Гарем, или Пленница султана

Бертрис Смолл, 1978

Рожденная в знатной семье, она была похищена и продана в рабство в далекую страну. Леди Джанет Лесли не могла сбежать из гарема могущественного султана Селима. Но с того момента, как красавец-властитель увидел свою ослепительно прекрасную Сиру, он сам стал ее пленником – воспламененный яростным желанием, которое бурлило в его жилах. Она принадлежала ему телом и душой – однако он сам стал ее рабом… Ранее книга выходила в русском переводе под названием «Гарем».

Часть II

Сира

1493–1494

Глава 9

Селим, третий сын султана Баязета, был высоким и стройным юношей. От матери он унаследовал светлую кожу и серые глаза, а его темные волосы слегка курчавились. Его гладко выбритое лицо обычно хранило серьезное выражение, а губы были довольно тонкие, но при этом необычайно чувственные.

Поскольку не предполагалось, что Селим унаследует отцовский престол, о нем с самого рождения почти никто не вспоминал, что вполне отвечало желанию его матери, которая, помня о смерти своего первенца, старалась держаться как можно дальше от султанского двора.

С дозволения султана Мехмеда, который приходился Селиму дедом, Кесем и ее сын жили в дальних покоях Эскисераля, в Тюльпанном дворце, находившемся вне пределов гарема. Однако их тайно и неусыпно охраняли воины кызлар-аги и доверенные немые евнухи. Прислуживали же им преданные невольники. Они почти не покидали своего жилища, и такая жизнь сказалась на характере мальчика. Он редко улыбался, никогда не предавался шумным играм и не смеялся громко. К трем годам ум Селима настолько созрел, что он вел себя и говорил совсем не так, как едва вышедший из помочей младенец, но как мальчик семи или даже восьми лет от роду. И он был весьма подозрителен по отношению к незнакомцам. Впрочем, в Тюльпанный дворец мало кто приходил.

Но ни мать, ни няньки не знали о том, что мальчик частенько ускользал из отведенных им покоев и тайком пробирался в отцовские конюшни или же в одиночестве играл в султанском саду. При этом он был достаточно осторожен и потому оставался незамеченным — никто его ни о чем не предупреждал, но инстинкт подсказывал мальчику, что от этого зависит его жизнь.

Однажды, когда ему было шесть, он забрался на дерево в саду и, невидимый среди ветвей, внезапно узнал, что у него есть два сводных брата. За свою короткую жизнь Селим ни разу не видел других мальчиков, и у него возник соблазн спуститься с дерева и присоединиться к их игре. Но тихий внутренний голос, который всегда был начеку, предостерег Селима от этой затеи, и он остался там, где сидел. Позже Селим узнал, кто были эти мальчики — узнал от своих сводных сестер-близняшек Лейлы и Айше, дочерей тети Рефет. А другие дети никогда не приходили играть в дом его матери.

Мальчик постарше оказался десятилетним принцем Ахмедом, наследником отца. Невысокого роста, не выше Селима, он был тучным и смуглым, с темными глазами и черными волосами. Его круглое лицо покрывали прыщи — зато какая злоба и надменность в манерах! И он мог избить любого из своей свиты, если бедняга хоть немного промедлил с исполнением его приказания. Поэтому Селим не жалел, что остался незамеченным на дереве.

Мальчик помладше был высок, с темно-русыми волнистыми волосами и большими голубыми глазами. Серьезный и рассудительный, он был исключительно вежлив с теми, кто ему прислуживал. Это был восьмилетний принц Коркут — истинный царственный отпрыск! Даже принц Ахмед был с ним любезен, когда они встречались — правда, подобные встречи происходили не так уж часто.

Больше года приходил Селим к своему дереву, чтобы наблюдать за братьями — те почти всегда держались по отдельности, и каждый играл только с мальчиками из своей свиты. «Но почему, — гадал Селим, — им позволено свободно играть в дедушкином саду, а мне нет?» Однако он не мог заговорить об этом с матерью — ведь тогда бы она узнала о его тайных вылазках…

И вот однажды, сидя на своем дереве, Селим услышал, как его окликнули:

— Эй, почему ты вечно прячешься в ветвях дерева?

— Не хочу, чтобы меня видели, — ответил Селим.

— Почему?

— Так хочет моя мать.

— А кто твоя мать?

— Кесем-кадин.

— А… Значит, ты мой брат, Селим.

Мальчик глянул в просвет в листве, и улыбка озарила его лицо.

— А ты мой брат Коркут, сын Сафие-кадин, верно?

Стоявший под деревом мальчик рассмеялся.

— Ты прав, братец. И если ты не можешь спуститься — тогда я заберусь к тебе.

Так началась дружба двух принцев. Селим, поведав, наконец, о своих приключениях изумленной матери, получил от нее дозволение принимать Коркута в пределах Тюльпанного дворца.

К восторгу Кесем, принц Коркут прекрасно повлиял на Селима. Как и его отец, он был весьма учен и поощрял к прилежной учебе и младшего сводного брата, ученика весьма нерадивого. Для обучения принцев в Эски-сераль в строжайшей тайне привезли самых выдающихся ученых Османской империи. И Селим вскоре понял, что занятия доставляют ему большое удовольствие. В отличие от отца и Коркута, он не блистал талантами, но был необычайно прилежен.

Когда Селиму исполнилось двенадцать, умер его дед, султан Мехмед Завоеватель, и на трон, препоясавшись мечом пророка Аюба, взошел его отец. Когда же Селиму исполнилось четырнадцать, султан Баязет отправил мальчика вместе с матерью в город Магнесию. Там Селим постигал искусство управления государством и от имени отца правил городом и всей провинцией.

Бесма, заклятый враг Кесем, попыталась было отговорить султана от того, чтобы наделить Селима подобными полномочиями. Она заявила, что младший сын Баязета — слабоумный, которому нельзя доверять управление Магнесией. Но правитель Османской империи решил, что его вторая супруга просто ревнует. Он не подозревал, что те немногие — по пальцам перечесть — встречи Бесмы с Селимом были обставлены Хаджи-беем таким образом, чтобы мальчик действительно показался ей совершенным тупицей. Это было частью плана хитроумного аги, добивавшегося того, чтобы сына Кесем сочли неопасным и сбросили со счетов.

В Магнесии же Селим был свободен и мог оставаться самим собой, поскольку Бесма была настолько убеждена в его слабоумии, что даже не стала засылать к нему соглядатаев. В результате младший сын султана, когда-то робкий и нерешительный мальчик, превратился в сильного и уверенного в себе юношу. Ученые выучили его на славу, и правил он справедливо, строго соблюдая законы империи и мусульманской веры.

Хаджи-бей также был хорошим учителем. Медленно и осторожно готовил он почву для успеха своего дела. К тому же, Селиму сопутствовала удача. Счастливый случай помог ему завоевать преданность крымских татар, когда он спас жизнь одному из их вождей — тот в это время находился в Турции с визитом. Благодарный хан вернулся домой, вознося хвалы молодому турку, и в дар ему отправил два отряда татарских всадников, ставших его личной охраной.

Селим стал мужчиной, но, в отличие от большинства турецких принцев своего возраста, романтических связей он пока не заводил. Тем не менее Хаджи-бей и Кесем решили, что время пришло. Их не по годам серьезный воспитанник должен был узнать и эту сторону жизни. Семнадцатилетний Селим отлично сознавал всю серьезность своего положения и поэтому не удивился, когда мать и ага объяснили ему, что у него пока не должно быть детей.

— В такое время женщины и дети сделают тебя уязвимым — они станут мишенью для интриг коварной Бесмы… Когда же мы упрочим твое положение при дворе султана и найдем правильных девушек, тогда, Селим — и только тогда! — у тебя могут быть сыновья, — говорил Хаджи-бей. — А пока, если захочешь женщину, тебе стоит только дать знать — и к твоим услугам будут самые красивые и опытные наложницы, разумеется — бесплодные, поэтому тебе нечего будет опасаться.

Принц подчинился, поскольку безоговорочно доверял и матери, и аге. Когда же до столицы дошли слухи о неуемных аппетитах Селима, Бесма сначала ужаснулась, а потом принялась злорадствовать — время-то шло, но ни один ребенок не родился. Не догадываясь о том, что Селим берет на свое ложе исключительно бесплодных женщин, она успокаивала своего сына Ахмеда:

— У твоего братца семя — что морская вода. Новой жизни ему не породить!

Шли годы, и вскоре после того, как Селиму исполнилось двадцать четыре, Кесем тяжело занемогла. О ее болезни дали знать аге, который поспешил из Константинополя в Магнесию. Вид больной Кесем поразил Хаджи-бея. Не было сомнений в том, что она умирала, да и сама Кесем прекрасно это понимала.

— Я знаю, мой старый друг, мой конец близок… — пробормотала она.

Слезы брызнули из глаз аги. Взяв маленькую белую ручку умирающей, он пообещал ей, что позаботится о ее сыне.

— Мы и сейчас должны действовать, Хаджи-бей… — Он ощутил слабое пожатие ее руки. — И не забудь про девушек… Хаджи-бей, девушки!.. Пусть Баязет позволит моему сыну выбрать себе девушек. Еще ни один османский султан не удостаивал сына такой чести! Это понравится людям и обеспечит моему сыну безопасность в будущем. Бесма не осмелится нанести удар, если Селим займет столь высокое положение!

— Да будет так, как вы пожелаете, моя дражайшая госпожа. Я вас не подведу.

— Особенные девушки — ты уже их выбрал? Они должны быть готовы.

— Госпожа, я еще не нашел таких. Я должен отправиться на их поиски сам.

Кесем встревожилась:

— Тогда пойдут расспросы. Ты — ага, и не твое дело покупать рабынь.

— Да, я кызлар-ага, и по этой причине никто не осмелится мне перечить. Могут думать всякое — тут уж ничего не поделаешь — но никто, кроме султана, не станет меня допрашивать. Да и султан не станет, поскольку доверяет мне как никому другому.

— Нужно рассказать обо всем Селиму, — проговорила Кесем.

— Я сделаю это сам, госпожа. Принц должен понимать, насколько рискованное наше предприятие. Иногда он бывает безрассуден, однако отныне от него потребуется предельная осторожность и осмотрительность.

Послали за принцем, и он тепло приветствовал агу, своего старого друга и наставника. Когда слуги принесли дымящиеся чашки с кофе и удалились, ага заговорил, а Селим внимательно слушал. Ага раскрыл ему план, который они с Кесем задумали еще до появления принца на свет.

Ахмед ни в коем случае не должен был унаследовать трон отца. Малообразованный, избалованный и развращенный, он, к несчастью, находился под влиянием матери. Такой султан, чего доброго, вызовет в стране смуту.

А что до принца Коркута, то он, конечно, человек достойный, но скорее уж ученый-затворник, нежели будущий султан. Коркут не интересовался ни военным искусством, ни женщинами. К счастью, принц Коркут уже уведомил агу, что не желает быть султаном, однако многозначительно добавил, что готов поддержать «правильного человека».

— Итак, — продолжал Хаджи-бей, — все готово…

Первая часть их с Кесем плана состояла в том, что юный Селим, живя в затворничестве и безопасности, должен был получить превосходное образование, а затем — пост губернатора Магнесии, то есть той же самой провинции, которой в юности управлял его отец. А потом Селим должен был отправиться губернатором в ближайшую к Константинополю провинцию Крыма. И этого они уже добились — благодаря любви султана к Кесем. Незадолго до своего двадцать пятого дня рождения Селиму надлежало отбыть из Магнесии в столицу, чтобы предстать перед отцом, а на следующий день он должен был отправиться к новому месту назначения.

Однако Бесма, заклятая соперница Кесем, никогда не оставляла попыток очернить младшего сына Баязета в надежде посадить на престол собственного отпрыска. Она не осмеливалась сравнивать моральные качества обоих принцев, поскольку распутное поведение Ахмеда уже сделалось притчей во языцех; Бесма же, которая собиралась править империей через своего сына, поощряла его в этом, надеясь, что тогда сможет держать сына в узде.

В науке управления Ахмеда также не стоило сравнивать с младшим братом, поскольку провинция Магнесия под умелым правлением Селима процветала и приносила казне немалый доход, в то время как владения Ахмеда на востоке, у самых границ с Персией, были постоянным источником всевозможных бед и смуты. И все же Бесма была уверена, что султан в конце концов объявит своим наследником Ахмеда.

Что же касается Кесем и Хаджи-бея, то до сих пор они были вполне довольны ситуацией — ведь Селим мог наслаждаться неслыханной свободой и при этом постоянно находился вдали от столицы. Однако теперь султану следовало узнать, каким достойным человеком стал его младший сын. И для этого нужно было переместить предполагаемого наследника поближе к столице. Да еще и окружить принца стайкой юных красавиц, выбранных в отцовском гареме. Расчет был на то, что подобный жест султана произведет впечатление на всех — все увидят, как Баязет относится к младшему сыну!

А потом, когда появятся на свет сыновья, положение Селима еще больше упрочится — к тому же Хаджи-бей был уверен, что предпочтение, которое Ахмед отдавал юношам — а вовсе не девушкам! — сводило на нет его шансы стать отцом сыновей. И вообще, какие тут могли быть сомнения?! Как только султан поймет, каким замечательным человеком стал его младший сын, все решится в пользу Селима.

Селим со всем вниманием выслушал Хаджи-бея, однако не сказал старому слуге о том, что давно уже желал сменить на троне своего отца. Он ведь знал своих братьев лучше, чем они сами себя. Ахмед был бездумным искателем плотских удовольствий; Коркут же в стремлении к учености жаждал монашеского уединения. Ни то, ни другое не прельщало Селима, и только один человек вызывал у него восхищение — его дедушка.

Когда великий завоеватель умер, мальчику было почти тринадцать, поэтому он отлично помнил старика. Мехмед жил в Ени-серале, откуда мог приглядывать за строительством нового дворца. Однажды он приказал привести к нему внуков. Ахмед и Коркут прибыли в сопровождении свиты, приличествующей их положению в империи; но семилетний Селим привел с собой одного-единственного слугу.

Мехмед вскинул брови, но промолчал. Для развлечения присутствующих были устроены кулачные бои, и Ахмед хвастливо заявил, что сможет победить любого. И снова старый султан не сказал ни слова, только воззрился на раскормленного хвастуна с явным неодобрением. После того случая в Енисарай приглашали только Селима. Когда же Селим спросил, отчего так, старик ответил ему с полной искренностью:

— Только ты, Селим, достоин науки, которой я собираюсь тебя обучить.

— Какая же это наука, дедушка?

— Я научу тебя быть воином — величайшим воином, каких еще не знала история. Отныне ты будешь учиться искусству боя, и я сам выберу тебе наставников. Мы будем встречаться дважды в неделю — втайне. Потому что я не хочу, чтобы об этом узнала Бесма. Я сам стану обучать тебя тактике, которая позволила мне выиграть столько битв и завоевать самую ценную жемчужину моей короны — наш прекрасный город Константинополь. Когда я умру, Турции не придется бояться будущего — ты поможешь защитить нашу страну.

Шесть лет спустя Селим навестил Мехмеда, лежащего на одре смерти. Последние слова, произнесенные великим правителем, были ясными и недвусмысленными, и лишь Селим услышал их.

— Ты, только ты должен наследовать моему преемнику, — сказал старик.

Селим прекрасно помнил эти слова — они раскаленными углями запечатлелись в его мозгу, укрепляя тайное желание добиться власти. И то, что поведал ему сегодня ага, пришлось принцу по душе, однако он только кивнул в знак согласия, внешне оставаясь бесстрастным. Селим понимал: его втягивали в игру крайне опасную и требующую дьявольского терпения. Но именно такой игры и жаждало его сердце.

— Ты улыбаешься, мальчик мой… — заметил ага.

— Я думаю, мне придется совершить невозможное. — Селим рассмеялся. — Стать мудрейшим из мудрых… К тому же — примерным братом, безупречным мужем — и отцом! Во имя Аллаха, Хаджи-бей, ты требуешь слишком многого от грубого воина. Что будет, если мне не понравятся красавицы, которых я выберу в отцовском гареме? Прекрасное личико — еще не залог счастья для мужчины…

Ага улыбнулся.

— Когда ты сделаешь свой выбор, по крайней мере, три девушки придутся тебе по вкусу — обещаю. Я сам отправлюсь на их поиски.

— Ты полагаешь, что знаешь мои вкусы?

— Красота, ум, искренность, независимость и, наверное, некая тайна?

— Отыщи мне хотя бы одну женщину, обладающую всеми этими достоинствами, Хаджи-бей, и я буду счастливейшим из мужчин.

— Я найду ее, мой принц, и ты будешь счастлив!

По приказу султана двадцать пятый день рождения Селима праздновала вся империя, от Балкан до границ с Персией. Селим прибыл в Константинополь неделей раньше, и по приказу отца ему отвели покои в Ени-серале.

Почти все время Селим проводил в одиночестве, ведь при османском дворе — в отличие от европейских — не было благородного юношества, из которых принцы могли бы выбирать себе друзей. Прибавьте сюда одинокое детство… Неудивительно, что в столице Селиму было неуютно. И гораздо лучше он чувствовал себя среди крымских татар — своей личной охраны. Он уже показал себя искусным воином и, следовательно, заслужил их уважение. Что же касается верховой езды, то в этом ему не было равных, а копье он метал так далеко, как никому другому не удавалось. А как владел он кинжалом и ятаганом!..

С отцом Селим виделся три раза. Как и надеялась Кесем, ее сын сумел произвести приятное впечатление на Баязета. Во время первой встречи оба испытали неловкость. Отец и сын были друг другу практически чужими. Но вдруг Селим, в отчаянной попытке завести беседу, вздумал упомянуть о том, что пишет стихи. И Баязет оживился — ведь он тоже увлекался стихосложением! Таким образом отношения наладились, и между ними даже завязалась дружба.

Селим увиделся также и со старшим братом, которого пригласили на пир. Разгоряченный запретным удовольствием — вином — и воинственно настроенный под влиянием нескончаемого брюзжанья матери, Ахмед с подозрением разглядывал брата, приветствовавшего его низким поклоном.

— Наш отец оказал тебе великую честь, — проворчал он.

— Он почтил не меня, а последнее желание моей умирающей матери, — ответил Селим.

— Но наследник я, а не ты!

— Воля моего отца для меня закон.

— Моя мать говорит, что ты хочешь украсть у меня трон. Но я сказал ей, что она ошибается. — Подняв чашу с вином, Ахмед осушил ее до дна.

Селим улыбнулся.

— Я не стану красть у тебя трон, брат мой. — Снова улыбнувшись, он про себя добавил: «Жирный болван, трон не твой и никогда твоим не будет!»

Однажды ага тайно провел Селима в особую комнату наверху, из которой можно было видеть женскую баню Эскисерале. Ни разу не доводилось принцу видеть столько женщин сразу, тем более — обнаженных женщин.

— Сколько женщин у моего отца? — спросил он, не в силах отвести взгляд от поразительного зрелища, что открывалось внизу.

— Сейчас у него приблизительно три сотни, — ответил Хаджи-бей. — Гедиклей — сто десять, еще три кадин, пять икбал и примерно дюжина гёзде. Остальные — просто служанки.

Принц промолчал, а ага мысленно посмеивался; он никогда не был мужчиной, но это не мешало ему стать знатоком женских прелестей. Под его неусыпным надзором только самые изысканные красавицы проходили обучение, чтобы стать гедикли. Откинувшись на подушки, Хаджи-бей и Селим любовались живой картиной, которая открывалась их глазам в нижнем зале.

Баня представляла собой сооружение из бледно-розового мрамора под куполообразной крышей из розоватого стекла. В стенах имелись ниши, отделанные темно-синей и кремовой плиткой, и в этих нишах были установлены золотые краны в виде цветков, откуда били струи горячей и холодной воды, наполнявшие глубокие, в форме раковин, бассейны. В центре зала располагались несколько прямоугольных скамей из розового мрамора, которые использовались для отдыха или массажа. Роскошный фон для сонма прекрасных женщин султанского гарема — и смуглых испанок, и девушек из Прованса и Италии с их золотистой кожей, и египтянок, темных, как кофе, и молочно-белых гречанок и черкешенок, а также угольно-черных девушек из Нубии.

Мало-помалу зал начал пустеть, и вскоре девушек осталось совсем немного — не более десятка. Селим вздрогнул от неожиданности, когда в зал в сопровождении группы юных красавиц вошла женщина весьма почтенного возраста.

— О!.. — воскликнул ага. — Вот и госпожа Рефет!

При появлении тети принцу сделалось немного не по себе.

— Я и забыл, как она похожа на мою покойную мать, — сказал он. — Как две капли воды!

— Ну, различия все-таки есть, — заметил Хаджи-бей. — У твоей матери была очаровательная родинка. Но я привел тебя сюда не затем, чтобы ты разглядывал свою тетю. На ее попечении находятся три особенные девушки. Можешь определить, кого я имею в виду?

Селим окинул взглядом каждую из девушек в небольшой группе. Высокая девушка с золотистой кожей и прекрасными миндалевидными глазами расплетала длинную косу цвета черного дерева.

— Вот эта, — сказал принц.

Хаджи-бей кивнул.

— И если ты, ага, не оценил вон ту, с наливными ягодицами и волосами, точно серебро, то знай: я выбираю и ее тоже. — Молодой человек указал на Фирузи.

— Правильный выбор, сын мой. А третья?

Но принц не отвечал, и ага, проследив за его взглядом, невольно улыбнулся — Селим впился глазами в Сиру. Девушка раскинулась на одной из мраморных скамей, и вокруг нее хлопотали три невольницы. Одна полировала ноготки на ее стройной ножке, вторая — на тонкой руке, а третья растирала шелковой тканью прядь золотисто-рыжих волос, чтобы придать им особый блеск.

— Это Сира, — пояснил Хаджи-бей. — Разве она не прекрасна? — Он не стал дожидаться ответа принца и продолжил: — Она мудра не по годам. Твоя тетя сказала мне, что эта девушка бегло говорит на нескольких языках и в совершенстве усвоила дворцовый этикет, а также традиции, предписанные женщинам Турции. Она как нельзя лучше подходит для того, чтобы стать матерью твоих сыновей. Твой отец был слишком неразборчив в отношении женщин, и в результате появился Ахмед. Но, сын мой, ты должен быть очень осторожен с этой девушкой. Она все еще девственница, хотя и обученная нашими женщинами искусству угождать господину. В ее родной стране, которую она покинула совсем недавно, женщины во многих отношениях равны мужчинам. Она сохранила независимый нрав, и мы были очень осторожны с ней, дабы не сломить ее дух. Ты никогда не удерживал при себе женщину дольше, чем на одну-две ночи, и это были женщины, изощренные в искусстве любви, — но и только. Сначала Сира будет застенчива, однако будь к ней добр, Селим, и тогда она полюбит тебя на всю жизнь.

Шли дни, но слова Хаджи-бея не выходили у Селима из головы. Он думал только о Сире. Ага сумел-таки его озадачить! Аллах создал женщин для удовольствия мужчин, и женщины, которые у него были, действительно умели доставить ему наслаждение, — но что с того? Впервые Селим задался вопросом: а хорошо ли было этим женщинам с ним? И, кроме того… Ведь если мужчина должен провести жизнь с женщиной, то их должно связывать нечто большее, нежели просто физическая близость — та, что бывает при спаривании животных. Но ведь Аллах создал человека более совершенным, чем животные, не так ли? И если человек превосходит животных, — то разве не любовь сделала его венцом творения?

Ему было уже двадцать пять, но он еще не знал, что такое любовь. А может, Сира научит его любви? Но какая она при общении? Ему ужасно захотелось услышать ее голос. Захотелось поговорить с ней… Однако же… понравится ли он ей? Да, конечно, Хаджи-бей приведет ее к нему, и он будет обладать ее гибким белым телом, — но ведь никто не заставит эту девушку полюбить его!

В конце концов Селим решил, что завтра вечером сядет вместе с отцом и выберет ее. И постарается сделать так, чтобы она его полюбила. Он видел ее впервые, но уже знал, что не сможет без нее жить.

Песнь муэдзина полилась с минарета Большой Мечети, которая еще совсем недавно была христианским храмом Святой Софии. Селим пал на колени и начал истово молиться.

Глава 10

К празднованию дня рождения принца Селима гедикли султанского гарема начали готовиться задолго до этого важного события. Каждая из девушек тайно лелеяла надежду, что именно она станет одной из шести счастливиц, которых выберет принц. Не каждый день выпадает такая возможность!

У султана Баязета было три кадин, и их неустанные интриги и борьба за внимание повелителя держали весь двор в напряжении, нередко выливаясь в открытые скандалы. Султан старел, однако вереницы невольниц по-прежнему следовали Золотым Путем, что вел в его постель. И те, кому удалось понравиться господину, избежав при этом гнева трех его жен, почитали себя счастливицами. Менее удачливых стража препровождала во Дворец Бывших Жен.

Поэтому так заманчива была возможность попасть в гарем молодого и красивого принца. И девушки старались прихорошиться как могли. Никогда еще не были они так прилежны в учебе и не тратили столько денег, которые выделялись им «на башмачок», чтобы накупить духов и драгоценных украшений. Некоторые даже подкупали слуг, дабы выведать предпочтения принца!

Появление Сиры, Фирузи и Зулейки в гареме султана прошло тихо и почти незаметно. Казначей просто назвал их имена, места рождения и покупки, а также цену. Хаджи-бей, понимая, что огромная цена, которую он уплатил за Сиру, привлечет к девушке ненужное внимание, воспользовался для ее покупки собственными средствами, а в бумагах указал сумму в пятьсот динаров, которую никто не счел бы чрезмерной за столь красивую рабыню-девственницу.

Девушек определили в ода к леди Рефет. Хаджи-бей принял исключительно мудрое решение, доверив их тетке принца Селима — стройной женщине с прекрасными темными волосами, которые она заплетала в косу, укладываемую затем на голове в виде короны. Ее красивое лицо с высокими, изящной лепки, скулами выражало доброту и нежность. И от взгляда ее проницательных карих глаз не укрылась тревога девушек, пусть даже они ее старались скрыть.

Предупрежденная агой о прибытии новых воспитанниц, она не удивилась, когда они появились у нее в сопровождении самого аги. Рефет бросилась им навстречу, и, крепко обняв каждую, низким певучим голосом произнесла:

— Добро пожаловать, дорогие мои. Я так рада, что вы благополучно добрались до нас.

— Оставляю их на твое благосклонное попечение, госпожа Рефет, — сказал Хаджи-бей. — Прощайте, мои дорогие. Да не покинет вас удача.

Госпожа Рефет не оставила им времени для слез.

— Поскольку сейчас время бани, — проговорила она, — и мы остались одни — давайте выпьем чего-нибудь прохладительного. А пока что я покажу вам ода.

Подав знак слуге, чтобы принес питье и угощение, она повела своих новых подопечных в отведенную им комнату.

— Вот здесь, — сказала Рефет, взмахнув рукой, — вы будете жить и спать — как и другие девушки, вверенные моим заботам.

Сира оглядела комнату и увидела три круглых низких столика, стул и разноцветные подушки на полу.

— А где же постели? — спросила она.

Госпожа Рефет указала на дверцы в нижней части двух стен.

— За ними — шкафы. У каждой девушки свой шкафчик, где хранятся ее спальные принадлежности с матрасом, одежда и прочие мелочи. Каждое утро после молитвы мы проветриваем наши постели, потом убираем их до вечера.

— Очень разумно, — заметила Сира, чем немало удивила госпожу Рефет. — А есть мы тоже будем здесь?

— Да, моя дорогая.

— А нам можно будет отсюда выходить?

— Разумеется, дитя мое, — как же иначе? Здесь же не тюрьма… Конечно, ваши передвижения ограничены в какой-то мере, и все же у вас будет гораздо больше свободы, чем в вашей родной стране.

— Неправда! — воскликнула Сира. — У себя на родине я могла ходить, куда захочу и когда захочу.

Госпожа Рефет обняла девушку за плечи.

— Тогда тебе, наверное, будет трудно привыкнуть к нашим порядкам, но мы постараемся облегчить твое положение, насколько это возможно. Однако тебе предстоит многому научиться, так что времени сетовать на судьбу не останется. Сейчас мы разговариваем по-французски, но вы как можно скорее должны заговорить по-турецки. И, ничего не зная сейчас о наших обычаях, вы имеете в запасе всего пять месяцев, — если хотите предстать перед султаном и его сыном. Помимо учебы, у вас будут еще и обязанности по хозяйству.

Надеюсь, вы не думаете, что мы тут только и делаем, что красим ногти, поглощаем сладости и дожидаемся, когда нас потребуют к султану. О-о, нет-нет! На каждую девушку возложены нетрудные домашние дела, которые, однако же, надлежит исполнять каждый день. Есть — еще баня и, разумеется, учение. Вас ожидает очень насыщенная жизнь — вот увидите!

День пролетал один за другим, и почти сразу же стало ясно, что госпожа Рефет не лукавила — у них действительно не было времени для грусти и тягостных раздумий. Три новенькие девушки довольно быстро выучились говорить по-турецки, и лучше всех получалось у Сиры. Ей и прежде нравилось изучать языки, и она, к тому же, была очень способной ученицей. Изучали они также и историю Османской империи, поскольку Хаджи-бей был уверен: чтобы быть готовым к будущему, нужно хорошо знать прошлое.

Нравы, манеры, искусства Турции — занятия могли длиться часами до самого вечера. Девушки учились музыке и танцам, которым турки придавали важное значение. Зулейка оказалась превосходной музыкантшей, ведь восточная музыка была уже привычна ее уху. Фирузи блистала в танцах и любила петь песни своей страны, подыгрывая себе на гитаре. Музыка и танцы не были коньком Сиры, однако она отличалась упорством и прилежанием, так что вполне овладела этими искусствами — тем более что плач тростниковой дудки напоминал ей протяжное пение милой ее сердцу шотландской волынки.

Каждой девушке полагалось уметь вышивать — с этим они уже справлялись, — а также читать и писать. Сира и Зулейка умели и то, и другое — на своих родных языках, конечно же. Турецкому же письму их обучала пожилая ученая дама по имени Фатима. Сира помогала Фирузи, которой наука письма поначалу давалась с трудом, — а читала она еще хуже. Однако Сира была терпелива, и постепенно Фирузи начала делать успехи — к собственному восторгу и гордости.

С каждой проходившей неделей новая жизнь становилась для них все более понятной и привычной. И проще всего было Зулейке; ведь при дворе императора династии Мин женщины вели очень скрытный образ жизни, и только тягостные воспоминания о том, как поступила с ней коварная наложница шаха, по-прежнему терзали китаянку. Но мало-помалу девушке удалось отрешиться от этих мыслей — по крайней мере, настолько, чтобы не горевать, отвлекаясь от повседневных дел.

Фирузи же, чей дом в горах был открыт навстречу всем ветрам, могла бы счесть себя узницей, не будь она так очарована и поражена красками, звуками и роскошью своего нового существования. Девушка потеряла все — дом, семью и жениха; но здравый смысл подсказывал, что она — хоть умри! — не сможет вернуть утраченное. И если подумать — то как могла бы обернуться ее судьба, если бы не Хаджи-бей? Поэтому Фирузи благодарила Бога и принимала свое положение как данность. А природная жизнерадостность сделала остальное.

Труднее всего приходилось Сире. Выросшая в свободолюбивой Шотландии, где она привыкла ходить и ездить куда угодно по собственной воле, девушка страдала в замкнутом пространстве гарема. Ее мир теперь ограничивался стенами ода, бани, женской мечети и сада. И временами ей казалось, что она бы отдала все на свете — лишь бы вскочить на коня и пуститься галопом по полю! Как и Фирузи, она смирилась со своим новым положением, но иногда бедняжке казалось, что она вот-вот сойдет с ума.

Заметив тоску в глазах своей юной подопечной, госпожа Рефет попыталась ей помочь. К Сире приставили евнуха, который обязан был сопровождать ее в длительных прогулках по саду — разумеется, при условии, что она будет должным образом одета. А это означало, что на ней должно быть одеяние с длинными широкими рукавами бледно-лилового цвета, называемое феридже. Оно закрывало фигуру от шеи до пят и на плечах смыкалось с просторной, квадратного кроя, накидкой, свисавшей чуть ли не до земли. К этому наряду полагалось надеть яшмак, то есть состоявшую из двух частей чадру. Первая часть, ниспадая на грудь, закрывала лицо от переносицы, вторая же, покрывая голову и лоб до самых бровей, развевалась за спиной. Про одетую подобным образом женщину никто не смог бы сказать, молодая она или старуха, красавица или уродина.

Что и было доказано в один прекрасный день — к ужасу сопровождавшего Сиру евнуха. Они гуляли в саду, когда из-за живой изгороди возник султан вместе со своей свитой. Евнух побледнел как смерть и едва не лишился чувств, поскольку ага предупредил его, что присутствие в гареме Сиры должно оставаться тайной. Зато Сира быстро сообразила, что делать. Она поклонилась так низко, что султан, который мог бы остановиться и разглядеть ее чудесные зеленые глаза с золотистыми искорками, равнодушно проследовал мимо, едва удостоив девушку взглядом.

Это происшествие заставило Сиру крепко задуматься. До сегодняшнего дня она не очень-то понимала, насколько велика власть султана. Однако одного взгляда на искаженное от ужаса лицо евнуха оказалось достаточно, чтобы окончательно все осознать. «Мне придется провести в этом странном мире всю жизнь, — сказала она себе. — И я могу выбирать, кем быть — жалким дрожащим существом вроде моего бедного евнуха или покорной, но любимой женой будущего султана. Под защитой принца Селима мне нечего будет бояться, и у меня будет власть. И, возможно, я даже сумею его полюбить…»

С этого дня ее бунтарский дух давал о себе знать гораздо реже, и теперь девушка охотно следовала всем пожеланиям своих наставников.

— Что могло послужить причиной столь разительной перемены? — спрашивала госпожа Рефет, обращаясь к Хаджи-бею.

— Не знаю, — отвечал тот. — Однако наша Сира очень умна. Очевидно, некое происшествие послужило ей уроком. И я рад этой перемене! Нам не добиться успеха без ее помощи, ибо именно эту девушку я выбрал на роль первой икбал для принца Селима и, если будет на то воля Аллаха — его баш-кадин.

— Но мой племянник не станет слушать указаний о том, кого ему любить, господин ага.

Хаджи-бей улыбнулся.

— Я и не собираюсь ему указывать, однако знаю, что эта девушка станет первой по его собственному выбору. В отношении женщин Селим очень проницателен. И Зулейка, и Фирузи — обе они прекрасны, однако китаяночка слишком горда, и в сердце ее живет горечь. Она будет неистово предана Селиму, но душой никогда не станет ему по-настоящему близка. А малышка с Кавказа улыбается, но за ее улыбкой таится глубокая печаль. Она тоже будет ему предана, но никогда не забудет юношу, который должен был стать ее супругом в тот самый день, когда ее похитили, и который погиб, пытаясь ее защитить. Селим почувствует боль, которую они носят в сердце. Возможно, он будет их любить, возможно, они даже подарят ему сыновей, но ни той, ни другой он не сможет доверять до конца…

— Но разве у Сиры нет собственных горьких воспоминаний? Она поведала мне, что была обручена, когда ее продали в рабство.

— Сира еще слишком молода по сравнению с Зулейкой и Фирузи. Она была влюблена в любовь, а вовсе не в своего нареченного. Кроме того, у нее — возможно, она пока что не отдает себе в этом отчета — слишком трезвый ум. Всего несколько месяцев в гареме, — но как повзрослела!.. Ее чувства разбужены, и она вполне созрела для любви. Когда же любовь к ней придет, она станет настоящей женщиной, преданной своему господину не только своим телом, но и душой. Ни одна из девушек гарема не сравнится с ней, и Селим уже покорен ее красотой.

— Так он ее видел?! — изумилась госпожа Рефет. — Клянусь Аллахом, Хаджи-бей, ты очень рискуешь…

— Нет, госпожа моя, мы ничем не рискуем. Над купальней есть особая потайная комнатка, устроенная по моему приказу немыми рабами, когда я стал агой. О ней не знает никто, — даже султан. Оттуда я могу наблюдать за девушками, не смущая их, и таким образом получаю возможность отделить зерна от плевел, ибо даже самое прекрасное лицо не исключает несовершенства тела. Так вот, несколько дней назад я провел в эту комнату Селима, дабы он смог увидеть твоих подопечных и понять, которую из них выбрать себе в подарок на день рождения.

— Скорей бы уже… — вздохнула госпожа Рефет. — Эта необходимость хранить тайну ужасно меня нервирует.

Наконец наступил рассвет долгожданного дня, и во дворце воцарилось сущее столпотворение. Переполненные бани гудели — взволнованные голоса, громкий смех, болтовня… Рабыни же были нарасхват и бегали от одной девушки к другой. А распорядительнице кладовых одежды пришлось улаживать столько ссор между визжащими и плачущими одалисками, что сия дама, не выдержав, слегла в постель, заявив, что непременно попросит отправить ее в Дворец Бывших Жен.

В своем скромном ода госпожа Рефет проводила последний смотр трем своим ученицам, с которыми связывалось столько надежд. Казалось невероятным, что им с Хаджи-беем удалось скрывать таких красавиц от султана. Но сегодня вечером не миновать расспросов! Оставалось лишь надеяться на хитрость и изворотливый ум аги.

— Ты само совершенство, — сказала она Сире. — Ты затмишь любую женщину на этом празднике…

— А вы уверены, что цвета подобраны правильно? — спросила девушка. — Вчера мы провели перед зеркалом чуть ли не полдня.

Госпожа Рефет одобрительно кивнула. Она знала, кто подкупил распорядительницу кладовых, чтобы девушкам позволили выбрать себе наряды на целый день раньше. Рефет, обязанная своим положением в гареме Хаджи-бею, была ему безоговорочно предана.

— Взгляните-ка на себя, птички мои! Вы прелестны! Все трое!..

Девушки окинули друг друга внимательными взглядами. На Сире были шаровары из полупрозрачного бледно-зеленого шелка и корсаж в тон, затканный золотыми нитями и украшенный по низу крошечными нефритовыми бусинами. На бедрах красовался широкий золотой пояс, инкрустированный нефритом. Тщательно расчесанные золотисто-рыжие волосы блестели подобно солнечным лучам; подхваченные сзади золотой, с жемчужной вставкой, заколкой, они свободно ниспадали вдоль спины. Ножки были обуты в зеленые с золотом парчовые туфельки. На плечи девушки госпожа Рефет собственноручно набросила зеленую пелерину на золотистой подкладке.

Зулейка надела шаровары цвета лаванды, и ее корсаж был отделан пурпурным бархатом. Наряд дополняли искусно выполненный пояс из золота и аметистов, парчовые туфельки без задников и шелковая пурпурная накидка, подбитая лиловым бархатом. Чтобы подчеркнуть нежные черты лица, ее черные как смоль волосы были зачесаны назад и заплетены в косы, украшенные лиловыми лентами и жемчугом.

Шаровары и шитый серебром корсаж Фирузи были бирюзовыми — в тон глазам. Тяжелый серебряный пояс украшали редкостные лазуриты, вывезенные из Персии. На ножках красовались парчовые туфельки с загнутыми носами, а на округлых розовых плечах — бирюзовая накидка на подкладке из кремового атласа. Белокурые же волосы были завиты в роскошные локоны.

Госпожа Рефет подала каждой из девушек маленькую украшенную жемчугом шапочку, из золотой парчи — Сире и Зулейке, а Фирузе — из серебряной.

— Хаджи-бей будет весьма доволен, — с улыбкой заметила она. — А теперь сидите тихо, пока я буду проверять других своих воспитанниц.

Вскоре явился евнух; пора было отправляться на прием к султану. Девушки-гедикли послушно выстроились в две шеренги.

— Итак, помните, — тихо сказала госпожа Рефет трем «особенным» подопечным, — как только попадете в Большой зал, расходитесь в разные стороны. Вас не должны видеть вместе. Фирузи, ты должна быть в числе первых, пододошедших к султану и принцу. Ты, Зулейка, жди, пока не пройдет половина претенденток. А тебе, Сира, надлежит находиться в последней группе.

Султанская резиденция Баязета некогда была дворцом византийских императоров, и турки называли его Эски-сераль, то есть Старый дворец (в отличие от Ени-сераля, то есть Нового дворца, строительство которого начал отец нынешнего султана Мехмед Завоеватель). Ени-сераль использовался правителем Османской империи для проведения официальных церемоний, и туда же султан удалялся, когда желал отдохнуть от суетного общества своих домашних. Ни одной женщине не дозволялось жить там.

Войдя в Большой зал, Сира даже ахнула про себя, изумленная красотой здешнего убранства. Купол был из листового золота, стены выложены сверкающими синевато-золотистыми мозаичными плитками, а пол был сложен из цельных блоков чистейшего кремового мрамора. Хотя стояла осень, зал был уставлен инкрустированными самоцветами фарфоровыми вазами, в которых росли маленькие пальмы, розы, азалии и тюльпаны. Повсюду висели раззолоченные клетки с канарейками и соловьями. За резными ширмами скрывались музыканты, наигрывавшие негромкие мелодии, а рабы, скользившие словно тени, разносили угощения — пирожные, шербет, засахаренные фрукты и орехи.

Внезапно огромные золоченые двери широко распахнулись, и раздался громовой голос:

— Приветствуйте нашего великого султана Баязета, ревностного защитника Аллаха на этой земле!

В зал вошли султан и его свита, состоявшая из трех закутанных в покрывала кадин, слуг и принца Селима. Султан и его сын поднялись на особый помост, а кадин уселись поблизости от помоста.

Баязет поднял руку и заговорил:

— Во имя любви к моей усопшей баш-кадин, моей несравненной Кесем, я призвал к себе из Магнесии моего сына Селима. Теперь ему надлежит исполнять свой долг в ближайшей к нам крымской провинции. Сегодня ему исполняется двадцать пять, и в честь этого события я дозволяю ему выбрать шесть девушек из числа моих собственных гедикли. Они — мой подарок ему на день рождения! И девушки, на которых падет его выбор, останутся навсегда его собственностью. Так пусть же невинные девы пройдут перед глазами моего сына!

И церемония началась. Медленно, одна за другой, каждая девушка приближалась к султану и его сыну, сложив ладони перед грудью, как предписывал дворцовый этикет. Некоторые держались вызывающе, другие явно робели. Одних разбирал нервный смех, другие же призывно улыбались. Женщины привозились в гарем Баязета со всех концов мира и по праву могли гордиться своей красотой. Каждая из них останавливалась перед султаном, и раб снимал с нее накидку, которую — после должного представления — снова набрасывал на плечи девушки.

Сира наблюдала за происходившим, укрывшись в дальнем уголке зала. Отсюда она смогла как следует рассмотреть принца Селима, которому предстояло стать ее господином. Он был высок и строен, от матери унаследовал светлую кожу и светлые же глаза. Из-под маленького белого тюрбана выбивались темные слегка вьющиеся волосы. Выражение гладко выбритого лица было суровым, однако губы то и дело растягивались в подобии улыбки. Возле принца стоял раб, державший в руках серебряный поднос, на котором лежали шесть белых платочков, расшитых шелком.

Тут к принцу подвели Фирузи. Она остановилась перед троном, и Селим подал знак рабу. Тот спустился с помоста и протянул девушке шелковый платок. По залу же прокатился одобрительный гул.

Второй девушкой, которую выбрал Селим, оказалась испанка с кожей оливкового тона, глазами цвета топаза и гривой каштановых волос. Ее звали Сарина. Она заняла место у подножия помоста, бросив на Фирузи мрачный взгляд.

Третьей избранницей принца Селима стала миниатюрная девушка с равнин Индии по имени Амара. Принимая платок, она стыдливо потупила темно-карие очи. Принц улыбнулся ей, и ее смуглые щеки окрасил пунцовый румянец.

Зулейка стала четвертой. И тут султан подозвал к себе Хаджи-бея и сказал:

— Я не видел прежде эту девушку. Как и ту восхитительную блондиночку, которую мой сын выбрал первой.

— Они новенькие, господин. Ты ведь знаешь, что гарем пополняется непрерывно. И сегодня ты делаешь смотр всем женщинам своего гарема впервые за много месяцев.

Девушки чередой проходили мимо помоста, однако два платка так и оставались на серебряном подносе. И вот перед всемогущим властелином и его сыном стала Сира. Она грациозно приблизилась к помосту, гордо подняв рыжеволосую голову. Раб сдернул с нее накидку. Подавшись вперед, султан плотоядно облизнулся. Внезапно смолкла болтовня кадин, впившихся глазами в свою возможную соперницу.

Селим в пятый раз кивнул рабу с подносом, и в следующий миг Сира уже прижимала белый шелковый платок ко лбу и губам, занимая место среди других избранниц.

— Опять новенькая, Хаджи-бей?! — воскликнул султан.

— Да, мой господин.

— А долго ли она живет в моем гареме?

— Четыре месяца, господин.

— Почему же я до сих пор ее не видел?

— Она сильно сопротивлялась, господин. Мы никак не могли обучить ее всему, что требуется.

— Ясно, — буркнул Баязет с некоторым раздражением в голосе. — Значит, я должен тут сидеть и наблюдать, как мой собственный сын снимает сливки в моем гареме? Кажется, я слишком поспешил со своим решением!

— Нет, господин мой, это не поспешность, но щедрость и великодушие. Поверьте, эти девушки — всего лишь полудрагоценные камни по сравнению с теми алмазами, что я припрятал для тебя, но сегодня их здесь нет, — сказал ага и многозначительно улыбнулся.

Султан же рассмеялся и воскликнул:

— Ты всегда знаешь, как мне угодить, Хаджи-бей! Прости же своего повелителя за то, что он усомнился в тебе!

Ага почтительно поклонился, а тем временем последний шелковый платок попал в руки золотоволосой красавицы с севера Греции; это была девушка по имени Ирис, с мраморно-белой кожей и сапфировыми глазами.

— Ты сделал хороший выбор, сын мой! — воскликнул султан Баязет таким тоном, будто хотел сказать — «слишком уж хороший». Его все же смущала мысль о том, что он лишился рыжеволосой красотки. — А теперь пусть иностранные послы и посланники из наших городов поднесут дары моему сыну.

По знаку Хаджи-бея девушки новоизбранного гарема принца поднялись на возвышение, чтобы занять места возле своего господина. Ага сам начал их рассаживать — да так, чтобы Сира, Зулейка и Фирузи оказались к принцу ближе всех остальных. Затем он хлопнул в ладоши, давая сигнал к началу нового представления.

Рабы снова распахнули огромные двери зала, впуская красочную процессию. В первую очередь были приняты дары иностранных владык. Египет прислал обеденный сервиз на двенадцать персон — блюда из чеканного золота и украшенные самоцветами кубки. От монгольского хана прибыли прекрасный жеребец — черный как смоль, а также две чудесные кобылы. Один из индийских раджей подарил принцу золотой пояс двух дюймов в толщину, усыпанный сапфирами, рубинами, изумрудами и алмазами. Другой индийский принц прислал двух карликовых слонов. Из Персии явились отрезы разноцветных шелков, подобных которым не было во всем мире. Из Левантийской Венеции была послана безупречной красоты хрустальная ваза четырех футов в высоту, доверху наполненная бледно-розовыми жемчужинами — одинаковыми по величине и безупречными по качеству.

Затем следовали дары из всех уголков обширной Османской империи, и их по очереди выкладывали перед троном. Тут были искусно сотканные ковры, шелковые мешочки с луковицами тюльпанов редких сортов, клетки с экзотическими птицами, новейшей конструкции подзорная труба-телескоп, выточенный из цельного слонового бивня и оправленный в серебро (этот подарок, прибывший из Магнесии, теперь находившийся под управлением принца, особенно порадовал Селима, который увлекался астрономией).

А еще в подарок принцу прислали с полдесятка евнухов-пигмеев и хор христианских мальчиков-кастратов с голосами удивительной красоты.

Гора подарков все росла и росла, а Сира тем временем наблюдала за кадин Бесмой, матерью принца Ахмеда. Эта женщина сидела с совершенно бесстрастным лицом, но глаза ее метали молнии неприкрытой ненависти к Селиму и жгучей ревности — надо же, какие почести ее владыка и господин расточал своему младшему сыну!..

После некоторого раздумья, улучив момент — церемония подношения даров подошла к концу, и взгляды всех присутствовавших обратились на танцующих девушек, — Сира осторожно протянула руку коснулась руки принца и тихо сказала:

— Прости дерзость твоей ничтожной рабыне, господин мой, — но дозволено ли мне говорить?

Селим молча кивнул, а девушка продолжала:

— Прошу, взгляни на госпожу Бесму. Поверхность пруда — ровная и гладкая, но на дне таятся смертельно опасные течения. Не стоит ли смирить эти беспокойные воды?

— Мудрость моей рабыни не уступает ее красоте, — с улыбкой ответил принц.

Когда увеселения подошли к концу и Баязет уже собирался дать сигнал к окончанию вечера, Селим внезапно поднялся с места, а затем пал ниц перед отцом.

— Да, сын мой, слушаю тебя, — проговорил султан.

— Отец, господин мой, я никогда не смогу отплатить тебе за твою доброту и воздать за великое благородство — ведь ты сдержал слово, данное моей матери! Однако я попытаюсь. — Сунув руку в атласный мешочек, Селим извлек оттуда сапфир размером с куриное яйцо — то был подарок багдадского калифа. — Прошу принять эту безделицу, господин мой, ничтожную плату за ту щедрость, что ты выказал мне!

Польщенный султан взял сапфир.

— А это — для жемчужин гарема моего отца, — продолжал принц. Протянув руки к венецианской вазе, он зачерпнул две пригоршни розовых жемчужин, которые предложил отцовским женам — третьей и четвертой. Затем, повернувшись к Бесме, проговорил: — А этот прекрасный опал из копей Соломона предназначен редчайшему цветку во всем серале! Но красота этого камня не сравнится с твоей. И размерами — камень был величиной со сливу — ему не превзойти твоего сердца! А твоему сыну, моему возлюбленному брату Ахмеду, я дарю хор мальчиков — пусть услаждают и развлекают его!

Тонкая вуаль не могла скрыть выражения лица Бесмы — злодейка точно ежа проглотила!

— Я благодарю принца Селима от своего собственного имени и от имени всех кадин моего супруга, — с кислой миной проговорила она.

— Прекрасный поступок, сын мой, — заметил султан. — Да, прекрасный! — Подняв унизанную драгоценными перстнями руку, он дал знак к окончанию праздника и покинул Большой зал в сопровождении кадин и слуг. Выстроившись в две шеренги, девушки-гедикли вышли за ними вслед.

Большой зал опустел, если не считать Селима, его гарема и Хаджи-бея, поспешившего навстречу принцу с широкой улыбкой.

— Идем, мой господин Селим. Я подготовил тебе покои на эту ночь. А завтра, после утренней молитвы, тебе и твоему гарему надлежит покинуть Эски-сераль.

— Куда же мне ехать? Знаю лишь, что буду править крымской провинцией, что в двух днях пути от Константинополя.

— Много лет назад, господин мой, твой отец подарил твоей матери скромный дворец на берегу Черного моря. Теперь он твой. С тобой поедет госпожа Рефет, которая будет присматривать за твоими женщинами.

— Да благословит тебя Аллах, мой старый друг, — ответил принц. — Хорошо, что моя тетя будет в безопасности. Жены моего отца ненавидят Рефет, потому что она верна мне.

— Знаю, — кивнул ага. — Уже дважды в гареме покушались на ее жизнь.

— Что?…

— Не гневайся, господин мой. Я говорю тебе это лишь для того, чтобы предостеречь. Будь всегда начеку! Однако пойдем, у стен есть уши. Поговорим позже. — Хаджи-бей повернулся к ожидающим девушкам. — Следуйте за мной, милые. Час поздний.

Покинув зал, девушки последовали за Хаджи-беем и вскоре очутились в обширных покоях, где их встретила госпожа Рефет. Сюда, в это временное пристанище, уже перенесли немногочисленные пожитки девушек, и чьи-то заботливые руки разложили их ночные одеяния.

— Думаю, теперь вам следует отойти ко сну, — сказала госпожа Рефет. — Мы выезжаем рано утром.

— А что, если принц захочет одну из нас прямо сейчас? — спросила Сарина.

— Этого не случится, — ответила госпожа Рефет.

— Откуда тебе знать? — допытывалась девушка.

Женщина улыбнулась и проговорила:

— Сарина, я знаю одно: ты от радости совсем забыла о манерах. Но имей в виду, положение твое нисколько не изменилось, и ты по-прежнему невольница — обычная одалиска, которой останешься до тех пор, пока не сумеешь понравиться моему племяннику. Но поверь, этого не случится, пока ты не научишься вести себя надлежащим образом. Турецкие мужчины презирают грубых и непочтительных женщин. И частенько таких душат шелковым шнурком.

Упрек был заслуженный, и дерзкой Сарине достало ума покраснеть. Пробормотав слова извинения, она стала готовиться ко сну.

Госпожа Рефет подходила по очереди к каждой из девушек, чтобы поболтать с ней минуту-другую и приободрить. Затем, удостоверившись, что все в порядке, она велела невольнице погасить светильники и вышла.

— Сюда никто не должен входить, кроме меня и нашего аги, — сказала Рефет стоящей в дверях страже. — Попробуйте ослушаться — и поплатитесь жизнью!

Она вошла в маленькую комнату, находившуюся по соседству с комнатой девушек, и там ее уже дожидались принц Селим и Хаджи-бей.

— Здесь нас никто не услышит, — сказал евнух.

— Хвала Аллаху! — воскликнула в ответ достойная дама. — Какое счастье, что я, наконец, смогу покинуть Эски-сераль! — Повернувшись к племяннику, она продолжала: — Дорогой мальчик, как мне благодарить тебя?

— Мне стыдно признаться, тетя, однако ваш переезд устроил Хаджи-бей. А я даже не подумал об этом…

— Я просто устроил дело, которое, как я знал, отвечает желанию вашего высочества и которым вы бы занялись самолично, если бы не множество других важных дел, — проговорил ага.

— С каждым днем меня все больше изумляет твое умение «устраивать дела», — усмехнулся принц. — Но теперь расскажи, что за девушек ты мне нашел? Почему именно эти три?

— Каждая из них достойна быть кадин, мой господин. По просьбе твоей матери в конце прошлого года я покинул Константинополь, дабы отыскать для тебя трех необыкновенных женщин. Нам нужны были девушки, незнакомые с обычаями гаремов — и причем такие, которые, зная свою судьбу наперед, были бы преданы тебе и телом, и душой. Фирузи родилась на Кавказе. Я купил ее в Дамаске. А Зулейка родом из Китая. Ее я отыскал в Багдаде. Сира же родилась в стране, которая называется Шотландия. Это к северу от Англии. Я купил ее в Кандии. Самые сокровенные наши надежды связаны именно с этой девушкой. В ней редкостно сочетаются ум и красота. К тому же, она обладает мудростью, которая, если ее должным образом направить, окажет нам неоценимую помощь. И это — совсем не в ущерб ее женственности! Молюсь лишь о том, чтобы она тебе понравилась.

— Сегодня вечером я уже имел случай убедиться в ее мудрости. Ведь это она навела меня на мысль преподнести подарок Бесме.

Хаджи-бей и Рефет с улыбками переглянулись.

— Наша маленькая птичка быстро учится летать, — заметил главный евнух.

— А еще у нее поразительные глаза, — продолжал принц. — Такие зеленые глаза, как у нее, встречаются очень редко. Они такие чистые и прозрачные… И в них пляшут золотые искорки и мелькают темные тени — точно листья в пруду.

— Значит, ты доволен моим выбором, господин?

— Да, однако же… Кажется, не доволен мой отец. Надеюсь, ты припас красавиц и для него. Не то он, чего доброго, заберет мой гарем себе! Фирузи восхитительна, а Зулейка великолепна. Должно быть, тебя благословили сами звезды, если сумел отыскать таких девушек! Но что ты думаешь о тех, кого выбрал я сам?

— Гречанка и индианка — прелестны. Скромные и добросердечные, они сумеют окружить тебя заботой. Однако я бы предпочел видеть какую-нибудь другую девушку вместо испанки. Вспыльчивая, острая на язык… она может стать причиной немалых бед.

— Увы, это правда, — подхватила госпожа Рефет. — Сегодня вечером она уже попыталась ослушаться моего приказания.

— Мы не спустим с нее глаз, — пообещал Хаджи-бей. — Но теперь — к делу! Ты уже знаешь, что твоя мать хотела, чтобы ты сделался наследником престола твоего отца. Найти тебе подходящих жен и перевести поближе к столице — все это лишь часть ее плана.

— Да, Хаджи-бей, я знаю, в чем заключался ее план. Но тебе ведь известно, что трон передается старшему из мужчин семьи. Ахмед — вот наследник моего отца.

— Наследником твоего отца был твой старший брат, — возразил ага.

— Мустафа умер в двухлетнем возрасте.

— Он был сражен страшной болезнью после того, как однажды сходил в гости к Бесме. Мы подозреваем сладости, которые он принес с собой и которыми затем угостил свою мать. Малыш Мустафа жестоко страдал, а к утру умер. В течение многих дней твоя мать тоже была больна. От болезни она оправилась, однако была убита горем. Тогда я только вступил в свою должность, но с самого начала подозревал, что это — отравление. Я скормил остатки сладостей псу, и тот издох. Когда я рассказал об этом твоей матери, она люто возненавидела Бесму. И эта женщина — теперь мать наследника?

— Почему моя мать не обвинила Бесму во всеуслышание?

— Она это сделала, да твой отец не желал ее слушать. Прожив несколько месяцев в уединении, что было ей необходимо, чтобы изжить свое горе, твоя мать снова предстала перед султаном. Она по-прежнему была его любимой супругой, и он с радостью принял ее обратно. Ты родился как раз вследствие этого воссоединения. К счастью для Бесмы, у твоего отца к этому времени было уже двое сыновей — второго родила его третья жена Сафие, — и злодейка знала, что ее Ахмеду ничто не угрожает, поскольку твоя мать не решилась бы устранить сразу двоих претендентов на трон. Однако твоя мать решила — еще до того, как зачать тебя, — что именно ты должен занять место Мустафы.

Вот почему тебя так прилежно обучали наукам, вот почему твоя мать, когда поняла, что умирает, умолила султана вернуть тебя из Магнесии. Вся твоя жизнь проходила скрытно, и мы так берегли тебя и охраняли, что теперь даже собственному отцу ты кажешься незнакомцем. Твоя мать хотела, чтобы он увидел тебя, признал… и, возможно, захотел изменить порядок престолонаследия.

Но Кесем понимала, что в какой-то момент тебе следует предстать перед людьми, дабы они смогли узнать тебя получше. И янычары должны убедиться, что ты разительно отличаешься от твоих старших братьев. Ты добрый человек, Селим, ты прекрасный воин и праведный мусульманин. Стань отцом нескольких сыновей, и тогда султану не найти лучшего преемника!

Когда же для Баязета настанет время встретиться с праотцами в раю, ты должен действовать быстро. Еще до того, как султан испустит последний вздох, твои братья, их матери и все, кто им предан, должны будут умереть. Тогда султаном станешь ты, и твои мать и брат будут отмщены.

Хаджи-бей закончил говорить, и в комнате воцарилось молчание. Госпожа Рефет с волнением наблюдала за племянником. А Селим, выйдя на балкон, долго смотрел на сонный Константинополь. Кое-где горели тусклые огни, и тишину нарушал лишь лай бродячих собак, лаявших на полную луну. Внизу же струились быстрые воды Золотого Рога.

Наконец, обернувшись, принц проговорил:

— Их всех удавят, затолкают в мешки с камнями и бросят в пролив. Всех — кроме Бесмы. Ее я самолично скормлю собакам.

Хаджи-бей улыбнулся.

— Но дело это небыстрое, мой господин. Ты должен набраться величайшего терпения — подобно кошке Пророка. Если о наших планах станет известно, мы все станем покойниками.

— Я не подведу свою мать, Хаджи-бей — как и ты, друг мой. Я понимаю, что слишком много жизней висят на волоске…

— Час поздний, — напомнила госпожа Рефет. — Думаю, нам следует хоть немного поспать. Ведь у нас впереди — трехдневное путешествие…

Тут все поднялись, и ага, пожелав принцу и его тете спокойной ночи, выскользнул из комнаты через скрытую за коврами потайную дверь.

— Постарайся выспаться, дорогой племянник, — сказала госпожа Рефет. — А я буду стеречь твоих голубок.

— И тебе спокойной ночи, тетя. — Молодой человек проводил родственницу до двери и посмотрел ей вслед. Затем, затворив двери своей комнаты, хлопнул в ладоши, призывая слугу.

Невольник-слуга явился тотчас же. Раздев своего господина, он набросил ему на плечи тонкое шерстяное одеяние для сна и тихо удалился.

Снова выйдя на балкон, принц поднял лицо к ночному небу. Небесный свод, чистый и ясный, был залит светом бессчетных звезд. И с каждым медленным вдохом душа принца наполнялась покоем. Теперь Селим точно знал, куда вела его судьба и что ему предстояло совершить, чтобы веления судьбы воплотились в действительность. Добросердечный принц Селим станет выражать всяческую преданность султану, сводному брату Ахмеду и всей своей семье. Скромный, но всем известный, он будет делать вид, будто совершенно доволен своей участью. А потом, улучив момент, нанесет удар — и получит все сразу. Империя достанется ему. Все остальные просто не годятся для того, чтобы ею править!

Душа его исполнилась твердости под стать железу, и отвернувшись от роскошной средиземноморской ночи, принц вернулся в комнату, улегся на постель и провалился в глубокий сон.

Глава 11

Утром небо было чистым и голубым, а солнце — ярким. Свежий прохладный ветерок овевал огромный город, даруя ему аромат осенних цветов и спелых фруктов. В толпе же, заполнившей улицы, царило праздничное настроение, поскольку весь Константинополь знал о событиях, произошедших накануне в Эски-серале.

И именно сегодня принцу Селиму и его свите предстояло покинуть дворец и отправиться во вверенную его попечению провинцию.

Самые предприимчивые владельцы домов, стоявших вдоль улицы, по которой предстояло выезжать принцу, загодя продали места возле своих окон и на крышах. Счастливцы, успевшие эти места купить, предвкушали незабываемое зрелище.

И вдруг в толпе послышались взволнованные возгласы. Главные ворота Эски-сераля начали медленно распахиваться, и зеваки тянули шеи, пытаясь разглядеть, кто покажется первым. А первым был отряд янычар в красно-зеленых одеждах, выезжавший верхом на гнедых, с лоснящимися боками лошадях. Яростно размахивая кнутами с металлическими наконечниками, янычары заставили толпу попятиться.

А потом появился Али Хамид, глашатай султана. Он был великолепен в шелковых оранжевых шароварах и в тюрбане с оранжевым пером. Блестящие бока его скакуна покрывала оранжевая с серебряным шитьем попона. Проскакав некоторое расстояние от ворот, он остановился и поднял руку. Зрители затаили дыхание.

— Слушайте, — нараспев произнес он низким, звучным голосом. — Слушайте, жители Константинополя, и восхищайтесь щедростью и великодушием нашего великого султана Баязета, верного слуги Аллаха на этой земле — да живет он вечно. Сегодня его сын Селим, дитя возлюбленной жены султана Кесем, покидает отцовский дом с величайшими почестями! Смотрите на него, жители Константинополя, и отдайте дань восхищения родительской любви! Учитесь примеру нашего великого султана Баязета!

Слушай, Константинополь! — продолжал глашатай. — Принц везет с собой шестерых девственниц, каждая из которых красотой не уступает утренней заре! Полученные в дар от нашего господина, они были выбраны из собственного гарема его отца. И принц мог выбирать сам! Кто из вас слышал о подобной щедрости?!

Огромную толпу всколыхнул гул одобрительных голосов.

Узри же, народ Константинополя, сколько даров были присланы теми, кто боится и почитает нашу силу и наше величие. Эти дары — дань уважения младшему сыну нашего господина! Восхищайтесь же бесподобным зрелищем, ибо в те дни, когда наступит осень вашей жизни, вы сможете вспомнить об этом и рассказать своим внукам о величии нашего могущественного султана Баязета, возлюбленного сына Мехмеда Завоевателя, покорившего Константинополь!

И глашатай султана пустил коня вперед, останавливаясь через каждые несколько минут, чтобы повторить свою речь. За ним следовал караван, груженный сказочными дарами, а по бокам шли невольники, принадлежащие дому молодого принца.

И вот в воротах показалась фигура на черном как смоль жеребце. Зрители в едином порыве рванулись вперед, чтобы лучше видеть всадника, но янычары снова осадили толпу.

— Это принц! — закричал кто-то в толпе. И крик был подхвачен множеством глоток.

— Селим, Селим, Селим!.. — нараспев повторяли люди.

Пришпорив коня, принц влетел в самую гущу собравшихся. Он сидел на коне с удивительным изяществом, и на его губах играла улыбка. Принц был одет в белые с золотом одежды; на пальцах же его сверкали драгоценные перстни, а тюрбан украшал переливавшийся кровавыми искрами огромный рубин. Люди приветствовали принца восторженными криками, не обращая внимания на жалившие их янычарские кнуты, и все пытались прикоснуться к ногам принца, обутым в сапожки из мягкой золоченой кожи.

— Господин, они ранят тебя! — закричал предводитель отряда янычар. — Позволь, я разгоню этот сброд!

— Я знаю способ получше, чем кнут, — ответил принц Селим. Запустив руку в притороченную к седлу сумку, он вынул пригоршню монет, которые и бросил в возбужденную толпу.

Люди тотчас рассеялись, и принц смог проехать, время от времени снова извлекая из сумки и разбрасывая вокруг себя монеты — к бурному восторгу женщин и мужчин, падавших ниц.

За Селимом ехали евнухи-пигмеи, наряженные в новую желто-зеленую форму. За евнухами появилась госпожа Рефет. Ее серебряный с золотом паланкин несли четверо чернокожих невольников, и их кожа глянцевито поблескивала на солнце. А следом появились шесть белых верблюдов под высокими золочеными седлами и шатрами из фиолетового шелка. А внутри каждого из шатров находилась девушка из гарема принца.

Медленно двигаясь по узким улицам, процессия спустилась вниз по холму и выбралась на широкие аллеи главной части города. Становилось жарко, и Сира, закутанная с ног до головы во многочисленные покрывала, проклинала восточные обычаи — хоть бы все поскорее закончилось! Добрых два часа добирались они от Главных ворот Эски-сераля до Восточных ворот, ведущих вон из города. Но за городскими стенами процессия, наконец, ускорила ход.

Ближе к вечеру они стали лагерем на невысоком холме над Черным морем, а наутро снова пустились в путь. Добрались же до места лишь к вечеру третьего дня.

Дворец Лунного Света с его сверкавшими на солнце белоснежными башенками уютно пристроился среди полого спускавшихся к морю зеленых холмов, и поначалу городок этот показался Сире очаровательным. Но затем, когда ее верблюд пустился трусцой по пыльной дороге, она стала замечать, что вокруг царило запустение. Дорога была обсажена высокими тополями, однако видневшиеся за деревьями поля густо заросли сорняками. Когда же они, наконец, добрались до дворца, девушка и вовсе была неприятно поражена. Здания, издали казавшиеся такими красивыми, на деле оказались удручающе ветхими. Дворец явно был заброшен на многие годы — здесь никто не жил и никто не заботился о том, чтобы поддерживать его в должном состоянии.

Через несколько минут, выбравшись из своего шатра, Сира бросилась к госпоже Рефет и воскликнула:

— Неужели нам предстоит поселиться тут?!

— Щедрость султана, по-видимому, ограничена стенами Константинополя, — сухо заметила пожилая дама.

— Отвратительно! Разве мы можем здесь жить?! — негодовала Сира. — Нужно немедленно что-то предпринять!

— Да, действительно… — раздался мужской голос.

Обернувшись, они увидели принца.

— Вспыльчивый нрав под стать твоим огненным волосам, — рассмеялся Селим.

Густо покраснев, Сира пробормотала:

— Прости твоей смиренной рабыне ее несдержанность, господин мой и хозяин.

Принц снова рассмеялся.

— В тебе нет ничего смиренного и рабского, Сира!

Девушка побледнела, а Селим продолжал:

— Но такой ты мне нравишься гораздо больше. В будущем я бы предпочел, чтобы вы, Сира, обращались ко мне как к мужу, а не как к придворному полубожеству. Тем не менее не забывайте, что я ваш господин. Я не позволю, чтобы мною командовала женщина. — Селим повернулся к тетке. — Я ничего не понимаю в домашних делах. Что следует сделать, чтобы мой дворец стал пригодным для жизни? Тетушка, не отдадите ли распоряжения от моего имени?

— Дорогой мой мальчик, я не могу! Ведь я так мало знаю!.. Ты, наверное, забыл, что меня и твою мать взяли в гарем, когда нам едва исполнилось девять. С самого начала нас готовили к роли гедикли, но никак не домашних служанок. Однако Сиру учили таким вещам еще у нее на родине. Пусть распоряжается она, а я буду просто наблюдать за ее действиями.

— Хорошо, — ответил Селим. — Думаю, однако, что первым делом нам нужно поставить шатры, чтобы можно было расположиться с удобствами. Сира, отправь записку Хаджи-бею и напиши обо всем, что здесь требуется.

— Да, господин. — Обернувшись, девушка спросила у слуги: — Ты умеешь ездить верхом?

— Да, госпожа.

— Седлай мавританского скакуна, а потом возвращайся ко мне. А я напишу письмо, которое ты доставишь Хаджи-бею прямо в руки.

Раб умчался выполнять приказание, а девушка, повернувшись к наставнице, проговорила:

— Госпожа Рефет, может быть, вы запишете то, что я скажу? Я пока пишу по-турецки с ошибками.

— Разумеется, дорогая. И что же мне написать?

— Поведайте Хаджи-бею о том, что мы здесь обнаружили. А также о том, что нам нужны строители, чтобы привели в порядок кухни и бани. И еще — садовники! Нужно ведь обустроить сады! Кроме того, потребуется всевозможная мебель… и побольше рабов. И скажите ему, что все работы должны быть завершены через месяц. А пока что мы станем здесь лагерем, точно дикари-кочевники!

Госпожа Рефет велела невольнице принести пергамент и перья. И принялась писать письмо. Сира же подошла к девушкам и сказала:

— Что ж, сестрицы, мы очутились в выгребной яме, верно?

— Быстро же ты догадалась броситься к нашему господину и предложить свои услуги, — проворчала Сарина. — С чего ты решила, что можешь тут командовать?

— Это госпожа Рефет рекомендовала меня господину. О, Сарина, не будем ссориться! Тут столько работы!.. Ты когда-нибудь вела хозяйство в большом доме? Если да, то я буду счастлива передать тебе эту обязанность. Хочешь?

— Нет, не хочу, — буркнула девушка.

— Что ж, тогда этот груз мне придется взвалить на собственные плечи, — продолжала Сира. — Ведь когда-то, до того, как я попала в сераль, мне приходилось помогать бабушке вести хозяйство в отцовском замке. И, не окажись я здесь… была бы сейчас госпожой в собственном замке! Однако… В общем, мы все должны приняться за дело, чтобы наш господин был доволен.

Сарина вздохнула и проговорила:

— Мой отец был садовником в доме знатного сеньора, и я знаю толк в растениях и умею за ними ухаживать.

— Прекрасно! Тогда ты должна заняться устройством сада. Турки любят свои сады, и принц — не исключение. Согласна?

— Да, — ответила испанка. — Думаю, что справлюсь.

Сира положила руку на плечо Сарины.

— Значит, сады будут на твоем попечении, они — твое царство, договорились?

Испанка кивнула и с усмешкой спросила:

— А не боишься, что в моем саду будет красивее, чем в самом дворце?

Сира не сразу нашлась с ответом. Наконец, улыбнувшись, сказала:

— В любом случае красивый сад не навредит.

Наконец, когда письмо в столицу было отправлено, Сира попросила у госпожи Рефет дозволения пройтись по имению, дабы осмотреться. Дозволение было даровано, и Сира неспешным шагом двинулась в обход.

Она быстро поняла, что это место могло стать восхитительным уголком — нужно было лишь как следует потрудиться. Расположенное на вершине утеса над Черным морем, поместье располагало и полями, и лесными угодьями. Бродя меж деревьев, Сира услышала журчание ручья и, шагая на звук, обнаружила водоем с чистой водой и песчаным дном, наполняемый водой из небольшого водопада в дальнем его конце. Водоем был проточным — с устьем в другом конце, а оттуда вода, просачиваясь меж небольших валунов, падала вниз с утеса прямо в море.

Опустившись на колени, Сира сложила руки ковшиком и зачерпнула воды. Вода оказалась необычайно приятной и прохладной!

«Я расскажу об этом остальным потом, — решила она, — но сначала выкупаюсь сама!» О, как давно она не имела удовольствия купаться в уединении собственной купальни! Сбросив одежду, Сира бросила ее на траву, заколола длинные рыжие волосы и вошла в воду. Через минуту-другую она уже весело плескалась в воде, испещренной зайчиками послеполуденного солнца. В кои-то веки за последние несколько месяцев Сира почувствовала себя абсолютно свободной! Но, развернувшись, чтобы плыть к берегу, она замерла в ужасе. На берегу, возле ее одежды, сидел принц Селим, рассматривавший ее с веселым удивлением. Ее ноги коснулись дна, и она посмотрела на принца с замешательством и даже с некоторой досадой.

— Выходи, моя маленькая Ундина, — сказал он. — Иначе твоя прекрасная кожа съежится от холода.

— Я не могу, господин.

— Отчего же? — Селим внезапно встревожился. — У тебя судороги?…

— Нет, господин мой… — Сира силилась найти верные слова. — Просто я, господин… Я не привыкла появляться голой перед мужчиной.

— Я поменяю твои привычки, — усмехнулся принц.

— Прошу тебя, господин…

— Если ты не выйдешь, моя русалочка, тогда я приду к тебе, — перебил принц со смехом и тут же сбросил с себя рубаху. Гладкую кожу его широкой груди с рельефными мускулами покрывал ровный загар.

— Вода отлично освежит тебя, господин! — крикнула Сира, внезапно осмелившись его поддразнить.

«Итак, она хочет поиграть… — удивился принц. — Вот проказница!»

Проворно освободившись от сапог и шаровар, Селим шагнул к воде и нырнул. Вынырнув же на поверхность, он с удивлением обнаружил, что находился в водоеме в одиночестве — Сира выскочила на берег в тот же миг, как он скрылся под водой, и теперь поспешно одевалась. Подплыв к краю водоема, принц выскочил из воды, и его взгляд не сулил девушке ничего хорошего.

Сира была обнажена до пояса, когда он схватил ее и распустил ей волосы, которые тотчас же упали на плечи девушки. В следующее мгновение принц впился поцелуем в ее губы, и она, задрожав всем телом, тихо вздохнула… и обмякла в его объятиях.

Селим замер на несколько секунд — такого он никак не ожидал. Принц опустил лишившуюся чувств девушку на мягкий мох и внимательно посмотрел на нее. Ее темные ресницы казались угольно-черными на фоне белизны щек. А между ее грудей отчаянно трепетало сердце. Ужасно смутившись и растерявшись — ему никогда еще не приходилось иметь дело с женским обмороком, — Селим пытался сообразить, что же теперь делать. Очевидная беспомощность девушки охладила его пыл; более того, ему вдруг захотелось как-то поухаживать за ней.

Протянув руку к накидке Сиры, он укутал ее, и в тот же миг она открыла глаза и прошептала:

— Прошу тебя, господин, только не так… Я ведь не деревенская простушка, чтобы завалить меня в лесу.

— Почему ты лишилась чувств? — спросил Селим.

— Я испугалась, господин. — Слабая улыбка тронула губы девушки. — Мне показалось, что ты очень рассердился.

— Мне следовало наказать тебя?

— Да, господин, — со вздохом ответила красавица.

Ее раскаяние казалось настолько искренним, что Селим невольно рассмеялся.

— Но ты же и впрямь пригласила меня войти в воду!

— Я тогда думала лишь о том, чтобы схватить свою одежду и сбежать, господин. — воскликнула она. — Ведь ты не стал бы преследовать меня голышом…

Принц промолчал. Честность этой девушки просто обескураживала. А потом он вдруг с удивлением услышал собственный голос:

— Знаешь, а я уже видел тебя обнаженной. Так что не нужно краснеть. Ты очень красивая. А в человеческом теле нет ничего такого, чего следует стыдиться. Может быть, ты станешь смелее, когда мы с тобой лучше узнаем друг друга.

Сира опустила глаза. Некоторое время они сидели в молчании. Потом принц снова поцеловал девушку и тут же почувствовал, что она опять задрожала.

— Не бойся, юная дева. Я не стану брать тебя силой, — ласково произнес принц.

— О, мой господин… — Девушка тут же умолкла.

А Селим, коснувшись пальцами ее губ, продолжал:

— Ты права, моя прекрасная Сира, ты не деревенская простушка, которую можно взять в лесу. Когда настанет наша ночь, у тебя будет полная луна и комната, полная благоуханных ароматов. И будут персидские напевы, а также принц, который уже влюблен в тебя. А пока надень сорочку и возвращайся в лагерь. Мне ведь не нужно говорить тебе, что никто не должен знать об этой нашей встрече, верно?

Девушка ушла, а Селим еще долго сидел возле воды, погруженный в глубокие размышления. Вид стройного тела Сиры распалил его страсть сверх всякой меры. Не лишись она чувств, он бы набросился на нее — и все испортил бы. Хаджи-бей много раз рассказывал ему об этих трех девушках, которых купил для него сам, но всегда отмечал именно Сиру. Когда же Селим спрашивал, почему так, ага лишь загадочно улыбался и отделывался намеками.

— Ты сообразителен, сын мой, — говорил старый ага. — Скоро сам поймешь, почему эта девушка так тронула мое сердце. А я больше не стану влиять на твой выбор.

И Селим вскоре понял, что имел в виду мудрый ага. Наблюдая за поведением Сиры на празднике в честь его дня рождения, он просто восхищался ею. С первых же минут она покорила его и умом, и тактом, и стремлением быть полезной. За эти три дня, что провел в пути их караван, принц успел заметить, что Сира — прирожденный вожак, что не мешало ей, однако же, быть доброй и ласковой с остальными девушками. К тому же, она была почтительна к его тетке. И, как выяснилось только что, она была еще и очень скромна. Всего этого было вполне достаточно, чтобы ему захотелось узнать о ней как можно больше. Узнать не только тело прекрасной рабыни — хотя как раз тело Сиры и занимало Селима в данный момент больше всего.

Однако же… Ведь не меньше месяца уйдет на то, чтобы привести дворец в порядок. И разве сумеет он устоять, если все это время ему придется находиться поблизости от этой невинной соблазнительницы? Он обещал ей благоуханные, залитые лунным светом покои… И потому должен сдержать обещание во что бы то ни стало.

Разумеется, он мог бы взять на свое ложе другую девушку. Но он не хотел другую! Да и Сира могла бы обидеться… Хм… странно… Оказывается, он боялся ее обидеть!

Принц Селим проворно вскочил на ноги. Вернувшись в лагерь, он первым делом разыскал тетку.

— Я уезжаю на охоту, — сообщил он ей. — Домашняя суета, весь этот шум и гам — это не для мужчины. Дворец станет пригоден для жизни не раньше, чем через месяц. Вот тогда я и вернусь.

Не дав тетке возможности ответить, принц тотчас вскочил на коня и, кликнув своих татар, чтобы следовали за ним, ускакал прочь.

Глава 12

Посланный к Хаджи-бею невольник вернулся с сообщением о том, что кызлар-ага собственной персоной прибудет на следующее утро, дабы убедиться во всем воочию. Сира небрежно бросила рабу мешочек с монетами.

— Служи мне верно и ни в чем не будешь нуждаться.

Слуга с улыбкой кивнул и поклонился.

Ага прибыл не один. Он привел с собой караван, груженный роскошными шатрами и провизией. Были с ним и новые рабы. К закату свита принца была размещена со всеми удобствами, и над лагерем поплыл аромат кебабов из нежного мяса ягненка.

Наступила ночь, и обитатели шатров стали готовиться ко сну. Но Хаджи-бей и госпожа Рефет, оставшись наедине, продолжали беседовать.

— Я полагала, что наш дорогой Баязет должен был позаботиться о дворце, который подарил моей сестре, — проговорила пожилая женщина.

— В этом деле я усматриваю руку коварной Бесмы, — ответил ага. — Но ничего страшного. Я уже говорил с султаном, и он решил, здесь необходим незначительный ремонт.

— Незначительный? — возмутилась госпожа Рефет.

— Возможно, в разговоре с султаном я несколько погрешил против истины, — спокойно ответил евнух. — Однако султану вовсе не обязательно знать масштабы предстоящих работ. Тогда он вряд ли проговорится об этом Бесме. Хотя нельзя исключать и того, что она в любом случае примется интриговать и попытается отправить к нам своего соглядатая.

— Если она уже этого не сделала.

— Нет, невозможно, — заявил ага. — Я ведь устроил так, чтобы новые рабы, которых назначили к принцу, жили отдельно от всех прочих обитателей дворца. И я самолично выбрал рабочих, которые прибудут на рассвете. Тем не менее мы будем начеку. Ничто не должно возбудить подозрений этой волчицы. Когда же все будет готово, я позволю ей заслать к нам одного-двух шпионов. Доносить им будет нечего, и через год-другой ложное ощущение безопасности убаюкает Бесму. У нее достаточно врагов и в Эски-серале, так что ей будет недосуг беспокоиться еще из-за какого-то ничтожного принца, который живет в нескольких днях пути от ее драгоценного Ахмеда.

— Друг мой, твои таланты прямо-таки изумляют меня… — заметила госпожа Рефет.

— Я не успокоюсь, пока сын госпожи Кесем на станет наследником султана Баязета! — решительно заявил ага.

Госпожа Рефет пристально на него поглядела и тихо спросила:

— Неужели ты так сильно любил мою сестру, Хаджи-бей?

— Я любил ее так, как только может любить мужчина, не являющийся таковым… Она была мне и матерью, и сестрой, и другом. Представь, тогда я только появился в гареме… Испуганный девятилетний ребенок, оторванный от семьи, увезенный из родной страны и жестоко оскопленный! Большинство мальчиков, моих ровесников, умирали после такой операции. Я оказался одним из немногих счастливчиков, но в то время не знал этого. Кесем видела мой ужас, хотя сама была еще почти ребенком. Ты ведь помнишь, как она взяла меня под свое крылышко. Когда она стала икбал султана, я сделался при ней главным евнухом. Когда же родился ее сын, а старый ага умер, я занял его пост — благодаря ее влиянию! Я обязан ей всем, и я всегда разделял ее мечту о том, что султан признает своим наследником Селима. Она, как и я, видела, в какого выродка превратился воспитанный Бесмой Ахмед. Моя госпожа мертва, но ты, Рефет, жива, как жив и я. И мы сделаем так, чтобы мечта Кесем сбылась.

Лагерные костры догорали, ночь подходила к концу, и небо на востоке начинало потихоньку озаряться светом нового дня. Лагерь оживал, наполняясь суетой. Из столицы прибыли рабочие, которым предстояло привести в порядок Дворец Лунного Света и вернуть ему былую красоту.

Сира с помощью Зулейки и Фирузи исследовала небольшой дворец, отмечая, какие работы необходимо провести. Девушка-гречанка Ирис и Амара, что была родом из Индии, взяли под свое начало домашних слуг и надавали им множество поручений. Сарина же, закутанная в вуали с головы до пят, прошлась по всем участкам, где некогда были сады. Испанка ничего не записывала, смело полагаясь на свою память. Без промедления велела она рабам вырвать с корнем подлесок и сорняки, которые успели здесь разрастись так, словно именно они были хозяевами этих мест.

Почва, освобожденная от сорняков и дикорастущих кустов, была вскоре распахана, удобрена и заново засажена тысячами весенних луковичных растений, красиво цветущими кустами и всевозможными фруктовыми деревьями. Им бы только дождаться весны! Воздух наполняло благоухание поздних роз и других осенних цветов, пересаженных из султанских теплиц.

Уже через месяц Дворец Лунного Света вернул себе былое великолепие и теперь был подобен сияющей жемчужине, лежащей на зеленом бархате холмов. Чтобы очистить стены от грязи, их оттерли песком. Поврежденные колонны и окна, сломанные железные решетки и неработавшие фонтаны — все это привели в порядок. Кухонные печи снова пылали жаром, а кладовые заполнились припасами. Крыши заново покрыли тростником, а из вычищенных и побеленных конюшен доносилось веселое ржание лошадей.

Интерьер дворца теперь поражал искусной расстановкой мебели, привезенной из запасников Эски-сераля. Повесили лампы, а также расстелили ковры. Еще во время своей первой прогулки по дворцу Сира обнаружила крыло, выходившее окнами сразу и на море, и на зеленые холмы, и она объявила, что гарем будет располагаться именно здесь.

Чтобы сюда попасть, нужно было пройти сквозь двустворчатые двери, ведущие во внутренний дворик. Здесь местные торговки могли расположиться со своим товаром, который они предлагали женщинам принца. Справа от главных дверей находилась обшитая деревянными панелями дверь, ведущая в маленькую закрытую для посторонних переднюю, откуда можно было попасть в комнаты гарема, главный зал которого был огромен; здесь обитательницы гарема могли прогуливаться, не рискуя быть увиденными. Слева от зала располагался коридор, ведущий в бани. По левой стороне коридора находились шесть комнаток — каждая с собственной маленькой передней для евнуха или рабыни. Окна каждой из этих шести комнат смотрели в отдельный уединенный садик.

Уже было решено, что управление домашними делами возьмет на себя Сира, которой должны были помогать Зулейка с Фирузи — до тех пор, пока не появится специально обученная невольница, которой и передали бы эту работу. Амара и Ирис по-прежнему распоряжались домашними слугами, а Сарина царствовала в садах.

В один прекрасный день по дороге, заново вымощенной гравием, галопом проскакал всадник. Его немедленно препроводили к госпоже Рефет.

— Принц Селим будет здесь к вечеру, — сообщил солдат.

Услышав новость, девушки принялись за дело. Сарина отправилась в сад. Фирузи бросилась на кухню, дабы сообщить поварам, что ужин сегодня должен быть безупречен. Амара с Ирис приказали слугам немедленно вычистить и проветрить покои принца. А Сира с Зулейкой бегали повсюду — чтобы следить за приготовлениями во всем дворце.

Наконец, вернувшись к себе, все девушки дружно проследовали в бани. Госпожа Рефет усмехнулась про себя. «Интересно, как долго продлится мир и покой во дворце теперь, когда принц возвращается?» — спрашивала она себя.

И вот Селим прибыл и, к своему восторгу, увидел прекрасный уютный дом и юных красавиц, робко ему улыбавшихся из-за прозрачных вуалей.

— Ну как, племянник, нравится ли тебе твой дом? — спросила госпожа Рефет, показывая принцу обновленный дворец.

— Если честно — я поражен! — воскликнул Селим. — Уезжая, я никак не ожидал, что по возвращении найду дворец столь прекрасным! Даже сады выглядят так, будто были такими всегда. Во имя Аллаха — как тебе это удалось?

— Но я-то сама ничего не делала, — с усмешкой ответила Рефет.

Принц недоверчиво взглянул на тетушку, а та продолжала:

— Племянник, разве ты забыл? Ты ведь оставил Сиру распоряжаться здесь. Именно она и прочие женщины твоего гарема создали это чудо! Если тебе понравился сад, поблагодари Сарину. А если мы угодили тебе с приготовлением блюд, — так это заслуга Фирузи. Ирис и Амара обучали невольников. Зулейка придумала обстановку и тайно дважды побывала в Константинополе, чтобы выбрать мебель в запасниках сераля. И за всем этим приглядывала Сира, которая правила твердой, но доброй рукой. Ты действительно благословлен Аллахом, раз у тебя такой гарем!

— И вправду, они, по-видимому, очень умны, — заметил молодой принц. — Однако… как насчет другого? Согреют ли они мою постель?

— О, дорогой племянник!.. — со смехом воскликнула госпожа Рефет. — Я прожила в Турции почти всю жизнь, поэтому могу сказать: если тебе недостает ума понять, каким сокровищем ты обладаешь, — тогда твоя глупость не имеет пределов! Твои девушки прошли отличное обучение и по части этого «другого». Не сомневаюсь, что ты останешься доволен. Все вы, мужчины, одинаковы. Поверь, никакие плотские утехи не порадовали бы тебя, если бы ты нашел вместо этого прекрасного дворца свинарник!

Селим тоже рассмеялся.

— Ох, тетя!.. — выдохнул он, утирая слезы с глаз. — Моя мать всегда говорила, что из вас, близнецов, ты — более деятельная и серьезная. — С этими словами принц обнял тетушку и поцеловал ее в щеку.

Госпожа Рефет фыркнула и с лукавой улыбкой проговорила:

— Годами ты, Селим, — взрослый мужчина, но проделками подобен мальчишке!

Принц снова засмеялся и спросил:

— Ты разделишь со мной ужин сегодня вечером?

— Ах да, чуть не забыла! — воскликнула тетя. — В общем, твои девушки спрашивали… если ты не обессилел после дальнего пути, — не угодно ли тебе сегодня вечером отужинать в гареме? Действительно, Селим, пойди к ним. Девушки столько трудились, чтобы тебе угодить, а ведь они тебя почти не знают.

— Очень хорошо, тетя. Почти месяц я провел исключительно в мужском обществе. Пора мне познакомиться с моими красавицами. Скажи им, что я приду.

Госпожа Рефет низко поклонилась племяннику и вышла.

В этот вечер Селим сидел во главе стола и в искреннем восторге смотрел на девушек, что его окружали. Они напоминали цветы в его саду — Амара была в бледно-голубом, как рассветное небо, Сарина — в ярко-зеленом, Ирис — в персиковом, Зулейка — в бирюзовом, Фирузи — в тускло-розовом, а Сира — в бледно-фиолетовом. И все они были прекрасны — каждая по-своему! Селим почувствовал, что в нем просыпается желание. Больше месяца он обходился без женщины на своем ложе, — если не считать одной девушки-дикарки из кочевого племени, которую он по случаю осчастливил на охоте. Подобно всем османским принцам, Селим обладал здоровым и неуемным мужским темпераментом.

Улыбнувшись, Фирузи спросила:

— Можно ли мне спеть для тебя, господин, песню моей родины? Сира изучала мой родной язык и сможет перевести тебе слова.

Селим кивнул, и рабыня принесла лютню. Фирузи тронула струны. Песня была веселой, и девушка с серебряными волосами оказалась прекрасной певицей и музыкантшей.

Сира же заговорила тихим голосом, переводя принцу слова, время от времени краснея в самых неприличных местах. Селим смеялся от души. Потом Фирузи завела нежную и романтическую персидскую песню любви. Тут поднялась со своего места Сарина и начала танцевать, чувственно извиваясь своим гибким телом в такт мелодии.

Селим взглянул на остальных девушек. Решительно в эту ночь ему необходима женщина! Но он знал точно — знал с того самого дня, когда сидел возле водоема рядом с Сирой, что именно эта девушка будет первая на его ложе. О Сира!.. Сдержанная, рассудительная — и столь желанная!

Шесть девушек оживленно щебетали, обмениваясь мнениями о сегодняшнем вечере. Они могли гордиться собой. Все прошло как нельзя лучше, и принц Селим явно был доволен. Они даже не заметили отсутствия госпожи Рефет, пока та внезапно не появилась снова.

— Мой племянник желает, чтобы одна из вас пришла к нему сегодня ночью, — сказала пожилая женщина.

Болтовня тотчас же стихла. Все девушки молча переглядывались.

Конец ознакомительного фрагмента.