Рекламная пауза (сборник)

Артем Бочаров, 2010

«Рекламная пауза» – уже вторая книга из серии «Настоящее прошлое». Рассказы Артёма Бочарова – это свидетельства очевидца, наблюдательного, ироничного, сильного – и в то же время очень доброго человека, способного разглядеть за мелкими бытовыми реалиями то прекрасное, ради чего и стоит жить. Автор сохраняет для потомков неповторимые черты советского времени, дорогие и близкие (а иногда и наоборот!) для тех, кто был «сделан в СССР». Что такое настоящее прошлое? У каждого из читателей есть свой ответ на этот непростой вопрос. Возможно, это именно то, о чём пишет Артём, – просто жизнь, такая, какая она есть, со всеми её радостями и горестями. Эпоха, которая завершилась на наших глазах, уже становится легендой… Можно вспоминать только плохое, можно – только хорошее. У каждого – свой выбор. Выбор Артёма Бочарова – хорошая, крепкая, по-настоящему мужская проза человека, многое повидавшего – и при этом не потерявшего оптимизма и чувства юмора. Что и говорить – магаданская закалка! Для самого широкого круга читателей.

Снова на рельсах

Среди множества детских забав и развлечений была у нас игра, название которой забылось, но помнится, напоминала она собой всем известные «бабки». Правила мы чуть изменили и — вперёд, к повышению мастерства, к новым победам!

Следствие этих побед — твой авторитет среди пацанов во дворе и всей округе поднимался на более высокий уровень. У нас, старших — Олега Кузнецова, Лёшки Котельникова и меня, этот уровень и так был выше некуда. Однако же игра эта, непонятно кем импортированная во двор дома 13 на улице Невельского, заразила буквально всех. В том числе и самых-самых. Ведь они тоже были просто мальчишки.

Вместо бабок мы использовали небольшие металлические заготовки. То ли гайки какие-то недоделанные, то ли шайбы. С ростом популярности игры эти гайки-шайбы стали самой ходовой валютой в нашей компании. Их можно было обменять на перочинный ножик, на футбольные марки и даже на нежёваную жвачку! В то лето у нас человека встречали по его карманам. Чем больше они оттопыривались, тем весомее у него было положение в обществе. А так как сам металл тоже что-то весил, то и походка его обладателя становилась степенной, более солидной, вполне соответствуя статусу уважаемого человека. В борьбе с усилившимся земным притяжением он старался держать спину ровно, расправлял плечи и поднимал голову. Так и несли себя местные богачи — гордо и величаво.

На заре игровой лихорадки этих самых деталек было в избытке на железнодорожных путях станции Новосибирск-Западный. Затем с каждым днём их становилось всё меньше и меньше. Небольшими компаниями по два-три человека мы отправлялись в недальний путь на свой Клондайк за очередной партией новой «валюты». Бродили по шпалам, наклонив головы, и пристально всматривались в межрельсовое пространство. Как же мы старались не упустить этот драгоценный металл среди россыпи щебёнки и пятен мазута! Идёшь, не попадается тебе ничего, а рядышком, на соседнем полотне, то и дело:

— О!

— Вот она!..

— Есть!

— Ещё одна!..

А у тебя — пусто!

После очередного приступа радости у более удачливого соседа, не выдерживают нервы:

— Чё орёшь?!

Белёсые ресницы счастливого соискателя удивлённо и чуть испуганно моргают — хлоп-хлоп:

— Нашёл…

— Ну и чё орать-то теперь?! Нашёл он… Золото, что ли нашёл, чтобы так орать?!

И снова — взгляд вниз, и по шпалам! Боковое зрение как нарочно отчётливо передаёт информацию о новых находках компаньона. Внезапно обострившийся слух в деталях доносит тщательно скрываемые приливы откровенной радости. А у тебя…

Всё, дальше так продолжаться не может!

— Меняемся! Ты идёшь здесь, а я там пройдусь.

— Это почему?

Ответ краток и аргументирован:

— По кочану!

Обмен дорогами проходит молча. Идём дальше. И здесь что-то нет ничего… А рядом, на пути, с которого ты только ушёл, фигурка наклоняется и тихонько, но явно радуясь очередной удаче, выдает нараспев:

— Ни-и-штя-я-як!

Ну почему так?!

День стоял пасмурный.

Все пацаны разъехались кто куда. Интересно, куда можно вообще в такую погоду ездить?! Не покупаться тебе, не позагорать.

Вышел я во двор, а там сидит на скамеечке один только Димка Вожжов. Ну да, ведь всем срочно приспичило куда-то ехать! И Кузе, и Лёше Котелку…

Делать нечего, поплелись мы на золотые россыпи вдвоём с Вожжовым.

Димка был на два года младше нас с Котельниковым, то есть было ему тогда лет десять. В нашей компании он слыл маменькиным сынком. Дима Вожжов был мальчик тихий, благообразный, матом не ругался, не курил. Сальные анекдоты ему приходилось слушать «за компанию». Давалось это парню мучительно, а в финалах коротких неприличных историй он отворачивался в сторону и краснел. В нашем кругу Димка вращался редко, и почти всегда — под присмотром матери или старшей сестры. Семья Вожжовых жила в нашем с Лёшкой подъезде, в шестьдесят первой квартире, на первом этаже. Окна выходили прямо во двор, а в них частенько торчали головы родственников Димона.

Походили мы по шпалам с этим, как бы его сейчас называли, ботаником, поискали свои легко конвертируемые гайки-шайбы, и со скудной добычей уныло побрели домой. Сзади громко и высоко загудел тепловоз. Усатый машинист, крупный такой дядя, высунувшись из кабины, кричал, явно ругаясь, и грозя кому-то кулаком. Развернувшись по ходу своего движения, мы никого не увидели и, следуя нехитрой логике, догадались — всё негодование бравого железнодорожника адресовано нам. Что такое, почему? Кто разберёт, да и когда разбирать уже? Тепловоз приостановил ход, и грозный дядя взялся за поручни лестницы.

Мозг сработал быстро и дал команду ногам — ходу! В голове с открытым ртом у Вожжова ещё пару секунд выстраивалась цепочка — сейчас машинист спускается по лесенке, а что будет потом? Мне же стало понятно сразу — потом может быть всё что угодно, только ничего хорошего для нас! Взяв с места в карьер, я обернулся к товарищу, и лаконично подвёл итог своим умозаключениям:

— Бежим!..

И добавил ещё, чтобы парень соображал быстрее.

Подействовало! Димка захлопнул рот, и ничуть не краснея от моего мата, скоренько припустил за мной. Так и бежали мы с ним, синхронно подпрыгивая, словно молодые сайгаки, преодолевая многочисленные рельсы железнодорожного разъезда.

Оставалось всего два пути, по которым ходили пассажирские и товарные поезда. Я коротко бросил взгляд направо. Наперерез нам летел «Сибиряк», фирменный поезд Новосибирск — Москва, возвращающийся сейчас из столицы домой. Вот тут бы нам остановиться, перевести дух, оглянуться. Но там же…

Эх ты, дядя!

Быстро проскочив оба пути, я скатился с насыпи и по инерции пробежал ещё несколько метров. Счастливый оттого, что мы таки сделали усатого, нервно улыбаясь, обернулся назад. Идиотская улыбка приклеилась сургучом к лицу.

Димка споткнулся и растянулся словно на заказ, как прилежный самоубийца. Ступни его ног лежали на дальней от меня рельсе, а кисти рук и плачущая голова — на ближней.

«Сибиряк» уже миновал железнодорожный переезд, и гудел, не переставая. Расстояние между летящей многотонной глыбой железа и тщедушным беспомощным человеческим телом сокращалось стремительно.

Страх сковал все мои мышцы, я просто стоял и тупо смотрел на Димку. На его лице застыла маска боли и ужаса.

Срывающийся на хрип гудок локомотива и грохот приближающегося состава вдруг ворвались в моё сознание и вывели из оцепенения.

В несколько прыжков я оказался у насыпи, взлетел на неё, и, стараясь не смотреть на приближающуюся махину, схватил парня за шиворот и штаны. Рванул в сторону от дороги с такой силой, что мы сразу полетели с насыпи вниз. Тут же мимо пролетел завывающий электровоз, а на том месте, где только что лежал Димон, гремели многопудовые колёса скорого поезда.

К вечеру распогодилось, на улице посветлело, потеплело.

Приехали Олег с Лёшкой, которых родители возили по магазинам, одевали-обували своих сыновей к новому учебному году, подтянулась остальная мелкая шпана.

Мы сидели на лавочке у пятого подъезда, в котором жили мы с Котельниковым и Вожжов. Пацаны делились перипетиями прожитого дня. Я уже вполне пришёл в себя и тоже поведал друзьям о дневном происшествии. Чтобы история получилась, пришлось некоторые нюансы утрировать, преподносить их в иных, более весёлых тонах. Но никто почему-то не улыбался. Все слушали меня серьёзно, в финале единодушно выдохнув:

— Ни фига себе!

Тут вышел из дома и Димка Вожжов. Чистенький, причёсанный, опрятный. В руке Дима держал бутерброд с добрым слоем масла и смородиновым вареньем сверху.

Мальчишки есть мальчишки, даже если они только из-за стола, всё равно попросят:

— Дай откусить!

— Ну дай хоть попробовать…

В оконном проёме первого этажа появилась всевидящая и всёслышащая голова Вожжовой-мамы. Ребятишки, как по команде, замолчали и отвернулись, стараясь не смотреть на жующего Диму. Только голова исчезла в глубине кухни, Витька Черных, махнув рукой в мою сторону, в сердцах выдал:

— Ты бы хоть с ним поделился. Он ведь тебе сегодня жизнь спас!

Вожжов перестал жевать и уставился на меня, прикидывая что-то там в своей голове. А мне вдруг стало так стыдно, будто это и не Черных, а я сам так сказал! Ну какая, в самом деле, может быть связь между тем, что произошло днём, и вот этим банальным бутербродом?!

От волнения я подскочил с лавочки, и с трудом подбирая слова, почти прокричал:

— Пацаны, да вы чё?! При чём здесь это?.. И не хочу я ничё… Не буду я!

Димка посмотрел на меня благодарно, улыбнулся и доел бутерброд.