавшая с ним с 1970 по 1973 год.

11

«Дневники Тёрнера» — бестселлер американского неонацистского политика Уильяма Пирса, написанный под псевдонимом Эндрю Макдоналди и выпущенный в 1978 году.