Пирамиды в пустыне. Как я копал в Перу

Б. Кош

Как стать археологом, не отрываясь от производства? Автор приобщился к археологии в легендарном Танаисе, а археологический полевой сезон 2016 года провел в Перу (раскопки городища моче в Хуанчако). В книге описаны быт и нравы советских и американских археологических полевых школ.Помимо раскопок, автор посетил Кахамарку и Хуараз, Серро Леоне, Симбаль, Менокучо и многие другие труднодоступные археологические памятники.Книга проиллюстрирована 400 авторскими фотографиями.

Пирамиды в пустыне:

Как я копал в Перу

Из пособия по игре «Археология»

1 Из Танаиса в Трухийо: Как Кош поехал (наконец) копать в Перу

С чего начать? «В молодые годы Кош копал древний греческий город под Ростовом…» Почти все — не так! Было Кошу уже четверть века — не студенческий возраст. Не под Ростовым, а в сорока километрах от него — как раз посередине между Ростовым и Таганрогом, на хуторе (станице) Недвиговка (фото 1). Да и Танаис¹ — был не очень древний, да и не совсем греческий.

Но копать — копал.

1 Станция Танаис в 1977 году (архив Чеснока-Феди, далее — АЧФ)

Танаис — северный форпост греческой цивилизации на месте впадения тогдашнего Дона (нынешнего Мертвого Донца), в Меотское озеро (ныне Азовское море). Потому и назывался, по имени реки, «Танаис» — якобы от греческого «тана», вода². Его упоминал сам Страбон!

Греки основали Танаис в третьем веке до н.э. как центральный рыночный пункт для обменов со «степью». Донец был глубже, и Танаис был портовым городом — к нему подходили галеры, идущие из Крыма, из Черного моря. Через пятьсот лет, в третьем веке н.э., его разрушили готы (они тоже жили неполеку). Вот эти-то, поздние слои третьего века, копал Кош в составе экспедиции МГУ. Подвалы города были засыпаны горящими крышами и стенами, и там сохранилось значительное количество артефактов (в основном, амфор).

Это редкость для города. Обычно археологи находят «самые, самые» драгоценные находки в могильниках. Раскопки могил и захоронений — главный источник артефактов. В городищах их не так много. Все, что лежало на поверности, давно подчищено. Но не в Танаисе. Кто-то из археологов назвал Танаис «одним огромным складом», так что вещей было много, пусть даже город и разграбили. Впоследствии город восстановили, но подвалы так и не разгребли.

Этот, сгоревший, город был «не очень» древним, третий век н. э. В это время он был уже и не очень-то греческим. Греческой в нем была только элита, а населяли его танаиты — потомки греков и меотов, сарматов и прочих «иногородних».

В то время Танаис уже давно был археологическим музеем-заповедником (первый такой в СССР!), и возглавлял его бессмертный директор Чеснок. Чеснок был «гением» этого места. Он, фактически, спас Танаис от окончательного разрушения местными жителями (они издавна добывали там кирпич, используя развалины как каменоломню) и превратил его во впечатляющий региональный аттракцион³.

Чеснок был «местным мужичком» себе на уме. Не интеллектуалом, не харизматическим лидером (хотя организационные способности у него были). Скорее, «крепким хозяйственником».

Задача у Чеснока была не простая. Не просто Танаис был первым археологическим музеем-заповедником в СССР, но и местом активных археологических раскопок. Чесноку не только приходилось обороняться от местных жителей, растаскивающих даровые древние кирпичи на свои белые хатки, не только поддерживать музей в достойной форме для приема посетителей, не только вести работы по консервации и реставрации памятников, не только урегулировать скандалы с пригретой им в заповеднике местной творческой богемой, но еще как-то кооперировать с археологами⁴.

Копали в заповеднике летом, и рабочая сила состояла из студентов-практикантов и добровольцев. Здесь работали Нижне-Донская экспедиция Института Археологии АН, а также разные университеты. Прежде всего, разумеется, ростовский (Пед и РГУ), владимирский Пед, но была и многолетняя делегация МГУ, возглавляемая профессором-историком Дэгой, поставлявшим студентов-практикантов.

Сейчас трудно восстановить историю московского отряда. О нем почти нет мемуарно-архивных материалов, особенно на местах. Подобно тому, как мы игнорировали Чеснока, Чеснок игнорировал нас. В его довольно обширных воспоминаниях много говорится о Шелове, Арсеньевой, РГУ, и даже поляках и немцах — но ни слова о Дэге и МГУ. Как будто их и не было.

Чеснок не обязан был писать обо всем. Его главная тема — история музея-заповедника, а не наезжающие летом археологи. И все же, «москвичи» оказались как бы в слепом пятне исторического восприятия руководства заповедника. Недавно опубликованы фотоархивы Чеснока, во многом — дело рук его пресс-секретаря Ольги («Феди»)⁵. Тысячи фотографий, восходящих еще к 1960-м года, сотни фотографий личного круга самого Чеснока, ростовской богемы в заповеднике, отцов-основателей и «великих» (вроде Арсеньевой). Летопись работы ростовских реставраторов и архелогов, владимирского отряда — и, может быть, всего два-три десятка фото «москвичей» (в том числе, конечно, несколько фото Дэги и его «лейтенантов»).

«Камера заповедника» нами не интересовалась. Она нас не видела.⁶ Мы были в слепом пятне.

Сейчас напечатаны многочисленные мемуары поэтов «заозерной школы», есть обширная литература о них. Там трудно найти что-то об археологах вообще, а тем более о москвичах. Хотя жили бок о бок и много общались.

Сейчас Танаис достаточно (и заслуженно) популярен, в сети немало мемуарных материалов сотрудников Нижне-Донской экспедиции и РГУ. Есть даже записки польских археологов, работавших во второй половине 90-х годов. Есть современные записки студентов МГУ о сезонах 2000-х годов. Но практически ничего — о жизни московской экспедиции в 70-х и 80-х годах. Почти ничего об этом периоде жизни руководителя студенческой практики МГУ Дэги (ныне солидного профессора-востоковеда).

2 Молодой автор на пороге своей палатки с лагерным котенком в руках

Настоящие записки, разумеется, не о Дэге. Автор не ставит задачи восполнения каких-то «пробелов» (только отмечает их наличие). Эти записки — о том, как автор попал в археологию и что он там увидел. Но на этом пути Дэгу не обойти. Он, и такие, как он, играли важную роль в формировании микроклимата экспедиций и тем самым, их волонтерской компоненты.

Ни сам историк-востоковед Дэга, ни тем более, его студенты, не были профессиональными археологами, но они копали. Дэга, вероятно, не имел своего раскопочного «открытого листа»⁷, и работал «под Арсеньевой» (руководителем Донской экспедиции). То есть, переводя на язык рангов, она была «генералом», а он был ее «полковником»⁸.

Как правило, профессора руководят экспедицией в целом. Экспедиция может состоять из нескольких подразделений: разведки, камералки (лаборатории), съемки, бригады местных рабочих, и наконец (самое главное) нескольких раскопов. Раскопами командуют «лейтенанты», как правило, аспиранты профессора. (А на хозяйстве сидит завхоз.)

В данном случае, Дэга командовал частью экспедиции, московской командой, то есть, несколькими начальниками раскопов и камералкой, так что был скорее «полковником», чем «лейтенантом».

Зачем это было нужно Дэге? Почему именно Танаис и греки? Оказалось, Дэга и его коллега-востоковед в начале 1970-х активно внедряли современные статистические методы в историческую науку, в частности, анализ керамики. Танаис, большой портовый город, где подвалы еще хранили склады древних амфор, был важным российским источником греческой керамики (не забудем, что Крым тогда был уже украинским). Ее можно было пощупать и описать детально. Вероятно из этого и родилась экспедиция МГУ, возглавляемая Дэгой⁹.

Не было бы Дэги — не попал бы Кош в археологию.

В экспедицию Кош попал «по знакомству». Его приятель и соученик, молодой тогда вьетнамист, и (что немаловажно) ученик Дэги, рассказывал ему о Танаисе. На робкое предположение Коша, что неплохо было бы ему тоже что-нибудь «покопать», тот воскликнул,

— За чем же дело стало! Это проще простого. Поезжай этим летом, я тебя порекомендую!

Таких историй много. «Вербовка волонтеров» шла обычно через личные контакты (студентов посылали просто так).

Сейчас даже трудно понять, что торкнуло Коша на эту авантюру. Романтика? Интерес к археологии? Хоть убей, не помню. Выпало из памяти совершенно. Кош совершенно не представлял, что его ожидает в Танаисе. Но! Отпуска в советское время были большие, а денег на поездки особо не было. Времена были такие, что в инженерной среде поездки были в основном в пансионаты по профпутевке. Были еще походники и байдарочники. В Крым или в Таллин «махали» разве что сливки общества. Писатели, профессора, мажоры…

А в те поры за раскопки даже платили деньги. Небольшие, это же не стройотряд. Но поездка окупалась. Но ясно одно — весь предыдущий образ жизни и интересы подготовили его к тому, чтобы вступить на этот путь.

Вот так, одним июльским днем, Кош оказался на одном из московских вокзале (кажется, Казанском) в окружении совершенно незнакомых людей¹⁰. Ужас! Хорошо, что Кош тут же ввязался в архитектурный спор с самим Дэгой, так что время прошло незаметно и Кош даже почувствовал себя в своей тарелке Дэга, впрочем, это ему запомнил. Он не любил, когда ему противоречат.

Так Кош впервые стал археологом-волонтером¹¹. Впрочем, слова волонтёр тогда никто не произносил. Не то, что его не было в русском языке, но как-то в русском менталитете отсутствует вот эта западная идея на все наклеить ярлычки. Если бы кто-то спросил тогда москвичей, «а вот этот, Кош, он у вас кто?» то ему бы наверно ответили, «ну, это такой Кош, программист из Москвы, он тут у нас». Вряд ли бы сказали, «аааа, да это наш волонтер».

Никаких ведомостей, страховок и всего такого прочего тогда не существовало (для студентов, они, наверно, были, им практику зачитывали, или, по современному, кредит). Никаких документов при зачислении в экспедицию не спросили. А таких, как Кош, было несколько человек. В основном, впрочем, это были старички — бывшие студенты, которые теперь ездили как волонтеры. По их расспросам, подход был один — никаких бумаг, покупай билет и приезжай. Деньги в конце работ платили наличкой.

Дэга, безусловно, был (и остается, надеюсь) человеком, не лишенным харизмы, лидером, который объединял вокруг себя людей, просто потому, что рядом с ним хотелось быть. (Впрочем, не всем.) Он постоянно генерил клевый контент. То, что многие приезжали в экспедицию не один год, было не столько следствием интереса к позднеантичным древностям, а результатом атмосферы, созданной Дэгой в экспедииции.

Как выразился один коллега Коша (сам бывший волонтер), «я слышал, что в этих экспедициях заводилась компанейщина». Это было именно оно! (Это верно и во всемирном масштабе). Успех многолетней археологической школы базируется прежде всего на личности ее «профессора», и, как правило, эта личность — неординарная, харизматическая, способная «завести компанейщину».

3 Группа Дэги отдыхает от раскопок на фоне реконструированного дома при воротах Танаиса

Отсюда мораль юноше, обдумывающему житье — если есть выбор между равнозначными в академическом смысле экспедициями (или академкредит не важен вообще) — не заморачивайтесь тем, что и где придется копать. «Выбирайте континент», как сказано в эпиграфе. Наведите справки о «профессоре», что это за личность. Окупится сторицей.

Кошу было сказано, что жить придется в палатках, и палатки нужно привозить свои. В те времена палатки стоили прилично, и были только у походников. Своей палатки у непоходного Коша, разумеется, не было, ее пришлось одалживать у знакомых. Палатка была семейная, и злопамятный Дэга немедленно уплотнил Коша, вселив в нему в палатку одного из беспалаточных аспирантов, тюрколога Олега. Кош безропотно уплотнился.

Вот так прожил месяц в брезентовой палатке, вдвоем с совершенно ему тогда незнакомой личностью (впоследствии известного специалиста по кочевникам Средней Азии, вот этим самым пресловутым печенегам и половцам), без воды, света и прочих удобств. Одно хорошо, палатки ставились на предустановленные деревянные щиты-платформы, а не прямо на землю (2).

Тогда это было норм. Такие были времена.

О, если бы в них вернуться!

С современными западными экспедициямиэто не сравнить.

Так как Кош ничего не умел, то его поставили просто копать, вместе со студентами-практикантами (3).

Копка в Танаисе была, как минимум, двух видов: вскрытие внешнего слоя и углубленная копка в подвале. Кош был задействован в основном на первом виде работ. Культурный слой Танаиса был прикрыт примерно двумя метрами сухой плотной степной почвы, и в нее приходилось зарываться, слой за слоем, под палящим июньским солнцем. Сначала вкапываешься на штык, потом совковой лопатой выбрасываешь землю на бортик, а когда он переполняется, выгребаешь землю на носилки, и носишь вдвоем в отвалы (17). Поэтому копали в парах.

Проходишь участок «квадрата», потом поворачиваешь, от вскрываешь новый слой. Отметки «от и до» устанавливались визуально, Кош не припомнит (и их не видно на снимках, см. ниже), чтобы квадраты огораживались бечевкой (и где ее столько наберешься?)

Этот верхний слой, насколько помнит Кош, даже не просеивался. Сразу отметим одну деталь — Кош не припомнит, чтобы на раскопах в Танаисе вообще были установлены стандартные археологические просевочные сита. Их и не видно и на снимках (разве что, они были переносные). Нужно было просто тщательно следить за выброшенной землей, нет ли там артефактов, и о находках сразу сообщать начальству. Боюсь соврать, но, кажется, простые черепки даже не подбирали — только характеристические, то есть, горлышки, донца и ручки — то, по чему можно определить тип сосуда.

Не выдавали, как в современных экспедициях, специальных пластиковых пакетов для находок с данными квадрата. Для каждого типа артифактов (керамики, литиков и стекла) в современных экспедициях предназначен отдельный пакет, и часто начальник раскопа назначает специальные пакеты для отдельных, особо интересных мест квадрата (например, очага).

В Танаисе, в те годы, роль этих пакетов, как можно видеть на снимках АЧФ, выполняли ящички из-под фруктов. Один такой ящик, судя по всему, приходился на несколько квадратов раскопа. Такой ящик виден, например, на (19) в левом нижнем углу. Иногда керамику (а ее бывало много) складывали просто на бортик, а потом сносили в камералку на носилках.

4 На фото 1972 года видно, что отвалы и бортик раскопа разделяет узкая тропка (источник — АЧФ)

Отвалы находились тут же, далеко землю не носили (4), а то и просто выбрасывали на бортик. В то время, как, по западным нормам, между отвалами и кромкой раскопа должно быть не менее двух метров, чтобы предотвратить оползни¹². (Время от времени приезжал скрепер и сдвигал отвал в сторону.) Эта практика, судя по современному снимку (5), сохранилась и посейчас. Кстати, в старых руководствах так и говорится о 50 сантиметрах бровки, так что это норм.

На этом участке копал только «мальчики». Тогда было много гендерных заморочек. Не было и речи, чтобы наши москвички, студентки МГУ, орудовали столь грубыми предметами как совковая или штыковая лопата, не говоря уже о ломе или кайле, под палящим степным солнцем. Они не носили носилки с землей. Что, если они повредят нежные внутренние органы, а ведь им же рожать? Никакой бы руководитель на это не пошел (носилки с землей могли весить килограмм сорок-пятьдесят, а женщинам нельзя было поднимать, по КЗОТу, более пятнадцати килограмм). Совсем не то в наше просвещенное время! Девушки с лопатами фигурируют на снимках на современных российских раскопах везде и во всех ролях.

5 Современное фото раскопа в районе Танаиса. Хотя раскоп аккуратно расчищен (для съемки), земля так и лежит на краю (источник — карта Яндекса)

Справедливости ради надо сказать. что это была действительно тяжелая работа, требовавшая больших физических усилий, к тому же, как правило, под палящим степным солнцем. Но тем она и нравилась Кошу, она заменяла то, чем впоследствии стали для народа тренажерные залы. За несколько недель копки он сбрасывал килограммы, накопившиеся за месяцы сидения у компьютера. Копка не лишена медитативного аспекта.

Это не значит, что девочки совсем не копали. Когда снимался верхний слой, обнажались фундаменты зданий и их подвалы. Пространство квадрата было очень ограниченным (к тому же на нем топталось несколько человек), и к тому же заглубенным. Здесь нельзя было просто выкидывать землю на бортик. Нужно было копать «от угла», оставляя подъем, по которому земля выносилась на носилках.

В западных экспедициях в таких местах вообще не используют лопаты (это не рекомендовано и в тогдашних советских инструкциях). Самый верхний слой, на штык, еще могут снять лопатой, но потом копают кельмами. Люди делятся на тех кто копает, и тех, кто относит. Материал просеивается. Почва собирается совком и сбрасывается в ведро, а ведро выставляется на бортик. Тут его подхватывают носильщики и относят (подальше) в отвалы.

6 Археологическая амазонка на отвале, 1975 год (источник — АЧФ)

Отвалы в западных экспедициях устраиваются не рядом с раскопом, а, чаще всего, метрах в двадцати от него. Там же стоит качающееся сито (или грохот). Очевидно преимущество ведер — их легче опрокидывать на сито, чем носилки, и переноска не требует двух человек. Начальник раскопа говорит, как просеивать — поначалу, каждое третье ведро, потом каждое второе, и в конце — все ведра. Накапливающаяся под ситом земля время от времени отгребается каким-нибудь доброхотом.

В западных экспедициях нет «закрепленных ролей», когда одни только копают лопатами, другие только кельмами, третьи только относят ведра. Время от времени все меняются — ротируются. Иногда это делается по просьбе студента, иногда тебя спрашивают (намекая на то, что — пора). Иногда сам начальник раскопа дает приказ поменяться. Бывают исключения — например, какой-нибудь волонтер хочет монополизировать относку ведер и сито. Решается на индивидуальной основе.

В «западных экспедициях», паре летних археологических полевых школ, в работе которых автор принимал участие, рабочей силой выступают студенты, «берущие кредит», то есть, участие в школе записывается в их зачетной книжке, и они получают оценку или зачет. Эти школы (как и раскопки) проводятся в самых разных странах, западного в них только то, что они организуются западными (американскими) университетами в соответствии с их стандартами. Эти школы и есть смысл сравнивать с экспедициями в Танаисе.

Есть и обычные экспедиции, когда археологи нанимают грубую рабочую силу на месте, из местных жителей. В таких экспедициях автор участия не принимал и судить о них не может¹³. Западные полевые школы, проводимые в третьих странах (Белизе и Перу, в случае автора), тоже нанимают местную рабочую силу. Как правило, ее используют на грубых работах (но не обязательно и не только), таких, как снятие верхнего слоя, вынос камней, расчистку джунглей. Наем этих людей важен и в политическом аспекте, так как создает дружественные связи с местным обществом (идут деньги), и местное общество, чьими ушами и глазами являются эти рабочие, убеждается, что «эти гринго» не делают ничего плохого. Не находят золото (больной вопрос!).

Вероятно, ничего такого в советское время экспедиция РАН не могла себе позволить — не было резерва свободной поденной рабочей силы на местах. Все ведь где-то работали. Вот и приходилось использовать практически бесплатных студентов, которым, к тому, была положена практика. В мемуарах богемы, жившей на территории заповедника, упоминается, что они иногда «помогали археологам» и им за это платил Чеснок. Однако они все уже состояли при музее на каких-то фиктивных должностях (типа электрика или сторожа), так что это было не трудно. Но нанять целую бригаду местных рабочих на сезон, вероятно, было бы проблемой¹⁴.

Копкой в подвалах Танаиса тоже занимались поначалу (в верхней части) мальчики. Но уже в конце, когда приближались к дну подвала, в раскоп запускались девочки для тонкой работы — копки собственно культурного слоя (тоже гендерная заморочка)¹⁵. Здесь они могли орудовать и лопатами (см. (7)) (6) — это раннее постановочное фото для несуществующей еще инсты. К тому же, почем-то все сезоны, на которых приезжал Кош, московской экспедиции не доверяли копать подвалы — их копали владимирцы и ростовчане, а там были совсем другие девочки, с еще крестьянскими корнями.

7 Девушки-археологи копают культурный слой, 1975 год (источник — АЧФ)

Температура в степи в июле достигала даже в тени 30 градусов, а в те годы с одеждой было еще туго, мало кто мог себе позволить портить «нормальную» одежду на раскопках, даже девочки. Так что часто в жаркие дни копали — девочки в купальниках (6), мальчики в плавках (и стирки меньше), благо днем комаров и прочего гнуса не было. Скромный Кош все же всегда копал минимум в трениках, разве что подворачивая их (24). Шорты были, но как парадная одежда, не для работы. Смешно было бы вазюкать их в раскопе. Впрочем, богатые студенты были и в те времена.

Копка в купальном костюме имела еще одно важное преимущество, которого был лишен Кош. В лагере не было душевых кабин (для студентов). Помывка после работы производилась под холодным душем, подсоединенным к одной из цистерн (отчасти нагревавшихся на солнце), в уединенном уголке лагеря, но все же на открытом месте. Студенты в купальных костюмах могли в конце рабочего дня мыться совместно (и словить теплую воду!), затем просто развесить купальники на веревках, а утром надеть их снова. В степи они высыхали быстро. Таким же, как Кош, приходилось дожидаться, пока девочки уйдут (то есть, теплой воды уже не было), и потом еще стирать вещи. Разумеется, девочек пускали вперед. Немудрено, что, по свидетельству одной из участниц ниже, девочки (в более поздние времена) использовали поездки в Таганрог, чтобы посетить настоящую баню.

8 Российский археолог с прикрепленным на талии мобильным сидением

Забегая вперед, следует сказать, что, несмотря на прогресс с изделиями текстильной продукции в постсоветской России, копка в купальных костюмах и с голыми торсами никуда не ушла. Если посмотреть на яндекс-фотки, мы обнаружим немало таких археологов на современных российских раскопах (тем, где соответствующий климат).

Просмотр яндекс-фоток позволил, кстати, определить новый элемент чисто российской археологической моды — щитки для сиденья, носимые на талии на резинке (8). Кажется, они пришли от туристов и стоят прилично — несколько сотен рублей. Выглядит смешно, но, похоже, удобная вещь. Таких вроде больше нигде нет, судя по фоткам.

Так как Яндекс подбрасывает картинки из западных и российских экспедиций вперемешку, то Кош даже наловчился определять, западная картинка или русская, не глядя на надпись — «купальники-голые_торсы-садовые_совки-ножи-сиденья_на_резинках-отсутствие_сит-металлические_ведра» — русские; «закрытые торсы-кельмы_штукатура-сита-веники-совки — кайло-пластиковые_ведра» — иностранцы. Ошибки были редки.

Еще один момент связанный с жарой. Люди должны много пить. В современных западных экспедициях этот вопрос решается ежедневной доставкой на раскоп стандартных двадцатилитровых пластиковых бутылей с водой. Начальник раскопа время от времени напоминает всем о гидратации. Как решался этот вопрос в те времена? Хоть убей не помню. В те времена такими вопросами никто не парился, люди решали их на местах по своему разумению. Кажется, было нечто вроде термосов и бутылок.

Помогало то, что мы работали совсем рядом с «цивилизацией», с музеем — рядом был, кажется, кран с питьевой водой, откуда наполнялись бутылки. Но эти бутылки, скорее всего, лежали где-то далеко, где мы складывали личные вещи в начале дня — скорее всего, ближе к городским воротам. На снимках Феди их не видно.

9 Две архелогические кельмы: вверху, классическая американская заостренная кельма фирмы Маршалтон, внизу — кустарная кельма с клеймом перуанского мастера на рукоятке, произведенная специально для экспедиции в Хуанчако, Перу

Пили, вероятно, только во время «перекуров» — на снимках 70-х и 80-х годов видно, что, в отличие от современности, ни у кого из археологов нет поблизости бутылки с водой. Никогда начальники раскопов не напоминали копальщикам, что надо не забывать о гидратации. И как то же мы обходились.

Наконец, момент, о котором у Коша не осталось абсолютно никаких воспоминаний — столовая. Как и положено в экспедициях, нас кормили три раза в день. Скорее всего, на обед мы уходили в лагерь и ели в столовой, бесплатно. Осталось даже смутное воспоминание о длинной фиесте (одна из участниц, ниже, вспоминает о том, что в самое жаркое время дня делался перерыв). Но никаких воспоминаний о том, как выглядела столовая и чем в ней кормили, у Коша не осталось. Полный, полный провал в памяти! И на снимках АЧФ тоже ничего такого не нашлось. Не парились тогда такими проблемами «индейцы». То ли дело сейчас, когда все (даже Кош) фоткают пищу в соцмедия.

10 Автор в камералке Танаиса за склейкой сосуда

Итак, гендерно, девочкам отводилась роль расчистки культурного слоя и извлечения артефактов. Если они и брались там иногда за лопату, то уж таскать носилки с землей им приходилось разве что в исключительных случаях. А в те времена, средством массового перемещения почвы были почти исключительно носилки. В западных экспедициях это были в основном пластиковые бадейки из-под краски или масла, а также тачки (в Перу, где сухой климат). В Танаисе, если и были тачки, то не в массовом применении (сейчас уже да), это был дорогой инвентарь.

Ведра представляются Кошу гораздо более «точным» инструментом, так как носилки слишком громоздки, тяжелы и неповоротливы для некоторых узких и глубоких участков, и требуют двух человек. Ведра, напомним, удобнее для опрокидывания в сито одним человеком. В 1999 году (16), не только появились западные кельмы, но и оцинкованные ведра уже заменили (но только отчасти) носилки. В обоих западных экспедициях, где работал Кош, использовались пластиковые ведра из-под краски или кормовых витаминов (в Белизе), они практически ничего не стоили. Но в советское время такого не было.

Так как Кош культурный слой в Танаисе не копал, у него не осталось и зрительных впечатлений, чем же орудовали девочки в раскопах. Как перевести английский термин для стандартного инструмента западного археолога (9) — trowel? Вероятно, более всего подходит перевод «кельма штукатура с заостренным острием». Но такого инструмента, какой используют на западае археологи, никогда не видел. Даже кельмы каменщика, которыми орудовал в стройотряде, были другие.

11 Архелог ведет расчистку объекта с помощью мастерка, 1972 (источник АЧФ)

Сейчас, на фотографиях АЧФ (11,13,15), видно, что девочки орудовали чем-то вроде плоских садовых совков, но не заостренными, как западные археологические кельмы (особенно хорошо видно на (13), слева). Такими совками мы в пионерах окучивали клумбы на парадной линейке. Для расчистки им приходится пользоваться другим острым инструментом — специальным ножом (12,14). Иногда использовалась плоская длинная лопатка (13), похожая на расшивку. Хотя малярные кисти, какими пользуются и на Западе, и были в ходу (15, справа), все же чаще использовались большие редкие щетки (12, 13). При этом практически не были в ходу жестяные мусорные совки для сбора земли, и не было коротких плоских сорговых веников (такие тогда вроде и не продавалось в магазинах).

В западных экспедициях заостренная «археологическая» кельма штукатура выполняет функции и ножа, и совка. Ее удлиненное острие эффективно, почти как нож, а изогнутая шейка позволяет использовать во множестве положений. Для особо упорных участков используют небольшое кайло. Для деликатных зачисток (например, костей) там пользуются скальпелем. В джунглях дополнительно используются садовые ножницы и ножовки для корней (ничего этого не нужно было в пустынном Перу).

На снимках этого тысячелетия видно, что российские археологи частично перешли на западную археологическую кельму (16, внизу), но и не отказались от ножей и садовых совков (22). Не появились и жестяные мусорные совки (именно это и является одним из оснований для первичной визаульной дифференциации культурной принадлежности снимков на интернете).

12 Археолог проводит расчистку артефактов с помощью щетки и ножа, 1982 (источник — АЧФ)

Кош отправился в Танаис, не прочитав ни одного учебника по археологии (скукота!), полагая, что с археологией «и так все ясно». Он наивно представлял археологию, как деятельность, направленную прежде всего на добывание артефактов, и, таким образом, получению знаний о древних культурах. Хорошо еще, что он не придерживался типичной идеи hoi polloi, что археологи копаются в земле, чтобы найти золото (в худшем случае, серебро). Он знал о керамических комплексах и важности датировок. Даже знал о методе углеродной датировки и почему важны органические останки. Но это все были представления, свойственные еще прошлому (девятнадцатому) веку.

Он не думал тогда, что археология — это скорее о реконструкции пространственно-временной модели жизни, в которой артефакты играют роль только в том случае, когда они прочно привязаны к одному из слоев этой модели¹⁶. Что здесь чрезвычайно важно выявление внутренней структуры постройки — идентификация пола, как идет стена, где меняется цвет грунта, и так далее.

Ничему такому в Танаисе не учили. Не то, чтобы об этом читали лекции в западных полевых школах (предполагается, что студенты усвоили это на лекциях еще в университете), но вся практика копки там проникнута этой идеей. Об этом говорил начальник раскопки, давая конкретные задания на копку. Некоторые делятся со студентами своими теоретическими соображениями. Вся деятельность начальника раскопа построена вокруг разгадки этой «структуры» и ее описания. Как она идет? Где пол? Как не снести стенку или перегородку? Артефакты же это премиальный контент.

13 Археолог на объекте с инструментами — в руках, плоская лопатка и щетка, слева лежит совковый мастерок, 1980 (источник — АЧФ)

На западном раскопе практически всегда можно видеть фигуру, сидящую на стульчике в стороне от копающих и склоненную над планшетом и тетрадями, куда заносятся планы и события (а часто у него есть и отдельный стол, на котором разложены миллиметровки). Это и есть начальник раскопа. Он также может заниматься съемкой профилей, рисованием, и фотографированием слоев. Время от времени он дает указание расчистить и размести тот или иной участок для фотографирования. Вся эта деятельность протекает на глазах студентов, и они вольны ей интересоваться и копировать (на самом деле, они обязаны вести свои дневники раскопок, хотя мало кто это делает на практике).

Ничего этого Кош не припомнит в Танаисе. Возможно, ему просто не повезло с начальством? Из примера со столовой ясно, если человек чего-то не помнит, это не значит, что этого не было. Однако, рассматривая фото тех лет теперь, Кош не видит этого «человека с планшетом» (он появляется на новейших российских фото). Иногда известные начальники раскопа присутствуют на фото, но они не заняты бумажным процессом. Они либо сами копают, либо дают указания. Нигде не видно и стола, на котором они могли бы разложить план и где хранились бы различные археологические параферналии (возможно, это потому, что лагерь был рядом, но…).

Разумеется, какое-то начальство на раскопе в Танаисе было, как же без него! Кто-то же давал указания, кому, где и сколько копать, и откуда докуда. Но не осталось никаких впечатлений об этой личности и ее роли в истории. Скорее всего, потому, что не было реальной коммуникации. Этим отличались ростовская и владимирские экспедиции — если начальник раскопок и не сидят у его края с бумагами, они часто присутствуют на фото. И более того, Кош помнит, по редким посещениям этих раскопов, что их начальники были весьма активны и в гуще народа. Возможно, это объясняется тем, что никто из лейтенантов Дэги не был настоящим археологом? К сожалению, как уже замечено, камера Феди «не видела» москвичей, и не с чем сравнить. Беда!

Осталось впечатление, что копать на ростовских и владимирских раскопах было интереснее. Но нашему отряду не досталось подвалов (во всяком случае, в первый раз… или не досталось интересных подвалов — во всяком случае, за давностью лет, у Коша не осталось воспоминаний о копке в подвале, расчистке стенок и так далее — но сколько времени прошло!) По сохранившимся воспоминаниям, нашим девочкам пришлось работать только на камералке (сокращенно для камеральная лаборатория, а на западе просто лаб). Как уже говорилось, собранные артефакты складировались в специальные ящики на раскопе. На нашем раскопе их практически не было. А вот в подвалах находили столько амфор, что в конце дня приходилось транспортировать эту керамику в камералку на носилках.

Девочки в камералке мыли, сортировали и шифровали черепки. Шифровали — означает, снабжали их соответствующим кодом в зависимости от происхождения. (Обычно артефакты еще на раскопе снабжаются бирками с номером квадрата слоем и так далее — от этого и отталкиваются шифровальщики.) Амфоры были большие, так что шифры писали прямо на них черной краской. Это был особый птичий язык, на эти иероглифы Кош взирал с уважением. Девочек учили классифицировать керамику, с ними работали непосредственно Дэга и Серега (а, может, и сама Арсеньева). У них был (по воспоминаниям участницы, приведенным ниже) продленный обеденный перерыв.

Автору было интересно в камералке и хотелось там пробыть дольше. Но мальчиков туда особо «не допускали». (Снимок (10) — постановочный. А уж тем более не допускали в хранилище — Кош там ни разу не был.) Это тоже была женская работа. Если приглядеться даже сейчас к фото с раскопок — если кто-то в раскопе орудует кисточкой и пинцетом, и если это не профессор, как часто это мальчик¹⁷? А также на фото из камералок — мальчики там только начальники.

За все три сезона, Кош не припомнит, чтобы его запустили в культурный слой и дали расчистить какую-нибудь амфору. То же относится и к остальным парням из московской экспедиции. Мы только копали, и Кош так и думал, что в этом и заключается наша работа как «археологов». (Хотя, в западных экспедициях гендерный состав в лабораториях примерно такой же, как и в России.)

Бывают и исключения. В одной из поездок в Белиз Кош обратил внимание на постоянно работавшего в камералке мужчину средних лет. Он занимался реставрацией разбитого блюда. Это должен был быть один из специалистов по керамике, подумал Кош, но, почему-то он не был частью «командного состава». И только в конце сезона оказалось, что это был такой же волонтер, как и Кош, просто в самом начале сезона он подвернул ногу, начал работать в камералке, и так ему понравилось, что он там и остался после того, как нога выздоровела. Так, оказывается, можно, надо только себя заявить!

Здесь палка о двух концах. Времени ведь не бесконечно, а всего две недели. Если заявляться камеральным рабочим, то придется там так и сидеть. То есть, не придется поработать на земле, в джунглях! Не придется копать! Джунгли Кош не любит, но любит работу на земле, с народом. А тут, так и просидишь две недели в камералке, как этот… Вот, проблема!

В Танаисе никогда не проводилось настоящих экскурсий по камералке (наверно, ее просто показывали), и студентам не излагались основы периодизации и шифрования керамики. Не было обзора хранилища. (Музей тогда не был таким роскошным, как сейчас. Не помню точно, возможно, посетили его один раз.)

Копальщики и камеральщицы представляли, конечно, низший уровень в экспедиционной иерархии. Над ним возвышались специалисты. Например, аспирант Серега, де-факто начальник камералки (впоследствии известный кореист и монархист). Он не копал, а командовал девочками, отмывавшими черепки, а потом их классифицировал, и даже реставрировал кое-какие сосуды. Кош подружился с Серегой, и тот по блату позволял ему помацать античные сосуды (10).

Cпециалистами были также архитекторши. Они занимались геодезической съемкой и составлением профилей раскопов, а также зарисовками. Это были настоящие архитекторши, девушки примерно кошьего возраста. Они также были волонтерами, и пребывали тут в отпуску, как и Кош, но им, например, оплачивали билеты.

В то время это казалось естественным — разве простой человек может нанести раскоп на план и составить профиль? Это ведь сложная деятельность, требующая профессиональных знаний. Однако в западных экспедициях (полевых школах) этому учат всех студентов и волонтеров. Большинство начальников раскопов просто обязано самостоятельно провести съемку и чертежи, а также сделать профили и разрезы своих раскопов. Никаких архитекторш там нет. Они привлекают к этому студентов и заставляют практически каждого это проделать. Это часть куррикулума. Верно, студентам, которые, как правило, не ладят с математикой (как правило, они не понимают, что такое масштаб и как его вычислять и наносить на миллиметровку), приходится попыхтеть. Большинство проходит это для галочки, но кто-то и начинает специализироваться на этом. Это определенно одно из умений, которым должен обладать будущий аспирант и начальник раскопа.

Начальники раскопа на западе постоянно занимаются «рисованием», постоянно расчищают слои и делают фотоснимки. Хотя это требуется и советскими инструкциями тех лет, Кош не припомнит, чтобы начальники раскопов в Танаисе этим занимались. Это, безусловно, делалось (на некоторых снимках видны люди с фотокамерами), но не составляло важной части дня.

Правда, съемка в Танаисе вообще производилась чаще всего после окончания рабочего дня, когда все покидали раскопы, поэтому архитекторши часто появлялись только на ужине. Тем самым они, как и камеральщицы, избегали палящего солнца в середине дня (17).

Иногда в Танаисе были даже свои художницы (как правило, девушки). Тогда это казалось непонятно (есть же фотоаппараты?), но зарисовки объектов очень важны. Как правило, керамика зарисовывается. Фотография не передает все тонкости поверхности артефактов. Вот здесь, конечно, нужен специалист. Для рисования же профилей керамики достаточно элементарного знания начертательной геометрии («начерталки»), в объеме первого курса любого инженерного ВУЗа, но ей историков не обучают.

Еще один момент связанный со съемкой. Когда Кош впервые увидел живой археологический раскоп в Перу (о чем ниже), он был поражен обилием веревок, протянутых буквально всюду. Они образовывали над поверхностью раскопа сетку. Зачем это? — подумал Кош. Ничего подобного не было в Танаисе, да и на современных российских фото этого не заметно. На архивных снимках квадраты раскопов Танаиса кажутся теперь Кошу «голыми».

14 Археологи ведут расчистку артефактов с помощью ножей, 1979 (источник — АЧФ)

Веревки или бечевки (обычно пластиковые) натягиваются между колышками — вторичными реперами, или опорными точками. Каждый геодезический план строится от так называемого нулевого репера городища. Обычно это солидная, бетонированая конструкция со штырем. Упаси бог ее сдвинуть или повредить! Базируясь на нем, устанавливают вторичные реперы для раскопов, и далее для квадратов. Между ними могут поставить промежуточные колышки.

Все это, разумеется, было и в Танаисе. Но западники еще и любят натянуть между колышками веревку, чтобы визуально обозначить границы квадратов, и упростить правильную отработку склонов. На это уходит приличное количество бечевки (которая в советское время, возможно, была дефицитом). Ее западники не жалеют.

Конечно, можно сделать ровные стенки и «на глазок», но с бечевкой удобнее. Поэтому у западников и раскопы выглядят как-то ровнее. Первый западный начальник раскопа Коша был просто одержим идеей неприкосновенности колышков и веревок. Так что и Кош ей проникся. Не то у перуанцев. Эти парни не особо парились насчет колышков. Если колышек случайно сбили, а место его затоптали, то могли просто вбить обратно на глазок, не отмеряя заново от вторичного репера. Но веревки, конечно, у них были (это и впечатлило Коша когда-то в Лиме на хуаке Эль-Параисо.) А вот в современной России, хотя кое-где на фотках яндекса можно видеть веревки, они так и не привились пока (21,22).

Кроме камеральщиков и архитекторш к отряду специалистов относились старички-волонтеры и пара аспирантов профессора. Они как бы играли роль лейтенантов, и, наверно, были начальниками раскопов. Даже основательно порывшись в памяти, Кош не может припомнить, чтобы рядом с ним кто-то (помимо архитекторш) занимался описанием раскопа (18,19,20). Как уже замечено, если посмотреть на снимки Феди (АЧФ), практически нигде не видно, чтобы рядом с копающими находился человек с блокнотом, постоянно фиксирущий процесс, как на западных снимках. Не было на раскопках в Танаисе и стола начальника раскопа, с соответствующими причиндалами (а прежде всего, схемами раскопа). Все это появляется, похоже, только в этом тысячелетии.

Днем Кош копал вместе со студентами, но, по завершении рабочего дня, приняв холодный душ (разумеется) Кош, по своему статусу, проводил вечера не с ними, а со старшими — в кают-компании домика профессора. Там собирались аспиранты, волонтеры, архитекторши…

15 Археологи ведут расчистку объектов с помощью плоских мастерков. Справа видна кисточка маляра, 1982 (источник — АЧФ)

Формально, Кош был на самом низу полевой иерархии. В те времена, не было классовых различий, но зато были социально-культурные. Так как Кош к тому времени «давно» кончил университет, работал, и даже публиковался, все эти двадцатилетние сопляки-студенты были не его карасса. С ними он только копал, а так — нэээт.

О, эти вечера! Вот тут-то и развивалась так называемая компанейщина (23). В палатку Кош приходил только спать.

Отряд Дэги насчитывал примерно 15—20 человек. Помимо нас, было еще человек пятьдесят студентов владимирского педа и ростовского университета. Как теперь понимает Кош, много красивых и сравнительно (по тем временам) раскованных девушек. Однако социальное дистанцирование было таково, что даже наши студенты не общались с ростовскими. Понятное дело, москвичи-студенты ИСАА были непростого происхождения, и иметь дело с ростовскими, возможно, не имели желания. Кстати, и провинциалы не очень-то рвались общаться с москвичами. За все время, кажется, Кош наблюдал только один кросс-бридинговый роман.

Впрочем, это только теперь Кош рефлексирует о социальном происхождении студентов-исаашников — тогда это как-то не приходило в его наивную голову, хотя они все были, как это теперь называется, мажоры. Но было в воздухе нечто, что даже он никак не сомневался, что негоже нашим студентам общаться с ростовскими. Мы все существовали в параллельных мирах, в своих пузырях, как теперь говорится.

16 В 1999 году археологи Танаиса ведут расчистку объектов с помощью ножей. Внизу видна археологическая кельма западного типа (источник — АЧФ)

Задним числом, Кош подозревает, что масквичам тут отводилась маргинальная роль, они были, скорее всего, просто «протеже Арсеньевой». Себя же ростовчане считали главными на раскопках (и скорее всего, так оно и было). Во всяком случае, им доставалась наиболее вкусная и квалифицированная работа, оставляя нам разве что снятие верхнего слоя почвы.

Впрочем, собственно археологов там не всегда было много, значительную часть ростовчан составлял строительный отряд «Реставратор», осуществлявщий, на коммерческой основе, консервацию и реставрацию построек по заказу заповедника. Кстати, тут тоже была разница с типичными экспедициями. В типичной экспедиции, последние два-три дня отводятся под «консервацию». Это означает, что раскоп (то, что осталось от постройки) засыпают землей и камнями из отвалов (именно поэтому их держат поближе, чтобы потом далеко не таскать землю). В Танаисе этого не надо было делать, так как отрытые постройки подвергались музеефикации — ребята из «Реставратора» их приводили в более-менее сносное состояние, и они использовались как экспонаты в экспозиции музея под открытым небом.

«Ростовскими» археологами командовала из года в год археологиня лет тридцати пяти — по нашим меркам, «среднего возраста», солидная дама Света. О владимирских память совершенно стерлась. При экспедиции был еще и заморский гость — заграничный профессор-археолог из самой ГДР, по имени Буркхард (20). Кажется, Света и Буркхард работали вместе, и ходили по лагерю слухи, что у них роман. Кош не мог в это поверить. Как же можно советской преподавательнице позволить себе роман с иностранцем?! Да еще и в их возрасте. Это был запредел. О, святая простота!

Примечательно, что никогда, никогда эта парочка не посещала наши посиделки в кают-компании, хотя жили в одном лагере. Как бы коллеги. Типа, археологи. Такая социальная дистанция. Мы не посещали их тоже.

17 Архитекторы ведут профилирование объекта в Танаисе, 1980-е годы

Ростовчане ставили «московских» в полный игнор и наоборот. Мы никогда не посещали (как группа) их лагерь, не припомню даже, как они жили (скорее всего, тоже в палатках). Точно помню, что никогда не общались с немецким профессором, не посещали их посиделок и они не посещали наши. Возможно, общалось руководство — но это осталось за кадром видения волонтера¹⁸. Также Кош не видел того, что происходило в лагере днем.

Единственно, с кем мы общались иногда из ростовских, была богема. Это были молодые ростовские поэты и художники, некоторые из которых, с благословления Чеснока, жили на территории лагеря в построенном ими же бунгало. Для вдохновения. Они тут создавали творения, которые обращали на пользу заповеднику. Одним из их творений, а именно Гены Жукова, является нынешний аттракцион реконструированной крепостной башни. Он, вдвоем с таким же поэтом, начал строить ее почти в одиночку, при благосклонном отношении Чеснока и ироническом — москвичей («ох уж эти поэты… все возятся со своей башней!») (Но, кстати, неплохо получилось!)

Разумеется, мы, москвичи, воспринимали их как провинциальную богему. Чем они, конечно, и были. Но эта богема была нашим окном в мир Ростова, который (как и Таганрог) мы посещали по выходным на электричке. Месячный проездной билет от Ростова до Таганрога стоил что-то порядка пяти рублей, Кош покупал его первым делом по приезде в Танаис. От самого Ростова запомнилась немного — острый запах правого притока Дона, Темерника, протекавшего прямо рядом с вокзалом (как пишут в Википедии, «имеет неприятный запах в пределах Змиёвской балки»), собор с рынком на площади, главная улица (Садовая?). Бани мы там не посещали.

18 Археологи на расчситке культурного слоя в Танаисе, 1975 (источник АЧФ)

Среди богемы была, кстати, пара сравнительно известных впоследствии региональных поэтов, приезжавших и в Москву (тот же Жуков). Однако у Коша от них остались в памяти только анекдоты о тупости преподавателей местного университета. Например, как якобы кто-то из поэтов дерзнул спросить тупого препода КПСС, можно ли считать героем войны камикадзе? Препод, якобы, надолго задумался, а потом изрек — «среди грузин тоже были герои!»

Сейчас именно об этих поэтах и их «заозерной школе» известно довольно много. Похоже, это было уникальное и центральное явление в культурной жизни Ростова. В то время, как мы, москвичи, воспринимали их, как провинциальных эксцентриков. На самом деле, это мы тут были просто «приезжие москвичи», иногородние, а они тут жили, это была их земля, их история. О них написаны книги. Мы же из их истории выпали¹⁹.

Наверно, этому нежеланию духовно-родственных коллективов общаться друг с другом есть какое-то банальное социологическое объяснение, но, глядя из прекрасного далека, такая некоммуникабельность кажется дикой. А ведь автор сам принимал в ней участие, был ее частью! Остается только недоуменно трясти седой бородой.

В Танаисе Кош встретил вторую из немногочисленных харизматических персон в его жизни — Татьяну Тамбиеву-Бабушкину (Тиви), она руководила детским клубом ЭТО в Ростове (это потом назвали «катакомбной педагогикой»), а в Танаисе проводила что-то вроде художественной школы²⁰. В то время ей было уже в районе сорока. Тиви хорошо знала о своей харизме и активно ей пользовалась. Она активно шла на контакт и «собирала людей» (24).

19 Археологи-ростовчане ведут расчистку двух подвалов в Танаисе. В левом нижнем углу — ящик с артефактами. Планшет в центре принадлежит архитектору, ведущему съемку, 1980 (источник АЧФ)

При такой активности, немудрено, что мы с ней познакомились, и даже приезжали к ней в гости в Ростов в какой-то фантастический деревянный дом. Вот, пожалуй, это был наиболее магический момент ростовской жизни. С ней не могли сравниться богемные поэты. (Впрочем, Кош и вечеринок «у Феди» не посещал.) Тиви, кстати, оставила приличное педагогическое наследство, и о ней самой много написано.

Харизма Тиви была какого-то скорее «животно-магнетического», чем интеллектуального типа (как у Дэги). Была какая-то магия в том, как она «строила» людей. В интеллектуальном же смысле, у нее в голове была какая-то каша, и никакая содержательная дискуссия с ней не была возможной. (Похоже, таким же был и Стив Джобс.) Если Дэга был интересен интеллектуальным контентом, который он генерировал, то Тиви, примерно, как Джобс, просто искривляла вокруг себя пространство. В сущности, Кош и видел-то эту Тиви всего раза три. Но она запомнилась на всю жизнь. Таких людей достаточно увидеть один раз, увидеть этот феномен искривленного психологического пространства. Кошу повезло, благодаря Танаису.

Иногда мы выезжали «на природу» — брали лодку и ехали купаться на Мертвом Донце. Не понятно уже, почему он так назывался. Вроде когда-то он считался Доном. Водные пути тут сильно изменились за две тысячи лет. Ведь и Танаис стоял на самом берегу Меотского озера, в устье Дона. К третьему веку, это была уже не столько греческая колония, сколько сарматский торговый город. Прямо за нашими палатками было поле, и в нем там и сям стояли — до сих пор! — настоящие каменные бабы (25).

Впрочем, бабы были и не скифские вроде, да и вообще не местные, а привезенные сюда парой ростовских студентов-археологов. После скифов-сарматов тут были готы, а уже после них — печенеги и половцы. Те самые, которые, как известно, были врагами русского народа, сравнимыми с коронавирусом. Именно половцы и прославились своими бабами в южнорусских степях. Так что бабы эти были, возможно, половецкие, и не такие уж древние — XII — XIV век. На тысячу лет моложе Танаиса.

20 Археологи ведут работы на раскопе в Танаисе под руководством археолога из ГДР, 1981 (источник — АЧФ)

Обычно их ставили на курганах, и кажется, там были и курганы, но никогда этот вопрос в архелогическом аспекте не поднимался (нас не водили на экскурсии и не говорили — «а вот это, дети, и есть так называемый половецкий курган!»).

Недавно Кош глянул на Танаис на яндекс-карте. Маленький заповедник превратился в огромный археологическо-индустриальный комплекс. Чего там только нет! И такой музей, и сякой музей. И даже половецкое святилище! Одна из тех самых баб теперь поставлена на месте настоящего (реконструированного) святилища. Безумная затея ростовских поэтов — реконструированный донжон — это как бы самый цимес. Чеснок провел потрясающую работу²¹. Он был дальновиден, Чеснок. Даром что пилил под собой сук. Но не свалился на землю — похоже, что его просто аккуратно съели, когда в музей пошли, наконец, нормальные деньги в начале 2000-х.

После половцев эти земли захватили Тамерлан и разные другие тюрки (тут рядом была ставка Орды), а уже потом, ближе к XV веку, итальянцы — венецианцы и генуэзцы. Они восстановили Танаис (на другом месте, река сместилась, и на новом месте, к югу, он стал называться Азов; Танаис — это предтеча Азова), и тут были даже католические диоцезы (об этом нам тоже, кажется, тогда не говорили). Торговали они, надо понимать, славянскими рабами. Их сменили турки-османы, у которых эти земли отбила уже Российская империя (которой в геополитическом смысле как раз пригодились греческие корни колонии, как аргумент против претензий на эту землю чужеверных турков).

21 Археологи ведут работы в подвале здания, Танаис, 1999 (источник — АЧФ)

Иногда мы доезжали до Таганрога (он был ближе) и даже посещали пляж на Азовском море. Кстати, именно с Таганрогом с его улочками с одноэтажными домиками можно сравнить американские городки! Это такая же провинция. Кош посетил, кстати, дом-музей Чехова. Ростов по сравнению с Таганрогом был столицей. Мы ездили в Ростов чаще, вероятно, потому, что были мальчики — как выясняется, девочкам Таганрог был более притягателен пляжами, баней и ресторанами (ну, это, наверно, уже в 90-е).

В общем, время проходило нескучно.

Подведем итоги. Как теперь, с опытом западных экспедиций, должен автор воспринимать Танаис? Чем он был? В те годы, у Коша не было сомнений. В СССР студентам не давали расслабиться летом. Как правило, посылали в стройотряды. Мажорам и девушкам со слабыми организмами, но приличными средствами родителей, удавалось от них отбояриться и поехать куда-нибудь в Крым или даже на Златы Пясцы. Ну, или на деревню к дедушке.

А кому-то стройтотряды нравились (можно было заработать за два месяца годовую стипендию!) Были и другие отмазки, в виде летних курсов или практик. Некоторые практики были обязательны, как стройотряды. Одной из них (с начала 70-х годов) была археологическая практика после первого курса исторического факультета.

Именно с ней, судя по всему, и пришлось столкнуться Кошу. Все эти Дэгины студенты были девятнадцатилетние второкурсники МГУ, и это была их обязательная археологическая практика²². Ее естественным аналогом является западная полевая школа археологии (archaeological field school), но она не обязательна. Обе формы служат практическим завершением теоретического курса археологии и надлежащим образом матрикулируются. Обе формы строятся, как правило, на базе многолетней археологической экспедиции и студенты принимают участие в раскопках.

22 Археологи ведут работы в подвале здания, Танаис, 1999. Внизу в центре — оцинкованное ведро, заменившее носилки (источник — АЧФ)

Разница в том, что на западе в полевую школу едут, как правило, уже осмысленные люди с определенными целями. Им всем, скорее, к 25 годам. Хотя они могут быть биологами, все же они имеют какой-то интерес к археологии. Исаашников же загнали копать после первого курса практически насильно (вместо Крыма), когда им было по девятнадцать-двадцать лет. Никто из них не собирался стать археологов или вообще идти в науку. Им было важно просто отбыть это время и получить зачет. Поэтому их не расстраивало то, что их ничему не учат.

Кроме того, в данном отряде, руководители тоже не были профессиональными археологами. Тут, как говорится, низы не хотели, а верхи не могли. (Вероятно, у ростовцев было по-другому.) Никаких отношений с этими мажорами-малолетками у Коша не завелось. (Впрочем, с американскими студентами тоже, но там совсем другое.) Поэтому, глядя трезво назад, Кош думает, что не стоит их винить в том, что они ничему не научили. Но вот какие-то экскурсии они все же могли проводить для желающих.

Увы, почему-то ни разу за несколько сезонов наше начальство не организовало ни одной экскурсии на расположенные неподалеку палеолитические стоянки, ту же знаменитую Каменную Балку²³, где царила Леонова. Причем сам Дега, кстати, туда ходил и даже переходил туда копать — но не водил студентов. Это было как бы его приватное дело. То же и с курганами. Сейчас в заповеднике соорудили какое-то «Половецкое святилище» — в те времена никто об этом и не заговаривал. О том, что совсем рядом были половецкие курганы, тоже не упоминалось. А ведь это так легко было сделать! Ну и что уж говорить про вечерние лекции. Могли бы того же Буркхарда пригласить, рассказать об античности. Увы! (Вообще эта идея — пригласить прочесть лекцию — была чужда тогдашнему менталитету.)

23 Молодые московские археологи и архитекторы проводят свободное время в Танаисе совместно с представителями ростовской художественной элиты

Следующий элемент, который стоит отметить — это отсутствие «начальства», а именно «профессора». Все три сезона, который Кош проработал в Танаисе, он наивно полагал, что главный археологический начальник тут — это Дэга. Кош знал о существовании Арсеньевой, и она даже пару раз показывалась на раскопе. Но по прошествии стольких лет, Кошу казалось, что Арсеньева работала в каком-то другом месте, а в Танаис только заезжала. Как же он был удивлен, когда узнал, что все это время Арсеньева пребывала в лагере у себя в отдельном доме! Просто не показывалась. А ведь она была самым опытным и профессиональным археологом в Танаисе.

Всегда витала в воздухе типичная советская статусная дискриминация — «ну ты типа еще салабон, ты еще дорасти до того, чтобы я с тобой поделился чем-то».

Этим советская практика резко отличалась от американской, с которой Кош столкнулся потом в Белизе. Западные летние школы предполагают, что к ним едут студенты, заинтересованные в этой практие (по разным причинам, конечно — кому нужен зачет, кому референс), студенты и волонтеры платят за свое обучение (это определяется как обычный университетский course tuition, только они более дорогие, так как туда входит оплата проживания и питания за месяц или две недели — цена колеблется от двух до пяти тысяч долларов). Начальниками раскопов работают, как правило, аспиранты «профессора», специализирующиеся в археологии. Тут, конечно, на кого попадешь, но обычно они охотно делятся секретами ремесла. В этом смысле не делается различия между студентами и волонтерами.

24 Автор и Татьяна Тамбиева-Бабушкина (Тиви) на раскопе Танаиса

Самое главное, у этих школ есть устоявшаяся практика и стандарты. Студентов пропускают через своеобразный конвейер, чтобы они хотя бы получили представление о всех важнейших моментах профессии. Начальники раскопов смотрят за тем, чтобы не образовалось групповщины, и каждый студент получил возможность и ведра поносить, и покопать, и просеивать, и принять участие в съемке и профилировании раскопа. Ротируют людей. Учат, как делать полевые записи. Один день в неделю посвящен камералке. Учат мыть, шифровать, классифировать. Если человек хочет специализироваться в чем-то, ему предоставляют такую возможность. Проходят дополнительные семинары внутри школы — например, по биоархелогии или трехмерному моделированию.

Вечера стараются занять лекциями поместным культурам и памятникам. В Белизе это был каждый второй вечер. Как правильно указано еще в советской инструкции по полевой практике, полевая практика — это место, где стираются ранги. Студенты получают возможность вечером что-то обсудить с самим профессором за бутылкой пива. По выходным, как правило, вывозят на обзорные экскурсии по близлежащим архелогическим памятникам.

В общем, это другой мир. Но, так как Кош в годы Танаиса не знал ничего другого, то воспринимал то, что было, как должное. А зря! Сколько можно было бы узнать на практике. Даже технике расчистки артефактов мальчиков не обучали, не говоря уже о стратификации амфор. Но, в общем и целом, это было золотое время! Увы, оно прошло, и Кош о нем практически позабыл.

25 Кош спрятался за половецкой каменной бабой неподалеку от лагеря (теперь ее перенесли, кажется, в Половецкое святилище)

* * *

Птицей на — дцать лет вперед!

* * *

В одной из туристических поездок в Перу, в 2013 году, попав на раскопки пирамиды Эль-Параисо в Лиме, Кош увидел реставраторов и археологов-волонтеров \26\, и его торкнуло: значит, и на диком Западе существует такое понятие! А ведь и он бы мог, несмотря на седины! Чем, например, жертвовать на сохранение памятников (пребывающих в Перу в плачевном состоянии), почему бы не помочь физически? Как бы мало Кош не накопал, а все лучше, чем ничего.

Но как же туда устроиться?

Кош навел справки и выяснил, насколько он не в теме. Не только волонтеры-археологи существуют — это целая индустрия. Университеты идут навстречу пожеланиям трудящихся, и принимают их копать, на тех же примерно основаниях, что и студентов — за плату за практический семестр (минимум две недели, как правило, начинается от двух штук). Есть целые вебсайты, где можно подобрать себе страну, время и памятник.

26 Реставраторы работают на раскопках пирамиды Эль Параисо в пригороде Лимы, Перу (2013 год)

Вот так Кош нашел экспедицию одного американского университета, работавшего на памятниках культуры Моче в прибрежном городе Трухийо, на севере от Лимы²⁴. К сожалению, он слишком рано написал секретарю экспедиции, и произошла мискоммуникация. В итоге, Кош, неожиданно для себя самого, оказался в 2015 году в экспедиции, копавшей городище майя в джунглях Белиза²⁵. В 2016-м году Кош вернулся к неосуществившейся идее поехать покопать в Перу. Наученный горьким опытом, написал запрос тем же лицам в марте, и мы быстро сговорились.

Кошу понравилось в Белизе, но хотелось покопать и в Перу. К тому же — last but not least, как говорится, экспедиция в Перу располагалась в пригородном районе города Трухийо (Trujillo, Трухильо), под названием Хуанчако²⁶. Hадо же было такому случиться, что боевой подруге Коша, Гатике, предложили подработку именно в Трухийо, и именно в июле, когда проходила экспедиция! Какова вероятность такого совпадения?²⁷

Это была одна из трех доступных волонтерам экспедиций в Перу (не все полевые школы принимают волонтеров), и единственная, которая нравилась Кошу по месту и содержанию. Лагерь — Кош сначала подумал, что это будет лагерь типа белизского — располагался прямо в Хуанчако, на берегу океана.

На карте \27\ отмечен маршрут перемещения из Лимы в Трухийо, а также отмечены (прямоугольниками) города Кахамарка и Хуараз.

27 Маршрут передвижения из Лимы в Трухийо. Отмечены также Кахамарка и Хуараз

Я думаю, читателю уже ясно из предисловия, что характер летних археологических школ-экспедиций определяется их начальством, «профессорами», а также их ближайшим окружением, «лейтенантами». В Танаисе, «стержнем» всей московской экспедиции была личность Дэги. Аллаверды ему, благодаря ему Кош обрел друзей на всю жизнь и незабываемые впечатления.

В Белизе профессор и его свита тоже были идеальны. В Перу же, уже сама коммуникация была ни шаткой, ни валкой. В итоге, разрешили приехать на две недели и за полцены. Гуманно. В Белизе студенты могли получить даже академ-кредиты за две недели, а тут, получается, только за целый месяц. Платить им тоже нужно было по пейпалу, и тоже на их чарити, «Спасем Моче»²⁸. Кошу академ-кредит, конечно, не был нужен.

Кош взял отпуск на три недели (отведя неделю на «поездить» после экспедиции). Лететь было проще через Лиму. Контактерша Анна настаивала, чтобы Кош указал авиарейс, на котором «прибудет в Трухийо из Лимы», чтобы его «встретить и препроводить в лагерь» — который будет располагаться, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, в хостеле. Своего лагеря у них не оказалось.

Кош вяло пробовал отбиться, что он, в общем, может и сам на автобусе приехать из Лимы и доехать до хостела на такси, но Анна была настойчива. Кош решил не бузить с будущим начальством, а переплатить за авиабилет (самолет стоил порядка 150 баксов, а автобус всего 40). Главное, чтобы начальство было щастливо.

В последний момент — хорошо, что билет не был заказан — все поменялось и было предложено как раз ехать на автобусе, чтобы приехать с утра в воскресенье. Ура! Сто баксов спасены. Самый дешевый билет до Лимы удалось купить у мексиканцев, на Эйр Мехико. Тут скрывалось «пасхальное яйцо» — на обратном пути была пересадка на двенадцать часов в Мехико. Для Коша это как раз была дополнительная плюшка, дорого стоившая. Почему — об этом позже.

Началась эпопея с выездом Гатики с родного острова, буза с визой. После многих злоключений, визу таки дали — за несколько часов до рейса. Мы еще успели в своих аэропортах обменяться емейлами, что находимся на вылете. Гатика сообщила Кошу номер телефона профессора Лоренцо, на который нужно звонить по приезде в Трухийо.

И мы полетели!

2 Лима. Хуака Ла Флорида

28 Современный зал прилетов международного аэропорта Мехико.

Мексиканцы позаимствовали у американцев прохождение иммиграции даже на пересадке международных рейсов, приветка от добрых 70-80-х. В Мехико вообще все было устроено на поверхности по американскому образцу, и даже современнее \28\. Разве что на границе, не глядя и не расспрашивая, шлепнули печать и пустили внутрь. Пару часов Кош побродил по аэропорту. Аэропорт сравнительно большой, но набор магазинов довольно странный — есть такие магазины, как будто долларама. Вроде бы статус аэропорта обязывает? При этом цены в ресторанах были вполне американские. Официанты — в основном усатые сеньоры в возрасте. Был и Старбакс, по американским же ценам. Но больше про Мексику будет в конце повествования.

29 Номер в отеле Бонбини, Лима

В Лиму Кош прилетел поздним вечером в пятницу, и стал искать в толпе встречающих таксиста Анхела, который обычно подрабатывал для отеля «Бонбини»²⁹, где Кош забил ночь. С покупкой симки в аэропорту решил не заморачиваться (оформление не быстрое), чтобы не держать Анхела. В ряду встречавших, с табличкой с именем «Кош», стояла какая-то дама. Кош решил поначалу, что ее Анхел попросил подержать табличку, а сам отошел. Спрошенная про таксиста, дама спокойно сказала — да я и есть этот таксист! Женщина-таксист в Перу! Это настолько необычно, что Кош всю дорогу старательно избегал гендерной темы — женщина — и таксист, на такой мачистской, и прямо скажем, опасной профессии? Побеседовали на общие темы, про погоду в Перу и России. Позитив женщин-таксистов, в частности, в том, что они не столь агрессивны в расспросах, не так напрягают и лезут в душу. Впрочем, это была вообще первая женщина-таксист в жизни Коша.

В «Бонбини» получил комнату, в которой был уже два раза в туристических поездках, на втором этаже, прямо рядом со столиком, где были компьютеры с интернетом \29\. Удобно. Было порядка одиннадцати вечера, и Кош решил-таки пойти прогуляться. Сначала вышел на центральную площадь и попытался поесть (привратник гостиницы сразу сказал, что все закрыто). Действительно, уже в одиннадцать вечера в столице Перу почти все было закрыто — и это в пятницу.

Кош двинулся вниз по пустынной и малоосвещенной пешеходной улочке, ведущей на запад — этакий старый Арбат. Она вела на площадь Св. Мартина (Сан Мартина) — со статуей важного местного генерала. В это время дня — пятница вечер — эта торговая днем улочка напоминала каменный каньон, облицованный плиткой. Только на перекрестках стояли торговки со снедью и водой, а то и с жаровнями, и там тусовался народ, в основном, таксисты, ждущие заказа.

30 Центральная площадь Лимы

Площадь Св. Мартина показалась поначалу даже обитаемой. Действительно, тут было множество баров и ресторанов. На одном конце ее был даже КФС. Кош устремился было туда, но дверь была уже перегорожена наполовину опущенной решеткой — чтобы попасть внутрь, надо было под нее подлезать. Не понравилось. Знаменитый писко-бар³⁰ в гостинице «Боливар» был закрыт (в пятницу вечером!). Кош обежал еще пару баров — они были явно пафосными диско для снятия фей. Пришлось, не солоно хлебавши, по пустынной кишке лимского Арбата возвращаться в гостиницу и ложиться спать. Вот тебе и ночная жизнь в столице. Утро вечера мудренее….

31 Вид на административные здания на центральной площади Лимы

32 Пешеходная улица в центре Лимы

С утра, доложившись емейлами по начальству о благополучном прибытии, Кош пошел искать телефонную контору, чтобы купить симку. Было еще рано, конторы начинали работать в десять утра. Центр был почти так же пустынен, как вечером накануне. На центральной площади никого не было, только желтизна правительственных зданий. Местный Арбат с трудом просыпался (хотя вроде и не гуляли вчера?) \30—33\. Кое-где начали открываться магазины сувениров для туристов. Туристы — такие существа. Они и в субботу утром могут по улицам шляться \32—34\.

33 Пешеходная улица в центре Лимы

34 Магазин сувениров в центре Лимы

Центр Лимы — прекрасный памятник классической колониальной архитектуры. Тут много оштукатуренных в желтое ложноклассических построек ХIХ века, что делает Лиму местами так похожей на Москву (и тем отличает от многих других латиноамериканских городов). Но это понимаешь, только побывав сначала в этих городах. Почти нет диких раскрасок, так любимых местными. Все вполне европейское, разве что балконы навесные деревянные — явно не из этой оперы. Хотя, может, они популярны в Испании? Инезилья, там… Центр Лимы не так уж велик, но там много значительных зданий и соборов. Столица строилась очень помпезно. Несмотря на то, что Кош в общей сложности провел в Лиме дней пять, далеко не все из них, даже в центре, были посещены.

35 Базилика Сан-Франциско в центре Лимы

36 Мотоцикл, прикованный цепью к старинной пушке

В частности, была пропущена базилика Сан-Франциско (Св. Франциска), расположенную к северо-востоку от центральной площади \35—37\. Надо же было, что именно этот день оказался днем самого святого, то есть храмовым праздником! По этому поводу полагался крестный ход, и на него-то Кош как раз попал с утреца. Святой был установлен на специальной платформе, которую несли — толкали вперед — явно самые уважаемые люди \38\. Перед платформой располагался отряд дам в белых накидках — тоже почетных мирянок, никаких профурсеток замечено не было — двигавшихся лицом к святому и спиной вперед \39—40\!

И это не только до выноса платформы из храма. Процессия начала кружить вокруг площади (ну да, выходной же!) и так они всю дорогу и шли спиной вперед, распевая молитвы. Так они проходили до самого вечера. Храмовый праздник в Перу, это не хрен знает, что, это дело серьезное.

37 Внутри базилики Сан-Франциско

38 Прихожане толкают вперед платформу со статуей Св. Франциска

В соседнем переулке тоже происходило какое-то мини-шаманство \41\ — похоже, отмечалось открытие или юбилей магазина, и по этому поводу перед входом происходил танец с носилками со статуей какого-то святого (может и того же Св. Франциска, раз был его день). Здесь носилки несли как раз молодые девушки в офисных нарядах, а не менеджмент, стоявший на тротуаре (сзади их, впрочем, страховал охранник). Девушки пританцовывали на ходу под музыку специально приглашенного мини-оркестра в костюмах и при параде и ритмичное одобрительное хлопанье собравшихся. Везде свои погремушки и тараканы. И когда же всем этим и заниматься, если не в выходной?!

39 Крестный ход появляется из дверей базилики в день Св. Франциска

40 Прихожанки в белых платках движутся лицом к платформе со статуей святого

Стукнуло десять, и можно было закупиться сим-карточкой для мобильника, что и было осуществлено минут за двадцать в их центральном отделении. В Перу это гораздо проще, чем в Белизе. Хотя паспорт все равно требуют.³¹ Все дело обошлось долларов в десять. Теперь, осимившись, можно было ехать смотреть археологический объект. В этот раз им была пирамида (хуака³²) Ла Флорида.

41 Мини-крестный ход перед магазином, исполняемый служащими, держащими платформу со статуей святого, девушки танцуют под звуки приглашенного оркестра

42 Хуака (пирамида) Ла Флорида в Лиме

Лима, как известно, родина американских пирамид³³. Почему-то большинство самых древних (хотя и не самых казовых) пирамид на континенте сконцентрировано именно тут, в нынешней столице Перу. Второй по размеру столицей государства, расположенной в пустыне. В стародавние времена и государства-то тут не было никакого — а, вот поди ж ты, именно здесь вознеслись первые пирамиды. Такое вот место силы³⁴.

Самая ранняя³⁵ — хуака Эль-Параисо — первый храм, датирующийся чуть не третьим тысячелетием до, была посещена еще в 2014³⁶. В 2015 была посещена хуака Гарагай. Теперь настал черед Ла Флориды³⁷. Хронологически, самая древняя из них — докерамическая Эль-Параисо, потом идет Ла Флорида (самая ранняя керамика) и потом уже Гарагай, с самыми ранними настенными фресками.

И все это, не побоимся этого слова, культурное богатство, находится в черте города. Другой, навскидку, большой живой город, в котором есть значительные памятники примерно такой же древности — разве что Иерусалим. Потом, наверно, Мехико. Больше ничего в голову не приходит. Рим, Афины? Там много всего, но не та древность.

Памятники находятся тут, и находятся, как правило, в ужасном состоянии. Из поздней пирамиды Пукйяны власти устроили туристский аттракцион, а вот из гораздо более древних объектов устроили — буквально — помойки. Такова специфика перуанского мышления. В чем-то близко к тому, как относились к большинству памятников проклятого прошлого в СССР. Перуанцы не питают к этим памятникам отвращения. Просто им по большей части не до памятников, а если они еще и жить мешают — то хана³⁸.

43 К хуаке Ла Флорида примыкает жилой район

44 Маленькая красная палатка бездомного с собакой на вершине пирамиды Ла Флорида

Так как все это богатство находится в черте города, то Кош просто взял первое попавшееся такси, и навигировал водилу к Ла Флориде, находившейся в одной из окраинных фавел. Разумеется, таксисты редко знают, где находятся такие исторические объекты, они иногда и районов-то таких не знают, разве что приблизительно (не знают, конечно конкретных улиц, им нужно говорить районы по местным ориентирам, которых туристы, как правило, не знают). Поэтому теперь всегда распечатывался гугломап, ну и навигатор был в руках. Беда в том, похоже, несмотря на введение гугломапа, население не умеет читать карты. У них какая-то своя география в головах.

45 Вид на Лиму в сторону океана с хуаки Ла Флорида

При ближайшем рассмотрении, фавела, окружавшая Ла Флориду, оказалось вполне приличным районом (на коший взгляд, \44—45\), тут даже было футбольное поле (стадион) — то есть, начальство все-таки заботилось о культурной жизни населения. Стадион был неплох \46\, состояние же самой хуаки было ужасающим. Если в Эль Параисо все же велись активные археологические раскопки и реконструкция, а в Гарагае — тоже раскопки и был постоянный государственный пост охраны, то тут стояла только охранная доска. Сам же памятник был законсервирован и превратился в ночлежку для бомжей с собаками и полусвалку. А также, похоже, место для пикников местных хулиганов. Трое из них и сейчас бродило по хуаке, поглядывая на толстого экстранхероса.

Вот тебе и второе тысячелетие до нашей эры, вот тебе и первый U-храм керамической эпохи \42—46\. Такого ужас-ужаса даже Кош не ожидал (пока не насмотрелся в Хуанчако). Понятно, конечно, хуака «сидела» в самом центре «вкусного» жилого района \28\, и было наверно немало таких, кто бы предпочел снести нахрен бульдозерами эту кучу кирпичей и хлама и застроить место такими симпатичными саманными домиками. Людям же надо где-то жить.

46 Футбольное поле, примыкающее к пирамиде Ла Флорида — вид с вершины хуаки на восток, на Анды

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Википедия: «Та́наис (др.-греч. Τάναϊς) — античный город (III в. до н. э. — V в. н. э.) в устье р. Дон. В первые века н. э. входил в Боспорское царство. Расположен примерно в 30 км к западу от Ростова-на-Дону, на окраине хутора Недвиговка. Заповедник Танаис — один из крупнейших в России археологических музеев-заповедников. Территория заповедника Танаис насчитывает более 3 тыс. га и объединяет ансамбль памятников истории и культуры разных времен и народов от эпохи палеолита до памятников жилой и культовой архитектуры XIX века. Это самый северный пункт древнегреческой цивилизации.»

2

Так сказали Кошу в то время. Но это неверно, скорее от скифского «тана» — темный. Название Дон, безусловно, происходит от Танаиса, а вот что такое Дана или Тана в Танаисе — неясно.

3

Вот как описывает первую встречу с ним некто Вахотин: ВАХОТИН. Я появился там накануне Дня космонавтики — 11 апреля 1983. Приехал с балоном молока, туманное утро, зашел в Танаис и вижу — на суку сидит человек и пилит его. Не глюк ли это? Но когда ветка начала клониться — он живенько пересел на другую и допилил. Я спросил, не хочет ли он молока, а он говорит: — Чеснок — ? — Я — Чеснок. В тот год по весне я подсел на опиаты, и мой знакомый нарколог посоветовал переменить образ жизни, уехать куда-нибудь. Вот я в Танаисе и перекумаривался. Пил много крепкого чаю, впервые в жизни побрился наголо, много курил травы. И смотрел на все не как все. Например, когда Сосновский показал мне Жукова, я увидел, что тот картонный. Это потом, когда Жуков запел, на меня, конечно, подействовала его гипнотическая театральность. Вообще театр много потерял из-за того, что Жуков пошел в монтажеры сцены. https://rostov-80-90.livejournal.com/406828.html

4

Впоследствии музей даже «отрастил» собственный археологический отдел, но теперь его свернули и нынешнее руководство взяло четкий курс на развлекаловку.

5

См. ценнейший архив Чеснока и фотографии Феди в однои из архвов на соцмед: /TanaisArchive/?hc_ref=ARTgRVZ1g5iXxP_oTS_NP69spaVH09nBgCL8n2y — SzMnyENWG7phWKvddYXinAAro8&ref=nf_target&__tn__=kC-R Автор выражает глубочайшую признательность авторам этой публикации.

6

Впрочем, оцифровка архива продолжается, и, может быть, мы еще увидим другие снимки.

7

Как пишет Н.И.Винокуров, «Открытый лист — единый квалификационный документ, удостоверяющий профессиональный уровень исследователя и дающий право на проведение научного исследования археологического наследия. Открытый лист выдается Институтом археологии Академии наук. Открытый лист на территории РФ является единственным документом, дающим право ведения раскопок и разведок, и не может быть заменен каким-либо другим документом. Самовольные раскопки без Открытого листа рассматриваются как умышленное уничтожение или порча памятников археологии и строго преследуются по закону.» См. Н. И. Винокуров. Полевые археологические исследования и археологические практики: Учебно-методическое пособие. — М.: Прометей, 2013

8

Судя по тому же учебнику Винокурова, в СССР и России открытые листы могут выдаваться только Академией наук (отделом полевых исследований Института Археологии, и подтверждаются министерством культуры). Таким образом, экспедиции РГУ и Владимирского педа, а также и немец Буркхард — они все могли работать «под Арсеньевой», а не основании своих открытых листов. Конечно, РАН может выдавать такие листы не только своим сотрудникам, а по запросам «организаций». Парадокс, в своем роде — практики устраиваются в основном университетами системы Минобраза, а получать лист надо в — скажем так — не самой дружественной системе РАН. Но это выше pay grade бедного Коша, как говорится. В странах, где нет РАН, эти листы выдает обычно специальный департамент министерства культуры — то есть, госчиновники (чаще всего тоже археологи). На Украине его теперь выдает Минкульт, а не УАН. Тут хотя бы нет этой межведомственной проблемы. Проблема получения листов, тем более иностранцами — это наиболее сложная и деликатная дипломатическая проблема археологии. Can of worms, короче. Незримые миру слезы. Как жалуется позднейший сотрудник Танаиса, «оформление документов на получение открытого листа и ведение археологических раскопок становятся предметом манипуляции и шантажа со стороны директора музея-заповедника.»

9

Или, наоборот, он ездил в экспедицию, а потом решил внедрить современные методы в археологи? Похоже, он происходил из семьи археологов (возможно, это еще его отец занимался аланами) и просто продолжил занятие. Хех. Еще не поздно спросить его самого!

10

Приятель-вьетнамист, толкнувший Коша на этот скользкий путь, только что женился (или стал отцом), и сам не поехал

11

Дисклеймер. Как уже понял читатель, молодой автор не вел тогда никаких дневников и записок, и восстанавливает происшедшее по памяти через много лет. К тому же он не был археологом. См. современные записки студентов МГУ (сезон 2015—2017) http: //ru-sled.ru/raskopki-v-antichnom-tanaise/. Есть МГУ-шный сайт в ВК: https://vk.com/tanaismsu, но он начинается 2016 годом.

12

Просматривая фотки на интернете, Кош наткнулся на интересный западный способ закрепления бровки при помощи специальных мешочков с песком. Кош с таким методом не сталкивался.

13

Вышеупомянутый коллега Коша в 60-х годах сталкивался с ситуацией, когда экспедиции нанимали местных школьников за три рубля в день — большие деньги по тем временам! Однако в 80-е вряд ли это было возможно.

14

В СССР существовал целый класс сезонных экспедиционных рабочих — например, у геологов. Но там были совсем другие деньги. Они имели трудовые книжки, работали полгода, а потом отдыхали на заработанное. Государство это позволяло. Но могли ли обеспечить такую жизнь археологи с их бюджетами? Один из старших коллег Коша, историк, вспоминает, что в его время (1960-е) нанимали школьников, находящихся на каникулах, и платили приличные деньги — несколько рублей в день. Но уже в 1980-х это вряд ли было бы возможно.

15

Свидетельство этого гендерного подхода из 1990 года (раскопки некрополя Бестамака, культура Синташта): «Разбив будущую территорию на квадраты 2х2 метра, каждое студенческое тело мужского пола в поисках останков древних тел любого пола должно было углубиться навстречу предкам на определенную глубину, а затем старательно специальной плоской лопатой отполировать грунт, чтобы на поверхности возможно было визуально различить темное пятно — контуры древней могилы. Как только это сделано мальчики изгоняются и на смену им приходят девочки (курсив Коша), которые скребками, ножичками и кисточками будут снимать один слой за другим в поисках „артефактов“. Все это старательно, этап за этапом фотографирует лаборант фотограф.… Помню, пугали нас старшие курсы — дескать замучаетесь вы с этими квадратами, тяжело выполнить норму. Да нет, земля в Бестомаке песчаная, копать легко и по норме никто не парился. Был даже такой забавный случай — дали мне квадрат, махнул я лопатой и… из под лопаты выкатился череп. Все моя миссия закончена, дальше пожалуйста работают девочки, а я на бруствер байки травить!» https: //www.yaplakal.com/forum7 /topic1152719.html

16

Поэтому его первоначально поражало в западных экспедициях, когда начальники раскопов безжалостно выбрасывали в отвалы очень приличные керамику и кремниевые орудия (литики), если они «всплывали» без привязки к квадрату. «Жаль, хороший скребок, но без провенанса» — говорил начальник и швырял его в отвал. Ужас! А подобрать его было нельзя.

17

Разыскал подтверждение свидетельницы: «письмо-воспоминание пришло из Берлина от Ирины Щекатуровой, нашей соотечественницы; филолог-японист, она работала референтом-переводчиком в Московском государственном университете имени М. В. Ломоносова: «В студенческие годы мне довелось участвовать в раскопках Танаиса во время летних каникул. Каждый день с 5 до 11 утра мы с девчонками нежно стряхивали кисточками вековую пыль с древних амфор, разукрашенных глиняных осколков и других найденных предметов городской утвари, добывавшихся из-под земли сокурсниками с лопатами в руках… Потом становилось невыносимо жарко и все искали тень, чтобы переждать время до вечера, когда можно будет продолжить поиски древних реликвий… По выходным мы все дружно отправлялись в Таганрог, чтобы смыть с себя степную пыль в городских банях, вкусно пообедать на присланные родителями деньги, иногда искупаться в Азовском море! Это великолепное незабываемое время! Так хочется взглянуть на то, что удалось возродить из-под пластов земли и пыли, накрывшей за века стены античного города!» https://donvrem.livejournal.com/335607.html

18

Любопытны современные воспоминания Вахотина (цитировался выше): «Жил я в том году внизу, в лагере, в большой палатке. Летом приехала экспедиция, все засуетились и постоянно пытались привлечь меня к работе на раскопе. Экспедиции в те годы были огромненные. Копать в Танаис приезжали студенты из РГУ, МГУ, Владимирского университета, и немцы. Здесь же устраивал свой лагерь клуб ЭТО. Большая часть новостроечной экспедиции состояла из этовцев. Вся эта толпа работала на раскопках и по очереди питалась в большой столовой. Я всего этого активно не хотел. И в середине июня 1983 официально устроился работать дворником. Выбрал себе безопасный участок — вдоль дорожки от Чеснока к бунгало — и боролся на нем с сорняками. Вечером местные, сотрудники музея, собирались на бунгало чай пить. Каждый вечер одна и та же компания собиралась и вела одни и те же разговоры. В какой-то момент я увидел: известные действующие лица вышли на эту сцену — самовар, театральное освещение… Вот сейчас выйдет Жуков в белых одеждах (он работал в Танаисе электриком) и скажет фразу, которую все знают. Я, дворник, тоже вышел на эту сцену, сижу в уголке и думаю «как я вас всех ненавижу!». Беккетовская такая ситуация. В ожидании Годо.

Хозяйкой веранды с самоваром и чаепитием была Ольга Федорова, пресс-секретарь директора музея. Ее звали Федя. Фединой коронной фразой было: «Да пусть у меня изо лба х.й вырастет!» Иногда за этим следовало продолжение: «И пусть мне яйца глаза закроют! Я буду ходить по Танаису: «Подымите мне яйца!». Ольга была крутая. На этой сцене ничего никогда не менялось, кроме имён котов. Этот элемент абсурда постоянно пристутствовал. Именно это и было приятно — постоянная повторяемость очень милой сцены.» Теперь Кош смутно припоминает, что была некая Федя, но этой ее крутизны он не видел!

19

Один из этой тусовки оставил любопытное замечание: «Мало кто в памяти остался из них, из археологов — разве что Гречанова и то — из-за фамилии своей — ибо никто из них не проявлял ни малейцшего интереса к той насыщенной, интереснейшей, вдохновенной творческой жизни, которую мы вели в Танаисе по ночам и эпицентром которой был Гена Жуков. Ну да ладно.» https://rostov-80-90.livejournal.com/?skip=50&tag=%D0%A2%D0%B0%D0%BD%D0%B0%D0%B8%D1%81

И еще такое же: «К сожалению, политизированные и весело дурака-валявшие питерско-московские ребята, копавшие каждый год древности в Недвиговке, на контакты с „местными“ практически не шли и ни на кого, кроме нескольких человек, в нашем городе особо не повлияли.»

20

См. воспоминания о ней /groups/1681230798826382/permalink/1794502034165924/

21

Тут не без контроверзы. Пишут, что руководство заповедника взяло курс на «развлекательность» в противоположность науке, что археологов тихой сапой вытесняют, и что за всем этим стоит сын ростовского олиграха.

22

Как пишет Н. Винокуров, «Полевая выездная археологическая практика проводится в соответствии с Государственным образовательным стандартом и является завершением первого года обучения студентов очного отделения исторического факультета МПГУ. Археологическая практика проводится на базе действующих археологических экспедиций, имеющих Открытый лист и Разрешение на право ведения научно-изыскательских работ. По действующим правым нормам археологические экспедиции, отряды и группы находятся под охраной государства. Центральные и местные органы исполнительной власти, органы местного самоуправления, предприятия, учреждения, организации и граждане должны оказывать помощь и содействие проведению археологических исследований.»

23

Она находилась всегда в паре километров от нас, на восточном конце Недвиговки. Сам начальник, Дэга, туда часто ходил, но почему-то никого из нас с собой не брал (еще один пример социального разделения). Он ловко разделял эти миры. Похоже, там была еще более теплая компания, судя по воспоминаниям ее постоянного участника, некоего Прибыловского. Он тоже отмечает отсутствие контакта с местным населением: «С ростовчанами мы особо не контактировали. Но с Чесноком приятельствовали (да и сейчас, когда он уже не директор „Танаиса“, тоже), с его замом Гугуевым были шапочно знакомы.

Друг нашей экспедиции (лет с 19-ти) — недвиговская барышня Оля Плохенко (Демина), она теперь заведует лабораторией биоразнообразия в НИИ биологии РГУ, а ее племянник Борька работает летом у нас. Оля проходит у нас под кодовым именем „Спина“, потому что на конкурсе, устроенном Лехой на День Археолога году в 80—82, ее спина была признана „лучшей спиной экспедиции“ (были и „лучший живот“ и что-то еще лучшее, но эти титулы достались другим девушкам).

С 1980-го или 81-го в нашей экспедиции 3—4 сезона работал ростовчанин Игорь Волков. Первый раз Игорь появился у нас еще старшеклассником, а потом поступил на истфак МГУ, окончил кафедру археологии, давно уже стал москвичом, но летом копает средневековые памятники в Азове и окрестностях.…

В древние времена мы были знакомы с ростовским студентом-археологом по кличке Нерон — нумизматом и изготовителем новоделов старинных монет. Кто-то мне говорил, что он погиб в автокастрофе, и довольно давно уже. Впрочем, знакомство с Нероном было шапочное. В танаисских поэтических пьянках мы не участвовали; с поэтами водку пьянствовал работавший в Танаисе наш друг — московский востоковед и археолог Дега, бывало приходивший к нам потом опохмеляться и рассказывавший, как очередной великий поэт кинул в неотдавшуюся ему девушку пишущей машинкой Чеснока:)). В Танаисе предпочитали водку, а у нас — красное сухое.»

Насчет водки он прав. Не помню, чтобы Дэга пил с поэтами, он относился к ним иронически. Интересно то, что Прибыловский видит Дэгу как «своего», а не руководителя соседней экспедиции.

Удивительно все было связано, узок был круг. Например, оказалось, что Прибыловский потом познакомился с одной из наших архитекторш: «стати, мы с ней могли бы познакомиться и в Недвиговке, поскольку она, как я потом случайно узнал, несколько сезонов работала в соседней с нами археологической экспедиции, в Танаисе. Там две экспедиции в одном хуторе: на одном конце Недвиговки наша Донская экспедиция копает палеолитическую стоянку „Каменная балка“, а на другом конце — ростовчане, москвичи и владимирцы раскапывают древнегреческий город Танаис. Хутор длинный, как колбаса, тянется вдоль железной дороги на три станции — примерно посерёдке между Ростовом и Таганрогом. Из Танаиса в нашу экспедицию часто приходил в гости наш друг, историк-востоковед Дега, пару раз — в сопровождении своего приятеля Сережи, специалиста по средневековой Корее. С последним я разговаривал, и он запомнился мне благодаря своим специфическим взглядам, для нашего круга необычным — тоже антисоветским, но одновременно антизападническим и антилиберальным. Уже в 90-е годы я познакомился в Москве с Сергеем Волковым, видным деятелем монархического движения, главным редактором газеты „Дворянский вестник“. Он оказался тем самым Сережей. Хоть и не с первого раза, но мы с удивлением и удовольствием вспомнили друг друга.»

24

Здесь мы не будем называть имена, так как это художественная версия записок, и такие конкретные детали несущественны. Особо любознательный читатель легко найдет все конкретные данные на интернете.

25

Он этом см. книгу, «Пирамиды в джунглях: Как я копал города майя».

26

Huanchako, произносится местными Уанчако, но будем называть его для простоты Хуанчако. В испанском не произносится начальное «h», но иногда, в словах индейского происхождения, делаются исключения. Так и так можно.

27

Местоположение основных пунктов показано на картах 1 и 2. На карте 1 показана внизу кружком Лима, а от нее идет стрелка на север до Трухийо (кружок на севере). Кружок пунктиром вверху — город Чиклайо. Ромбик справа между ними — горный город Кахамарка. И наконец, прямоугольник посередине между Лимой и Трухийо — горный город Уараз (Хуараз). На карте 2 показан машрут от центра Трухийо в центр Хуанчако.

28

Моче — название индейской культуры, которая процветала в Перу в первом тысячелетии н.э., примерно во временеа майя. После них была культура Чиму, покоренная впоследствии инками

29

Реалии, не описанные в этом травелоге, можно найти в предыдущем травелоге о Перу, упомянутом выше,. «Как я провел в Перу».

30

Википедия: «Писко (исп. Pisco) — крепкий алкогольный напиток, разновидность виноградной водки. Производится в Перу и Чили из винограда сорта мускат. Основной ингредиент коктейля Писко Сауэр.»

31

Приходилось сталкиваться с мнением, что в Перу нельзя иностранцу купить местную симку. Полная ерунда.

32

Huaca должно по-испански произносится уака, но так как слово индейское, произносят все же скорее как «хуака». Но иногда транскрибируют и произносят waca. Хуака это не обязательно пирамида или даже здание. Это означает «место силы», как у Кастанеды. Википедия: «Уа́ка или Вака (кечуа wak’a, „объект почитания“) — священные места инков и других индейцев Южной и Центральной Америки. Инки наделяли сверхъестественными силами самые разнообразные предметы, природные явления, места и даже горы, которые до сих пор почитают некоторые перуанские крестьяне. Такие своеобразные святыни они называют одним общим словом — „уака“ (святое место). Согласно Докладу королю Испании, составленному губернатором Франсиско де Борха 8 апреля 1615 года, у индейцев Перу было 10422 идола, из них 1365 мумий, и некоторые являлись основателями их родов, племён и селений.… Испанский священник и летописец отец Бернабе Кобо заметил, что инки не делали различия между земным и небесным. Термин „уака“, по его словам, они „применяли по отношению ко всем святым местам, предназначенным для молитв и жертвоприношений, как и ко всем богам и идолам, которым поклонялись в таких местах“. Он составил список 350 уака, в нём фигурировало все — от гор, скал, источников до древних гробниц и полей сражений, на которых императоры покрывали себя неувядаемой славой. И это только в одном районе Куско. Отец Кобо также описал, что они из себя представляли: они располагались вдоль целой серии линий, называемых „секе“, которые исходили из одного определенного места, Кориканчи, расположенной в самом сердце Куско. Каждая из таких секе, вместе со всеми своими уака, становилась предметом забот и исключительной ответственности определенного клана, который ухаживал за этим местом и по торжественным случаям приносил жертвоприношения. Археологи подметили, что места расположения некоторых уака связаны с восходом и заходом солнца по определенным дням и посему они могли служить своеобразным ритуальным календарём».

33

В википедии пишут, что хуаки находятся «практически во всех областях Перу, за исключением наиболее отдаленных районов бассейна Амазонки, в связи с активностью культуры инков и ее предшественников. Их можно увидеть почти в каждом районе в центре Лимы, город был, по сути, построен вокруг них Внутри городских районов Лимы хуаки обычно огорожены сеткой, чтобы предотвратить появление граффити.» (пер. автора)

34

Это буквально так — местный «дельфский оракул», Пачакамак, почитался всеми народами, от Моче до Инков

35

Иногда выдвигают на эту роль Приету, особо точно ведь не сосчитаешь, все по радиоуглероду.

36

См. Б. Кош. Как я провел в Перу. Ридеро, 2018

37

Википедия: «Наиболее ранним U-образным памятником Начального периода является хуака Ла Флорида, расположенная в долине реки Римак к югу от докерамического городища Эль Параисо. Функционирование Эль Параисо захватило и Начальный период, так что вполне возможно, что оно стало прототипом U-образных сооружений.…. На Ла Флориде были найдены образцы самых ранних керамических изделий. Она восходит к примерно 1600 году до н.э.… Период использования хуаки Ла Флорида был краток, не превышая порядка 400 лет.….» (пер. автора)

38

Вот что произошло с хуакой Эль-Параисо, древнейшим сооружением в Америках, вскоре после того, как ее посетил Кош. Википедия: «В июне 2013 года одна из пирамид Эль Параисо была полностью разрушены. Застройщики снесли здание бульдозерами, а потом подожгли останки. Полиции удалось предотвратить разрушение остальных одиннадцати пирамид памятника.» (пер. автора)