Десятый сосед

Ашира Хаан, 2023

Мама всегда говорила, что за всю жизнь у приличной девушки должно быть не больше десяти мужчин.Цифра казалась мне даже завышенной: я собиралась найти своего единственного гораздо быстрее.Мама много еще чего говорила. И про то, что женщина не должна курить на ходу или за столом. И про то, что должна пить только благородные напитки: сухое красное вино или коньяк. И что-то еще про длину юбок и цвет помады.Возможно, именно с тех пор я люблю пиво, длинные юбки с разрезом до пояса и красить губы в истошно-розовый.Но вот правило про десять мужчин впечаталось намертво.

Недобрый лес и прочие неприятности

Женщина, чувствующая вину, крайне полезна в хозяйстве.

В воскресенье я проснулась раньше Олега, на цыпочках выбралась в ванную, почистила зубы, накинула домашнее платье вместо штанов и футболки, плотно прикрыла дверь в комнату и вручную замесила тесто на блинчики.

Утро — не лучшее мое время, так что обычно я питаюсь бутербродами или яичницей, а по выходным вообще завтракаю в обед. Но сейчас мне хотелось сделать для Олега что-нибудь особенное, чтобы искупить свою вину за мысли о расставании.

Ничего более подходящего на роль епитимьи, чем вечно подгорающие блинчики, от которых ни на секунду нельзя отвлечься, я и представить не могла. В холодильнике нашлась сметана, в шкафах джем и мед, и к тому времени как заспанный Олег выполз на кухню, я даже сварила кофе в турке, с трудом найдя старые запасы молотого.

— У нас праздник? — поинтересовался он. — Кто-то умер, кто-то родился, кто-то сдох далеко в лесу?

— Я просто очень тебя люблю! — я быстренько чмокнула его, увернувшись от попытки обнять и метнулась обратно к плите — кофе решил воспользоваться случаем и сбежать.

— Была бы у нас машина, я бы спросил, насколько в хлам ты ее разбила. А тут даже теряюсь.

— Слушай, ну серьезно! — я сняла турку с огня и разлила кофе по чашечкам. Настрогала на маленькой терке палочку корицы, бросила щепотку какао поверх. — Я поняла, что ты у меня сокровище, а я не ценю.

— Это тебе Ирка сказала?

Олег устроился на диване и подвинул поближе к себе миску с блинами, накрытую кухонным полотенцем.

— Это я сама додумалась, — надулась я.

— Ух ты, даже не подгорели! — восхитился Олег.

Он намазал блин сметаной, подумал, положил туда ломтик сыра и заодно полил медом.

— Это вместо спасибо?

— Спасибо, конечно, хотя ты меня немного пугаешь.

— Привыкнешь! — я так яростно поддела прилипший блинчик, что он счел за лучшее побыстрее перевернуться и подрумяниться, чтобы от него отстали.

— Так это постоянная акция, что ли? — изумился Олег. — Я выиграл в лотерею новую девушку?

— Старая тоже была ничего.

Меня кольнуло этим противопоставлением «старая-новая». Нет, речь не о возрасте. Но все равно.

— Ты мне нравишься любая! — тут же принялся подлизываться он. — Но и блинчики тоже нравятся.

— Вот видишь, как хорошо, что тебе не придется выбирать!

Я плюхнулась на диван с ним рядом, тоже потянулась к блинам, но тут же вспомнила свое твердое решение с утра сесть на диету. Хвасталась вчера Ирке своей лучшей формой, но забыла упомянуть, что зимой я всегда набираю несколько килограмм. Уютный хомячий жирок имени утешительных пирогов с чаем и долгих новогодних праздников.

Завтрак был настолько солнечным и счастливым, что я ни разу не пожалела о потерянном часе сна. Надо действительно сделать это привычкой.

Нашей милой семейной традицией.

Хотя бы по воскресеньям.

«Семейная» тоже ткнулась холодом, но я быстро отогнала это неприятное ощущение. Я бы тоже не стала жениться на скандалистке, которая отказывается от секса, заставляет готовить и недовольна тем, что ее возят в отпуск в Испанию.

— Пойдем сегодня погуляем? Пошуршим листиками, соберем букет? Пофотографируемся? Ты давно зеркалку не доставал, — предложила я.

— Ааааа, так ты просто фотосессию своими блинчиками выпрашивала! Я-то уж испугался! — облегченно выдохнул Олег.

Тут я обиделась всерьез. Я ведь никогда ничего не добывала из него такими дешевыми манипуляциями — ты мне, я тебе. Никакого минета за шубку или айфон. Всегда говорила прямо или делала сама.

С чего бы вдруг начинать?

Вот так сделаешь доброе дело…

Разъедающее чувство обиды встретилось с хорошо настоявшимся за ночь чувством вины и некоторое время две желтоглазые кошки внутри меня бились до кровавых ран, задевая когтями и мое сердце.

Победила вина — и я проглотила обиду.

Улыбаясь, предложила:

— Если не хочешь, давай останемся дома, посмотрим «Аладдина», давно собирались. Или съездим в аквапарк.

Видимо Олега все-таки насторожила пауза перед этими словами, потому что он ответил даже как-то поспешно:

— Ну что ты! Давно хотел тебя поснимать! Ты права, такой мягкий свет, даже фотошопить не придется, он сам все неровности кожи сглаживает. Надень свое синее пальто, хорошее сочетание цветов получится.

«Недостатки кожи» я тоже проглотила молча и скрыла это за суетой: убрать остатки блинчиков в холодильник, протереть плиту, допить кофе. Есть я так ничего и не стала. Купим на обратном пути брокколи и куриные грудки.

Ранняя осень — абсолютная нереальность.

У половины деревьев все еще длится лето, но другая половина уже празднует увядание. Глубоко синее небо, какое бывает только весной, когда все только начинается, и осенью, когда заканчивается. Прозрачный холодный воздух, от которого цвета становятся насыщеннее, глаза блестят ярче, и пронзительный запах осенней земли напоминает о том, что это все — ненадолго, скоро кончится, лови момент.

Мы пошли на бульвар — там водились фотогеничные клены, дикие яблони и незнакомые мне кусты с ярко-красными ягодами, которые были достойны оттенить мой образ. Я давно мечтала сплести венок из разлапистых кленовых листьев и превратиться в Королеву Осени. Даже накрасилась специально под этот образ: охряные тени, дерзкие стрелки, темная помада.

По пути Олег сделал несколько действительно хороших снимков пронзительно-желтых лип на фоне синего неба и меня на фоне пронзительно-желтых лип. Заодно поснимал, как трагично лежат разноцветные листья во все еще зеленой траве, погонялся за рыжей, в цвет осени, кошкой, и на место мы пришли в замечательном настроении. Жизнь снова казалась прекрасной, и решение быть идеальной женщиной для этого мужчины больше не тяготило. Мне хорошо с Олегом, а если я сама себе не порчу жизнь — то еще лучше.

Увы, на бульваре удача нас оставила. Прямо при нас муниципальные рабочие сгребали в огромные черные мешки, словно расчлененный труп осени, роскошные кленовые листья.

Можно было бы посниматься и на фоне этих мешков, но это был бы уже более мрачный жанр.

Расстроилась не только я, Олег тоже — он уже напланировал кучу кадров и с венком, и с букетами листьев, и придумал, как разложить меня на них покрасивее.

— Пойдем тогда в лес? — предложил он. — Там на поляне есть несколько кленов. В лесу точно никто убираться не будет.

— Не хочу, — отозвалась я тихо.

— Почему?

Двенадцать лет я не ходила в тот лес вообще. Ни на лыжи в колледже — приходилось прогуливать. Ни на шашлыки с друзьями — каждый раз придумывала новую причину. Ни просто гулять. Вообще никогда. Нет.

Один раз попробовала — и вылетела на дорогу, не пройдя и пяти метров вглубь.

Мне показалось, что за ближайшим кустом тот прыщавый все еще ждет меня. Знает, что я однажды вернусь и он закончит то, что начал.

— Просто… не хочу, — я помотала головой. И предложила альтернативу: — Давай дальше по бульвару пройдемся? Может, на той стороне еще не все убрали.

— Ева! В лесу полно листьев! Пойдем!

— Нет… — я пыталась быстро придумать какую-нибудь приличную причину, но ничего в голову не приходило.

Мимо по бульвару проехала Скорая. Машинально проводила ее глазами, скрестила пальцы и шепнула: «Чур, не моя беда».

Олег заметил, скривился:

— Опять твоя ерунда.

— Прости, — покладисто сказала я. — Я уже реже так делаю.

— Можешь ответить, почему мы в лес не идем? — вернулся он к теме.

— Там грязно.

— Не грязнее, чем здесь. Дождя три дня не было.

— Там собак выгуливают.

— Здесь тоже, но тебя не смущает.

— Там темно.

— На поляне солнце.

— Я просто не хочу! — в отчаянии я прибегла к бессильному и бесполезному последнему аргументу.

— А я хочу! — отрезал Олег, схватил меня за руку и потащил за собой. — Я согласился на фотосессию, пошел тебе навстречу, так что давай ты пойдешь навстречу мне.

Не упираться же ботинками в землю как маленький ребенок?

Я потащилась за ним, глядя на то, как неумолимо и неизбежно встает впереди лес. Казалось, туда даже не проникает солнечный свет, какие там получатся фото?

Но мне просто казалось, солнца сквозь редеющую листву действительно проникало много, темным лес был только в моем воображении.

Но я не могла.

Просто не могла.

Конечно, я не рассказывала Олегу, что там случилось.

Я даже маме не рассказывала.

В тот вечер ей было не до меня — папа впервые не пришел ночевать. А потом как-то было недосуг, а потом я вроде бы пережила, а потом оказалось, что ждала я слишком долго и уже как-то глупо начинать.

Да и что я могла ей сказать? Мама, ты была права: с непослушными девочками случаются именно те плохие вещи, о которых ты предупреждала?

Они почти случились со мной.

А с Верой — случились.

И она тоже никому ничего не рассказала. Но узнала я об этом нескоро.

Через пару лет после окончания колледжа на встрече выпускников вдруг зашла речь о тех, кто с нами учился, но не добрался до выпуска. И среди тех, кто вылетел за «хвосты», решил пойти сразу работать, перевелся в другое место или уехал за границу, вспомнили Веру.

Кто-то из парней хохотнул:

— Вот дура — умудрилась прямо в начале года залететь. Зато экзамены не сдавала.

— Говорят, ей трояки нарисовали на халяву и диплом.

— Повезло, — добавил кто-то из девчонок. — У нас в институте тоже пузом с курса на курс переходили. Одна так и родила пятерых.

— А что, знаете, от кого Верка залетела-то?

— Евку спроси, они ж дружили.

Я к тому времени уже выпила достаточно, чтобы устать от этой ярмарки тщеславия, от фотографий однокурсников, историй о студенческих пьянках и сексуальных похождениях и забилась в угол, листая первый попавшийся журнал.

Когда речь зашла о Вере, я только насторожила ушки, но лицо продолжала делать равнодушное. И когда речь зашла обо мне, вполне натурально пожала плечами — мол, откуда мне знать?

Сработало.

— Не лезь к Евке, они как раз поругались перед этим.

— Мне кураторша рассказывала, что родители Веркины пытались из нее выбить имя второго счастливого родителя, но она как партизан!

— Выбить? — кто-то ахнул.

— Отец ее избил, как узнал. Первый раз в жизни, говорит.

Мне ли не знать, что не первый. Просто раньше он бил ее по ногам, следы от пряжки долго не заживали, и она ходила в длинных юбках. Зато не так заметно, как руки или фингал под глазом.

— Нагуляла с каким-нибудь сопляком, который жениться обещал.

— Верка всегда была шлюшка. Помнишь, она на первую дискотеку пришла в юбке с таким разрезом… Все парни бегали смотреть.

— Ну мало ли кто с каким разрезом! У меня на выпускном, помнишь, какое декольте было? И ничего, через месяц замуж выхожу!

— Серьезно? Что ж ты молчала!

— Ну, у Верки кроме юбки были еще признаки.

— Конечно. Она все лето с парнями из строительного за гаражами курила. Мне мать запрещала за ней ходить.

Я спрятала горящее от злости лицо за журналом. Помню, как ты таскалась за нами, несмотря на запреты, а мы не знали, как от тебя отделаться. Но ты в итоге послушалась маму и вот — замуж выходишь. Все правильно сделала.

А мы не послушались. И промолчали.

Я молчу до сих пор.

Лес все ближе, и шепот его все громче.

Я иду как на казнь.

Те же осенние листья, едва прикрывающие жирную грязь.

Кружится голова.

— Ев, повернись тут, такое роскошное дерево на фоне!

Щелчок фотоаппарата, кружится голова.

Я оборачиваюсь — красное, как кровь, дерево позади меня. Как кровь.

— Ева? Улыбнись!

Я не улыбаюсь? Я… улыбаюсь.

Нет.

Я бегу по листьям, оскальзываясь.

— Ева, что с тобой?

— Все хорошо.

Он догнал меня, догнал, догнал.

Мне страшно, как никогда в жизни.

Щелчок.

Я делаю шаг вперед, наступаю на землю, под ногой хлюпает, и выплескивается фонтанчик грязной воды.

Покачиваюсь, чуть не падая.

Нельзя падать, испачкаю свитер.

Руки были все черные.

— Стой ровно, Ева! Это что — так сложно?

Я цепляюсь за землю, отталкиваюсь, но руки скользят.

— Покружись! Да не сейчас! Вот когда ветерок дует, листья падают, под ними покружись!

Он наваливается сверху, я выворачиваюсь и перекатываюсь по земле.

Так кружится голова. Можно я не буду больше кружиться, меня тошнит?

Страх помогает вырваться, ударить, ни на что не надеясь, отчаянно, бессмысленно.

— Ева? Ева! Ева?!

— А?

— Ты чего не откликаешься? Стоишь, выпала из реальности.

— Давай уйдем?

— Ты чего?

Он отпустил меня на мгновение, два, три, я рванулась изо всех сил, потянув мышцы, они болели две недели.

Я покачиваюсь, Олег едва успевает меня подхватить.

— Ты чего такая морально неустойчивая?

Споткнулась у самого края леса — испугалась так, что сердце чуть не выпрыгнуло из горло. Сейчас точно догонит!

Опираюсь на руку Олега:

— Давай уйдем?

Его рука мгновенно из поддерживающей становится жесткой, а сам он раздраженным:

— Ева, ты можешь нормально объяснить, чем тебе этот лес не нравится? Тут не водятся дикие звери, честное слово.

— Не хочу.

— Опять твои суеверия, что ли?

Не ходить в лес. Он ждет там, за кустами.

–…Нет.

— Ева, мне надоела эта ерунда!

— Олег…

— То тебе кошка дорогу перешла, то колбасу нельзя есть!

— Десерт…

— То по той дорожке можно идти, а по этой нет!

— Я…

— В темноте не есть, деньги не передавать, в лифте все заплеванные кнопки перетрогать!

— Это просто…

— У всех есть придури, Ева, но твои переходят все границы! Завтра ты будешь считать листики на деревьях?

— Но ведь…

— Просто возьми себя в руки! Ты же можешь быть нормальной! Такой был отличный день! Опять все к черту!

Но я уже выбралась из леса. Уже выбралась. Убежала.

Олег смотрит на меня раздраженно и зло. Наверное, с его точки зрения все так и выглядит: из-за моих суеверий я испортила наши чудесные выходные. Я всегда все порчу, даже когда хочу все исправить.

— Я больше не пойду с тобой вообще никуда, если ты будешь вести себя как психованная!

Выпрямляюсь. Я вышла из леса. Леса больше нет.

Говорю:

— Уходи. Вот прямо сейчас — уходи.