И загляну в твои глаза…

Аскольд Де Герсо

В книге собраны произведения разных лет, тематика произведений охватывает все стороны нашей жизни. Здесь и бытовые истории и криминал, всё, как в жизни…

Листья жгут

А может быть, правы те, кто говорит:

— Лучше поздно, чем никогда?

К вечеру, ближе к моему возвращению с работы, в нашем небольшом посёлке, почтальонша — шустрая девчушка, лет восемнадцати — успевает разнести почту по ящикам и я, по устоявшейся многолетней привычке, непременно, прежде чем пройти к себе во двор, заглядываю в почтовый ящик. А всё из-за расшалившихся подростков, которые то ли от безделья, то ли из-за отсутствия воспитания, иной раз бросают в почтовые ящики зажжённые спички и от всей корреспонденции остаётся горстка пепла или в лучшем случае обгоревшие кусочки бумаги.

Вот и сейчас, ещё издали я приметил уголок бумаги, белеющий под крышкой почтового ящика. Открыв ящик, я достал немного примятый почтовый конверт с обилием оттисков. В последнее время я жил в ожидании ответа из издательства, куда отправил было рукопись. Но, прочитав адрес отправителя, я был немало удивлён и обескуражен, на месте адреса отправителя вместо издательства красивым женским почерком было выведено: г. Серебряный Бор.

О существовании такого города даже я узнал впервые, только в данную минуту, и вполне логично и естественно, никак не ожидал получить письмо из этого города, разве что кто-то из моих родственников или знакомых переселился в этот загадочный город.

Хотя письмо меня и озадачило в немалой степени, ознакомление с ним и его прочтение я оставил на свободное время, а пока положил на полочку шкафа: у меня, как и у любого хозяина своего подворья, есть и более неотложные дела. Набрав воды в чайник, поставил на газовую плиту. Сказать по правде, из своих тридцати пяти лет, около десятка я провёл в различных служебных командировках.

И по долгу службы бывал я и в Бресте, что стоит на самой западной границе, и в Дальнереченске, расположенном на противоположном краю страны, встречающий новый день первым, но так и не смог вспомнить города с названием Серебряный Бор. Факт этот заинтриговал меня своей таинственностью и держал в своём плену до тех пор, пока чайник не издал пронзительный свист, возвращая к реальности. Выпив чашку чая, и всё ещё во власти этого письма, в тщетных попытках вспомнить этот город, я вышел во двор, дабы заняться делами по хозяйству.

Тот, кто живёт своим хозяйством, определённо поймёт меня; дорожки почистить от выпавшего за день снега, живность покормить, всегда найдётся забота для трудолюбивых рук.

В заботах и делах, я, наконец, забыл о письме. Завершив дела, и, войдя домой, поужинал и решил перед сном посмотреть новости, ну и, какой-нибудь из наделавших немало шума в последнее время фильмов, только лишь из одного желания: не отстать от жизни. Фильм оказался на самом деле интересным и так увлёк меня, что, отходя ко сну, я даже не удосужился вспомнить о полученном накануне, письме.

Я уже засыпал, но тут, словно вспышка перед глазами — Серебряный Бор! До сих пор, не оставлявший на завтрашний день то, что можно сделать сегодня, я встал, включил прикроватное бра и сняв с полочки письмо, вскрыл его. Тот же аккуратный женский почерк:

«Здравствуй мой далёкий забытый друг Валерий! — почерк бисерный, выписанный старательной девичьей рукой. — Возможно, ты ещё помнишь светловолосую девушку из города Серебряный Бор? Или, быть может, успел уже позабыть, ведь с той поры прошло немало времени, столько воды утекло в реках, а я же в свою очередь, не напоминала о себе. Вспоминаешь ли ты хоть иногда нашу любовь? Тогда, в то сказочное время, мне казалось, что я очень и очень счастлива, так счастлива, как никто другой в этом подлунном мире, сердце моё трепетало от наплыва чувств. Даже сейчас, вспоминая нашу любовь, сердце готово выпрыгнуть из груди.

Только одно омрачает мою память: слишком уж короткой оказалась наша любовь. Слишком уж скоротечной. А помнишь, как мы с тобой встретились впервые? Это было время, когда на деревьях распускались почки, и сочная зелёная листва предвещала наступление скорого тепла. Почему мы расстались? Почему я никак не могу вспомнить о причине нашего с тобой глупого расставания? Или быть может не желаю помнить?

Этот вопрос преследует и мучает меня до сих пор, хоть и столько уже минуло лет. Вот и сегодня, возвращаясь с работы, и, проходя сквозь парк, в котором мы так любили гулять, я вспоминала о нашей любви и решилась-таки написать тебе, может быть, ты помнишь — почему мы расстались? Ведь я так любила тебя, моего единственного мужчину, поскольку после тебя у меня так никого и не было».

Читая письмо, я почувствовал, что на мои глаза навернулись слёзы, хотя и никогда не считал себя сентиментальным, в горле застрял ком, перед глазами пронеслись дни моей бесшабашной молодости. Куда же они ушли, в какую сиреневую даль? Невольно на память пришли строки из песни:

…Ах, зачем, той любви в наказанье,

В сентябре листья жгут, листья жгут…

Я жалел сейчас себя, затерявшегося во времени, нашу любовь, которую так и не вспомнил, душа переполнилась нахлынувшими чувствами прошедшего.

Не дочитав письма до конца, отложил его и полностью предался воспоминаниям. Но при всём моём старании, как я ни напрягал память, так и не смог припомнить её имени. В своей жизни, как в прочем и все, я также был грешен — много любил, но только есть ли в том грех? Сколько девушек поверили моим мимолётным чувствам?

Не всех я помню по именам, к моему сожалению. Сон одолел меня. Спал я плохо, проворочался всю ночь с одного бока на другой. Утром встал не отдохнувшим, но на работе кое-как разработался и всё пошло своим чередом: с утра на работу, вечером обратно.

Прошло, наверное, дня три, не больше этого, когда я, вернувшись домой, снова обнаружил в почтовом ящике письмо. Обратный адрес тот же: Серебряный Бор. Прочитав письмо, я узнал многое из её жизни: она писала о себе, о своих переживаниях, немало строк отвела своей жизни. На ум невольно вкралась мысль: может быть мы и на самом деле встречались с ней?

Из подписи в конце письма я узнал, что её зовут Надя. Возможно, первое письмо тоже было подписано, но я не дочитал тогда до конца. Сейчас я знал, что письмо от Нади из города Серебряный Бор, что конечно же ни на сколько не приблизило меня к разгадке, не уменьшило число вопросов относительно неё.

В самом начале истории, до того, как получил первое письмо, я принял твёрдое решение распрощаться с одной из вредных привычек: бросить курить. Желание сие было сродни желанию перевернуть свою жизнь, как мне казалось. Но, выдержал ни больше, ни меньше чем три дня, поскольку события последних дней, выбили меня из колеи, на время заставив забыть о своей благой затее. Тем паче я получил третье письмо от Нади. Это письмо я прочитал «не отходя, как говорится, от кассы», то бишь от почтового ящика.

Письмо начиналось следующими словами:

«Добрый день, Валерий. Это снова я. Пишу тебе потому, что не уверена, что ты получил два предыдущих моих письма. Ответных писем ты не написал. Валерий, в письмах я признавалась в своей любви к тебе. У меня душа разрывается от безысходности, оттого, что не вернуть нашу любовь, даже её тени, не вернуть тех дней, когда я была так счастлива с тобой. Наверное, своими письмами я напрасно тревожу тебя, ворошу прошлое, если это так, то, пожалуйста, прости меня, Валерий.

И всё же, прежде чем окончательно распрощаться, хочу напомнить о себе одну деталь: в твоих объятиях я вела себя, подобно грешнице, это то ты, может быть, вспомнишь? Хотя… Такой, наверное, в твоих объятиях была не одна я. Но всё же, милый, что мне делать со своей любовью? С нерастраченными чувствами? Зная, после тебя я так и не смогла полюбить другого человека. В каждом молодом человеке я искала тебя, но так и не смогла найти и вот решилась, решилась написать тебе, признаться в своих чувствах.

Я не знаю, что буду делать, если ты меня отвергнешь или не ответишь на мои письма. Просто по-человечески прошу тебя, Валера, ответь мне хотя бы что-нибудь: что ты жив-здоров, что так и не вспомнил: кто я, или что давно женат и благополучно, ну хоть что-нибудь, прошу тебя.

Валерий, подскажи, приоткрой завесу тайны: почему наша любовь была столь короткой? — продолжала она, уже повторяясь, — подобно сухому хворосту, она занялась ярким пламенем и, обдавая пылким жаром, в мгновение сгорела, оставив угли, что до сих пор сжигают моё сердце. Это моё последнее письмо к тебе, моя последняя надежда, я высказала тебе всё, что хотела и возможно, даже больше этого. На прощанье желаю тебе счастья, удачи. С любовью Надежда».

Прочитанное письмо взволновало меня. Я вытащил сигарету и закурил. Хотя так и не вспомнил о Наде из Серебряного Бора. Отбрасывая недокуренную сигарету, я, видимо, замешкался и только сейчас заметил на земле небольшой белый квадратик. Подумав, что он мог выпасть из письма, я поднял его: фотография Нади. Да, она была красавица — блондинка с синими-синими глазами, которые явно с упрёком и укором смотрели на меня сейчас. Вспомнил! С Надей мы учились в одном университете. Теперь она живёт в городе Серебряный Бор.

Разумеется, о том, что город, где мы учились, недавно переименовали, я и представления не имел. Учитывая же, что у нас в последнее время просто вал пошёл с переименованиями, возможно, и внимания не обратил. Теперь я вспомнил и фамилию Нади — Драгомерецкая. После университета меня распределили в другой город, началась трудовая жизнь, полная интересных начинаний, командировки. Выходит, она осталась там же, где мы учились, а я не столь уж и давно вернулся в родные края.

Держа письмо с фотографией в руке, я присел на скамейку, закурил ещё одну сигарету. Надя была права, бесконечно права, мы действительно любили друг друга. Чувства к ней сохранились в глубине моей души, хоть уже и заметно приглушенные. В голове упрямо крутились строки из её письма: я по-прежнему люблю тебя…

После полученного третьего письма с вложенной фотографией, в моей душе, словно что-то надломилось. Если до этого момента как-то всё устраивало меня в сложившейся жизни, где всё было, как будто, на своих местах, теперь чего-то стало не хватать. Как если бы что-то украли из моей жизни, что-то дорогое сердцу. Как-то иначе стало. Под другим взглядом что ли, начал смотреть я на свою жизнь. Что в общем-то было в моей жизни, если так здраво рассуждать, остановившись на минуту?

Бесконечные командировки, когда видишь жизнь через окна поездов и комнат общежитий или номеров гостиниц, перекусов на бегу или обхождений сухим пайком, когда лень было готовить лишний раз. А часто ли выпадает времени в командировках заниматься готовкой? Бывает, едва доползаешь до кровати утопаешь в сон, чтобы с утра всё по новому кругу. Надо благодарить Бога, что наделил меня крепким здоровьем, до сего дня не могу пожаловаться ни на какие проблемы в этой области. Но ведь, мало всего этого, ничтожно мало…

И нет-нет да, память стала напоминать мне о той любви, костёр которой, казалось, навсегда потух и шальной ветер играючи успел разметать даже золу от него. Но нет, не всё так просто, оказывается в этой бренной и суетной жизни, и как бы мы ни стремились заглушить прошлое, оно неминуемо даёт о себе знать.

Не может не давать, так уж устроено мировосприятие, как бы мы ни сопротивлялись разумом, есть ещё сердце, подчиняющееся совсем иным законам, совсем иному порядку. Те же физиологи до сих пор не могут дать полного определения этому важнейшему человеческому органу.

Вот так и со мною. Столько времени минуло с того времени, должно бы было забыться, стереться в памяти, но… этого не произошло. Строки из памяти вызывали воспоминания о той любви, о той юной и хрупкой девушке, в которую угораздило меня влюбиться. Иначе и быть не могло: она олицетворяла собою саму нежность, свежесть юности, мимо которой пройти можно, лишь будучи абсолютно бессердечным и чёрствым существом, для кого само понимание красоты непостижимое явление.

Словно из густой пелены тумана, — как в том мультфильме из беззаботного детства под нехитрым названием «ёжик в тумане», — всплывали фрагменты наших встреч; и порою я воочию представлял её, идущей по городу с глубоко запрятанной печалью в глазах. И в эти минуты мне хотелось сорваться с места, ринуться к ней, бросив всё, позабыв обо всём. Но держала работа, к которой успел привыкнуть, или как принято выражаться: прикипеть душой, хозяйство, пусть и не ахти какое большое — всё это удерживало меня здесь. Да и прожитые годы тоже ведь запросто не отбросишь.

Иной раз, просыпаясь ночью, до самого утра не смыкал глаз, погружаясь в воспоминания. И прошло, наверное, не меньше месяца, а может быть и больше того, когда, пересилив себя, я сел за ответное письмо. Выведя первые строчки: «Добрый день, Надюша…», я к своему стыду, осознал, что не знаю, как дальше продолжить письмо. Если в школе, да и в университете после, редкое сочинение писал на четыре, сейчас я скорее походил на типичного двоечника, которому поручили подготовить реферат, предварительно лишив всех шпаргалок.

Как ни пытался я продолжить письмо, в голову ничего не шло. Я не мог определиться, как именно начать повествование своего письма, а лукавить, как ни странно, не хотелось и я вынужден был отложить сие занятие до следующего дня, руководствуясь русской народной мудростью: утро вечера мудренее.

На следующее утро, я, как обычно отправился на работу, где также мысли о письме продолжили преследовать меня неотступно, и к концу рабочего дня, я уже знал, о чём и как я буду писать. Вечером, вернувшись с работы, и, переделав все насущные дела, приступил к письму. Мысли мои, словно река, сорвавшая плотину, несёт свои воды, затапливая всё вокруг и, сметая на своём пути, спешили выплеснуться на бумагу и кисть с ручкой едва поспевала за ними. Исписав более четырёх страниц на одном дыхании, я решил передохнуть, собраться с мыслями и обдумать продолжение.

Как-никак, с того периода жизни прошло более чем достаточно времени и в моей жизни произошло столько событий: значимых и не совсем и нужно решить, о чём писать, а о чём просто благоразумно промолчать. Выйдя на крыльцо, я закурил; желание завязать с этой дурной привычкой как-то затерялось в лабиринте мыслей до лучших времён, что когда-нибудь, да наступят.

В случае, если всё-таки я решусь поехать. Мне необходимо кого-то оставить приглядывать за своим хозяйством, как-никак домашней животинке не объяснишь, что возникла непредвиденная ситуация и они некоторое время вынуждены будут поголодать. Они-то каждый день требуют свою норму кормёжки. И вот, пока я раздумывал обо всех этих вопросах и их решении, сигарета, дотлев, больно обожгла пальцы, вытаскивая меня из плена раздумья.

Наконец, завершив с письмом, я запечатал конверт, как первый шаг на пути к возрождению любви. Любви, что когда-то осталась в прошлом, но не забылась, не забылась несмотря на прошедшие годы, несмотря на расстояние, разделявшее нас, она подспудно продолжала жить в наших сердцах, ожидая своего часа. Наверное, точно так же зерно, брошенное в землю, ожидает наступления благоприятных условий, чтобы проклюнувшись, пустить свои корни и устремиться в рост.

Возможно, и правда в нашей жизни всё происходит в своё время и любые случайности, по-нашему глубокому убеждению, это продуманные закономерности? Как тот же восход солнца, смена времён года или рождение ребёнка. Сколько пар, обивают пороги медицинских учреждений, стучатся к самым разным шарлатанам, в желании иметь ребёнка, и когда, казалось бы, все надежды растаяли, они внезапно осознают, что у них в самом скором времени, ожидается пополнение. При этом, как ни странно это не звучало, они не прилагали для этого никаких усилий.

Отправив письмо, я хоть и ожидал ответа, но никак не представлял, насколько оно будет трепетным по содержанию и обстоятельным, где в каждой строчке жила любовь, не столько в прошлом, сколько в настоящем и в самом ожидаемом будущем. Она писала о будущем с такой отчётливостью, как если бы это был уже свершившийся факт, словно монумент ещё укрытый от любопытных взоров, но достаточно одного движения, чтобы сорвать покрывало, и он предстанет в полном своём величии. Меня же, это будущее и манило собою и пугало одновременно, пугало своей неизвестностью, своей непредсказуемостью.

Но, сделав шаг вперёд, не принято оглядываться назад, и уж, коли решился на первый шаг, остаётся единственное: сделать шаг второй. И приняв окончательное решение, я договорился со своей сестрой, живущей через три дома от меня, дабы присматривала за домом и хозяйством, подал заявление на работе с просьбой предоставления не оплачиваемого отпуска. Мой непосредственный начальник участка, хоть и был против, но скрепя сердцем, согласился на две недели. Он прямо в глаза мне так и заявил:

— Валера, я понимаю всё, что годы уходят и всё такое, но и ты пойми меня. Сам прекрасно понимаешь, что ты лучший специалист у меня, и будь сейчас аврал, то едва ли стал бы я отпускать тебя. И, уже после этих слов, как бы в шутку, добавил: — в дороге не пей, ни капли…

Только об этом и речи не могло быть. К алкоголю я вообще равнодушен и тем более, насторожённо отношусь к предложениям о выпивке в случайной компании, а в дороге и подавно не могло быть и речи. Мало ли какие попутчики, да и хмельным на какой-либо станции и высадить вполне могут.

В кассе трансагентства я приобрёл билет на поезд и стал готовиться в дорогу…

Уютно устроившись на верхней полке плацкартного вагона скоростного поезда под монотонный стук колёс, я предался сну.

Кому-то нравится глазеть на виды, проносящиеся в окне вагона, даря новые впечатления, но для меня в эти часы более важным представлялось ожидание встречи. Да и что можно увидеть сейчас в окно: белое безмолвие полей, осиротевшие без листьев деревья, погружённые в зимний сон. В общем, ничего примечательного для человека, длительное время пребывающего в дороге. Можно долго рассуждать об этом, но одно дело, когда читаешь письма и совсем другое личная встреча, но почему-то сердце моё подсказывало, что всё будет хорошо и не стоит понапрасну беспокоиться. Да и к чему строить предположения, сбывающиеся в очень редких случаях, не лучше ли положиться на судьбу? Ведь издревле же известно: человек предполагает, а Бог располагает. А там, глядишь, и сложится картинка. Так зачем пустые тревоги и опасения?

Полторы с лишним суток на поезде прошли, словно их и не было. Громким сигналом, врываясь в размеренный уклад жизни, поезд возвестил о своём прибытии на станцию. Перестук колёс на стыках становился всё глуше, пока не затих совсем, уступив грохот сцепам вагонов. Но вот уже и они затихли. Проводница, женщина средних лет, невзирая на небольшую полноту, проворно открыла дверь и откинула подножки для пассажиров, покидающих вагон и, соответственно спешащих занять свои места согласно билету.

Вот и я ступил на перрон города Серебряный Бор. Оглянувшись по сторонам, и, втянув в себя аромат соснового бора, я заметил ей, стоящую чуть поодаль от моего вагона. Что и неудивительно, давая телеграмму, я ещё не знал в каком из вагонов буду ехать. Надя выглядела ненамного старше от той, которую я помнил, может быть, несколько пополнела, но даже эта полнота придавала ей особую привлекательность, внося в её образ новые нотки.

Издали мне трудно было разглядеть, какого цвета у неё глаза, я лишь помнил, что они синие-синие, словно летнее небо в ясную погоду, но взгляд остался таким же, неизменным: всё тот же ласковый и участливый. Заметив меня, она, вскинув руку, помахала мне. Я также не удержался от встречного приветствия, пользуясь свободной от ноши рукой, прежде чем, обойдя других пассажиров, подошёл к ней. Бежевого цвета пальто, облегающее стройную фигуру, не только удачно гармонировало с внешностью, оно выгодно подчёркивало её всю, как есть. Локоны цвета спелой пшеницы выбились из-под шапки и струились на ветру.

— Привет, Надюша… — кроме приветствия, я как-то растерялся на месте и не знал, что говорить. Всё о чём задумывалось, мечталось, в этот миг, словно, вылетело из головы. Но тут на помощь мне подоспела сама Надя:

— Привет, Валера… Я до самого конца не верила, что ты решишься приехать. Даже придя на перрон, до самого момента, пока не увидела тебя, выходящего из вагона, была уверена, что напрасно пришла. И лишь после того, как ты возник в двери вагона. У меня на сердце отлегло…

Она говорила. Говорила, а я стоял, боясь пошевелиться, нарушить эту сказочную минуту…