Запретное Солнце

Артем Акушев, 2023

2085 год. Страна, разрушенная войной, зараженная и опасная территория, и люди, спасшиеся в убежищах. Именно здесь, под землёй, зарождались новые люди, новое общество и новый мир.Такута Арима – лучший из лучших представителей своего поколения. У него есть всё: любящая мать, любимая девушка, уважение среди сверстников и бесконечные перспективы. И, самое главное, у него есть твёрдая, бетонная земля под ногами и прочный, металлический купол над головой. Единственное что… Нет Солнца. А без него, возможна ли жизнь?..Загадочная болезнь, лекарство от которой найдено, однако подходит не всем, продолжает собирать свою кровавую дань. К кому же она постучит в дверь в этот раз…

Колибри

Дневной белый свет пробивался сквозь прозрачную стеклянную панель. Цифры на темном металле купола убежища показывали 12:23. 12:24. 12:25. Время шло, и единственное тому доказательство было за окном, спроецированное на тверди купола, заменяющей собой небо.

— Масахиро Наме — 71 балл, Ковальчик Алина — 92 балла, Миронов Андрей — 87 баллов, Такута Арима — 100 баллов, Чэнь Мэйли — 77 баллов…

Удивительно, как же быстро проходит жизнь, когда ты к ней привыкаешь. Не важно: хорошая или плохая, человек привыкает ко всему. И вот когда каждый новый день становиться похож на предыдущий, в голове невольно появляется вопрос: «Движусь ли я? Движется ли мир вокруг меня?» Особенно часто начинаешь над этим задумываться, когда с утра, выглянув в окно, видишь тот же пейзаж, что и год назад, два года назад, пять лет назад… Идешь в школу, общаешься с теми же людьми, с которыми общался всегда, потому что новых лиц нет и не будет. Пойдешь на работу, вместе с тобой пойдут те, с кем ты проучился 11 лет, к взрослым, которых ты каждый день встречаешь на каждый раз одинаковых улицах. Таковы реалии жизни в убежище, и раз уж другого пути нет, остается только смириться. При этом цифры на куполе продолжают меняться с постоянной, неуловимой скоростью.

Прозвенел звонок, время урока подошло к концу.

— Арима, как у тебя получается постоянно писать тесты на 100?

— Арима, научи и меня так же!

— Арима, можешь мне помочь на следующей контрольной?

Делать все равно особо нечего. Все книги дома я уже прочитал, на новые денег пока нет, почему бы и не помочь одноклассникам? Правда, как им помочь? Решить за них пару номеров? Объяснить правила, которые нужно просто зазубрить? Учеба… Если вам кто-нибудь когда-нибудь будет жаловаться, что учиться трудно, можете смело переставать воспринимать этого человека всерьез. «Трудно» — пытаться «вспомнить все» в последнюю ночь перед экзаменом, искать оправдания для несделанных заданий, умыкнуть вариант теста до теста. Словом «трудно» — компенсировать «ничегонеделание». Если же делать что-нибудь хоть чуть-чуть, но постоянно, изо дня в день, то учиться станет совсем не «трудно». Я не знаю, почему из всего нашего класса такую очевидную вещь понимаю только я. И тем более не знаю, как ее донести до других.

Раньше, в старом мире, у людей было множество вариантов, чем заняться, что надеть, куда пойти. Мы лишены такой роскоши. Так почему не посвятить хотя бы пару часов в день тому, чтобы стать лучше? Ведь, по сути, наша внешняя «несвобода» — самое великое благо, которое могло нам достаться. Именно благодаря ей у нас, детей первого послевоенного поколения, появился шанс стать лучшими людьми, что когда-либо населяли эту планету. Жалко только, что не все спешат воспользоваться этим шансом.

— Ребят, простите, сегодня не могу, меня мама дома ждет.

— А… извини. Передавай ей от нас большой привет, пусть поскорей выздоравливает!

— Хорошо, обязательно передам! Всем пока!

— Пока!

Дверь класса медленно, тихо скользя, закрылась. Я наконец-то остался один. Светлый, просторный, серый коридор, тянущийся через весь второй этаж школы, вел меня к выходу.

Архитектура убежища не отличалась разнообразием, а потому единственным отличием школы от обычного жилого дома была табличка на входе и нумерация квартир-классов цифрой и буквой. Серые пятиэтажки, 80 помещений в каждой, половина из которых пустуют или же отведены под хозяйственные нужды. Торговый квартал, 1-й Жилой квартал — внешней разницы между ними никакой. Единственные два района, которые несколько выбиваются из общего фона, — Центральный и Складской. Однако жить в них было запрещено или попросту негде. Почти все свое время я провожу в двух одинаковых серых зданиях, расположенных друг от друга в пяти минутах ходьбы. Скорее бы уже закончить школу и пойти на работу… Хотя нет никаких гарантий, что мне не придется работать в еще одном сером пятиэтажном здании…

Тишину коридора нарушил чей-то… плач? Я отчетливо слышал чье-то придыхание, как будто кому-то не хватало воздуха, но он разучился дышать. Короткие, отрывистые, тихие вздохи раздавались из класса в конце этажа, лестница же была по центру, в нескольких шагах от меня.

Согласно общепринятым правилам поведения, лучше не лезть не в свое дело. Помогать, скорее всего, не известному мне человеку «моим делом» явно не являлось. И все же что-то меня тянуло, что-то заставляло пойти и приоткрыть дверь класса, может быть, даже зайти внутрь. Было ли это простым любопытством, или же мне хотелось ухватиться за возможность добавить в свою стабильную и успешную жизнь хоть каких-то красок — я не знал, но и сопротивляться этому не хотел. Все-таки, хоть я и сказал ребятам, что дома меня ждет мама, вечер у меня был свободен.

Я подошел к кабинету 1Б. Остановился. Прислушался. Это определенно был плач. Судя по всему, плакала девочка, моя ровесница или чуть младше меня. Этот вывод я сделал из тонкого и чистого «почему?», сменяющего иногда всхлипывание.

«Может, оно мне и не надо? Почему бы прямо сейчас спокойно не пойти домой… Наверняка найдется тот, кто поможет и сделает это намного лучше меня, если ей, конечно, нужна помощь… Нет. Раз уж я решил, доведу дело до конца».

Вдох, выдох, вдох…

Я медленно открыл дверь.

За партой сидела девочка. Нашивка на рукаве указывала на принадлежность к 9–3 классу. Значит, в своих догадках я в очередной раз не ошибся. Более того, я видел эту девочку на общих мероприятиях и знал, как ее зовут. Только обратиться к ней пока еще не решался.

Она не обратила на меня внимания. Ее голова лежала на руках. Я не видел ни ее глаз, ни ее лица, только лишь светлые волнистые волосы. Я никогда раньше не обращал на это внимание, но сейчас понял, что именно такого цвета в моем представлении солнечный свет. Нежный, теплый и одновременно такой далекий…

— Юта, что-то случилось?

Девочка не услышала. Она продолжала плакать, склонившись над деревянной холодной партой. Согласно инструкции поведения в школе и обеспечения общественного порядка, ее состояние должно быть расценено как «истерия», и мне надлежит немедленно позвать взрослого, но что-то мне подсказывало этого не делать. Я взял ближайший стул и сел напротив парты.

— Юта, расскажи, пожалуйста, что случилось?

Этому вопросу также суждено было остаться без ответа.

«Физический контакт может поспособствовать развитию диалога». Я прочитал это в учебнике по психологии за 11 класс. Теперь настало время применить знания на практике. Я положил ей руку на плечо, хотя по общепринятым правилам начинать надо было с ладоней, но на них лежала лицом вниз аккуратная, красивая, небольшая голова, так что выбора у меня не оставалось.

— Юта, все хорошо?

Либо я что-то сделал не так, либо учебник по психологии был полезен только в теории. Меня опять не услышали, или же не хотели слышать. В любом случае я начал чувствовать себя бесполезным и лишним в этой комнате.

«Ты же знаешь, что надо делать», — пронеслось у меня в голове. Это противоречило всем нормам приличия, но просто встать и уйти я уже не мог. Я поймал себя на мысли, что сейчас правда очень хочу помочь ей. И я ей обязательно помогу.

Я взял стул и сел рядом. Я обнял ее за плечи. Я хотел прижаться к ней, но она меня опередила. Наконец-то я получил ответ. Она подняла свое заплаканное, но от этого не менее прекрасное и искреннее лицо с мокрых от слез ладоней на мою грудь и обняла меня так, как обнимают спасительную доску, оставшуюся на плаву после кораблекрушения. По крайней мере, именно так я себе это представлял, читая книги старого мира.

Я не знаю, сколько мы так просидели. Удивительно, но за это время в класс так никто и не зашел. Я был совсем не против этого. Наоборот, я хотел, чтобы мы оставались одни настолько долго, насколько это возможно. Я обнимал ее, теплую, нежную, слабую, и только холодные слезы, все медленнее и медленнее скатывающиеся по бледным щекам на мою форму, напоминали о том, почему я сюда пришел. Что-то случилось. И что-то очень серьезное и болезненное. Я боялся заговорить первым, боялся спугнуть или спровоцировать на новые слезы только-только успокоившуюся Аусиру Юту.

— Спасибо… — Ее голос прозвучал тихо и обессиленно, как паутинка, готовая оборваться при первом порыве ветра.

Она подняла голову, попыталась выпрямиться и вытереть слезы. Только сейчас я увидел ее влажные, бездонные, лазурные глаза. Я понял, что тону.

Интересная штука — любовь. Ты можешь знать человека много лет, но понять, что любишь его, всего за один час, за одну секунду, или же и вовсе когда этот человек уйдет. С другой стороны, ты можешь влюбиться в человека, которого впервые видишь, просто потому… Неизвестно, почему. Я всегда воспринимал любовь как химическую реакцию, отчасти этим могла бы объясняться ее случайность и хаотичность. Однако когда это касается непосредственно тебя, мыслить рационально в этом направлении становится практически невозможно. Особенно когда тебе 15 лет.

— Юта…

— Извини, что доставила тебе столько неприятностей. — Она встала из-за парты и направилась к выходу.

Я инстинктивно взял ее за руку.

— Юта, если есть что-нибудь, чем я могу помочь…

Возможно, мне следовало дать ей уйти, возможно, мне следовало не приходить вовсе, но сейчас я все-таки чем-то ее задел. Она как будто упала на меня, такая легкая и воздушная…

— Почему?! Почему?! Почему?! Почему именно она? Она тоже была такой хорошей! Почему? — Она била меня кулачками, но я не чувствовал боли.

Я чувствовал… бессилие? Я чувствовал, как ей тяжело, и хотел взвалить весь этот груз на себя, но не мог. Мне оставалось только обнимать ее и слушать. Ждать, когда она поделится хоть частью того, что несла сейчас на своих хрупких плечах.

Я довел ее до дома. Она жила в том же квартале, что и я, в паре домов от моего. За весь этот вечер я так ничего и не узнал, но знания меня впервые не интересовали. Я лишь надеялся, что с Ютой все будет хорошо и завтра я ее увижу в школе. Я хотел верить, что смог ей хоть чем-нибудь помочь; хотел верить, что нам еще представится шанс обо всем поговорить; хотел верить, что этот вечер будет не последним вечером, который я проведу с ней.

Я поднял голову и взглянул на купол. Цифры показывали почти полдвенадцатого ночи. Как же все-таки быстро проходит время…

* * *

Сигнал к началу дня прозвучал, как обычно, в 8:00. Я приготовил завтрак для себя и мамы и начал медленно собираться в школу. Все утро меня не покидало двоякое ощущение: с одной стороны, я хотел снова увидеть Юту, хотел убедиться, что она в порядке; с другой, меня что-то тяготило, что-то давило, я чувствовал, что в школе узнаю нечто неприятное, страшное, то, чего предпочел бы никогда не знать.

Форменная рубашка не успела до конца высохнуть, поэтому пришлось надеть парадную, благо они почти не отличались.

— Мам, я ушел!

— Хорошо, постарайся сегодня. И по ночам нигде не шляйся.

* * *

— Всем доброе утро. Меня зовут Святослав Маркин, и я врач-терапевт в Центральном Госпитале Хейкии.

Вместо первого урока нас собрали в зале проведения общих мероприятий. Обычно такие события планируются заранее, и о них ученики узнают, в крайнем случае, за неделю, однако в этот раз никто ничего не знал. Внеплановые общие мероприятия, конечно, случались, но крайне редко и в основном были связаны с техническими проблемами убежища, такими как отключение света или воды, проведение разного рода профилактических работ. Сейчас же перед нами выступал врач, работающий в Центре Управления, что само по себе большое событие, так еще и с полуторачасовым обращением, тему которого никто не знал.

Я пытался найти глазами Юту, но нигде ее не видел. Там, где сидел 9–3 класс, в первом ряду пустовали два стула, расположенных рядом друг с другом. Судя по всему, один из них был Юты, а значит, сегодня она не придет.

— Как многие из вас знают, жизнь в убежище не могла не отразиться на нашем здоровье. Чтобы минимизировать ущерб, связанный с отсутствием солнечного света и прочих неотъемлемых составляющих жизни на поверхности, все жители убежища принимают препарат комплексной поддержки иммунитета, сокращенно — ПКПИ. При отторжении ПКПИ всегда необходимо обращаться в Центральный Госпиталь. Еще раз повторяю: всегда! Отторжение ПКПИ не обязательно свидетельствую о наличии у вас «солнечной» болезни и может быть вызвано менее значимыми факторами, например гриппом или простудой. В любом случае, при болезни, неважно, легкой или тяжелой, согласно всем существующим инструкциям и здравому смыслу необходимо обратиться хотя бы к районному врачу. В случае, если родители по какой-либо причине запрещают вам обратиться к врачу, вы имеете полное право и, я бы даже сказал, обязаны самостоятельно обратиться за помощью.

Все это мы слышали от учителей не один раз. Я пока еще не понимал, зачем было созывать экстренное собрание учеников. Я все пытался вспомнить, кого же еще, помимо Юты, не хватает. Вспомнил. Не было Анджелы Вебер, лидера 9–3 класса.

Нас с ней часто сравнивали. У меня и у нее средний балл был равен 100, мы были старостами своих классов и лидерами школы по успеваемости и внеурочной деятельности, входили в школьный совет и всегда стояли рядом на сцене во время награждения лучших учеников. При этом нельзя сказать, что мы много общались. Нельзя сказать, что я вообще с кем-нибудь много общался. Все мое свободное время занимали чтение и помощь маме, выходных у меня практически не было, как и желания заводить новые знакомства.

В этом плане Анджела была моей полной противоположностью. Ее знала и любила вся школа, начиная от учителей и заканчивая младшими классами. Со всеми поговорит, всем поможет, всем подскажет, я иногда удивлялся, как у нее хватало времени, хотя нет, скорее, как у нее хватало сил на учебу. Я не был закрытой личностью, у меня было много знакомых в школе, я также посещал все внеурочные мероприятия, но рядом с Анджелой любой человек почувствовал бы себя законченным интровертом. При этом у нее все получалось так легко и естественно, что иногда я ей даже завидовал. За эту «легкость» и способность успевать везде и во всем ее прозвали Колибри, именем маленькой яркой птички, делающей 100 взмахов крыльями в секунду.

— Вчера, из-за преступной халатности своего отца, из жизни ушла Вебер Анджела. Первопричиной смерти стала обыкновенная простуда, вызвавшая отторжение ПКПИ и, как следствие этого, нарушение обмена веществ. Если бы отец Анджелы повел ее к врачу или хотя бы не препятствовал посещению врача, нашей встречи сегодня бы не было.

Меня словно окатили ледяной водой. Судя по зловещей, мертвой тишине в зале, не одного меня. Анджела была одной из тех, за кем было наше будущее, на кого возлагались большие надежды, и теперь, из-за самодурства одного отдельно взятого индивида, ее больше нет. Совсем нет. Я не знал ее. Я не представлял ее улыбки, я не слышал ее голоса, у меня не всплывал ее образ в голове, и все равно, я из последних сил сдерживал слезы. Это несправедливо. Так не должно быть. Ее жизнь еще не успела начаться и уже закончилась… Так… просто… От обыкновенной простуды… Из-за «преступной халатности»… Я не мог уложить все это в голове, не мог составить для себя логическую картину происходящего… Я не хотел верить, что сейчас, когда на все случаи жизни есть инструкции, когда созданы все необходимые условия безопасной и долгой жизни, такое возможно. Я не хотел верить…

* * *

Весь оставшийся день прошел, словно в пелене густого тумана. Я не видел ничего, не помнил ничего. Новость о смерти девочки из параллельного класса подкосила меня сильнее, чем я когда-либо мог представить. «Это несправедливо. Так не должно быть…» — одна мысль все вертелась в моей голове, не желая давать хоть малейшее пространство для чего-либо другого.

— Юта…

Я побежал к ее дому, поднялся к ней на этаж и без стука дернул ручку двери. Дверь оказалась не заперта. Я не помню, о чем тогда думал, вламываясь в чужую квартиру. Наверное, ни о чем. Юта лежала на полу, сжимая в руках фотографию класса. Ее глаза были закрыты, на заплаканном лице застыла глубокая, неподдельная боль. Меня передернуло. Я подскочил к ней и начал искать пульс. Первые секунды я держал ее холодную руку и не чувствовал ничего, кроме леденящего душу ужаса. И все-таки я нащупал. Пульс был. Слабый, еле заметный, но он был. Юта просто спала. Я лег рядом с ней на застланный паркетом пол. Только сейчас я почувствовал, как сильно устал за последние два дня. Глаза закрылись — последнее, что я запомнил, ее тихое, успокаивающее дыхание, едва различимое на фоне абсолютной тишины пустой квартиры.