Итальянец
«Я мечтал написать эту немыслимую и совершенно подлинную историю с тех самых пор, как мне в детстве рассказал ее отец», – говорит Артуро Перес-Реверте о романе «Итальянец», который на родине автора разошелся тиражом в несколько сотен тысяч экземпляров. Реальная история итальянских боевых пловцов, потопивших четырнадцать британских кораблей, – история торжества отдельных людей над мощной военной машиной вопреки всем вероятностям – много лет рассказывалась иначе: итальянцы традиционно изображались бестолковыми трусами, и Перес-Реверте захотел восстановить справедливость. Италия была союзницей Германии во Второй мировой войне, но это его не смущает: «В моих романах граница между героем и злодеем всегда условна. Мои персонажи могли оказаться на любой стороне. Герои всегда неоднозначны. А кто этого не понимает, пусть катится к дьяволу». Артуро Перес-Реверте – бывший военный журналист, прославленный автор блестящих исторических, военных, приключенческих романов, переведенных на сорок языков, создатель цикла о капитане Диего Алатристе, обладатель престижнейших литературных наград. Его новый роман – история личной доблести: отваги итальянских водолазов, проводивших дерзкие операции на Гибралтаре, и отваги одной испанской женщины, хозяйки книжного магазина, которая распознала в этих людях героев в классическом, книжном смысле этого слова, захотела сражаться вместе с ними и обернулась современной Навсикаей для вышедшего из мрака вод Улисса. «Итальянец» – головокружительный военный триллер, гимн Средиземноморью, невероятная история любви и бесстрашия перед лицом безнадежных обстоятельств, роман о героизме по любую сторону линии фронта. Впервые на русском!
Оглавление
- ***
- ***
- 1. Венецианская загадка
- 2. Люди убывающей луны
- 3. Книжный магазин на Лайн-Уолл-роуд
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Итальянец предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
2
Люди убывающей луны
Старший матрос Дженнаро Скуарчалупо первый обращает внимание на женщину: она худенькая и несколько выше ростом, чем большинство испанок, в ярком, легком платье, которое очерчивает ее ноги и бедра. Он замечает ее среди посетителей за столиками под навесом, сделанным из паруса, в баре ресторана «Мирамар», ближайшем ко входу в порт. Он видит ее издали, она заказала какой-то напиток, на ней шляпа с небольшими полями, закрывающими лоб. Скуарчалупо бросает на нее быстрый оценивающий взгляд — он неаполитанец, ему нравятся андалузки, так похожие на женщин его страны, — и продолжает беседовать с приятелями, только что сошедшими на берег на краю мола Ла-Галера, младшим лейтенантом Паоло Ареной и главным старшиной Тезео Ломбардо.
Второй раз он видит ее на улице, случайно обернувшись. Похоже, та самая, что была на террасе, а сейчас она идет по улице Кановас-дель-Кастильо, следом за ними, шагов на двадцать позади. Скуарчалупо считает это совпадением и не придает ему особого значения, на секунду задерживает взгляд на женщине и снова поворачивается к приятелям. В центре города очень оживленно, и это немного смягчает ностальгию старшего матроса по родным местам. Кроме всего прочего, ему хочется размять ноги, поскольку он безвылазно провел два дня в жарком и грязном трюме, где сначала чинил выпускной клапан трюмной помпы, из-за которого были проблемы, а потом реостат тягового электродвигателя. Вообще-то эту работу выполняет специалист-механик, сардинец Роккарди, но того месяц назад увезли в Кадис с аппендицитом, и он все еще не вернулся из больницы.
Впрочем, Скуарчалупо не жалуется. Он небольшого роста, атлетического сложения, волосы у него густые и кудрявые, и он пытается выпрямить их, зачесывая назад с помощью бриолина. Уроженец Средиземноморья, с веселым нравом и прекрасным чувством юмора, которое помогает ему радоваться жизни. Он шагает не торопясь, всем довольный, с сигаретой в зубах, засунув руки в карманы брюк, наслаждаясь прогулкой и солнечным днем, который от юго-восточного ветра делается еще приятнее. Как и оба его товарища, он в рубашке с закатанными рукавами, альпаргатах и имеет при себе документ, удостоверяющий, что его зовут Фабио Коллана и что он работает на предприятии «Стелла» в Генуе, которое занимается ремонтом и восстановлением морских судов. Таким образом, он гражданский служащий в нейтральном порту: безупречное прикрытие, в том числе и в Испании, которая, хоть и остается воюющей страной, в общемировом конфликте все-таки склоняется больше к позиции Италии. Все трое — разудалые моряки, которые сходят на берег, чтобы посидеть в барах, а в дни получки зацепить на полчаса какую-нибудь сирену, гуляющую по пристани. В Альхесирасе глаза и уши повсюду, приходится быть осмотрительными.
— Вот и литейная мастерская, — говорит младший лейтенант Арена, указывая на какую-то лавку.
Арена худой, у него выступающий кадык и короткие усы, он похож на печальную борзую собаку. Он и Ломбардо входят в мастерскую, а Скуарчалупо остается перед дверью, наблюдая за улицей. Женщины, которая шла за ними, не видно, — может быть, все-таки показалось; хотя тот факт, что она попалась ему на глаза дважды за последние полчаса, его тревожит. Это не враждебный город, но когда их сюда посылали, рекомендовали принять определенные меры предосторожности. Как бы то ни было, и Альхесирас, и территория Гибралтара — заповедные места для различного рода тайных служб: загородные домики, придорожные магазины и гостиницы — «Королева Кристина» в городе, «Принц Альфонсо» у линии разграничения — кишат английскими, немецкими, итальянскими и испанскими шпионами, которые переходят туда-сюда, действуя каждый соответственно своему назначению. Ничего из этого не касается напрямую группы Скуарчалупо, однако лучше быть настороже, а то ведь кто знает. Как гласит старинная морская поговорка, которая известна и в Испании, «креветку, что спит, уносит течением».
После мастерской, где они купили необходимые для ремонта механические и электротехнические детали, трое мужчин направляются к рынку на площади Торроха. На открытом, современного вида торжище разносятся голоса продавцов, и все пространство больше напоминает главную площадь мавританского города, чем испанский рынок: запахи от прилавков с морепродуктами и специями смешиваются с запахами фруктов и овощей, вяленой трески и соленых сардин в бочках. Такое всегда вызывает подъем духа у Скуарчалупо, потому что весьма напоминает квартал в Неаполе, где он родился двадцать семь лет тому назад. По части адаптации к средиземноморскому шуму и гаму — да еще Африка в двадцати двух километрах — в это утро у старшего матроса Королевских военно-морских сил имеются преимущества перед товарищами; те, конечно, окончили школу водолазов Десятой штурмовой флотилии, закалились в суровых переделках, да и в послужных листах у них участие в военных действиях, и все равно есть вещи, которых они сторонятся. Они — люди севера, из тех, что морщат нос от средиземноморских ароматов: Паоло Арена из Савоны, он лигуриец; Тезео Ломбардо из Венеции.
И тут Скуарчалупо видит ее снова. Покупая фрукты — торгуется с продавцами всегда он, — поднимает глаза и через два прилавка опять видит ту самую женщину, которая что-то рассматривает на рыбном прилавке. Она без шляпы, однако он сразу же ее узнает. Без сомнения, та самая женщина, которую он видел на террасе кафе и потом на улице. Теперь он видит ее в третий раз, и это обстоятельство кажется подозрительным: неприятная неизвестность, которая вызывает тревогу и недоверие. А может, она не одна. Возможно, за ними следит кто-то еще. И может быть, это лишь видимая часть угрозы, куда более серьезной и опасной.
— Там женщина у рыбного прилавка, — говорит он своим товарищам. — Сейчас не заметно, но, по-моему, она следит за нами.
Младший лейтенант Арена, удивившись, осторожно оборачивается.
— Та, что в ярком платье? — спрашивает он через секунду, понизив голос.
— Она самая.
Арена искоса смотрит на нее снова:
— Думаешь, следит за нами?
— Уже какое-то время… Она была в порту, когда мы сошли на берег.
— Ты уверен?
— Слово дуче.
— Я серьезно, Дженна.
— Я серьезно и говорю. Я почти уверен.
— Может, совпадение?
— Понятное дело, может. Но три раза за короткое время…
Арена поворачивается к третьему члену группы:
— А ты что думаешь?
Тезео Ломбардо их как будто не слушает. Он стоит не шевелясь, с серьезным лицом, и смотрит на женщину. Не отрываясь и не скрываясь: и даже несмотря на загар, видно, что он побледнел.
— Да не пялься ты так на нее, — одергивает его младший лейтенант, — заметит же.
— Это она, — наконец произносит Ломбардо.
Арена стоит с открытым ртом.
— Кто «она»?
— Женщина из Пуэнте-Майорга. Та, что была на берегу.
— Не валяй дурака. Та самая, которая…
— Да.
Все трое растерянно переглядываются. Неожиданно Ломбардо отходит прочь.
— Тезео, не вздумай… — предупреждает его встревоженный Арена.
Однако Ломбардо не обращает на него внимания. Он идет к женщине и останавливается рядом с ней. Она поднимает голову, и оба стоят неподвижно, глядя друг другу в глаза.
— Не нравится мне все это, Дженна, — говорит Арена.
Скуарчалупо кивает, обеспокоенный не меньше, чем его товарищ.
В восьмидесятых годах прошлого века улица Пиньясекка была — и остается сегодня, когда я пишу эту историю, — одной из самых оживленных и многолюдных улиц Неаполя. Именно там билось сердце города — среди уличных прилавков, где разносились запахи мяса, зелени, рыбы и горячей пиццы. Свернув на эту улицу, ты оказывался в толпе людей, которые что-то покупали, спорили, смеялись: хозяйки с корзинками для покупок, разные типы с физиономиями висельников, которые стояли на пороге баров, курили и потягивали пиво, — не хотелось бы повстречать их в темном переулке, — женщины, чья красота была вызывающей и сомнительной. Весь этот муравейник заполняли неумолчный гул вперемежку с автомобильными и мотоциклетными гудками и сияние средиземноморского солнца, проникавшего между дряхлыми дворцами, где в гостиных, превращенных в скромные жилища, аристократические семьи сосуществовали с простым людом, словно весь город стал бесконечной кинолентой. Многосерийным фильмом Витторио Де Сики.
Эту старую песенку напевал Дженнаро Скуарчалупо, наблюдая, как я настраиваю магнитофон. Закусочная «Водолаз» находилась на углу улиц Пиньясекка и Паскуале-Скура. В первый же день — адрес мне дала хозяйка книжной лавки в Венеции — мое внимание привлекла вывеска над дверью, рядом с названием: череп с цветком в зубах. «Водолаз» — столовая, где подают пасту, рыбу и дежурное блюдо; сюда приходят служащие соседних магазинов и больницы. Восемь столиков внутри и шесть снаружи, на солнышке зимой и под навесом летом. Обслуживанием занимается семья владельца, сам он уже на пенсии: волосы у него вьющиеся и белые, но до сих пор густые, лицо покрывают глубокие морщины и возрастные отметины, плечи хранят память о былой крепости и силе. Три дня я беседовал с ним, сидя рядом с небольшим уличным алтарем, украшенным пластиковыми цветами и посвященным одному из бесчисленных неаполитанских святых; я сидел за тем самым столом, куда давным-давно старший матрос Королевских военно-морских сил усаживался пообедать, поболтать с соседями и пожаловаться на сына и невестку, которые, по его мнению, неправильно ведут дело.
— Тезео Ломбардо был мой бессменный двойник, — подтвердил он.
— Двойник?
По лицу старика было видно, что им завладели воспоминания.
— Так мы тогда друг друга называли… Мы работали в паре и привыкли быть вместе. Мы сидели верхом на майале, которую техники называли «силуро а лента корса»: тихоходная торпеда.
— Ломбардо был вашим командиром на каждом задании?
Он посмотрел на меня так, словно прикидывал масштабы моего невежества. Глаза у старого водолаза были темные, а жесткий взгляд порой становился испытующим и подозрительным.
— Он был младший офицер, а я — его оператор… Но дружба между нами была такая, что никто никогда не обращал внимания на нашивки. Даже на офицерские. Мы всё делали вместе, переносили одни и те же трудности. Вместе преодолевали опасности. Не припомню ни одного случая, чтобы кто-то из нас ставил себя выше остальных.
Главная мысль — это систематические удары по Гибралтару, причем так, чтобы враг и предположить не мог, кто начнет атаку: подводные лодки или водолазы, вышедшие из моря… Пусть себе думают, насколько мозгов хватает. Они и правда с ума сходили. База в Альхесирасе была намертво засекречена и оставалась таковой до самого конца войны. Англичане много позже поняли, что там происходило. Откуда появлялись итальянские водолазы, как они пересекали бухту и взрывали английские корабли.
— Должно быть, вам за это много платили, — предположил я.
Он немного помолчал. Задумчиво глядя на залитый солнцем прямоугольник улицы.
— Платили прилично, это да, — сказал он.
— А погибали много?
Он кивнул и опять умолк.
— Хватало, — ответил он наконец.
Он смотрел на улицу, словно те, о ком он вспоминал, вот-вот выйдут из-за поворота и сядут за столик.
— Они уходили в ночь и не возвращались, — добавил он, помолчав. — А некоторых ловили — как меня, например.
Я подался вперед с неподдельным интересом:
— Это и с вами было? Вас взяли в плен?
— Ясное дело.
— И многие попадались?
Его невестка принесла нам два кофе, и старик помешал его ложечкой.
— У нас по ходу дела было не так уж много возможностей, понимаете меня? — Он отпил глоток. — Или тебя убьют, или схватят. Но они не могли вытащить из нас ни слова, кроме имени, звания и номера удостоверения.
Он засмеялся, вспоминая об этом. Потом отпил еще кофе и снова усмехнулся.
— Нас не так легко победить, — с удовлетворением отметил он.
— Оно того стоило?
— Что значит «стоило»? — В суровом взгляде промелькнуло лукавство. — Надо было видеть рожи этих высокомерных англичан, когда они смотрели на тонущие в порту корабли!.. У них под самым носом. Мы проделывали это на Гибралтаре и в Александрии, в бухте Суда и у берегов Алжира. Мы им здорово наподдали.
Он снова задумался, потом хитро прищурился, рассчитывая на мое соучастие:
— Это очень по-итальянски, вам не кажется?.. Сделать нечто такое, чего другие никогда бы не сделали, потому что даже не способны представить.
Я изобразил согласие, а сам невольно подумал об итальянской литературе, статьях, фильмах: Альберто Сорди, Уго Тоньяцци, Дино Ризи, Луиджи Дзампа и многих других. Старая, мудрая Италия, несчастливая и полная скепсиса; драмы, стоически принимаемые как неизбежность и при этом всегда с юмором.
— Значит, это ложь, — сказал я, — когда говорят, что итальянцы сражались без особого воодушевления.
Он посмотрел на меня как на придурка.
— У каждого своя борьба и своя вера. — Он снова пристально взглянул на меня. — Вам известен фашистский девиз: «Верить, подчиняться, сражаться»?
— Я его знаю.
— Не знаю, верили ли во что-нибудь наши генералы и адмиралы, — сказал он примирительно, — но у нас была наша вера.
Я не стал углубляться. Момент был неподходящий. Тогда я еще не так много прочитал на эту тему, но знал, что с начала 1943 года, когда маршал Бадольо[11] капитулировал перед антигитлеровской коалицией, подводный флот Италии распался на две части: одна вошла в коалицию, а другая осталась верна соглашению с немцами.
Теперь старый моряк смотрел на меня с некоторым недоверием:
— Что вы собираетесь делать с моими рассказами?
— Не знаю пока, — искренне ответил я. — Я журналист, я вам уже говорил. Меня просто интересует этот сюжет… Может, сделаю репортаж.
Казалось, он удивился:
— Вы что, приехали в Неаполь, только чтобы поговорить со мной?
— Нет, вообще-то я вроде как освещаю учения НАТО. Просто воспользовался случаем.
— А еще с кем-нибудь собираетесь говорить?
— Если кого-нибудь найду, может, и поговорю.
Он улыбнулся несколько загадочно:
— Нас не так много осталось в живых.
Я достал пачку сигарет и предложил ему, но он отказался, покачав головой, и приложил руку к груди. Сказал, что его легкие не терпят табака. Я закурил.
— А как вы с Ломбардо работали на майале?
Старик прикрыл глаза, вспоминая. Ломбардо, рассказал он, был главным в их паре и сидел впереди, где находился пульт управления: регуляторы курса, скорости и глубины. Скуарчалупо же сидел сзади, около рычага быстрого погружения, а за спиной у него был ящик с инструментами для разрезания сетей и разводные ключи для крепления взрывчатки к стабилизаторам вражеских кораблей.
— Я все думаю, что заставило вас этим заниматься.
— Мы служили в Десятой флотилии и все были добровольцами. До войны я работал водолазом… Доставал кораллы из Средиземного моря и жемчуг из Красного.
— А ваш товарищ?
Он задумался, стараясь вспомнить.
— У его семьи вроде была небольшая верфь — строили гондолы в Венеции… Насколько я помню, он работал там.
— А когда вы познакомились?
Он ответил, что осенью 1941 года. В Ливорно была школа водолазов, а тренировочная база находилась в Бокка-ди-Серкьо, недалеко от Специи, на территории охотничьих угодий, принадлежавших Королевским военно-морским силам: скрытое от всех место, где были спокойная вода, белый песок, сосновые боры и густые леса, защищавшие от любопытных взглядов. Там, в обстановке полнейшей секретности, готовили операторов для ночного нападения на плавучие средства, для атак на поверхности моря и на глубине; учили, как обходить препятствия и топить вражеские суда. Скуарчалупо с Ломбардо отлично сработались, помогая друг другу выдерживать низкие температуры и отравление углекислым газом при выдыхании кислорода, когда давление воды превосходило нормальное в два или три раза. Они были натренированы на такие вещи, которых обычные люди перенести не могут.
Старик покачал головой, продолжая вспоминать:
— А к девушкам даже приближаться не разрешали… Единственным развлечением в те времена было съездить в кино в Виареджо или перекусить в закусочной «Буонамико».
— Вы с самого начала и до конца были вместе?
— Нет. Он начал работать раньше, чем я.
Он поведал мне подробности. Его товарищ оставил Бокка-ди-Серкьо, потому что его включили в одну из штурмовых групп, действовавших с подводных лодок «Шире» и «Амбра». Так вышло, что Ломбардо и другой водолаз — его звали Коррадо Гатторно, и он погиб во время операции в Гибралтаре — потопили нефтяной танкер «Слиго». Неаполитанца и венецианца соединили в боевой экипаж в Альхесирасе осенью 1942 года; к тому моменту Десятая флотилия уже атаковала английские корабли в бухте Суда на торпедных катерах и потопила «Йорк», «Бонавентуру» и другие корабли; а с помощью майале в Александрии на дно пошли «Вэлиант», «Куин Элизабет» и «Сагона». То же самое они попытались сделать у берегов Мальты, но там потерпели поражение.
— В Альхесирасе все было очень хорошо продумано и спланировано, — добавил Скуарчалупо. — Для этой секретной операции выбрали нас как самых лучших, отлично натренированных: группа «Большая Медведица».
Меня заинтересовало название — не потому, что я такого никогда не слышал, а потому, как он это произнес. Каким тоном.
— «Большая Медведица», говорите?
Он кивнул и гордо вскинул голову.
— Уж такие мы были: люди убывающей луны.
Я удивленно посмотрел на него: небритый подбородок старшего матроса, покрытый седой щетиной, слегка дрожал. Неожиданно он словно постарел и сделался ранимым, а его темные неласковые глаза увлажнились слезами. Он молчал; сидел не шевелясь, глядя на свои костлявые руки, деформированные артрозом, и печально улыбался.
— Все было тщательно спланировано, и мы начали действовать в Альхесирасе в конце сорок второго года… Когда я вошел в состав отряда, Тезео и остальные уже какое-то время готовились к операции. Они даже совершили несколько атак без майале: отправлялись вплавь с подводной лодки «Шире» и ставили маленькие мины, которые мы называли бутонами или сундучками.
Я связал концы с концами.
— И во время одного из таких набегов, — уточнил я, — Тезео Ломбардо познакомился с Еленой Арбуэс.
— Да, тогда, на берегу… А через два месяца они встретились на рынке, когда я понял, что она идет за нами.
— А каким он был?
— Тезео? — Мой собеседник улыбнулся своим воспоминаниям. — Замечательный был человек.
Я не отставал:
— В каком смысле «замечательный»?
Он немного подумал.
— Больше требовал от себя, чем от своих товарищей, — наконец ответил он. — Доброжелательный, трудолюбивый, искренний. Немного наивный, но надежный и очень выдержанный. Отличный человек, я же говорю… Один из тех, кто рождается героем, но сам об этом не знает.
На рынке Альхесираса он стоит перед ней, безмолвный и неподвижный. Стоит так близко, что можно ощутить, как он дышит. У Елены Арбуэс перехватывает дыхание, когда она поднимает глаза и видит его перед собой. Его зеленые глаза изучают ее скорее с радостным удивлением, чем с подозрением. Она рассматривает его, не таясь, замечая каждую мелочь, мало-помалу узнавая его: лицо южанина, короткие, как и в тот раз, волосы, чисто выбритый подбородок, крепкие плечи, белоснежная рубашка, оттеняющая загорелую кожу, а на шее, под воротником, золотая цепочка с крестиком.
— Что вы здесь делаете? — спрашивает он.
Он хорошо говорит по-испански — правда, с легким акцентом. Как и тогда. Вопрос задал с непонятной, удивившей Елену мягкостью, которая взволновала ее и уняла смущение от того, что ее присутствие раскрыто. А впрочем, вдруг думает она, может, как раз этого она и хотела. На это и рассчитывала. Чтобы он смотрел на нее так, как смотрит сейчас. Она неопределенно взмахивает рукой, надеясь, что жест ничем не выдаст ее волнения.
— А я вас узнала, — говорит она просто.
— Когда?
— Три дня назад.
Он удивленно моргает, и это придает ей уверенности. Она почти победительница. Смущение уходит, как только она понимает, что он растерян не меньше. А может, и больше, ведь она уже целых три дня думает об этой встрече, каждое утро пытаясь создать случайность, сидя на террасе бара с книгой в руках и непрерывно думая о том, что́ сделает, если вдруг снова его увидит. Но никакой план, никакие заготовленные фразы, никакое предположение не срабатывают сейчас под его взглядом, все еще недоверчивым. В его глазах цвета влажной травы, которые не отрываясь смотрят на нее, мешаются смущение и опасение. В этом опасении, однако, нет ни досады, ни страха. Он чист душой, решает она. Почти как ребенок. Маленький мальчик, удивленный тем, что существуют некие неизвестные ему правила.
— Вам не стоит здесь находиться, — говорит он с сомнением, обращаясь, кажется, не столько к ней, сколько к себе.
— Я удивилась, увидев вас здесь. Я думала, вы далеко отсюда.
— Я и был далеко. Я…
Он умолкает в нерешительности. Озирается и останавливает взгляд на двоих мужчинах, которые неподвижно стоят в десяти-пятнадцати шагах, с беспокойством наблюдая за ними.
— Я не должен с вами говорить.
— По-моему, вы уже это делаете… Не думаю, что у вас есть выбор.
Он молчит. И пристально на нее смотрит. Наконец слегка пожимает плечами, словно смирившись.
— Пойдемте, — говорит он.
Уверенность на мгновение покидает ее. Он едва заметно дотрагивается до ее локтя, как бы призывая следовать за ним, а сам направляется к боковому выходу с рынка, где стоят прилавки с едой, где жарят осьминогов и продают напитки. От его прикосновения ее бросает в дрожь. Она идет за ним — вернее, дает себя увести по мокрому полу, пахнущему рыбой и морем, между прилавками с разделанным тунцом и меч-рыбой, лангустами и блестящими рыбинами, покрытыми чешуей, с глазами навыкате. Они останавливаются возле одного из прилавков, и Ломбардо жестом предлагает ей сесть за столик, а сам садится на другой стул; она видит, что оба его товарища продолжают держаться на расстоянии, но теперь ведут себя иначе. Они больше наблюдают за людьми вокруг, чем за ними. Наблюдают внимательно и с подозрением.
— Простите меня, — говорит он. — Я ведь так вас и не поблагодарил.
Елена делает движение, которое должно означать, что это не важно.
— Вы поблагодарили меня два месяца назад, у меня в доме. Еще до того, как появились ваши друзья, или кто они вам.
— Я этого не помню.
— Но вы это сделали. На итальянском.
— А-а… Вы были сама…
— Любезность?
— Храбрость.
— Никакой храбрости в том, что я сделала, не было, — качает головой она. — Я предупредила, кого вы назвали, и они за вами приехали. Вот и все.
— Вы могли выдать меня гвардейцам.
— Вообще-то я собиралась. Но вы были так беспомощны, что я передумала.
Они молчат, глядя друг на друга. Подходит официант; она ничего не заказывает, а он — только пиво. Но к пиву не притрагивается.
— У меня дома остались вещи, которые принадлежат вам: часы.
Он улыбается. У него широкая, ясная улыбка, от которой его загорелое лицо светлеет. Очень естественная. И приятная.
— И правда, остались… Часы, компас и глубиномер.
— Надеюсь, они вам были не очень нужны.
Интонация у Елены вопросительная, и на секунду ей кажется, будто он хотел что-то сказать, — например, «мне выдали другие приборы», думает она, — но он продолжает молча смотреть на нее, и улыбка все не сходит с его губ.
— Почему вы шли за нами?
— Я шла не за вами всеми, а за вами лично.
— И что вы хотели?
— Ничего особенного… А вы бы не сделали то же самое на моем месте?
Он ненадолго задумывается.
— Полагаю, да.
Он смотрит на бутылку с пивом и проводит пальцем по запотевшему стеклу. Потом поднимает глаза, и взгляд у него испытующий.
— Что вы собираетесь делать?
— Я ничего не собираюсь делать. Я же говорю, я увидела вас три дня назад, случайно.
Казалось, он восхищен.
— И вы сторожили в порту все это время? Чтобы снова со мной увидеться?
— Да. Это меня развлекало. Будто в каком-нибудь романе или фильме, понимаете?.. Игра в детектив. Хотела убедиться, что это действительно вы. Что вы до сих пор здесь.
Он говорит, немного понизив голос:
— И вы знаете, что я здесь делал. Или подозреваете.
— Пожалуй, знаю. Что вы делали или сделали. Вопрос в том, что вы делаете сейчас.
Он снова моргает.
— Все не просто.
— Да уж… понимаю.
Он задумывается; видно, что ему нелегко. И он кажется очень серьезным.
— Я думаю, не обижу вас, если попрошу проявить осторожность.
— Как раз обидите.
— Простите.
Обаятельная улыбка, недавно озарявшая лицо мужчины, вдруг исчезает. Неожиданно он встает, достает из кармана несколько монет и кладет их на столик.
— Я не могу себе позволить столько времени проводить с вами. У меня…
Она смотрит на него, продолжая сидеть:
— Обязанности?
— Это может быть опасно.
— Для кого?
— Для нас обоих.
— Вы ведь сейчас на судне… «Ольтерра» — так, кажется.
Она видит, что он вдруг побледнел. Так сильно, что это ее даже пугает. Он смотрит на своих товарищей, потом на нее. И снова садится.
— Мы его ремонтируем, — говорит он совсем тихо. — Капитан повредил судно, удирая от англичан.
— Я знаю. Это случилось рядом с моим домом.
— Одно предприятие в Генуе вернуло корабль на флот и пытается восстановить его ходовые качества. Мы хотим переправить его на родину.
— Вы больше не водолаз?
— Водолаз по-прежнему. Я занимаюсь корпусом.
Елена кивает на его товарищей:
— Они тоже?
— Да.
— Они гражданские, несмотря на войну?
— Точно так.
— А вы?.. Вы больше не главный старшина Королевских военно-морских сил?
Он пристально смотрит на нее:
— Откуда вы узнали?
— Из вашего удостоверения, вспомните. Я видела его, когда вы были у меня в доме.
Он с тревогой оглядывается вокруг.
— Умоляю вас…
— Не надо. Я же дала вам слово.
Он смотрит на нее как-то странно, как будто фраза «я же дала вам слово», произнесенная женщиной, дезориентировала его еще больше.
— Как только смогу, постараюсь вам все объяснить, — говорит он наконец.
— Мне не нужны объяснения.
— И все-таки я вам обещаю. В сущности, вы имеете на это право.
Она задумчиво кивает. Кажется, он ее убедил. Она смотрит на него почти с вызовом:
— Пожалуй, я с вами соглашусь. Я имею право знать.
Склонившись над столом с книжными новинками, Самуэль Сокас, доктор Сокас, протирает очки в стальной оправе безупречно чистым носовым платком, аккуратно складывает его треугольником и возвращает в нагрудный карман пиджака. До Елены доносится аромат лосьона «Флюид».
— Пришло «Утвержденное железнодорожное расписание», доктор.
Сокас, оживившись, поднимает голову, и Елена протягивает ему толстую книгу на английском языке: последнее издание действующего железнодорожного расписания в Соединенных Штатах.
— О-о, прекрасно.
Елена указывает на Курро, который в глубине магазина открывает ящики и разбирает книги. Он только что достал четыре экземпляра последнего романа Хардиела Понселы и один из них уже поставил на витрину.
— Получили сегодня, с утренней посылкой.
— Это замечательно.
Доктор бросается листать расписание, пальцами с аккуратно подстриженными и отполированными ногтями нетерпеливо водит по странице, по колонкам с перечислением пунктов назначения и времени прибытия: Чикаго — Сент-Луис, 04:32, 11:17, 17:45, 02:00. Даллас — Хьюстон, 09:30, 12:05, 15:43, 19:27… Наконец удовлетворенно качает головой.
— Ты не представляешь, как ты меня обрадовала. — Он поднимает глаза и поправляет очки. — Разве тебе придет в голову что-нибудь прекраснее, чем знать, во сколько отец семейства в Иллинойсе садится в поезд и едет на работу и сколько времени у него занимает дорога?.. Или когда его поезд проедет мост через Миссисипи или узловую Гранит-Сити?
— И правда, — улыбается Елена. — Такое мне в голову не придет.
— Уверяю тебя, это чрезвычайно эффективное математическое упражнение. Словно ты удостоился привилегии присоединиться к созданию какого-то общемирового и почти совершенного сюжета… Понимаешь меня?
Она снова улыбается:
— Пытаюсь.
— Если однажды этим займешься, тебя затянет: точность и четкость сочетается с актуальностью, а острота — с непредсказуемостью технических дефектов или человеческих ошибок… Тебе обязательно нужно попробовать.
— Я непременно так и сделаю.
Сокас окидывает ряды книг грустным взглядом, в котором теплится надежда.
— Есть какие-нибудь новости о ежегоднике немецкой сети железных дорог? О расписании сорокового года?
— Пока нет, хотя я надеюсь, что удастся достать… Учти, сами немцы изъяли его из продажи, даже за границей.
Доктор смиренно соглашается:
— С их стороны это логично. Они не хотели облегчать жизнь врагу.
— Наверное.
— Но нас, любителей, они лишили настоящей жемчужины… Тебе не кажется?
— Где-нибудь да найдется, мы продолжаем искать. Один мой друг в Мадриде, хозяин букинистической лавки, тоже в курсе дела. Будем надеяться.
— Прекрасно, моя дорогая. Просто прекрасно.
И доктор вновь погружается в созерцание американского расписания поездов. Элегантный и эксцентричный холостяк, он трижды в неделю пересекает границу, так как работает в Колониальном госпитале и консультирует в Ла-Линеа, но настоящая страсть Самуэля Сокаса — железные дороги. Он состоит в разнообразных ассоциациях любителей и сам ходячая энциклопедия локомотивов, вагонов и железнодорожного полотна всех стран мира. Он даже выпустил в свет за свой счет «Краткую историю европейских железных дорог» — в книжном магазине Елены имеется пять экземпляров, правда, ни один не продан; Елена никогда не бывала у Сокаса в доме, но знает, что доктор располагает специальной библиотекой, коллекцией макетов и диорамой с миниатюрными путями, вокзалами, туннелями и мостами, по которым ездят игрушечные поезда. Посмеиваясь над Сокасом, его приятель Пепе Альхараке, муниципальный архивариус, уверяет, что доктор, в халате и тапочках приводя дорогу в действие, надевает фуражку начальника станции и дует в свисток: всегда заканчивается тем, что доктор все бурно отрицает, но в то же время загадочно улыбается.
— Ты давно не была на Гибралтаре, Елена?
Сокас оторвался от справочника и доброжелательно смотрит на нее. Она пожимает плечами:
— Недели три. Думаю поехать на днях, надо кое-что купить… ну и сигареты, конечно.
Сокас ничего не говорит, но поднимает брови в знак солидарности. В Испании, стране строгой морали и добрых традиций, только мужчины имеют право курильщика покупать табак по карточкам. Ни одна порядочная женщина не может приобрести его официально. Даже если она замужем или вдова.
— Я буду там как раз завтра утром… Мне нужно в госпиталь ровно к девяти. Если хочешь, могу поехать с тобой. Меня на границе знают и всегда помогают переходить на другую сторону.
— Спасибо тебе.
— Документы у тебя в порядке? И пропуск?
— Конечно.
— Обычно я прохожу очень рано. Тебе как, нормально?
— Абсолютно.
— Тогда в четверть девятого у решетки.
— Отлично.
Доктор сует книгу под мышку, достает кошелек, не моргнув глазом платит весомые шестнадцать песет — именно столько стоит американское расписание поездов, — и Елена дает ему сдачу.
— Как там последняя бомбардировка? — интересуется она. — В «Хронике Гибралтара» почти ничего не пишут.
— Да уж, — говорит доктор, кладет сдачу в карман и отвечает подробно: — Налицо всеобщее возмущение, поскольку итальянцы летают только по ночам и, пользуясь темнотой, нарушают границы воздушного пространства Испании.
— Были жертвы?
Сокас смотрит на Курро, занятого своими делами.
— Один убитый и трое раненых, все военные, — понизив голос, отвечает он. — Хорошо еще, что жителей Ла-Линеа обязали каждый вечер возвращаться на эту сторону. Меньше риска для наших патриотов.
Так и есть. Елене известно, что шесть тысяч испанцев ежедневно пересекают границу, поскольку работают в британской колонии, особенно с той поры, как гражданское население, из тех, кто находился там без крайней необходимости, было эвакуировано. Если не считать рыболовства, контрабанды и казарм военной базы, сам город Ла-Линеа и его окрестности существовали за счет английской части Гибралтара.
— Много разрушений?
— Да уж есть, не без того… Бомбы попали в Арсенал, в склады «Шелл», в электростанцию и в угольное хранилище на Южном молу.
— А корабли в порту и на рейде в бухте?
Доктор, снова листая вожделенное расписание, рассеянно пожимает плечами:
— О-о, про это новостей нет. Воздушные атаки происходят в основном в районе Пеньона, а итальянцы-подводники не орудуют в бухте уже какое-то время… Там везде противолодочные сетки, защита очень мощная, английский Королевский флот патрулирует акваторию между мысом Европа и мысом Карнеро.
Старший матрос Дженнаро Скуарчалупо приводит в движение стрелки часов. Затем, наклонившись, прислушивается к тому, как реостат наращивает обороты электродвигателя.
— Теперь все в порядке, — говорит он.
— Переведи на вторую скорость, — приказывает Тезео Ломбардо. — И потом на третью.
Верхом на переднем сиденье управляемой торпеды, по колено в воде, Скуарчалупо медленно поворачивает колесико контроля, чувствуя, как ток в сто восемьдесят ампер ускоряет обороты винта. Чтобы он не крутился вхолостую, майале погружают в бассейн до середины, глубже хвостом, чем носовой частью, и закрепив четырьмя канатными подпругами, чтобы она оставалась неподвижной.
— Сделай поменьше, — говорит Ломбардо.
Скуарчалупо поворачивает регулятор в обратную сторону на несколько делений. Двигатель слушается беспрекословно. Позади стабилизатора бурлит вода, и этот звук отдается в металлических переборках просторного трюма.
— Сделано.
— Вроде да.
— Останови.
Выключенный двигатель еще несколько секунд едва слышно жужжит, и наступает тишина. Скуарчалупо встает и поднимается на бортик бассейна; вода с него капает на палубу из тикового дерева. Ломбардо протягивает ему полотенце и сигарету.
— Одной проблемой меньше.
— Да уж.
В трюме душно и плохо проветривается, вентиляция накрылась. Водолазы работают в плавках. Пару минут они молча курят, с удовлетворением оглядывая продолговатую, темную майале. SLC, «силуро а лента корса», серия 200, по последнему слову техники. Из семи метров длины метр двадцать занимает носовая часть: там расположена съемная капсула, содержащая двести тридцать килограммов тротила и взрыватель Борлетти с часовым механизмом, достаточные для того, чтобы отправить на дно любое плавсредство. Из бассейна, устроенного в трюме на уровне моря, узкий проход ведет в порт и бухту Альхесирас. Мощные электрические лампы освещают такие же длинные темные очертания остальных пяти майале, установленных вдоль борта бассейна, на специальных ко́злах. Повсюду валяются кабели и электрические батареи, стоят цистерны со смазкой и маслом, лежат инструменты и подводное снаряжение. Трехцветный флаг Десятой флотилии свисает с переборки над черепом с гвоздикой в зубах, вырезанным из дерева.
— Уже утвердили состав экипажей на послезавтра? — спрашивает Скуарчалупо.
Ломбардо кивает. Голый торс блестит от пота, и он похож на античного атлета, смазанного оливковым маслом.
— Ты со мной, как и ожидалось.
— Это хорошо… А сколько нас всего?
— Два экипажа. Второй — капитан-лейтенант Маццантини и Этторе Лонго.
— А разве нас не три экипажа?
— Маццантини говорит, что на этот раз достаточно двух. Он не хочет сильно рисковать. Надо посмотреть, как пойдут дела.
Скуарчалупо оглядывает майале.
— Дела пойдут прекрасно, — вздыхает он.
— Тем лучше для нас.
— И когда предполагается операция?
— В ночь убывающей луны ожидается волнение на море, которое будет усиливаться. В худшем случае у нас уйдет два часа, чтобы пересечь бухту… От полутора до двух часов.
— И еще возвращение.
Они смотрят друг на друга. Ломбардо докуривает сигарету и, наклонившись, стряхивает пепел на пол. Потом бросает окурок в пустую банку из-под машинного масла, которая служит пепельницей.
— Да, и возвращение.
Скуарчалупо нравится его товарищ. Неаполитанец, хоть и прекрасный пловец, натренированный в бесчисленных тактических операциях, ни разу не участвовал в настоящем бою; в этом у Ломбардо перед ним преимущество. Венецианцу двадцать девять лет, он сдержанный и надежный, невероятно вынослив физически и сохраняет спокойствие в любых обстоятельствах. Пульс его, полагает Скуарчалупо, в критические моменты никогда не превышает восьмидесяти ударов в минуту. И тот и другой родились, чтобы стать водолазами, и знают друг друга до такой степени, что угадывают мысли. Такая степень внутренней близости типична для отряда «Большая Медведица»: все операторы-подводники, без различия званий и чинов, вместе тренировались в Бокка-ди-Серкьо и в Специи: погружались в море, освобождали подводные лодки от сетей, управляли торпедами, ставили взрыватели на вражеские корабли. Жизнь каждого из них зависела от его товарища, и каждый это знал.
Ломбардо смотрит на свои особенные часы, которые носит на левом запястье: «Лонжин», куплены в Кадисе.
— Пошли наверх, Дженна… Через пятнадцать минут инструктаж.
Натягивая канаты полиспаста, они поднимают майале так, чтобы висела над водой. Потом одеваются в широкие морские штаны из саржи; Скуарчалупо натягивает трикотажную майку, венецианец — рабочую серую блузу, и оба надевают альпаргаты. Открыв и закрыв за собой потайной люк, спрятанный в трюме носовой части — не обнаружишь, если нарочно не искать, — они поднимаются по узкому железному трапу на верхнюю палубу, а оттуда выходят на главную и оказываются под открытым небом, рядом с брашпилем; солнечный свет струится с чистого, без единого облака, неба. За их спинами, по левому борту, сразу за портовым молом, лежит город Альхесирас, ярко-белый в солнечном сиянии, заполняющем бухту; с противоположной стороны, в четырех милях по прямой, возвышается скалистый мыс Гибралтар, который на расстоянии кажется серо-голубым: старинный арабский Джебель-эт-Тарек, гора Тарик, — ключ Британии к Средиземноморью. И только на самом верху гребня угадывается небольшое, словно шапка, облако, принесенное восточным ветром.
Скуарчалупо замечает, что взгляд его товарища скользит по линии берега от Пеньона к западу и останавливается на полпути, в Пуэнте-Майорга. В его зеленоватых глазах отражается свет.
— И как с ней быть? — спрашивает неаполитанец.
Ломбардо стоит, не шевелясь и не отрывая взгляда от городка. Потом неопределенно пожимает плечами.
— Мы можем быть уверены? — настаивает Скуарчалупо.
— Думаю, да.
— Мы слишком многим рискуем.
Ломбардо стоит, задумавшись. Потом снова пожимает плечами:
— Мы можем быть уверены. Я убежден.
— А что говорит капитан-лейтенант Маццантини?
— Он еще не вернулся.
— Она может донести на нас.
Ломбардо качает головой:
— Она давно могла это сделать.
Это точно, соглашается Скуарчалупо: и два месяца назад, когда эта женщина нашла на пляже Ломбардо, потерявшего сознание, и два дня назад в Альхесирасе. Разве что она не донесла, поскольку у нее есть какие-то свои соображения.
— Все-таки она же шла за нами, — заключает Скуарчалупо. — И сторожила нас.
Ломбардо искоса смотрит на товарища:
— А ты бы так не сделал?
— Не знаю, что тебе и сказать. Может, тут кроется какая-то хитрость… Сговор с англичанами.
Ломбардо снова смотрит на север бухты, где далекие рыбацкие домики Пуэнте-Майорга словно прочерчивают пунктиром темнеющую линию у самого берега.
— Наши агенты в этой зоне навели о ней справки, — говорит он через секунду.
Скуарчалупо устремляет на него испытующий взгляд:
— А ты?
— А что я?
— Но ведь это тебя она подобрала на берегу и притащила к себе в дом… Тебя она признала на днях. Ты с ней разговаривал. Ты рискуешь больше всех.
Ломбардо пожимает плечами:
— А следовательно, и вся группа. — Он смотрит прямо в глаза товарищу: — Ты это хочешь сказать?
— Более или менее.
— Она благоразумный человек, — во всяком случае, мне так кажется.
— И любопытный.
— Ну да, и это тоже… А ты бы таким не был на ее месте?
— Любопытство сгубило кошку.
Они обмениваются понимающими взглядами. Они уверены друг в друге. И тот и другой знают, что его товарищ в силу характера и профессиональной натренированности не позволит себе потерять голову. Поэтому их и отобрали в Десятую флотилию, и поэтому они находятся сейчас на борту «Ольтерры». Нужно нечто неизмеримо большее, чем обычная женщина, чтобы они наделали ошибок. И чтобы кто-то смог навлечь опасность на товарищей, соединенных братскими узами.
— Издалека она кажется красивой, — уточняет Скуарчалупо.
Оба улыбаются. Улыбка Ломбардо искренняя и открытая. Похоже, будто улыбается дельфин.
— Она недурна.
— И она не испанка, так ведь?.. Слишком высокая.
Сказав это, неаполитанец напевает:
A chi piaccion gli occhi neri,
a chi piaccion gli occhi blu,
ma le gambe, ma le gambe
a me piacciono di più[12].
Едва слышный шорох слышится у них за спиной, на внутреннем трапе. Рядом с ними появляется капитан-лейтенант Лауро Маццантини; мало того что у него каучуковые подошвы, — у него еще и походка неслышная, точно у кошки.
— Что с пятым номером?
Оба водолаза вытягиваются по стойке смирно. Не то чтобы они подчинялись военному ритуалу — просто поддерживают старые традиции.
— Все в порядке, капитан-лейтенант. Действует на сто процентов.
Командир группы «Большая Медведица» кивает. Это худощавый и широкоплечий молодой человек атлетического телосложения. Он голубоглазый блондин с квадратным подбородком. Одет в гражданское, как и все: шорты, белая футболка и сандалии. Он протягивает Скуарчалупо «Corriere dei Piccoli»[13]. Знает, что неаполитанец обожает комиксы.
— Держи. Мне его дал наш вице-консул.
— Спасибо, капитан-лейтенант. А «Il Calcio»[14] не было?
— Еще не доставили.
— А-а… а то я хотел почитать поподробнее о поражении, которое нанесли Риму неаполитанцы.
Офицер слушает его невнимательно. Сосредоточен он на чем-то другом.
— Надо погрузить на майале мины, — говорит он наконец. — Военно-морская разведка информирует о прибытии английского авианосца.
Лица обоих товарищей оживляются. Маццантини смотрит на далекий Пеньон, и на губах у него играет озорная улыбка: так улыбается ребенок, глядя на витрину кондитерской.
— Если не задует южный ветер, восточный пару дней продержит бухту в покое. Хорошо бы устроить англичанам скверную ночку.
Оба водолаза соглашаются. Скуарчалупо искоса поглядывает на Ломбардо и наконец решается:
— Мы говорили о той женщине, капитан-лейтенант.
Лицо офицера омрачает тень.
— А что с ней такое?
— Тезео спокоен, он ей всецело доверяет. — Неаполитанец показывает на своего товарища. — А я не так чтобы очень.
Ломбардо сверлит его глазами с осуждением. Но для Скуарчалупо это не имеет значения: между ними не может быть секретов. Одно из неписаных правил отряда «Большая Медведица» — все делить с товарищами: и подозрения, и надежды. Невысказанные мысли, хорошие или плохие, но удержанные внутри, могут иметь разрушительную силу и создадут проблемы. Поэтому все высказывается, подвергается анализу и обсуждается. Те, кто может вместе умереть, должны научиться вместе жить.
— Тогда, на берегу, она поступила со мной благородно, — возражает Ломбардо. — Она сказала обо мне только нашим.
— Это правда. Но два дня назад…
Маццантини прерывает их, подняв руку:
— Я попросил навести о ней справки наших агентов в Вилья-Кармела… Ее зовут Елена Арбуэс, и она потеряла мужа во время бомбардировки при Масалькивире. Муж был моряком торгового судна, которое достали английские снаряды. Она получает вдовью пенсию и держит книжный магазин в Ла-Линеа.
— А политическая деятельность?
— Никакой. Она не вступала в Фалангу[15], и, по сведениям из гражданской гвардии, ее документы совершенно чисты. У нее также нет никаких подозрительных контактов на Гибралтаре.
— Но она преследовала нас в Альхесирасе, капитан-лейтенант, — не унимается Скуарчалупо. — Она узнала Тезео и сторожила нас в порту.
Офицер засовывает руки в карманы и качает головой, не отрывая взгляда от Гибралтара; пожалуй, он несколько встревожен.
— Да… Это брешь в нашей безопасности. Надо закрыть ее, так или иначе.
Оглавление
- ***
- ***
- 1. Венецианская загадка
- 2. Люди убывающей луны
- 3. Книжный магазин на Лайн-Уолл-роуд
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Итальянец предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
11
Пьетро Бадольо (1871–1956) — итальянский маршал, премьер-министр Италии в 1943–1944 годах, после свержения Муссолини; в 1943 году подписал капитуляцию, после чего Италия на стороне союзников объявила войну Германии.
