Игра с летальным исходом

Безымянный

Глава II.

Полковник Никитин второй день работал в новой должности. Должность была генеральская. Должность того самого генерала, которому три дня назад Никитин разнес голову из своего табельного оружия во время убийства кандидата в Президенты России бывшего Председателя Правительства, совсем незадолго до того вынужденного уйти в отставку, Ильи Григорьевича Белоглазова.

Белоглазов был самым богатым человеком в России, на него работали практически все службы и структуры государственной власти, исключая, может быть, лишь президентскую охрану. Белоглазова за глаза называли не иначе, как Хозяином. Да, собственно, он и был одним из немногих настоящих хозяев России. Если бы мнение Никитина было бы кому-нибудь интересно, он непременно сказал бы, что именно такой человек и должен быть Президентом России.

Однако именно Никитин заказал убийство Белоглазова. И своими руками сделал все возможное, чтобы оно могло осуществиться.

Настоящей его целью был Иван, поскольку Никитин был уверен, что именно Иван станет исполнителем заказа. Он однажды уже столкнулся с Иваном в огневом контакте и знал, насколько тот опасный противник.

Идея Никитина была явной, откровенной авантюрой. Подставить Белоглазова, чтобы поймать на крючок Ивана и его хозяина, о котором Никитину ничего не было известно, но фигура которого явно мелькала за спиной Ивана.

Шансы на проигрыш, как и в любой авантюре были большими. Но Никитину удалось убедить генерала Романовского, своего старого боевого товарища, с которым они исколесили половину земного шара, выполняя задания партии и правительства в самых отдаленных от нее географических точках, в реальности своей идеи. Наверное, удалось убедить именно потому, что сам Романовский был неисправимый авантюрист, любил блефовать и, надо признаться, делал это виртуозно — опыт блефа у него был гигантский.

Но Романовский отвечал за безопасность кандидата в Президенты. Поэтому он сразу предупредил Никитина — если покушение на Белоглазова осуществится, следующая пуля попадет в Никитина. И выпущена она будет из его, Романовского, пистолета.

Не успел. Никитин среагировал быстрее. Следующей за головой Белоглазова простреленной оказалась голова Романовского. И сделал это Никитин.

Потому что его авантюрная затея закончилась так, как и положено любой авантюре — провалом. Белоглазов был убит. И убил его Иван. А самому Ивану удалось уйти. Иван переиграл Никитина. И хоть был момент, когда полковник держал его на мушке, он успел сообразить, что пока он стреляет в Ивана, Романовский не задумываясь продырявит ему башку, потому что Белоглазов был все-таки убит. Пока Никитин стрелял в Романовского, Иван успел скрыться.

Впрочем, Никитин не жалел, что так обернулись обстоятельства. Как руководитель секретного спецподразделения «Белая стрела» Никитин был заместителем Романовского и, само собою, расследование обстоятельств смерти генерала поручили именно ему.

Первое, что он сделал, выполняя это поручение — позаботился, чтобы в материалы дела не попали три пули, выпущенные из его пистолета. В суматохе, возникшей после пулеметных очередей, разнесших три окна Петровского пассажа, из одного из которых и стрелял в Белоглазова киллер, никто не сумел заметить, куда стрелял полковник Никитин. В результате с подачи Никитина в материалах белоглазовского дела появилась мифическая фигура второго киллера, застрелившего генерала Романовского.

Никто, разумеется не знал, что сама идея покушения на Белоглазова принадлежит Никитину. Он сумел повернуть дело так, что все это организовал сам Романовский, который и был убран преступниками, чтобы не осталось никаких следов, позволяющих выйти на исполнителей.

Все это ему «удалось» выяснить столь оперативно, что уже через сутки он был назначен на должность, которую до него занимал генерал Романовский. Должность была, естественно, генеральская, и со дня на день Никитин ожидал представления к новому званию.

На него свалились новые заботы. Во-первых, нужно было найти человека, который заменил бы его на посту руководителя «Белой стрелы». Такого, чтобы на него можно было, с одной стороны, положиться в экстремальных ситуациях, но с другой стороны, не слишком умного и честолюбивого, чтобы не подвергать его соблазну стать истинным хозяином «Белой стрелы», направляющим ее «полет» по своей воле и своему личному разумению. Потому что такой хозяин у спецподразделения был и отказываться от этой роли не собирался. Истинным ее хозяином оставался полковник Никитин.

«Генерал Никитин», — усмехнулся он, уже практически чувствуя на своих плечах приятную тяжесть новеньких генеральских погон.

Еще одной заботой Никитина был Иван. Иван уже дважды выиграл у него. Никитин чувствовал себя в «долгу» и рвался расплатиться. Нога, простреленная Иваном при первой их «встрече» до сих пор не давала ему спать спокойно и ходить, не хромая. Перед Никитиным стояла не просто служебная задача, он ощущал личную потребность найти Ивана и отдать «должок».

Искать в Москве человека, который знает, что его ищут — та еще задачка. Но Никитина вдохновляло, что пусть ценою жизни Белоглазова, но ему удалось все же подержать Ивана несколько мгновений на мушке. Удалось раз, удастся и следующий. Не надо отчаиваться. Никитин был оптимистом и умел ждать своего шанса.

Кроме всего прочего, нужно было что-то делать с самой Москвой.

Уровень преступности в столице России стал теперь его головной болью.

Никитин, новатор по натуре, давно уже обдумывал идею создания в столице принципиально нового единого криминально-правового пространства.

Возникла она случайно, после разговора Романовского с руководителем государственной налоговой службы, свидетелем которого оказался Никитин. Разговор шел по телефону, и что там говорил налоговик, Никитин не слышал, но в ответ Романовский разразился отборным матом и заорал:

— Ты, может быть, и нас налоги платить собираешься заставить!?

Фраза запала в голову Никитину, он ее покрутил и так, и эдак, и в конце концов выплыл на такую золотую жилу, что просто ахнул.

И родилась у него идея, которую он творчески развил, обдумал со всех сторон, взвесил на весах осуществимости, и решил, что воплотить ее вполне реально. Вполне. Стоит только захотеть.

Доклад на эту тему у него был практически готов, но он все никак не решался посвятить с свои новации генерала Романовского, который, хотя и отличался склонностью к авантюризму в оперативной работе, во всем, что касалось социально-экономических проблем правоохранительных органов, был большим консерватором.

Смерть Романовского и новое назначение развязали Никитину руки, дали толчек его инициативе.

…Буквально на третий день после своего назначения Никитин созвал неофициальное совещание всех служб, которые всегда раньше проводил Романовский и на которых решались сложные вопросы экономических и дипломатических отношений силовых ведомств с криминальным миром Москвы.

Сидя на месте Романовского во главе длинного стола, обитого зеленым бархатом, Никитин разглядывал входящих в кабинет и занимающих свои традиционные места людей, которыми он теперь руководил.

Паша Большеданов, курировавший всю свою жизнь службы ОБХСС, а теперь отделы по борьбе с экономической преступностью. Карьерист до мозга костей, подхалим и жополиз, но исполнителен до чрезвычайности, дело свое знает, считает не хуже любого калькулятора, память на цифры — феноменальная. Один недостаток — туп до крайности, не способен к самостоятельным решениям.

Иван Иванович… А как же его фамилия? Да хрен его знает. Никитин и имя-то с трудом вспомнил. К нему ж на совещаниях никогда и никто не обращался, он сам всегда вылазил. Короче, зам начальника «Матросской тишины» по общему режиму. Этот просто туп, без всяких достоинств. Но если нужно кого-то опустить, задавить, сломать — пожалуйте к Ивану Ивановичу. Дело свое знает, сломает в два дня, изобретателен до крайности…

Гена Герасимов, аналитик. Этот на своем месте. Способности — от Бога. Как говорится, по кончику хобота способен восстановить всего слона, а по кончику хуя — цвет глаз покойника. А если серьезно — факты для него словно буквы, из которых он складывает слова, объясняющие ситуацию. Никитин его даже побаивался и всегда старался дозировать информацию, которую направлял в аналитический отдел, дабы не искушать Герасимова излишним знанием.

Коробов Серега, которого Никитин поставил руководить «Белой стрелой» — в оперативной работе толков, но не больше, не больше. Звезд с неба не хватает. Руководитель из него — так себе. Вот жена его — та руководитель. Так Серегой руководит, тот иной раз крутится, как уж на сковородке. Потому что сам в этом смысле — бездарь. Это и хорошо, такой Никитину и нужен на этом месте. Тем более, что у Сергея есть свой личный счет к Ивану — Серегин друг Петька, которого Иван зверски убил в тот же вечер, когда ранил Никитина в квартире Лещинского.

Николай Евстафьевич Прилуцкий, гений планирования, виртуоз прогноза. Этот вообще неизвестно как попал в органы. Нисколько Никитину было известно, он всю жизнь проторчал в Госплане, а в мутное время начала девяностых оказался в силовых структурах и сделал головокружительную карьеру. Хотя, конечно, за своими бумажками реальных событий не видел, и понятия не имел, как они иной раз неожиданно цепляются друг за друга.

Все они были страшные консерваторы, новые идеи воспринимали в штыки. Им бы сидеть, не поднимая своих задниц с нагретых кресел, да вот беда, еще и работать надо. А с тем, что Никитин им сейчас изложит, столько возни поначалу будет, что, они просто взвоют. Но это их проблема, Никитин доклад им делать будет не для того, чтобы получить их одобрение и согласие, а только для того, чтобы понимали смысл того, к исполнению чего приступят уже сегодня.

— Ну что, все собрались, соратнички?

Никитин поднялся, обвел всех собравшихся внимательным взглядом.

«Прижухли, — подумал он. — Думают, как со мной жить, как приспособиться к новой метле. Эх вы, козлы государственные, чиновнички…»

— Итак, я собрал вас, господа, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие — нам предстоит большая работа. Хватит греть задницы на теплых креслах. Позволю себе еще одну цитату. Нельзя ждать милости от криминального мира — взять ее самим — вот наша задача.

Никитин чувствовал, как у его подчиненных мозги съехали набекрень.

«Ладно, — решил Никитин, — хватит над вами издеваться.»

— Теперь серьезно. Первое, что предстоит нам с вами сделать — поменять лидеров криминальных группировок, контролирующих Москву. На их место поставить своих людей, проверенных, надежных, а главное — подконтрольных, управляемых. Из тех, кто запуган, кто куплен, кто зависит от нас. В ряде случаев это могут быть наши сотрудники, если их удастся ненавязчиво внедрить и провести на нужную должность в группировке. Если нам это удастся — мы сможем контролировать всю Москву.

«А я стану, фактически, самым крупным московским „авторитетом“, — ухмыльнулся про себя Никитин, весьма довольный такой перспективой.

— Поэтому тебе, Сережа, — продолжил Никитин, — с завтрашнего дня предстоит начать массовый отстрел лидеров группировок.

Лицо у Коробова вытянулось, но он промолчал, дожидаясь продолжения.

Зато вылез, как обычно, Иван Иваныч из «Матросской тишины», и, как всегда, совершенно невпопад, что стало дурацкой традицией этого кабинета.

— Так их, блядей. Давно пора, — прогудел он.

— Помолчите, — поморщился Никитин.

Его предложения по персоналиям, кого — убирать, кого — оставить, особых мнений не вызвали.

Большеданов, правда, пытался возражать против ликвидации филевского лидера — Ноздря. Фамилия авторитета, который «качал права» в Филях, была не Ноздрев, а Ноздырев, поэтому звался он не уничижительным женским именем Ноздря, а странноватым, но несомненно мужским и более твердым — Ноздрь. Коренные москвичи произносили по-московски, с ударением на первом слоге — Ноздарь.

Пашка заявил, что за Ноздрем и его «фильками» — крупный долг: Ноздрь не полностью расплатился за свое недавнее освобождение. За ним еще восемь тысяч долларов. Ситуацию Пашка держит, якобы, под контролем, по его сведениям, деньги сейчас активно собираются. Если сейчас «Белая стрела» уберет Ноздря, деньги пропадут.

Никитин вздохнул и, жестом прервав Большеданова, ответил:

— Не мелочись, Паша. Пятьдесят лимонов не такие деньги, чтобы из-за них откладывать принципиальную, историческую по своему значению перестройку наших отношений. Потому что речь идет о самой схеме финансовых отношений с ОПГ.

Что она представляет из себя сейчас?

Сейчас мы ловим преступников, сажаем их и берем выкуп за освобождение.

То есть, фактически, мы существуем с ними на равных. Закон они нарушают по своему усмотрению, без оглядки на нас. Они оглядываются только на Уголовный Кодекс. И то — только когда их ловят.

Наша работа строится по алгоритму, задаваемому московским криминалитетом: в основе лежит само преступление — расследование следует уже за ним, и определяется составом самого преступления. Мы же при всем при этом отвечаем и за уровень преступности в Москве. Я лично отвечаю. Не только перед своим начальством и в глазах населения, но и по существу.

А воздействовать на этот уровень, при сложившейся системе взаимоотношений с криминальным миром, мы, фактически не можем.

Уровень наших с ними взаимоотношений — дворовый: кто кому «морду набьет», тот и права качать будет.

На мой взгляд — это просто варварство.

Отношения физиологической соревновательности остались в первобытном прошлом цивилизации.

Сегодняшний мир развивается на идеях конвергенции и единого социального пространства. И только мы, силовые структуры, строим отношения с теневыми силовиками по давно похороненному в цивилизованном мире принципу — «у кого дубина больше».

Формально — мы развиваемся вместе со всем остальным миром — у нас появились новые методы расследования, электронная аппаратура, новейшее оружие, технические средства, на нас работает наука. Однако на деле все это означает лишь одно — мы выстругали себе новую большую дубину, показываем ее сопернику и пытаемся его этой дубиной запугать — смотри мол, мы — сильнее.

Это — варварство, даже более того — это дикость, борьба первобытных племен. Ведь в ответ противник примется строгать себе еще большую дубину, чтобы запугать нас.

Слепому видно, что логика этого процесса уводит в дурную бесконечность.

Мы забываем, а может быть и вовсе не знаем о том, что передовые позиции в развитии современной науки принадлежат сейчас социологии, психологии и логистике.

К сожалению, познания в социологии большинства наших сотрудников руководящего звена не распространяются дальше шестого пункта личного дела. А самые крупные наши «знатоки» психологии считают ее вершинным достижением теорию Ломброзо, и такой, ивините, букварь, как адаптированные для массового сознания коммерческие книжонки Дейла Карнегги, столь популярные у нас.

— Вы, еб вашу родину-мать, взрастившую вас такими идиотами, — рассвирипел Никитин, — может быть ждете, когда появится такое же сраное пособие: «Как поймать преступника»? И будете по нему составлять планы оперативных расследований? А вам останется только лизать жопу своему начальнику и пизду его жене?

Тут Никитин сообразил, что начальник-то — он сам, жены у него никакой нет и никогда не было. Это его рассмешило и успокоило. Ради красного словца, как говорится… Да, занесло…

— Впрочем, я отвлекся…

Спроси я у любого из своих подчиненных, что такое логистика, с условием, — если не ответит — уволю — я завтра же останусь вообще один. Короче — уровень нашего с вами развития чрезвычайно низок, может быть, поэтому мы ничего кроме размахивания дубиной не смогли придумать в наших отношениях с криминальным миром.

Да и наши финансовые отношения с этим миром — далеки от совершенства. Сказать точнее просто неудовлетворительны в ряде случаев.

Это отношения дух субъектов, встретившихся на «большой дороге» и рвущих из рук друг у друга кошелек третьего.

И здесь все упирается в тот же самый сакраментальный вопрос: кто сильнее? И здесь тот же самый социальный «бобидиллинг» — подростковая инфантильная забава накаченных идиотов.

Никитин сделал паузу, обвел взглядом лица своих подчиненных.

Серега Коробов был явно озадачен открывающейся перспективой. Его заботила свалившееся буквально в первый же день на его плечи ответственное задание. В операциях по ликвидации он участвовал не раз, даже руководил некоторыми, но сам еще ни разу не разрабатывал и не проводил. А тут сразу такой объем работы.

Прилуцкий сидел раскрыв рот. Видно Госплану структурные перестройки такого масштаба и содержания были в диковинку. «А что же я должен буду планировать-то?» — написано было на его лице.

Генка Герасимов смотрел на Никитина во все глаза и впитывал каждое слово. Кажется он уже догадался, куда клонит Никитин. И не только догадался, но и сумел оценить перспективы.

Большеданов хлопал глазами и, как видно, ничего пока не понимал. Пашке всегда приходилось разжевывать суть любой идеи. Но уж если схватит — мертво. Судя по вытаращенным глазам и нервно барабанящим по столу пальцам — пока, значит еще не схватил.

Иван Иваныч сидел с такой неизменно непроницаемой тупостью в лице, что вроде бы и непонятно было — дошло до него что-нибудь или нет. Впрочем, непонятно только для тех, кто его не знал. Никитин ясно читал на его лице мысль, бывшую единственным его достоянием: «Все, что вы говорите — херня это интеллигентская. Давайте все их к нам в „Матросскую“ — опустим в два счета!»

— Надеюсь, я достаточно наглядно изложил вам сложившуюся ситуацию, — продолжил Никитин, — чтобы вы прониклись необходимостью принятия следующего предложения. Оно заключается в принципиальной модернизации наших отношений с криминальным миром.

Мы, фактически, даем новое содержание социальным функциям, заново распределяем социальные роли.

Ответственность за уровень преступности мы возлагаем на сам криминальный мир, одновременно связав ее с нашими экономическими с ним отношениями.

Я предлагаю ударить по преступности экономически — долларом.

Каждому виду преступлений, совершаемых сейчас в Москве, должен соответствовать своеобразный налог, с помощью которого мы будем иметь возможность регулировать число преступлений этого вида.

Это даст нам возможность влиять, кроме всего прочего, на структуру преступности.

Верхушки криминального мира, — причем я думаю, целесообразно будет проследить за сохранением их районной автономности, — будут сами, исходя из своих финансовых возможностей, определять, сколько и какого рода преступлений должно и может совершиться на их территории в предстоящем отчетном периоде. Потому что, за каждое преступление, повторяю, — за каждое — они должны будут с нами расплатиться по специально разработанному дифференцированному тарифу.

Такой принцип отношений дает нам сразу несколько преимуществ.

Во-первых, — социально-качественное наполнение конкретной преступности.

Высокий уровень предлагаемого мною налогообложения приведет к тому, что резко снизится число случайных и материально немотивированных преступлений, например, изнасилований. Совершаться будут прежде всего так называемые рентабельные преступления, прибыль от которых будет превышать затраты на них и налог, который мы введем. Я предвижу увеличение числа ограблений, разбойных нападений, случаев мошенничества, воровства.

Зато, с другой стороны — сокращение, как я уже говорил, изнасилований, убийств, хулиганства, и других преступных действий, не приносящих дохода.

Кроме того, конкретной величиной налога мы можем влиять и на социальную дифференциацию рентабельных материально мотивированных преступлений.

Ведь придется десять раз подумать, прежде чем выбирать объект, например, ограбления. Стоит ли грабить человека, доход которого не превышает пятисот долларов в месяц, если эти пятьсот долларов взимать в качестве налога за каждое ограбление.

Я, конечно, цифры сейчас называю, как говориться, от фонаря, здесь многое еще предстоит продумать нашим экономистам, но суть не в этом.

Представьте, какие возможности это открывает для нас. Мы фактически ликвидируем преступность в социальном пространстве с низким уровнем доходов. Нападать на небогатых людей станет невыгодно.

Мы сможет гарантировать безопасность московским жителям, имеющим доход в те же самые, к примеру, пятьсот долларов. Они станут просто не интересны экономически для преступников.

Мало того, когда лидеры районных ОПГ поймут наши новые условия, они будут вынуждены сами следить за уровнем не только организованной преступности, но и случайной, иногородней, поскольку платить за все, что происходит в районе будут в любом случае они.

Даже за бытовую преступность. Пусть следят, в конце концов, и за нравами москвичей, раз уж мы предоставляем им экономическую самостоятельность.

Я надеюсь, вы понимаете, что все преступления, совершенные не их людьми, им придется расследовать самим, самим ловить тех, кто их совершил и отдавать в наши руки. Поскольку мы поставим условие: или плати, или предоставь преступника с полными, достаточными для суда, доказательствами его преступления.

Вы увидите, что суть нашей с вами работы изменится вскоре кардинально.

В глазах населения мы будем продолжать отвечать за уровень безопасности жизни в Москве, как отвечаем за это и сейчас.

На деле же мы будем его только регулировать. Путем воздействия на тех, кто будет отвечать за него реально — на лидеров ОПГ.

Наказание за нарушение введенных нами правил должно быть очень суровое. И прежде всего наказывать мы должны лидеров, а уж со своими делами внутри района пусть они разбираются сами.

Поэтому очень большая задача ложится на «Белую стрелу» — и по причине предстоящей массовой ротации лидеров ОПГ, и потому, что опыт ее деятельности наиболее соответствует задачам обеспечения наших стационарных отношений с организованными преступными группировками..

— В заключение добавлю следующее, — продолжал Никитин. — От нас не требуется соглашаться или не соглашаться с только что изложенным мною проектом. От нас требуется только внедрять его в жизнь, в нашу работу.

Проект рассмотрен на всех уровнях и в целом одобрен. Перед нами поставлена задача разработать конкретные условия его реализации и внедрить в кратчайшие сроки. Это будет называться «Московская версия».

Поэтому: аналитическому отделу, Герасимов, — представить конкретные разработки по ротации в каждом районе Москвы.

Экономическому, Большеданов, — просчитать уровни рентабельности по различным видам преступлений и социальным слоям.

Плановому, Прилуцкий, — разработать предложения по уровню преступности в Москве на следующий квартал. И не из пальца высосать — реальные предложения.

Коробову — составить и отработать планы воздействия на лидеров ОПГ по трем вариантам — мягкий, жесткий и замена, то есть — ликвидация.

Все. До завтра все свободны.