Графиня поневоле

Аскольд Де Герсо

Лизавета Бахметьева, возвращаясь с привычных посиделок, даже представить не могла, что окажется вовлечённой в омут приключений, коварства и интриг, коими был полон императорский двор Санкт-Петербурга.

Глава 4

В тот момент, когда карета исчезла за углом, ребята приуныли, каким-то внутренним чутьём поняв, что Ефремушку они потеряли навсегда, о чём он сам ещё и не догадывался.

У детей, постигающих жизнь на улице и в подворотнях, интуиция более развита, поскольку они предоставлены сами себе и за любые шалости и ошибки ответственны сами, папка с мамкой не заступятся. Что, как следствие приводит к мысли принимать решения самому, ибо никто за тебя сие делать не будет, да и не кому. Ефремушка, находясь в карете уже более получаса, начал осознавать, что происходит нечто, выходящее за рамки условностей, и решил обратиться к дяде, а как иначе обращаться к человеку значительно старше себя, сидящему рядом, жалостливым голосом:

— Дяденька, я накатался. Выпустите меня, пожалуйста.

— Малец, а покушать не желаешь? — вопрос, заданный графом, попал в самую точку. Ефремушка и сам давно уже почувствовал, как у него сосёт под ложечкой от голода, от момента, когда они покушали булочку с маком, прошло достаточно времени и растущий организм, требовал еды, — да и когда ещё доведётся, сидя рядом с графом, прокатиться ветерком, а?

— Хочу, — сказал Ефремушка, не смея прямо в глаза смотреть взрослому человеку, проникшемуся к нему жалостью, не обратив внимания на последние слова. Да и едва ли поверил бы он им. Станет какой-нибудь граф, катать его в карете… Животик же и вправду напоминал о себе тянущей болью, и говорить: не хочу, значит обмануть самого себя.

— Ну, тогда спешить тебе ни к чему, правильно? Прошка, — окликнул он кучера, — заверни к закусочной.

— Слушаю-с, барин, — отозвался кучер, до сих пор ещё не оправившийся от удивления.

Ефремушка, почувствовал, как карета свернула, но не видя через занавески, прикрывающие оконца, ничего не понимал. Происходило же многое, что в корне бесповоротно изменяло его дальнейшую жизнь.

Когда переступили порог заведения, в нос Ефремушки ударил аромат вкуснейших блюд, вкус которых ударил в нос и защекотал желудок, как и в те дни, когда он проходил мимо харчёвен и закусочных, да и даже мимо жилых домов, где готовили обед или ужин. Кроме печёной в костре картошки или украденной, иной раз выловленной рыбки, разве что другое он знал в своей жизни. Барин, а он это понял уже несмотря на малолетний возраст, заказал первостатейный обед, да и подавали им не чета другим. Уже приступив к трапезе, граф, видя его аппетит, с каким он уплетал за обе щеки, не удержался от вопроса, настолько ему занятным показался малец:

— Отец с матерью, поди, осерчают, узнав, что ты потерялся?

— А у меня их нету, — не переставая жевать, с полным ртом ответил Ефремушка. Ему и в голову не пришло с какой целью расспрашивает его барин.

— Да как сие может быть? — заинтересовался граф. — И где же они?

— Кто их разберёт? Мамку я почти не помню, а тятю совсем не знаю, был он или его и не было…

— А ко мне в дворовые не желаешь? — смекнул граф, видя живость пацанёнка, способного на лету принимать решения и за словом в карман не лезущего.

— Я и сам ещё не знаю, чего хочу, — ответил Ефремушка, до которого дошёл смысл слов, к чему клонит граф. В этом была вся правда.

— Как тебя звать-то, малец? — спросил Апраксин.

— Ефремушкой кличут, — вполне серьёзным тоном ответил пацанёнок на вопрос, поставленный прямо и, не имеющий других ответов. Хотя, графа едва ли интересовало, как его на самом деле зовут.

— Ефремушка, так Ефремушка. Так как насчёт предложения у меня обитать. Кров, пищу обеспечу, а требуется немногое: изредка меня и гостей развлекать. Сойдёт?

Предложение, перед которым трудно было бы устоять взрослому человеку, поставило пацана в тупик. Доселе он сам себе был предоставлен, хотя иной раз и приходилось выполнять поручения старшего, а тут заманчивое предложение… Ефремушка, конечно же, понял к чему клонит барин, да и доводилось ему видеть дворовых, но и дармовая еда привлекала.

— А шибко гонять не будешь? — с взрослой осведомлённостью посмотрел он на барина, который так и не притронулся ни к одному блюду. Ему было интересно наблюдать за этим смышлёным мальчишкой, как он, будучи даже голодным, не набросился на еду. Да и с виду пригожий, граф с ожиданием смотрел на него.

— Ну, это как себя проявишь, — лукаво ухмыльнулся граф, довольный, что заинтересовал Ефремушку. Своих детей у графа Апраксина не было, а потешить душу дитём хотелось, и чем-то засел ему в душу Ефремушка. Может быть тем, что граф сам ещё был молод, и душа требовала широты русской, а проявить, чтобы душа радовалась, никак не получалось.

— Дяденька, при условии, что при первом требовании, меня отпустить, я согласен, — наконец вымолвил Ефремушка.

— Какие о том могут быть разговоры. Слово скажешь и свободен, на все четыре стороны, — ответил граф, как если бы перед ним сидел взрослый человек, заранее уверенный, что ещё не нашёлся охочий променять жизнь при дворе, пусть даже в качестве прислуги, на вольные хлеба и ночлег под открытым небом.

— И всё же подумать хотя бы я могу? — набивая себе цену, в ответ задал вопрос Ефремушка.

В тот вечер, впервые Ефремушка ночевал без всякого страха быть разбуженным другой когортой малолетней шпаны, также промышляющей на улице, или же быть избитым. Всё это вкупе вселяло надежду на благоприятную жизнь. Апраксин мог бы его спровадить в дом призрения за беспризорными, что появились в столице, но что-то да удержало от этого шага. Он и сам пока не мог объяснить побудительной причины. И день за днём, потекла жизнь в графском дворе, пусть даже среди челяди, но граф его как-то незаметно для Ефремушки, приблизил к себе.