Браслет с Буддой

Инна Бачинская, 2018

Капитан Николай Астахов был в ярости – неужели в их городе появился серийный убийца? Ночью в затон возле порта на полном ходу сорвалась очень дорогая машина, на пассажирском сиденье которой обнаружили тело молодой женщины. Ее запястье украшал браслет из поделочных камней с брелоком в виде фигурки Будды. Такие же браслеты были найдены на руках еще двух недавно убитых женщин. На первый взгляд жертв больше ничего не связывало…

Глава 5

Ши-Бон и Алик. Ужин вдвоем

— Ну как? — Алик сгорал от нетерпения. — Что-нибудь выяснил?

Надев фартук с глуполицым зайцем, держащим в зубах морковку, он возился с ужином — чистил картошку.

— Не выяснил. Шел следом, никого не видел, — Шибаев стал в дверях, подпер плечом косяк.

— А как она вообще?

— В каком смысле? Кофе средний, но тебе бы понравился. Насчет мании преследования не уверен. Одинокая. — Шибаев уселся на табурет.

— У одиноких женщин бывают странные фантазии, — заметил Алик, возвращаясь к картошке.

— Я не психиатр. Вроде не похожа на истеричку. Посмотрим.

— То есть ты берешься?

Шибаев пожал плечами.

— Может, поклонник? — раздумывает Алик.

— Ага, пришел в гости, когда ее не было дома.

— То есть ты считаешь, что у нее в квартире действительно кто-то был?

— Дрючин, спроси чего полегче. Откуда я знаю? Ничего не исчезло, все на месте. Выдвинут ящик серванта и сдвинут журнальный столик. Еще свет на кухне и в прихожей… Я бы и не заметил.

— А она не могла сама?

— Могла. Я посоветовал сменить замок, а заодно дверь. Замок там держится на честном слове.

— То есть ты все-таки уверен, что этот тип влез в квартиру?

— Не уверен. Я даже не уверен, что он существует. Но если она считает, что влез, то лучше поменять. Ей же спокойнее.

— То есть ты будешь следить за ней?

Шибаев снова пожал плечами.

— А как она вообще? — Алику хотелось болтать.

— Нормальная. Представляешь, готовит для себя одной. Мясо…

— Может, она не одна?

— Одна. Был женатый мужик, но весной разбежались, — Шибаев ухмыльнулся. — Кто-то настучал жене.

— Кто? Обычно этим занимаются близкие подруги.

— Я думаю, она сама и настучала.

— Как это? — вытаращил глаза Алик.

— Элементарно, Ватсон. Парень из налоговой, помог с бумагами и стал давить. Вот она и придумала, как скинуть.

— Однако! — восхитился Алик. — Первый раз в моей практике. А она не боялась, что жена набьет ей физиономию?

— А какой выход? Он приходил и ныл про свою несчастную семейную жизнь, даже плакал. Да и в этом самом смысле, — Шибаев выразительно посмотрел на Алика, — не гигант, я думаю. А что бы ты сделал на ее месте? Налоговая — это серьезно, может нагадить. Тем более такие сопливые и гадят. А она нашла красивое решение.

— Очень женское решение! Мужчина ни за что бы не додумался.

— Я давно замечал, что мы с ними разные, — ухмыльнулся Шибаев.

— Ты думаешь, за ней действительно следят?

— Думаю, не думаю… Чего гадать-то? Завтра узнаем.

— А как насчет охраны? Будешь звонить Жанне?

Шибаев не ответил.

— Пиво купил? — спросил Алик через минуту.

— Купил. И ветчину.

— А она ничего, — заметил Алик, когда они уже сидели за столом. — Только злоупотребляет косметикой.

— Если злоупотребляет женщина, то ничего. Работа такая, среди косметики. Вот если мужик… — Шибаев выразительно посмотрел на Алика и ухмыльнулся.

Алик кивнул, не приняв шибаевской ухмылки на свой счет.

— Так что ты скажешь Жанне? — Алик вернулся к теме, которая его живо интересовала.

Шибаев молча жевал.

— Я бы на твоем месте не торопился. Тем более у тебя наклюнулась работа…

— Это, по-твоему, работа? — Шибаев отбросил вилку. — Истеричной дамочке кажется, что за ней следят… Это работа?! А я должен делать вид, что воспринимаю ее серьезно, советую поменять замок, иду следом… Это работа? Сколько можно! Остохерело делать вид, что воспринимаешь всю эту лабуду серьезно! Уж лучше охрана. Что я скажу Жанне? А тебя… э-э-э… свербит, что я ей скажу? Не знаю. Все хреново!

— Успокойся! — Алик тоже повысил голос. — И не надо на меня орать! Ты же сам понимаешь, что охрана — не твое, и нечего тут онанизмом заниматься.

— Чем? — опешил Шибаев.

— Тем самым. А если в охрану, так иди уже, ради бога, надоело твое нытье. Ты посмотри на себя! Ты же все время недоволен, тебе же все время хуже всех… Достал уже, честное слово!

— Ты… Да пошел ты! — Шибаев вскочил из-за стола и вылетел из кухни.

Довольный Алик налил себе пива. Он считал, что сожителя нужно время от времени встряхивать, в смысле давать по мозгам. Перезагружать. Частный детектив, конечно, не пик карьеры, но жить можно. Есть дела поинтереснее, есть фуфло. Да и клиенты иногда… У него, Алика, тоже попадаются клиенты… Убил бы! Просто нужно настроиться и делать свою работу. Охрана еще хуже. Тем более — снова Жанна… Повод для стресса. Опять давление, капризы, истерики. Недаром умные люди говорят, никогда не нужно возвращаться. Он, Алик, например, никогда не возвращается. Жизнь коротка, нужно не просто шагать вперед, а бежать. Чтобы поспевать в ногу со временем.

На пороге появился Шибаев.

— Картошка стынет, — сказал Алик как ни в чем не бывало.

Шибаев уселся, потянулся за жестянкой с пивом.

— Неужели ты не понимаешь… — он махнул рукой.

— Понимаю. Я говорил, что есть три решения проблемы. Если обойдемся без смертоубийства, то два. Быть или не быть. Вот скажи, ты представляешь себя охранником?

Шибаев сосредоточенно жевал, не перебивал, не дергал плечом. Слушал.

— Хотя — не знаю, — зудел Алик. — Можно попробовать. Новый опыт, да и денег побольше… все такое. Варум нихт, как говорила моя австриячка. Почему бы и нет? Дерзай, мой друг. Только сначала поймай того парня, который пугает Эмму… Раз уж взялся.

Алик однажды чуть не женился на австрийской адвокатессе, с которой вел бракоразводный процесс с двух сторон. Она с той, он с этой. Умнейшая женщина, восхищался Алик поначалу. Весь австрийской кодекс наизусть шпарит. Правда, страшная. Но голова, голова! Фантастика, а не голова. Процесс Алик проиграл, австриячка положила его на обе лопатки. Это не женщина, жаловался Алик Шибаеву, а ходячий кодекс, и картошки сварить не в состоянии, и кофе как деготь, и в постели — плакать хочется: и то нельзя, и это… Квакерша!

— Кодекс — он и в постели кодекс, — утешал друга Шибаев. — Хорошо, что вы не оформили отношения, она бы тебя раздела. Повезло, считай. А так квартира при тебе. Может, сдадим? Ты же все равно тут пристроился… Задарма, кстати. А так доход какой-никакой.

— Может, поклонник? — Алик сделал вид, что не расслышал про квартиру, и зашел по второму кругу. — Эмма — женщина из себя ничего, видная…

Шибаев все так же молча жевал. Запивал пивом. Ужин закончился в молчании. Все попытки Алика разговорить Шибаева ни к чему не привели. Тот уперто молчал. Недовольные друг другом, они разошлись по «норам» — Шибаев в спальню, Алик в гостиную, где сразу включил компьютер. Принес из ванной зеркало для бритья и углубился в онлайн-пособие по языку жестов и мимики: зачитывал вслух и попутно заглядывался в зеркало.

— Положение головы! Поднятая голова говорит об уверенности, — с выражением прочитал Алик; задрал голову и скосил взгляд на собственное отражение. — Подчеркнуто поднятая — о высокомерии и самолюбовании. Ага, — Алик запрокинул голову еще выше, и теперь ему был виден только подбородок. — Вызов окружающим и готовность к драке. Склоненная голова — компромисс и подчиненность. Свисающая — безволие и слабость. Это как?

Алик вспомнил курицу из цирка со свешенной головой, куда-то там ей нажали, и она упала в обморок. Вид тот еще, народ пугать, недаром Шибаев издевается.

— Ладно, идем дальше, — сказал себе Алик. — Что у нас тут про глаза? Ага, вот. Широко открытые — живость характера, — Алик вытаращил глаза. — Взгляд сбоку — скепсис и недоверие, — он скосил глаза и презрительно ухмыльнулся. — Согнутая спина — покорность…

Что за фигня? Детский сад какой-то. А если человек от природы сутулый? А сам — о-го-го, боец! Не катит. Не верю. Ши-Бон хлопает по спине между лопаток, разогнись, мол, кабинетный сиделец! Ну, есть, кто ж спорит, но при чем тут покорность? Ладно, пошли дальше. Что у нас дальше?

— Рот! — объявляет Алик. — Опущенные уголки — пессимизм и поиски негатива. — Алик кривит рот, пытаясь определить, что при этом испытывает. — И презрение! Опущенные уголки рта передают месседж: «Я тебя презираю!»

В смысле, ты чмо ушатое. «Ушатое» — из репертуара соседа-трехлетки. В исполнении Алика не столько презрение, сколько плаксивость.

— Ладно, это субъективно, — решает Алик. — Переходим к рукам. Руки за спиной, вдоль тела, в карманах, потирание рук… Безволие, покорность, сокрытие истины, удовлетворение… — бормочет он. — Примитивизм какой-то, чесслово! Ежу понятно, — он пробегает глазами экран. — Походка! Короткие шаги — осторожность и расчетливость. А если ноги от природы короткие? Деревянная походка — самодостаточность и позитив…

Чего? Что за… Значит, если ходить деревянной походкой… Это как? Не сгибая колен, шаркать и переваливаться? То это позитив? И у женщины тоже? Получается, если у нее деревянная походка, то она честная, прямая, верная… Глупости, это не женщина, а какой-то… Буратино! Пусть лучше привирает.

— Улыбка! — продолжил Алик. — Со сжатыми губами — сарказм. — Алик сжал губы и уставился в зеркало. — С закрытым ртом — фальшь. Похоже, вроде зубы болят. С открытым ртом и взгляд исподлобья — кокетство.

Алик широко открыл рот, улыбнулся, наклонил голову и взглянул исподлобья. Черт! Какая идиотская рожа!

— Усмешка Джорджа Буша… Это как? Полуоткрытый рот, то есть кажется, что он все время усмехается. Да-а-а, недаром говорят — смех без причины…

Алик бормотал, гримасничал и рассматривал себя в зеркало. Изучение языка жестов и мимики оказалось увлекательным занятием, хотя с автором можно поспорить. В качестве примера взят среднестатистический обыватель, а умение, допустим, врать зависит от того же интеллекта, кругозора и даже образования. Врущего дурака сразу видно, а вот если врет интеллигент, скажем, адвокат или неглупый лжесвидетель… Черта с два определишь! Конечно, расширение зрачков, непроизвольные подергивания и судороги от образования не зависят, но с другой стороны, а вдруг у него нервный тик? Чист как правда, а глаз дергается? Вопрос.

— Как понять, что индивидуум врет? — громко прочитал Алик.

В смысле — мимика лжи. Если он врет, то меняется голос — срывается на писк и дает петуха или заикается и краснеет. Алик задумался. Разве что начинающий враль. Опытный не заикнется, как же. Взять мою вторую… Пела, как по нотам! Еще бегающий взгляд. Он выпучил глаза и посмотрел по очереди вправо и влево, одновременно косясь в зеркало.

— Ну… с этим я готов, пожалуй, согласиться, с натяжкой, хотя вид как у психа. Поехали дальше. Неуместная улыбка… В смысле непроизвольная? Тень, пробегающая по лицу… Это как? Что значит тень, пробегающая по лицу?

Он тряхнул головой, высунул язык и свел глаза к переносице. Ужас!

А вот еще феномен — каменное лицо. Как говорят, врет с каменным лицом и не краснеет. Алик сжал челюсти и уставился на себя в зеркало, раздул ноздри и отчеканил страшным голосом:

— Я пришелец с Марса! Моя летающая тарелка потерпела крушение в Ладанке триста пятьдесят шесть лет назад!

Шибаев, уже некоторое время с интересом наблюдавший за Аликом с порога спальни, сказал:

— Знаешь, Дрючин, я давно подозревал, что ты пришелец.

Алик пискнул от неожиданности.

— Ты… Я думал, ты спишь!

— Не спится. Изучаешь мимику? На себе? Ну-ка, ну-ка… — Он уселся в кресло. — Можешь продолжать, Дрючин. Хочешь, я буду вместо зеркала? Что там дальше? Как распознать врущего пришельца?

— Дрожание губ, частое моргание, покраснение покровов, прикрывание рта рукой, дерганье себя за нос…

Шибаев сделал идиотское лицо и часто заморгал. Потом вдруг задумался, уставившись в пол, и сказал после паузы:

— А ведь Эмма соврала!

— Соврала? В чем?

— В чем, не знаю. Она прикрыла рот рукой, а потом потерла нос и ответила не сразу. Я спросил, не случалось ли с ней чего-нибудь странного в последнее время. Потеряла ключи, украли сумочку, подожгли почтовый ящик, звонили ночью и дышали в трубку. Она пожала плечами, прикрыла рот и потерла нос. Отвела взгляд… Правда, это ни о чем не говорит, просто пыталась вспомнить. Хотя с другой стороны… На следующую встречу с клиенткой пойдем вместе, Дрючин, ты ее мигом раскусишь.

Алик, прищурившись, пытался определить, издевается Шибаев или серьезно. Рот не прикрывает, нос не трет, воротник рубашки не поправляет, правда, он в футболке.

— Ты думаешь? — спросил наконец. — У них же все по-другому. Моя бывшая, вторая по счету, когда врала, смотрела прямо в глаза, лицо честное-пречестное, руку прижимает к сердцу — и врет! Как по нотам. Даже слезы в глазах. Лично я, когда хочу что-нибудь вспомнить, тру нос. И смотрю в потолок. Ты, кстати, тоже. Даже дергаешь себя за нос и при этом уставляешься в пространство, как будто увидел привидение.

— Не замечал. Еще у нее дрогнул голос и как будто охрип. Нет, говорит, а в глаза не смотрит. Точно, соврала. И бретельку все время поправляла.

— Трудно сказать, — осторожно заметил Алик. — А с бретелькой… Может, обычное женское кокетство? Наливает тебе кофе, наклоняется, чтобы бюст наружу, облизывается, просит нарезать хлеб… и бретельку тебе под нос. Классика. Кофе не хочешь?

— Можно. Сиди, я сам. — Шибаев поднялся и пошел в кухню. — Тебе сколько сахару? — закричал оттуда.

— Четыре ложки! В буфете сухарики, захвати! Кушать не хочешь?

— А что у нас?

— Есть колбаса и икра. Я не буду на ночь. И так плохо сплю.

— Откуда у нас икра?

— Я стушил, из баклажанов.

— Так чего ж ты молчишь! — обрадовался Шибаев. — Заханырил?

— Просто забыл.

— Кушать подано! — закричал Шибаев через пять минут. — Прошу к столу!

Алик побежал на кухню. Шибаев уставился на физиономию друга и сказал:

— Уши оттопырились, рот открыт, глаза выпучены. Не иначе — радость. Садись, Дрючин, приятного аппетита.

— У нормальных людей второй завтрак, а у нас второй ужин, — заметил адвокат, усаживаясь…