Фигурки страсти

Елена Арсеньева, 2011

Как-то на французской ярмарке писательница Алена Дмитриева купила три простеньких браслета, причем самый симпатичный выхватила из-под носа другой покупательницы – странного вида бритой девицы. Два из них она дала поносить маленьким дочкам друзей. Одно из грошовых украшений похитили среди бела дня. Ерунда, конечно, но обидно. Малышка-крестница горько плачет – всего часик полюбовалась браслетиком, а потом его выцыганила у нее обманом лысая дама. Что ж, Алена и не такие преступления раскрывала! Она немедля пускается по следу наглой воровки. А след почему-то приводит в старинный замок Талле, где произошло куда более серьезное ограбление – исчез «летящий белый тигр» – древнекитайская фарфоровая статуэтка. Да еще и мертвое тело обнаружено, и первой на него наткнулась именно Алена!..

Наши дни, Франция

— Прошу теперь в малую столовую, — пригласил гид, пропуская мимо себя туристов и с легкой обеспокоенностью оглядываясь на Алёну. Наверное, проверял, не считает ли она что-нибудь еще.

Она не считала. Просто рассматривала еще один натюрморт, подписанный именем некоего Эдуара Талле и называющийся «La nature morte avec le tigre volant blanc» — «Натюрморт с летящим белым тигром». На картине был изображен букет белых пионов — чрезмерно роскошных, как бы усталых от собственной красоты и пышности и уже роняющих отливающие перламутром лепестки. Букет раскинулся в просторной белой вазе с изображением необычайно красивой китаянки в синих одеждах и с высокой прической, держащей в руке изящный жезл. Рядом с вазой, на темном резном столике, стояла маленькая статуэтка. Один из опавших пионовых лепестков целомудренно ее прикрывал, однако все же легко можно было разглядеть, что статуэтка запечатлела пару в любовной позе: женщина лежит вниз лицом, мужчина совокупляется с ней, стоя на коленях меж ее раздвинутых ног.

«Э-э… впечатляет, конечно. А где же тигр? Или это сорт пионов так называется? Надо спросить у гида», — подумала Алёна.

Рядом выразительно хмыкнули, и наша героиня, повернув голову, увидела невысокого и какого-то очень тонкого молодого человека с разлохмаченными, довольно длинными черными волосами, облаченного во все черное. На нем были просторная рубашка-балахон с такими длинными рукавами, что они почти полностью закрывали кисти рук, черная жилетка, черные джинсы, черные мокасины. А в придачу на лице незнакомца черные изящные усики над тонкими — не черными, но все же очень темными — губами. Да и глаза за решеткой очень черных длинных, сейчас опущенных ресниц тоже, надо полагать, были черными. Кроме того, Алёна обратила внимание, что и на его коротких, но ухоженных ногтях лежит черный лак. Да еще узкое запястье оказалось плотно оковано тяжелым серебряным браслетом с вкраплениями черной смальты.

Ёлы-палы, как говорит один ее знакомый из Нижнего Горького… И по-другому ведь не скажешь! Во-первых, браслет явно жутко дорогой — самый писк моды. Во-вторых, мужчин с браслетами не так часто встретишь. Стоп! А с ногтями, покрытыми черным лаком, — часто?

Экое же декадентское создание!

Гид смотрел на «декадентское создание» как-то очень странно — не то с грустью, не то с отвращением. И ничего удивительного, Алёна смотрела на незнакомца примерно так же.

Нормальная реакция нормальных натуралов!

В это время молодой человек обернулся и взглянул на Алёну. Глаза у него и впрямь были черные, огромные, непроницаемые.

Интересно, юноша догадался, о чем Алёна с гидом подумали?

Ей стало неловко, и она быстренько спросила:

— А кто автор картины?

— Он не принадлежит к числу известных художников, — ответил гид. — Его имя Эдуар Талле. Именно о графе Эдуаре я упоминал, говоря, что один из представителей фамилии служил в начале двадцатого века консулом в Маньчжурии.

— Не знаю, какой из него был консул, а вот художник он прекрасный, — сказала Алёна. — Великолепные пионы, прямо как живые! И прелестный рисунок на вазе…

— Это легендарная красавица китайской мифологии, Серебряная Фей, или Дева Фей, как ее иногда называют, — пояснил гид. — Считается также, что статуэтки, подобные той, которая стоит рядом с вазой, изображают ее и ее многочисленных любовников. Согласно легендам, именно она научила мужчин и женщин предаваться плотской любви не только ради продления рода, но и для удовольствия.

— Вот именно, — пробормотал молодой человек меланхолично.

Гид почему-то побагровел и насупился.

Молодой человек прошел мимо него в соседнюю комнату, присоединился к группе туристов, точнее, к той даме в красном, на которую Алёна уже обращала внимание, и что-то быстро сказал ей. Женщина оглянулась, словно хотела выйти, но молодой человек поймал ее за руку и остановил. Гид, пропустив вперед Алёну, уже прикрыл дверь и начал рассказ о малой столовой шато.

Была она примечательна прежде всего тем, что здесь некогда обедал знаменитый адмирал Гаспар Колиньи, однажды посетивший замок своего брата Франсуа. Кроме того, всем своим готическим убранством столовая сильно напоминала дворцовый тронный зал — если угодно, тоже малый.

На стене от пола до потолка висела карта Парижа конца XVI века. Как раз эпоха, когда произошла Варфоломеевская ночь!

Алёна подошла ближе. Совсем небольшим городом, оказывается, был тогда Париж! Сейчас он, конечно, значительно разросся, многое перестроено. Кольцо бульваров, созданное архитектором Османом, сделало его неузнаваемым, однако Латинский квартал, остров Сите и прилегающие к Лувру улицы не изменились. Вот знаменитое предместье Сент-Оноре, вот не менее знаменитое Сен-Жермен, вот один из старейших мостов Парижа — Сен-Мишель, ведущий к острову Сите, а вот Пон-Неф, кажется, еще более старый, а может быть, и нет. Наверное, самый старый — мост Менял, построенный еще в девятом веке… Хотя нет, старейший — Малый мост, его длина всего тридцать два метра, и он соединял берега Сены, как пишут в путеводителях, еще в те времена, когда Юлий Цезарь завоевывал Галлию. А вот мост Турнель, в ту пору еще деревянный, за проезд по нему взималась плата — сколько-то там дублонов. Какое красивое слово — дублон! И какая замечательная карта! Дома у Алёны имелась похожая, правда, значительно меньшего размера: изображение Нижнего Горького начала XIX века. Так интересно находить на ней дома, которые существуют и теперь!

Писательница подошла ближе к карте, вчитываясь в названия улиц, и нахмурилась, увидев какие-то каракули, нарисованные красным фломастером как раз посреди моста Сен-Мишель. Вроде бы сердечко, а в нем буквы… Что за непутевый турист распустил свои шаловливые ручонки и испортил такое сокровище?! Причем мост находился не так чтобы низко, нужно было еще дотянуться, чтобы на нем знак поставить! А может, мелкий пакостник даже становился ногами на раритетный стул, чтобы достать до моста Сен-Мишель? Дался же ему именно этот мост!

Алёна осуждающе покачала головой и огляделась.

Как ни странно, карта никого, кроме нее, не заинтересовала. Экскурсанты теснились вокруг закрытых стеклянных горок. Что и говорить, такое столовое серебро надо держать крепко запертым! Алёна обратила внимание, что почти каждый турист украдкой подергал дверцы. Забавно, тут клептоманы собрались, что ли? Или просто любители прикоснуться ко всему, на чем ощущается незримое музейное клеймо: «Руками не трогать!»?

Однако и в самом деле запретное притягательно. Вот ведь и сама наша героиня не удержалась — взяла да и приподняла зачем-то крышку невероятно красивого музыкального ящика, тоже напоминающего готический дворец и втиснутого на не больно-то почетное место — за дверью. Приоткрыла — и замерла от возмущения: между гофрированными складками мехов был втиснут клочок лиловой бумаги, оказавшийся билетом на автобус Roissy Bus, который курсировал между центром Парижа, площадью Опер^'а, и аэропортом Шарль де Голль.

Ну и ну, ну и народ… Некуда больше выбросить мусор, что ли? Конечно, урн тут поблизости не просматривается, но неужели несчастная бумажка так уж жгла кому-то карман, что нельзя было ее еще немножко поносить с собой и выбросить потом в более подходящем месте?!

Алёна торопливо выдернула билетик и закрыла крышку антикварного изделия. Очень вовремя — гид уже приглашал пройти в соседнюю комнату и заботливо оборачивался к Алёне — готова ли она?