История Мэй. Маленькой Женщины

Беатриче Мазини, 2019

Мэй еще ребенок, но она уже знает, каково это, когда все в твоей жизни вдруг поменялось. Ее семья переезжает из городка Конкорд в Рай – место, где родители Мэй хотят построить идеальную коммуну. Там не едят мяса, не эксплуатируют животных (даже пчел!) и носят самую простую одежду из льна. И хотя в новой жизни есть место и дружбе – с индейской девочкой по имени Две Луны, – и первой влюбленности в Прекрасного Господина, и приключениям, но все-таки эту новую жизнь Мэй не выбирала. И единственный способ принять перемены – это взять в руки бумагу и перо и воссоздать реальность вокруг себя – в письмах подруге Марте, оставшейся в городе. У Мэй невероятное воображение, и в своих письмах она будто живет в разных реальностях, переосмысливает свое прошлое и придумывает будущие, еще не испытанные приключения. И понимает, что, как и в природе, в жизни все меняется, и движение является неотъемлемой частью жизни. Действие книги происходит в Америке XIX века и основано на событиях ранних лет жизни Луизы Мэй Олкотт, всемирно известного автора «Маленьких женщин».

Приезды и отъезды

Дорогая Марта!

Последние обитатели Рая прибыли в среду. Это мистер Джонсон с сыном, сына зовут Джеймс, но мы с Эйприл сразу придумали ему прозвище: мы следили за их приездом через чердачное окно, и, едва увидели, как они вылезают из повозки, переглянулись и, не сговариваясь, назвали его Оглоблей. Я в жизни не видела таких тощих мальчишек, все висит на нем, как на вешалке, брюки как печные трубы, а какой-то странный фрак — видимо, английского фасона — болтается до колен. Эйприл считает, что вид у него благородный, но все дело в том, что в ее головке все англичане благородные; по мне, так он похож на марионетку. В любом случае эти его щегольские одежки здесь долго не продержатся.

Сразу понятно, что мистер Джонсон в своей прошлой жизни был городским: как он управляется с мотыгой — это просто катастрофа. В конце концов отцу пришлось отослать его на самый край огорода и дать простую работу: ворочать необработанные комья земли — тут уж нечего портить, можно разве что выполоть ненароком сорняки. Это было комичное зрелище: облако пыли видно издалека, а в этом облаке беспорядочно размахивает руками какой-то черный силуэт. Оглобля, похоже, внимательнее и уж точно аккуратнее. Отцом овладевает некоторое беспокойство: по его словам, мы приехали слишком поздно и пропустили хорошее время посадки, кроме нескольких запоздалых культур; а значит, если мы хотим, чтобы выросло хоть что-то полезное, придется как следует потрудиться. Наш день выглядит так: подъем в пять утра, завтрак, чтение, уроки с мистером Пэрри (математика, литература, ботаника и естествознание: то, что нравится ему, а вовсе не то, чего хочется нам), огород, огород, огород, огород, обед в двенадцать, огород, огород, огород, огород, ужин в шесть, чтение, спать. Ужас, правда?

Но я пошутила. По правде говоря, огород, огород, огород, огород — это дело взрослых. Детям достается работа полегче: например, поливать (это довольно деликатное занятие: если переборщишь, неокрепшие ростки могут погибнуть) и пропалывать грядки. Но сейчас, когда грядки еще свежие, сорняков не так много; к тому же стоит просто дернуть за стебелек, и они выскальзывают из земли легко, как сабля из ножен (так я себе представляю, во всяком случае). Вообще-то мне их тоже жалко, они просто выбрали для себя неудачное место, лучше бы им было прорасти за калиткой. Бедняжки.

Матушка привезла из города несколько кустиков своих роз, завернув их во влажный джут, и посадила рядом с домом, но неизвестно, примутся ли они тут. «Цветы страдают, когда их таскают с места на место», — говорит она и, видимо, вспоминает увитое розами крыльцо нашего прежнего дома. А по-моему, можно обойтись и без роз: тут за калиткой растет все на свете. Календула и жасмин, мальва и водяные лилии, примула (Примула — красивое имя для девочки, правда?) и черноголовка, золотничка болотная и ипомея, павой и паслён, стрелолист — у него листья и правда похожи на стрелы — и подъельник, такой бледный, как вылепленный из воска (эти подъельники растут обычно группками — будто семейка привидений вышла на прогулку). В общем, тут вокруг настоящее раздолье. И, конечно, если хочешь построить новый мир, от чего-то приходится отказываться. Мы вроде первопроходцев, которые, вооружившись терпением и отвагой, осваивают бескрайние прерии Запада. Только нам гораздо проще, ведь наше путешествие было таким коротким, и крыша над головой у нас есть; а они спят под брезентом продуваемых насквозь фургонов, моются в реках и подвергаются всяким опасностям, вроде разбойников, скорпионов и змей. Само собой, их дети не ходят в школу; но и мы тоже. Я представляю, Марта, как ты завидуешь, но, поверь, не ходить в школу совсем не весело. Ты все время один, друзей нет, растешь, но не развиваешься. У нас-то, к счастью, есть отец с матушкой (и мистер Пэрри, без которого мы бы прекрасно обошлись), к тому же мы столько читаем и пишем, не только по учебе, но и для себя. Не то что ты, лентяйка.

Я все время думаю о том, что мне рассказал Оглобля про их путешествие сюда: две недели они качались на волнах океана, который вздымался под ними и дышал, и не видели ни клочка суши. Это, наверное, так непривычно. Не говоря уже о бурях, когда поднимаются гигантские волны и корабль накреняется. Когда он это рассказывал, мы стояли на веранде, уже вечерело и стало холодно, но из дома доносились голоса мужчин, которые что-то обсуждали. И мы решили померзнуть еще немного снаружи, а то в гостиной нам пришлось бы молчать и слушать взрослых. Под конец Оглобля добавил, опустив глаза: «Я боялся, что мы никогда не доплывем». Он не стал рассказывать (но мы с Эйприл уже знали от матушки, которая хотела нас подготовить, чтобы мы вели себя деликатно и не ляпнули чего невпопад), что его мама умерла. Вот что заставило их покинуть Англию, а не только восхищение идеями моего отца и желание разделить с ним мечту о Рае — нашу общую мечту.

Конец ознакомительного фрагмента.