Пансионат

Артем Львович Добровольский, 2010

Герой попадает в параллельную реальность, где время – деньги. От многих вещей, бытующих в этой реальности, волосы встают дыбом. Но есть и такие, что слаще мёда. Увлекшись вторыми, герой подзабыл о первых. Сможет ли он выбраться из гиблого места под названием Пансионат? И да, и нет.Содержит нецензурную брань.

Пансионат (5)

Если бы Игорь не был двадцатилетним бугаем, то он, вероятно, как пишут в качественной литературе, лишился бы чувств. Закатил бы глаза, схватился б за сердце, вскрикнул бы, попятился бы, рухнул бы на земь — много как могут внешне проявиться отчаянье и ужас человека, прочно попавшего в дрянную ситуацию и оценившего сколь прочно он в нее попал; но Игорь был двадцатилетним бугаем, поэтому он просто побледнел и спросил:

— Выходит, если кроме этого полтинника денег у меня нет, то и жить мне всего пятьдесят дней?

Бармен с улыбкой зажмурился, не спеша и с удовольствием закурил сигарету. Глядя на него, Игорь вдруг почувствовал некое рефлекторное облегчение: именно так выглядел дядька с красным спасательным кругом, что возник рядом с ним на осводовской лодке, когда шестилетним, не умеющим плавать мальчиком он вдруг начал тонуть в одном из подмосковных озер, а тётя Люся, с которою он пришел на пляж, в это время весело разговаривала на берегу с лицом кавказской национальности; именно так он и выглядел, спасатель и спаситель, — пыхтящая сигаретой улыбка, покровительственная и самодовольная от нетрудного подвига.

— Пока пятьдесят, да. А вот найму тебя помыть здесь пол за стольник, смотришь — уже сто пятьдесят, хе-хе. Я, кстати, здесь хозяин — ты не смотри, что за стойкой… А что с бабками-то? Уже обуть успели? М?..

Бармен дружелюбно подмигнул Игорю, и тот начал медленно выпускать из себя воздух, успокаиваясь окончательно и сам уже расплываясь в улыбке. Слава Богу, всё не так плохо. Если за полчаса, ну хорошо, за час (Игорь оглядел раскидистые кафельные узоры, простиравшиеся по крыше), — если за час поломои здесь зарабатывают сто… сто дней, то умирать можно не торопиться. А те двенадцать с чем-то там штук, на которые он попал, не такие уж страшные бабки; вполне можно накопить за недельку и спокойно свалить отсюда. Впрочем, за недельку ли? Надо бы прикинуть поточнее.

— Ага, обули. Я сейчас расскажу, дайте только сначала на чем посчитать… У вас здесь есть калькулятор?

— Куда ж без него, — ухмыльнулся бармен-хозяин, подвигая к Игорю прибор. — Я смотрю, ты на лету рубишь, а? Уже считать начал, ты глянь. Отличником, наверное, в школе был?

Торопливо поддакнув шутке, Игорь принялся стучать по клавишам. Если сто рублей… хрен с ним, назовем пока рублями. Если сто рублей в час, и работать по двенадцать часов в сутки, то это тысяча двести за день. Двенадцать штук — десять дней. Что ж, всё не так плохо. При удачном раскладе никто ничего даже и не узнает — то есть в том случае, если охота у шефа затянется, а тачку за это время не сопрут. Но вот найдётся ли у этого доброго человека так много работы для него — чтоб по двенадцать часов, да каждый день?..

— Нет, дружок, столько работы у меня нет, — развел руками бармен, поймав и рашифровав вопросительный взгляд Игоря.

— Но может быть вы…

— А вот наколку дам, без вопросов. Есть у меня один приятель, у него халтурка всегда найдется. Только давай на ты, окей? Мне, между прочим, всего тридцать два. Тебя как звать?

— Игорь.

— Меня Фёдор. Давай-ка, землячок, мы с тобой чего-нибудь покрепче пива треснем, а? Люблю со свежими поболтать!

— Мне бы пол сначала помыть, чтоб было на что трещать, — кисло сострил Игорь.

— Угощаю! — хохотнул Федор; затем сделал шаг в сторону и, глядя за спину Игорю, махнул рукой: — Эй… все время забываю как тебя звать… оформи-ка нам попить и покушать. Да наверх сходи, дверь прикрой, закроемся на часок… всё равно никого нет в это время.

* * *

Метрдотель (он же, видимо, единственный официант) молча принес и расставил на стойке бара еду и закусь: водку в графине, сельдь, маринованные огурцы, хлеб, мясную нарезку. Первые несколько доз были приняты за знакомство, дальнейшие шли без тостов. Луна постепенно закопалась в тучи, и начал накрапывать дождик; редкие капли, словно шляпки гвоздей, заблестели на деревянных столиках под открытым небом.

— Щ-ща ливанет, — сказал Игорь, цепляя на вилку кусок сельди с колечком лука и потряхивая ею, чтобы согнать масло; настроение после третьей рюмки у него существенно улучшилось, а после пятой так и просто стало отменным: нет, а что такого, собственно, произошло трагичного?..

Ничего. Ну, попал он в небольшую историю, да. Но так ведь не смертельно же. Не то что не смертельно, а даже хорошо, это даже своего рода приключение, можно сказать… чем бы на самом деле всё это ни было — все эти химеричные подвалы с трехмерными картинками… ведь это ж картинки, чего их пугаться? Это раньше, сто лет назад люди синематографа побаивались, от паровозов на экране бегали, а теперь не к лицу. Здесь же наверняка то же самое кино, только немного более продвинутое, под стать времени. Пансионат этот — какой-нибудь научный центр, вот что это такое. Ведутся научные разработки в области трехмерного… ээ… трехмерного… ээ…

— Не, не ливанет, — покачал головой Фёдор. — А и ливанет. Нам с тобой что? Мы с тобой под крышей сидим.

— Ага, — подумав, согласился Игорь. Подумал еще и сказал: — Федь, только честно. Мы с тобой где сейчас? Вот этот пансионат, вот это все вокруг нас — это все какая-то секретная лаборатория, да? Какие-нибудь исследования для военщины?.. Можешь, между прочим, не отвечать, я и так все знаю. Я ведь не дурак, Федь, хоть и молодой еще. Так-то. Ну что, угадал? Можешь не отвечать. Но только честно.

— А хрен его знает, если честно, — подумав в свою очередь, произнес Фёдор. — Если честно, брат, то я и сам не до конца просёк, хоть уже и четыре года как из-за Забора. — Я бы, знаешь, сказал, что это своего рода город… нет, не город. Страна. И даже нет, не страна. Это своего рода мир, особый мир — вот что это такое.

— Как у Толкина! — не подумав на этот раз, воскликнул Игорь.

— У Хуёлкина, — не раздумывая в ответ, вяло пошутил Фёдор.

Долгое время новые друзья молчали; водка в графине подошла к концу, заканчивалась и еда.

— Нет, это бесполезно, — сказал наконец Фёдор, выходя из бара и направляясь прогулочным шагом к парапету на краю крыши; дождь успел кончиться, и сквозь серую небесную вату уже снова брезжил свет луны. — Бесполезно объяснять всё целиком, сразу. Ты все равно не поймешь. Лучше постепенно, по кусочкам, от случая к случаю. Где-то что-то у кого-то спросишь, где-то сам поймешь…

— Да я уже в принцип-пе почти все спросил… то есть, почти все понял, — нетвердым языком вымолвил Игорь, подходя вслед за Фёдором к парапету. — Мир этот ваш — просто парк аттракционов. Уж я не знаю, наука это или военщина, или еще что, но суть дела одна — наебалово. С виду круто, аж дух захватывает, а на поверку — пшик, пустое место… Я вот, к примеру, одну телку тут знаю… у нее еще похлеще чем у тебя; у тебя — небоскребы, а у нее — океан целый, понял? Шторм, волны, все дела. А сунулся искупаться — и нет никакого океана. Туфта, подделка. Как ее… иллюзия, да. И у тебя наверняка то же самое. Ты думаешь, раз я только что из-за Забора, то как лох поведусь на всякие фокусы?.. Ты думаешь, я поверю, что этот вот твой Эмпайр Стэйт Билдинг, или как его, — Игорь махнул рукой в сторону огромного здания, пылавшего неподалеку острой верхушкой, — на самом деле Эмпайр Стэйт Билдинг?.. Декорация картонная, вот что это такое. Нет, даже еще хуже, декорацию — ту хоть можно потрогать. А это — нельзя, потому что весь этот твой Манхэттен — лишь игра моего воображения. Вот смотри. Я сейчас залезу и…

С некоторым трудом Игорь забрался на парапет, сделал два шага и в нерешительности остановился у самого края, покачиваясь и придерживаясь руками за похолодевший вдруг воздух. Глянул вниз, осторожно вытягивая шею, и вздрогнул: серая каменная стена падала из-под ног в бездну, и желтые многоточия окон стекали по ней в невообразимую вертикальную даль, сливаясь в линии; вдруг закружилась голова, и сделать третий, решительный, доказывающий бредовость происходящего шаг, оказалось непросто — уж слишком реалистично трепетало в глубине что-то белое, словно крохотный язычок лизал стену — должно быть, где-то вытащило ветром занавеску — этажей двадцать ниже… а то и тридцать, кто ж скажет?.. Господи, а вдруг это все не фуфло? Господи, ну зачем было вы… ну зачем было что-то говорить, зачем было сюда лезть? А теперь, теперь что? Поджать хвост и слезть — извини, дядь, я передумал?..

— Чего замялся-то? — раздался вдруг над самым его ухом голос Федора, злой и насмешливый. — Когда стоял бубнил, очко не играло, нет?.. Теперь прыгай, чего уж… Не хочешь? Ну так я тебе помогу!

Толчок в спину, тошнотворный кувырок в пропасть, кутерьма в сознании; прыгавшие с парашютом знают: несколько первых свистящих мгновений чувства и мысли парализованы страшным волшебством свободного полета. Игорь видел, как метнулась с неба прочь луна, как сначала резко свалился на бок, а потом встал на голову Эмпайр Стэйт Билдинг, как снова свалился на бок, как молниями понеслись в открытое небо те самые многоточия окон, что струились дотоле вниз… И лишь ближе к земле, вдруг расслышав оглушительный вой ветра, понял: он падает, падает с огромной высоты, а навстречу ему летит его смерть — бетонная, железная, железобетонная, какая она будет?.. На что, на что он сейчас шлепнется одетым куском парного мяса, что именно он загадит в радиусе десяти метров своими мозгами и кровью? Убьет ли он седокудрую американскую старуху за рулем — брутально примнет ее крышей собственного автомобиля? Или произведет визгливый фурор в каком-нибудь уличном кафе, проломив собою пару нарядных зонтов над столиками и развесив на их железных спицах свои кишки? (Кап. Кап. Кровища капает в чей-то недопитый кофе.) Или все будет проще, скромнее — глухой удар о середину проезжей части, два-три негромких пешеходных вскрика, и белая"зебра"на переходе отчасти становится красной?.. Скоро станет ясно.

* * *

Но судьба была милостива. Судьба была фантастически, нечеловечески милостива. Из миллиона различных вариантов приземления для сброшенного с небоскреба найдется лишь пара-тройка не стопроцентно губительных, таких, результаты которых не будут назойливо ассоциироваться со словом всмятку; и вот, подумать только — всего пара шансов из миллиона, и один из них таки становится реальностью — Игорь Иванов падает на купол аэростата!

Как раз в то самое время, когда он разговаривал с Федором на крыше, внизу происходило некое локальное празднество: играла духовая музыка, хлопали петарды, ходили кругами пластичные женщины в блестящих трусах и лифчиках, и, в частности, нагревали аэростат. По аэростатным меркам агрегат был не очень большой, но красивый, выполненный под арбуз: продольные зеленые полосы чередовались с черными, а на боку красовался алый треугольный"вырез".

Так как последнюю сотню метров Игорь проделал спиною к земле, а лицом к звездам, то неожиданное спасение оказалось для него уж совсем неожиданным. Черно-зеленые волны, вдруг поднявшиеся со всех сторон из ниоткуда и закутавшие мир в шелковую пелену, были восприняты им как интерьер предсмертного сумасшествия. Прошло, однако, всего несколько секунд интенсивного, тугого торможения, и он радостно понял что к чему; во многом этому способствовал громкий встревоженный выкрик откуда-то снизу, причем голос показался Игорю дюже знакомым.

— Быстрей гаси горелку, болван, не то из парня шашлык будет!

Выпутываться из сотен квадратных метров ткани — дело трудоемкое, даже с чужой помощью. Когда спустя минут десять Игорь выбрался наконец из-под оболочки на свежий воздух, пот, как пишут в хороших книгах, катил с него градом. Помогали ему два человека. На одном была синяя рабочая униформа — комбинезон и кепка — а на другом белая рубашка и галстук бабочкой. В последнем, не веря своим глазам, Игорь признал Федора.

— Как?.. Опять вы?.. — растерянная радость на его лице сменилась растерянным изумлением и неприязнью. — Вы же наверху остались!

— Раздвоился я, — пошутил Федор. — А чего ты опять мне выкаешь?..

Игорь молча выпрыгнул из корзины на мостовую. Интересно, стоит ли двинуть Федору в челюсть? И если двинуть — будет ли это иметь какие-либо ужасные последствия? Федор-то, видать, факир какой-то… Нет, лучше, наверное, не шутить.

— Потому, наверное, что мы с тобой на брудершафт не выпили, да? Ну, это дело поправимое. Сейчас вернемся и хрюкнем… Да не смотри ты зверем-то! Надо ж тебя было немного проучить… за это, как его… за недоверие, хе-хе…