Революция

Артуро Перес-Реверте, 2022

«Это история о человеке, о революции и о сокровище…» Революция начнется в Мексике в 1911 году, когда страна сбросит коррумпированного диктатора и попытается построить себя заново. Сокровище – пятнадцать тысяч золотых монет – будет экспроприировано на нужды революции из банковского сейфа и затем исчезнет без следа. А человек, молодой горный инженер Мартин Гаррет Ортис, ввяжется в революционные дела сначала от скуки и любопытства, а затем по зову души. Революция свершится, хотя победителями выйдут вовсе не те, кто проливал за нее кровь, – и даже не те, кто в нее верил. Сокровище рано или поздно найдется. А человек на собственной шкуре узнает восторг битвы и животный страх, трепетную любовь и циничное предательство, зверство и великодушие, отчаяние и азарт – он повзрослеет и поймет, что такое честь, что такое смерть и что такое разочарование. Артуро Перес-Реверте – бывший военный журналист, прославленный автор блестящих исторических, военных, приключенческих романов, переведенных на сорок языков, создатель цикла о капитане Диего Алатристе, обладатель престижнейших литературных наград. Его «Революция» – грандиозный приключенческий эпик, история души, потерявшей невинность в романтическом порыве, и личного героизма, неизбежно исходящего на кровавое месиво бойни во имя высоких целей. Впервые на русском!

Я знаю, куда забросила тебя судьба. Ты сам выбрал свой путь. Но нам — тем, кого ты оставил позади, — всегда казалось, что ты углубляешься в пустыню без дорог. Нам ты всегда виделся человеком, которого следует считать пропавшим. Но ты появился снова, и, хоть мы с тобой, возможно, не увидимся больше, в памяти моей ты дорогой и желанный гость, и признаюсь тебе, что хотела бы узнать, какие происшествия случались с тобой на том пути, который привел тебя туда, где ты пребываешь ныне.

Джозеф Конрад. Золотая стрела

Хулио Мингесу —

с благодарностью за верность и память

1

«Банк Чиуауа»

Это история о человеке, о революции и о сокровище. Революция происходила в Мексике во времена Эмилиано Сапаты и Франсиско Вильи^[1]. Сокровищем были пятнадцать тысяч золотых монет достоинством двадцать песо, отчеканенных при императоре Максимилиане^[2] и похищенных из банка в Сьюдад-Хуаресе 8 мая 1911 года. Человека звали Мартин Гаррет Ортис, и для него все началось в то утро, когда в отдалении ударил выстрел. Бам! — послышалось на улице, а следом, замирая, прокатилось эхо. Потом грохнуло еще два раза: бам! бам!

Мартин отложил книгу, которую читал, — «Электрооборудование современной горнодобывающей промышленности» — и, разведя шторы, взглянул в окно. Стреляли из винтовки в двух-трех кварталах от него. В паре блоков, как говорят мексиканцы. Потом почти сразу же грянули новые выстрелы — на этот раз ближе. Стояло безветрие, и потому поднявшийся над плоскими крышами приземистых домов дым — сперва серый, а потом черный — столбом устремился в слепящую утреннюю синеву. Выстрелы сливались воедино: бам-крак-крак, бам-крак-бам. Эхо множило эти звуки. Казалось, что повсюду с частым и громким треском горит сухое дерево.

Началось, не без волнения подумал он. Докатилось и до нас.

Мартин Гаррет был от природы весьма любопытен и пребывал еще в том возрасте — два месяца назад ему исполнилось двадцать четыре года, — когда не опасаются ни превратностей судьбы, ни посвиста шальных пуль на улицах. Но, кроме того, он томился от скуки в номере отеля «Монте-Карло», ожидая, когда же снова заработают шахты в Пьедра-Чиките, закрытые из-за сложной политической обстановки на севере страны. Так что жажда новизны победила благоразумие. Он застегнул жилет, оправил галстук, взял шляпу и пиджак, а в карман его сунул маленький никелированный револьвер «орбеа» с пятью патронами 38-го калибра в барабане. И тяжесть оружия в правом кармане подействовала успокаивающе. Потом, перескакивая через две ступеньки, спустился в холл и мимо испуганного портье, высунувшего только усы из-за стойки, вышел на улицу.

Он хотел все рассмотреть, все увидеть собственными жадными глазами. Со дня приезда из Испании молодой горный инженер следил за развитием событий лишь по газетам, местным и американским. А они в один голос твердили, что конфликт неминуем, что положение президента Порфирио Диаса^[3] шатко, а все недовольные объединяются вокруг оппозиционного политика Франсиско Мадеро^[4]. В последние месяцы напряжение нарастало, начались столкновения, становившиеся все кровавее. Шайки бандитов, мелких фермеров, отчаявшихся крестьян сбивались теперь в отряды, организованные почти на военный лад под командой главарей, которые требовали справедливости и хлеба для народа, прозябающего в нищете по вине высокомерных латифундистов и правительства, глухого к доводам рассудка. Для каждого мексиканца, принадлежащего к среднему или низшему классу, само слово «правительство» стало синонимом слова «враг». По этой причине мятежники так рвались в Сьюдад-Хуарес, где был основной пограничный переход из Мексики в Соединенные Штаты. И уже несколько дней подбирались к городу, занимая позиции вокруг. Накапливали силы. Теперь начиналась настоящая борьба и, наверно, революция.

В дальнем конце пустой улицы, перед биллиардной «На том и этом свете», лежал убитый. Лежал лицом вверх: после того как в него попала пуля, кто-то, несомненно, волоком дотащил его сюда в поисках укрытия — по неасфальтированной улице тянулась длинная полоса полузасохшей крови. Мартин еще никогда — даже в шахтах — не видел людей, умерших не своей смертью, и потому застыл на миг, рассматривая убитого. Невольно обратил внимание, что одежда убитого в беспорядке — карманы вывернуты, ноги в одних носках, — обращенное к небу лицо искажено, и глаза припорошены тонким слоем пыли. Над трупом роились мухи, с жужжанием перелетая от приоткрытого рта к буроватому пятну на груди. Возраст погибшего определить было трудно: можно дать и тридцать лет, и пятьдесят; одет по-городскому. Не боец, а скорее случайная жертва, подвернувшаяся под шальную пулю. Тут Мартин догадался, зачем труп тащили по улице под защиту приземистых домов. Нет, не затем, чтобы перевязать — он уже был убит, — а чтобы без помех обшарить и обобрать.

Мартин прошел до угла и еще немного вперед, стараясь держаться поближе к стенам. Улицы были по-прежнему безлюдны. Стрельба не только не стихала, но и разгоралась все яростней, причем сразу в нескольких местах. Он ориентировался на звуки ближайших выстрелов. Чаще и громче всего они гремели в северо-западной части города, у мостов через реку Браво, шедших через границу на территорию США, в Эль-Пасо.

Хотелось пить. От напряжения пересохло в горле. Чем дальше он шел по этим кварталам, тем ниже становились дома, тем сильней, поднимаясь в зенит и съедая остатки тени, жгло солнце. Мартин ослабил узел галстука, платком вытер пот со лба и промокнул шляпу изнутри, огляделся. Ни души. Он и не представлял себе раньше, что война способна так обезлюдить пейзаж.

На другой стороне улицы намалеванное на фасаде название «Червовый туз» обозначало таверну. Жажда мучила невыносимо, и он быстро прикинул все за и против. Решившись, припустил бегом; тридцать метров показались бесконечными, но никто в него не выстрелил, хотя пальба слышалась совсем недалеко. Дверь оказалась заперта. Он несколько раз постучал, и вот наконец она чуть приоткрылась, и в узкой щели возникло худое усатое лицо.

— Позвольте войти, — сказал Мартин. — Умираю, пить хочу.

За дверью помолчали. Два очень черных глаза с опаской рассматривали его.

— Деньги есть, — настаивал он. — Я заплачу за то, что выпью.

После недолгого колебания хозяин впустил его. Ставни были закрыты, и внутри полутемно: в слабом свете, проникавшем только через слуховое окно, можно было разглядеть комнату со столами и колченогими стульями, стойку и несколько неподвижных фигур. По мере того как глаза привыкали к полутьме, Мартин стал различать обстановку яснее. Человек шесть посетителей уставились на него с любопытством.

— Чего вам налить, сеньор?

— Воды.

— И больше ничего? — Хозяин взглянул на него с удивлением. — Не желаете сотола^[5] или текилы?

— Это потом. Сейчас дайте мне воды, пожалуйста.

Он жадно опустошил целый кувшин. Один из посетителей поднялся и подошел к стойке, облокотился о нее. Низкорослый, с объемистым животом, выпиравшим из-под полурасстегнутого полотняного пиджака, с густыми усами, почти закрывавшими рот, он изучающе рассматривал Мартина, а тот, сняв шляпу еще при входе, утирал платком взмокшее лицо.

— Испанец?

— Да.

— Гачупина^[6] с первого слова узнаешь.

Не зная, хорошо это или плохо, Мартин кивнул. Не дай бог, если примут за одного из испанских помещиков, державших сторону Порфирио Диаса.

— Ну, как говорится, всякая птичка на свой лад чирикает.

— Разумеется.

Хозяин, больше не спрашивая, поставил перед Мартином стопку текилы. Тот поднес ее ко рту, глотнул и невольно сморщился. Текила была прозрачна, как вода, и крепка, как сам дьявол.

— Скверное времечко выбрали для прогулок, — сказал пузан.

Он не сводил с Мартина любопытствующих глаз. Снаружи приглушенно щелкнули несколько выстрелов.

— Это мятежники? — спросил Мартин.

— Как посмотреть, сеньор, — ответил тот, встопорщив усы мрачной улыбкой. — Это сторонники Мадеры, которые дрючат лысых. А те — их.

— Лысых? — переспросил Мартин.

— Ну, солдат.

— Так их прозвали, потому что стрижены под ноль, — пояснил хозяин.

— Голодранцы против нищебродов… Власть имущие посылают их искать на том свете то, чего не обрели на этом.

Усач говорил гладко и правильно. Было видно, что он не без образования.

— И на вашем бы месте, сеньор, я бы спокойно сидел здесь да потягивал текилу. Потому что, если высунуть нос отсюда, можно нарваться на неприятности.

— А что вообще происходит?

— В нескольких кварталах и на станции идут бои. — Мексиканец показал на людей за столом. — Эти вот ребята смогут объяснить лучше. Они оттуда пришли, благо идти было недалеко.

Мартин оглядел всех четверых — засаленные спецовки из синей плотной парусины, заношенные фуражки, усатые, перепачканные углем лица. Железнодорожники. Или, как их называют на севере, путейцы. Сделав знак хозяину, он обратился к ним:

— Не окажете ли мне честь угостить вас?

— Отчего же не оказать? — ответил один из них.

Они медленно, с достоинством поднялись и подошли к стойке. Хозяин разлил.

— Мадеристы ударили на нас на рассвете одновременно с запада и с юга, — сказал тот же путеец. — Сперва малыми силами, а потом к ним подоспело подкрепление, там и кавалерия была, и все… и мы огребли по полной… — Он показал на своих товарищей. — Нам пришлось драться на станции… И пришлось нам солоно.

— И кто побеждает?

— Пока еще непонятно. С одной стороны, говорят, идет дон Франсиско Мадеро с сеньорами Ороско^[7] и Вильей, а это люди крутого замеса. С другой — федералами командует генерал дон Хуан Наварро, тоже не пальцем деланный.

— Тигр Серро-Прието, — вставил усач.

В том, как он это произнес, восторга не слышалось. Наводило на мысли о стенах, побитых ря́бинами пуль, о людях, гроздьями диковинных плодов висящих на деревьях.

— Когда все это кончится, — сказал еще один путеец, — многих недосчитаемся.

Все сосредоточенно выпили. Снаружи стрельба то стихала, то через миг вспыхивала вновь и с новой силой — это было похоже на то, как накатывает прибой на скалы. Мартин заказал всем еще по одной, и никто не отказался.

— Скажите-ка… — Усач, держа в руке стопку и нахмурившись, разглядывал Мартина.

— Слушаю.

— Не обидитесь, если спрошу?

— Нисколько.

— Что вы забыли в здешних краях?

Сбитый с толку Мартин ответил, запинаясь:

— Я работаю… на шахте… тут неподалеку…

Усач, будто неожиданно почуяв рядом врага, кольнул его острым недоверчивым взглядом. Одним махом допил свою порцию и снова оглядел Мартина, с особым вниманием всмотревшись в правый карман его пиджака, оттянутый сильней, чем левый.

— Управляющий?

— Инженер.

— А-а… — протянул усач с облегчением.

— Мне любопытно. Никогда еще не видел революцию.

— А вот говорят, любопытство кошку сгубило… — сказал один из путейцев. — Так что лучше переждать, посидеть здесь еще малость, пока не стихнет.

Мартин задумался. Но порыв возобладал над благоразумием. Он положил на стойку несколько монет:

— На самом деле, мне пора…

И не договорил. В дверь забарабанили — часто, яростно, угрожающе. Когда просят позволения войти, так не стучат: это была не просьба впустить, а требование предоставить проход. Не то худо будет.

— Отворяй, сукины дети! Добром не откроете — дверь высадим!

Они вошли, и ворвавшийся вместе с ними свет заиграл на стволах карабинов, на металлических головках пуль в гнездах патронташей, перекрещенных на груди белых холщовых рубах, на желтых куртках и расшитых жилетах. Было их человек двенадцать — усталых и злых, пахнущих по́том и землей. По дощатому полу харчевни зазвякали шпоры. Воспаленные глаза под широкими полями шляп, посеревшие от порохового дыма усы.

— Всем стать к стене! — приказал тот, кто по виду был старшим.

Мартин повиновался вместе со всеми. Лишь хозяин, не сомневавшийся, что сейчас у него что-нибудь потребуют, остался за стойкой. Безропотно подчиняясь обстоятельствам, достал еще один кувшин с водой, две бутылки текилы, выстроил в ряд стопки. Судя по всему, революция наведывалась в «Червовый туз» не впервые.

Мартина обыскали, как и остальных. Миг спустя его бумажник и револьвер оказались в руках главаря.

— А это, дружок, что такое?

Держа оружие на ладони, он разглядывал Мартина с насмешкой и подозрением.

— Мое личное оружие. На всякий случай ношу, — пожал плечами тот.

— На какой еще на всякий?

— Мало ли кто попадется на улице…

— Он хороший человек, — вмешался усач.

Главарь даже не обернулся к нему. Полосатые выцветшие штаны, короткая, до пояса, куртка. Один патронташ — на поясе с подвешенным сбоку огромным револьвером в кобуре, два других — крест-накрест на груди. Карабин 30/30 он положил на стойку; из-под широкого поля шляпы все так же пристально и жестко смотрели черные глаза.

— И чем же это он хорош?

— Поставил нам всем. Угостил с дорогой душой, не жался. Он инженер.

— Испанец?

— Да. Но из Испании.

Мадерист, кивнув, снял сомбреро, рукавом вытер лоб. И волосы, и усы, полностью закрывавшие верхнюю губу, были уже тронуты ранней проседью, а от правого виска к челюсти тянулся еще довольно свежий лиловатый шрам — след рубленой раны.

— Значит, повезло ему. Был бы здешний — висел бы уже в петле.

Его люди, смешавшись с путейцами, облепили стойку. На полу они оставили два больших дорожных мешка и объемистый красный ящик с веревочными ручками. Кабатчик выложил связку сигар «Ла Палома», и посетители, разобрав их, прикуривали друг у друга. Обволоклись клубами дыма и слегка размякли.

— А что сиятельный сеньор забыл в этой дыре? — осведомился главарь.

— Пошел взглянуть, что происходит. — Мартин позволил себе намек на улыбку. — Я живу в отеле «Монте-Карло», в четырех кварталах отсюда.

Главарь не улыбнулся в ответ:

— Фешемебельный, небось, отель?

— Ну, недурной.

— Пули туда и оттуда как мухи летают. Рискуете сквознячок в фигуре получить.

— Простите, что получить?

— Дырку в черепушке, вот что.

— А-а… Ну, вот я и зашел сюда.

Главарь еще минуту вглядывался в него, словно сомневаясь. Потом одной рукой протянул Мартину бумажник, а другой спрятал револьвер к себе в карман. Кто-то пододвинул ему стакан воды, и он осушил его маленькими глотками. Допив, хлопнул в ладоши:

— Собирайтесь, ребятки, выходим.

Остальные допили свои порции, поставили стопки и двинулись к дверям, не сделав ни малейшего поползновения уплатить. Хозяин воспринял это со всегдашним смирением: бутылка текилы и бутылка сотола — небольшая плата за то, что его оставили в покое. Главарь взял свой карабин, и тут Мартин показал ему на красный ящик, куда один из гостей стряхнул пепел с сигары.

— Вы позволите, сеньор, сказать вам два слова?

Тот остановился и окинул его неприязненным взглядом:

— На то Господь и дал нам всем язык… Но за свои слова каждый отвечает сам.

Мартин снова показал на ящик:

— Это динамит?

— А если и так, то что?

— А то, что я бы на вашем месте не курил вблизи. Заряды старые и, кажется, вспотели.

— Чего-чего?

— На поверхности, как испарина, проступает нитроглицерин. Рискуете взлететь на воздух.

Главарь заморгал:

— С чего вы взяли?

— Говорю же: он инженер, — снова вмешался усач.

Главарь скорчил пренебрежительную гримасу.

— Мои ребята, — он показал на свирепые ухмыляющиеся лица, — с безносой в обнимку пляшут.

— Тем не менее, — ответил Мартин. — Зачем нарываться?

Мексиканец как будто призадумался. Потом снова обернулся к своим:

— Слыхали? Гасите свои сигары, с огнем не играют.

Все вышли. Но главарь тут же снова возник в дверях. И взглянул на Мартина:

— Вы чего — разбираетесь во взрывчатке и всяком таком прочем?

— Немного. Это часть моей работы.

— Он сказал, вы инженер? По какой части?

— Горный.

Главарь в задумчивости провел ногтем большого пальца по усам.

— И умеете так заложить динамит, чтоб что надо взорвать, а остальное не тронуть?

— Не понимаю.

— Ну, чтобы взорвать какое-нибудь место, но так, слегка… Чуточку. Столько, сколько нужно.

— Это зависит от того, что требуется… Но думаю, что справлюсь.

Лицо главаря осветилось широкой улыбкой.

— Придется вам сопроводить нас! Не в службу, а в дружбу.

Мартин ощутил холодок под ложечкой. Растерянно взглянул на мадериста, но по лицу его понял, что возражения не допускаются. И потому надел шляпу, вышел наружу и вслед за главарем и его людьми зашагал по правой стороне улицы. Куда направляются, не сказали, а спросить он не решился.

Пальба доносилась с трех точек, по солнцу определил Мартин, — с севера, с запада и с юга. И не ослабевала. Только в восточной части Сьюдад-Хуареса было вроде бы тихо. Время от времени его спутники останавливались на перекрестках, всматривались и стреляли наугад, словно бы проверяя, нет ли угрозы впереди, а потом поочередно бегом бросались вперед и собирались на другой стороне. И каждый раз главарь ободряюще хлопал Мартина по спине:

— Шевелите копытами, инженер… Не зевайте, а то подстрелят.

Обстреляли их только однажды. Неподалеку от арены для боя быков, с оконечности проспекта треснули два выстрела, и от вжикнувших над головой пуль Мартин покрылся гусиной кожей. Его спутники остановились на миг, вскинули карабины и вразнобой ответили огнем. И только главарь, не пригибаясь, медленно, с безразличным видом шел вперед. Перехватив взгляд Мартина, остававшегося на углу, задержался, обстоятельно раскурил сигару и двинулся дальше.

— Так что, дружище, с динамитом вы в ладах?

Прижимаясь к стенам домов, они снова шли вперед. Мартин кивнул:

— Да, по работе случалось иметь с ним дело. В шахтах часто приходилось подрывать пласты.

Мексиканец остановился, наклонившись, отцепил шпоры и подвесил их к поясу рядом с кобурой.

— Забавно вы сказали насчет испарины. Глазок — смотрок.

— Динамит — это нитроглицерин, которым пропитывают такое особое вещество вроде глины, чтобы можно было безопасно хранить и использовать.

— Ну надо же… А потеет как человек?

— Более или менее. От времени, от жары, от сырости или от холода эта пропитка начинает выделять влагу. — Мартин подбородком показал на тех двоих, что тащили красный ящик. — Его и переносить-то с места на место опасно.

— Ладно уж, мы почти дошли, — рассмеялся мексиканец. — А то, конечно, если рванет — костей не соберешь.

Время от времени они останавливались, чтобы сориентироваться. Опускали ящик на землю, а главарь разворачивал лист бумаги, где карандашом был начерчен план. Пройдя еще несколько шагов, Мартин заметил, что главарь с любопытством посматривает на него краем глаза.

— Давно в Мексике?

— С января. Приехал работать на шахте, а они все закрылись из-за революции.

— Во как… Из Испании ради этого?

— Ну да.

— А у нас, что ли, своих инженеров нет?

— Да есть, конечно. Но у компании, которая ведет разработку, капитал испанский, и акционеры тоже. Вот меня и направили оттуда.

Главарь показал на своих людей:

— Очень это хреново, когда и капитал, и акционеры нездешние. Мы и революцию-то устроили, чтобы капиталисты не высасывали из бедняков все соки… Чтоб землю разделить между теми, кто ее обрабатывает, а шахты принадлежали народу.

Он говорил очень убежденно, резко и пылко. Мартину это показалось разумным — до известной степени. Правительство и пресса изображали повстанцев как оголтелых и бессердечных разбойников, а тут возникал иной образ. Любопытно было бы узнать их получше.

— Да кому бы шахты ни принадлежали, — ответил он, — кто-то должен ими управлять. Организовывать работу. И не кто попало, а тот, кто знает дело.

Главарь взглянул на него с насмешкой:

— А вот ты знаешь?

— Я этому учился.

— Иными словами, кто бы у нас тут ни верховодил, ты без работы не останешься, так?

— Надеюсь на это.

В глазах главаря мелькнуло нечто вроде уважения.

— Повезло, что смог выучиться. — Он снова показал на своих товарищей. — А из этих вот, с голоду помиравших, никто даже в школу не ходил. Да и я выучился с грехом пополам только читать да писать кое-как.

— А четыре правила арифметики?

— Знаю только два — складывать и вычитать. На остальные времени не хватило.

— Думаю, революция переменит все это, а?

Главарь взглянул на него очень пристально, словно пытаясь понять, серьезно ли тот говорит. И остался доволен увиденным.

— Всему свое время, дружище. Надеюсь, мир не перевернется и индейцы нас не перережут.

И вот наконец они оказались перед двухэтажным зданием с огромной вывеской на фронтоне. По улыбкам на лицах Мартин понял, что дошли до цели. Он ожидал, что ею окажется форт, или мост, или что-то в этом роде, и уже представлял, как, пригибаясь, чувствуя лопатками дуло револьвера, закладывает динамитные шашки и поджигает бикфордов шнур, а над головой градом хлещут пули, и эта перспектива одновременно и ужасала, и восхищала его. Но от увиденного он замер с открытым ртом. Черные буквы на желтом фоне складывались в слова «Банк Чиуауа».

Мартин Гаррет своими руками еще никогда не устраивал подрыв, хотя присутствовал при многих. В силу своей профессии он знал основные принципы взрывных работ, мог рассчитать заряд и место закладки: все это он изучал в мадридской Школе горных инженеров, а потом на практике — в Испании и Мексике, когда на протяжении двух лет направлял бригады бурильщиков в подземные галереи и в открытые рудники. Тем не менее одно дело — закладывать динамитные шашки в проделанные отверстия и потом взрывать их по каноническим профессиональным правилам, и совсем другое — делать то, что предстоит ему сейчас. Поэтому он слегка растерялся, когда, спустившись в подвал банка, дошел до огромной бронированной двери в конце коридора.

— Ну, как ты смотришь на это, дружище?

— Да вот смотрю. Тем и занят…

— Справишься?

— Может, да, а может, и нет…

— Расстарайся, чтобы вышло «да». Букв-то почти столько же.

Инженер хмуро рассматривал хромированную сталь внушительных засовов, замков и маховиков, покуда его спутники со шляпами на затылке, с карабинами наперевес сгрудились чуть позади и наблюдали за ним с совсем иным, едва ли не почтительным видом. Жар революционной самоуверенности остыл и улетучился, и теперь даже главарь поглядывал на Мартина с опасливым уважением. Перед лицом непостижимых их разумению тайн эти корявые, загрубелые парни ожидали от него обнадеживающего знака, как ждут слова врача или священника.

— А не проще ли доставить сюда директора или кого-нибудь из здешних клерков, знающих устройство этих запоров?

— Да перебили их всех, разве не знаешь? Остается только шарахнуть.

Мартин снял шляпу и в сомнении поскреб висок.

— Шарахнуть, говорите?

— Говорю.

Инженер вздохнул. На самом деле выбора у него не было — все это знали, а он — лучше, чем кто другой. И наконец он решился:

— Мне понадобятся мешки с землей и толстые доски.

— Слыхали? Тащите!

Раскуривая гавану, прихваченную из обставленного красным деревом и кожаными креслами кабинета наверху, главарь не сводил глаз с Мартина. А тот подошел к вещевым мешкам с маркировкой федеральной армии и осматривал их содержимое — мотки бикфордова шнура и стопина^[8], кусачки и прочие инструменты. Откуда бы их ни добыли, выбор был сделан верный: в мешках и в красном ящике имелось все необходимое. Хорошо бы, подумал Мартин, там оказалось и немножечко удачи.

— Сумеете, сеньор? — настойчиво спросил главарь.

На «вы» и «сеньор» вместо «дружище». И в голосе звучит почтение. Почтение, смешанное с беспокойством, и Мартин отлично сознавал его причину. Одно дело — нагрянуть в «Банк Чиуауа» с динамитом и намерением раскурочить сейф, и совсем другое — оказаться перед толстенной стальной дверью со множеством непонятных рычагов, штурвалов и прочих запорных механизмов. От его тона Мартин ощутил необыкновенную уверенность в своих силах. Впервые с той минуты, как он перешагнул порог «Червового туза», все здесь зависело от него. Он знал нечто такое, что было неведомо остальным.

— Наверно, сумею, — сказал он и добавил властно: — Только держитесь от меня подальше с этой своей сигарой.

Главарь пожал плечами. Встопорщил усы в двусмысленной усмешке:

— Как скажете… Тут каждое ваше слово — как Христова заповедь.

Принесли мешки с землей, толстые доски, и по приказу Мартина часть сложили рядом с ним, а часть подтащили к бронированной двери, меж тем как сам он склонился над красным ящиком и стал доставать оттуда и раскладывать на полу динамитные шашки, стараясь, чтобы ни одна капля пота со лба не упала на них. По одному доставая и взвешивая на руке цилиндрики, завернутые в вощеную бумагу, он мысленно вел технические расчеты. Потом разложил на две кучки, перетянул суровой ниткой, тщательно вытер влажные от желтоватого нитроглицерина пальцы и обмотал каждую метровым отрезком стопина. Концы отрезал наискось и закрутил, скрепив так, как делали это испанские бурильщики. Бикфордов шнур горел со скоростью сантиметр в секунду, так что дистанция была чуть больше трех метров. Достаточно, чтобы поджечь и успеть убежать.

— Мешки сложите, где скажу. И очень аккуратно.

Мексиканцы повиновались. Один отмеренный заряд динамита лежал у той стороны бронированной двери, где были шарнирные петли, другой — у запоров. Потом Мартин показал, как накрыть обе кучки мешками с землей, потом досками и сверху снова мешками. И когда все было готово, обернулся к тем, кто выжидательно смотрел на него:

— Давайте все отсюда.

Приказ выполнили все, кроме главаря, который не сдвинулся с места и стоял, широко расставив ноги, с сигарой в руке. Мартин подошел к нему вплотную, поглядел в черные, твердые глаза и, сказав:

— Позвольте-ка, — вынул у него из пальцев дымящийся окурок.

Потом прижал окурок к концу шнура. Тот зашипел, воспламеняясь и распространяя вокруг запах пороха и горящей гуттаперчи. Мартин вернул главарю сигару и спокойно пошел по коридору, не оборачиваясь и не проверяя, следует ли тот за ним. Дойдя до лестницы, услышал за собой шаги.

Остальные ждали их этажом выше. Для развлечения они вывернули ящики, открыли каталожные шкафы и выбросили на пол документы. Двое помочились в зарешеченные окошки касс.

Мартин показал им на двери:

— Давайте-ка лучше все на выход… Мало ли что.

Бандиты переглянулись, неловко затоптались, почти по-детски замялись — никому не хотелось торопиться на глазах у остальных. Мартин вышел на улицу, сощурился от яркого света, отражавшегося от выбеленных стен, вдохнул горячий воздух позднего утра. На соседнем доме висела реклама американских рабочих брюк «Ливайс» и другая — швейных машин «Зингер». В отдалении по-прежнему слышались выстрелы.

Следом за ним вышли и все остальные. Замыкавший шествие главарь задержался в дверях, выпустил прощальное облачко дыма и бросил сигару на землю.

От глухого подземного взрыва вздрогнули стены и посыпались стекла в окнах. Когда пыль рассеялась и осколки усеяли тротуар, бандиты с ликующими криками принялись хлопать Мартина по спине.

Никогда прежде он не видел столько денег сразу. Здесь были мешки с серебряными монетами и пачки мексиканских песо — и новых, в неповрежденной банковской упаковке, и уже бывших в обращении. Нашлись в немалом количестве и доллары США. Бандиты радостно переговаривались, таская добычу по коридору и по лестнице, после взрыва засыпанной пылью и обломками. При свете керосиновой лампы они носили мешки и коробки, обсуждали, что можно сделать с такой уймой денег — сколько можно накупить домов и ферм, сколько голов скота, сколько побрякушек женам и игрушек детишкам. Глаза у них горели алчностью, и Мартин догадывался, что, представься только удобный случай, многое бы оказалось у них в карманах. Однако под бесстрастным взглядом главаря, который прохаживался взад-вперед, все держались в рамочках. Мартин ожидал, что будет грабеж по всей форме, с пальбой в воздух и прочим буйством, но в ожиданиях своих обманулся: если не считать подрыва, все шло чинно и деловито. Для революционеров они вели себя слишком уж дисциплинированно. Может быть, из уважения к священной борьбе за дело народное, а может быть — и это вероятней, — к тяжелой руке вожака, которую тот, будто ненароком, держал на кобуре, не спуская глаз со своих присных.

— Шевелись, сейчас полковник придет, — подгонял он.

В углу бронированной камеры хранилища стояли десять деревянных ящиков, опечатанных красным сургучом и опломбированных, и Мартин заметил, что, обнаружив их, главарь не удивился. Напротив, он подошел к ним и потыкал носком сапога, словно определяя вес, потом наклонился, проверяя печати и пломбы, а потом, не вскрывая, приказал двоим караулить их. Судя по всему, это были самые надежные его люди; с карабинами наперевес, отогнув кверху поля сомбреро, они встали у ящиков. У одного на рукаве были две красные ленты, заменявшие шевроны.

— Ни шагу отсюда, пока я сам лично не приду.

— Слушаюсь.

— Глядите в оба, ребята… Будьте зорки, как орлы. А кто дотронется до ящиков — умрет… Это ясно?

— Ясней некуда, сеньор майор.

Так Мартин узнал, в каком чине ходит главарь. Майор — или команданте — в регулярной армии командует подразделением численностью человек в триста, но в охваченной революцией Мексике, где генералы и полковники появлялись как грибы после дождя, это звание могло значить все, что угодно. Иное дело, что никто бы не стал оспаривать его авторитет — довольно было посмотреть на его лицо со свежим шрамом, на холодные, спокойные глаза, будто вырезанные из черного камня. Сейчас он задумчиво рассматривал Мартина. Оба стояли на верхнем этаже, глядя, как люди громоздят на стол песо и доллары.

— Справились, сеньор, — признал мексиканец после паузы.

Теперь он смотрел на Мартина с каким-то новым интересом. Более того — благожелательно и даже дружелюбно. Впрочем, мало что можно было понять по этому бесстрастному лицу типичного северянина.

— Немного не рассчитал заряд, — поскромничал Мартин, хоть и был в глубине души польщен. — Чуть было все здание на воздух не подняли.

— Как говорят моряки, лучше переесть, чем недоспать.

Они вышли из дверей банка. На улице прибавилось мадеристов — грязных, оборванных, потных: они шли медленно и без остановки, с винтовками или карабинами на плече, вереницами или кучками, с каждой минутой становившимися все более многочисленными. Кое-кто был в сандалиях, а кто и босиком. Направлялись они туда, откуда, отдаляясь, но не смолкая, доносился шум боя. Майор стоял неподвижно и внимательно прислушивался, нюхая воздух, как охотничий пес. Вид у него был довольный.

— Музыка, а?! Что скажете?

Мартин слегка кивнул, не без сомнения:

— Смотря кто играет.

Майор окинул его ехидным взглядом:

— Для испанца вы недурно разбираетесь… Сколько лет околачиваетесь на белом свете?

— Двадцать четыре года.

— Ну а как вам все это?

Он показал на тех, кто проходил по улице. Мартин улыбнулся:

— Впечатляет. Невероятный опыт.

— А дома у себя вы такое видали?

— Нет, никогда.

— А должны бы… Да неужели в Испании не было революций?

— Давно уж.

— Нехорошо это — терять добрые обычаи. Если богатые упрутся, черта с два их подвинешь. Добром с ними нельзя — только силой сковырнуть. Пусть знают, зачем на свет родились.

Он вытащил из кармана маленький револьвер Мартина, снова взвесил его на ладони и протянул инженеру.

— Вроде бы ваш.

— А что вы будете делать с этими деньгами? — отважился спросить инженер, пряча «орбеа».

Майор подумал немного, прикидывая, насколько уместен такой вопрос.

— Воевать с правительством — дело дорогое, — медленно проговорил он наконец. — Сеньору Мадеро надо платить бойцам, закупать в Штатах боеприпасы и оружие. Это все стоит прорву денег.

— А вот те ящики… — еще больше осмелев, задал вопрос Мартин. — Те, которые остались внизу.

Майор резко прервал его. Губы под усами сложились в очень неприятную улыбку.

— Вы не видели там никаких ящиков.

В конце улицы появилась группа всадников свирепого вида — сомбреро, кожаные гетры, полные патронташи. Запыленные, утомленные, они ехали, бросив поводья, с винтовками поперек седла. И было в их облике что-то одновременно убогое и величественное. Перед банком они остановились, и передовой вопросительно взглянул на майора.

— Как оно? — спросил он в виде приветствия. И красным шейным платком утер лицо, от пыли и пота превратившееся в маску. Из-под техасской шляпы улыбались живые и быстрые глаза. Майор весь подобрался, вытянулся едва ли не по-строевому.

— Сеньор полковник.

— Все прошло гладко?

— Как по маслу. — Он показал на Мартина. — Отчасти благодаря вот ему, нашему новому другу.

— А то, что должно было там найтись, нашлось?

— Нашлось.

Полковник, сидевший на каурой лошади в высоком пастушьем седле с короткими стременами, закрутил ус, с любопытством разглядывая Мартина. Он был плечист, на широкой груди перекрещивались туго набитые патронташи. Мощная шея, крупная голова, крепкие зубы. Кофейного цвета сощуренные глаза под тяжелыми веками глядели пристально.

— И за что же нам благодарить твоего друга, майор?

— Он разбирается во взрывном деле и приложил к этому руку.

Полковник выпростал одну ногу из стремени, оперся локтем на луку седла.

— А позволено ли будет спросить, откуда взялось это сокровище?

Мартин сделал шаг вперед:

— Я горный инженер, сеньор полковник.

— Испанец?

— Да.

Всадник нахмурился и помрачнел, потом, обернувшись к своим спутникам, нашел глазами парня в соломенной шляпе — долговязого, тощего, безбородого и смуглого. По виду тот напоминал индейца-северянина, и глаза его — скорее желтые, чем черные, — смотрели на Мартина, как смотрит змея на мышонка, внезапно возникшего на ее пути.

— У нас здесь вашего брата-испанца не любят, — проговорил наконец полковник, поворачиваясь к Мартину. — Они нас дрючили триста лет и сейчас продолжают. У них лучшие земли, лучшие угодья и поместья, лучший скот, они поддерживают тирана Порфирио Диаса с его сворой… Перевешать их всех — и дело с концом.

Малый с индейским лицом молча кивнул, поглаживая свернутое кольцом лассо на луке седла. По странной, ему самому непонятной причине Мартин не столько испугался, сколько обиделся.

— У нас в роду я первый, кто приехал в Мексику, — сказал он твердо.

На него воззрились с удивлением, потому что ждали, что он будет робко и боязливо возражать. Полковник снова закрутил усы и насмешливо взглянул на майора:

— Находчив твой новый дружок-гачупин, ничего не скажешь.

Тот пожал плечами:

— И к тому же руки у него золотые… Вы бы видели, как он справился с этим хранилищем. — Майор широко развел ладони, показывая. — Вот такая стальная дверь или даже больше. Если бы не он, мы бы все здание разнесли к чертям, а сейф остался бы целехонек.

— Монолит, как называют его ученые люди, — улыбнулся полковник.

— Вот-вот.

— А он, говоришь, из него чилорио^[9] приготовил?

Майор состроил гримасу, обозначавшую улыбку:

— Разделал и на блюде, можно сказать, подал, ешь — не хочу.

— И содержимое не повредил?

— Ящики стоят внизу такими, как их мама родила.

— Охрану поставил? Надежную?

— Обидные такие ваши слова, сеньор полковник.

— Что же, пойдем глянем, а то уж белый день на дворе.

Полковник и индеец спешились, другие взяли под уздцы их коней. Миг спустя, полюбовавшись кипами песо и долларов на столе, оба в сопровождении майора спустились в подвал.

— Побудьте-ка здесь пока, с места не сходите, — сказали они Мартину.

Тот уселся на диван под присмотром двух звероподобных личностей, вооруженных до зубов. Вскоре его позвали вниз, и он стал спускаться по ступеням. В подвале полковник, майор и индеец стояли перед дверью в бронированную камеру. Керосиновая лампа освещала вскрытые наконец ящики, набитые картонными пакетами: некоторые были уже прорваны и позволяли видеть сверкающие золотые монеты.

— Это вы постарались? — спросил полковник, показывая на огромную стальную дверь, сорванную с петель вместе с засовами.

Сказано было с восхищением. Мартин скромно кивнул. Это часть моей работы, сказал он. Мне положено уметь обращаться со взрывчаткой. Полковник — как до этого майор — смотрел на него теперь совсем по-иному. Со смесью любопытства и нескрываемого уважения.

— А если дадим вам динамит, сможете взорвать еще кое-что?

— Когда?

— Сейчас… Не знаю — сегодня, завтра.

— Опять броневые камеры?

— Да нет, не камеры… Кое-что другое… Заложить шашку — и разнести все к известной матери.

Мартин немного подумал.

— Можно попробовать.

— Сделаете?

— Отчего же не сделать?

— Что вашей милости наша революция? Ни холодно вам от нее, ни жарко.

Мартин снова подумал. Он чувствовал какое-то небывалое, незнакомое воодушевление, которое было сродни душевному зуду. Его ждут новые миры, которые предстоит открыть. Предвкушение. Приключения.

— Я приехал из Испании работать на шахтах, а они уже несколько недель как закрыты. И делать мне нечего.

Полковник прищелкнул языком и сказал с очень серьезным видом:

— Мы — бедные люди, друг мой. Все, что добываем, отдаем народу. Платить вам сможем немного.

— Ничего мне не надо платить.

— То есть как? А ради чего же…

— Из любопытства. Мне очень интересно тут. И вы интересны тоже. И все, что происходит в Мексике.

Улыбка, словно трещина, пересекла маску из пыли и пота на лице полковника.

— Но внукам-то надо же будет что-то оставить, а?

— Сначала надо будет ими обзавестись.

Грянул полнозвучный раскатистый хохот, полный жизни и силы. Полковник обернулся к майору.

— Мне нравится твой дружок, — сказал он и потом взглянул на индейца. — А ты какого мнения, Сармьенто?

По-змеиному холодные, ничего не выражающие глаза-щелочки цепко держали инженера в поле зрения.

— А мне вот, сеньор полковник, не нравится. Ну то есть совсем не нравится.

Полковник снова расхохотался:

— Это потому, что ты, сволочь такая, даже тени своей не доверяешь… Но не тревожься. За него поручится майор дон Хеновево Гарса. — Он хлопнул майора по плечу. — Поручишься, дружище?

— Можем попробовать, — отвечал тот.

— Вот и славно. А если наш гачупин задурит или напакостит, ты с него шкуру спустишь.

— Как прикажете.

Полковник подмигнул индейцу:

— Остынь, остынь, Сармьенто: на твой век висельников хватит.

После этого он замолчал, словно в сомнении. Потом как бы принял решение, подошел к открытым ящикам, достал блестящую монету, медленно осмотрел ее, подбросил в воздух. Накрыл ладонью и перекинул Мартину, который поймал ее на лету.

— Держи, инженер. На память о «Банке Чиуауа» и в залог того, что еще получишь в Сьюдад-Хуаресе, как только от нас отвяжутся федералы.

Мартин рассматривал монету. Двадцать песо золотом, отчеканенные в 1866 году. На аверсе — профиль какого-то бородатого человека и надпись «Император Максимилиан».

— А поскольку ты дня два будешь состоять при майоре Гарсе, а ему за тебя отвечать, хотелось бы знать твое имя… Чтобы в случае, если тебя кокнут, мы знали, про кого сказать доброе слово на поминках.

— Меня зовут Мартин Гаррет, — сказал инженер, держа в руке монету.

— Рад познакомиться. А меня — Вилья. Полковник Франсиско Вилья.

Примечания

1

Эмилиано Сапата (1879–1919) — мексиканский революционер и военачальник, известный как Южный Аттила и Южный Вождь, возглавлял так называемую Армию освобождения Юга — отряды восставших крестьян; считается одним из символов борьбы мексиканских крестьян за справедливость. Франсиско (Панчо) Вилья (Хосе Доротео Аранго Арамбула, 1878–1923) — один из самых известных вождей Мексиканской революции. — Здесь и далее примеч. ред.

2

Имеется в виду Максимилиан I Мексиканский (1832–1867) — младший брат австрийского императора Франца Иосифа, первый и единственный император Второй мексиканской империи (1863–1867), вступивший на престол по приглашению консерваторов и расстрелянный пришедшими к власти республиканцами.

3

Генерал Порфирио Диас (Хосе де ла Крус Порфирио Диас Мори, 1830–1915) — мексиканский диктатор, в общей сложности пробыл у власти тридцать лет и сто пять дней; этот период, кончившийся Мексиканской революцией, принято называть порфириатом.

4

Франсиско Мадеро (Франсиско Игнасио Мадеро Гонсалес, 1873–1913), известный как «Апостол Демократии» и «мученик», — мексиканский предприниматель, писатель, филантроп и политик. Был президентом Мексики с ноября 1911-го по февраль 1913-го, до военного переворота, известного как «Десять трагических дней».

5

Сотол — крепкий алкогольный напиток типа текилы: это название употребляется только в штате Чиуауа.

6

Гачупин (gachupín) — в Латинской Америке так называют испанцев, прибывших из Испании, в противовес местным уроженцам — креолам.

7

Паскуаль Ороско Васкес (1882–1915) — один из лидеров Мексиканской революции, позже, однако, поднявший восстание против Франсиско Мадеро.

8

Стопин — шнур, пропитанный легко воспламеняющимся веществом и служащий для передачи огня.

9

Чилорио — мексиканское блюдо, типичное для штата Синалоа на северо-востоке Мексики, жаркое из разобранной на волокна свинины, перцев и зелени.