Законы высшего общества

Арина Холина

Анастасия Устинова – не только суперпопулярная актриса, но и успешная деловая женщина, хозяйка киностудии. Но иногда ей кажется, что сценарий ее жизни написал графоман: и сюжет не клеится, и герои картонные, и остроты не хватает. Но в то мгновение, когда Анастасия влюбляется в модного писателя Максима Гранкина, все меняется. И даже тот факт, что лауреат «Букера» немножко женат, работает на нее, – ведь это уже не просто роман, а настоящая драма… Для Насти не существует разницы между жизнью и искусством. Как опытный режиссер, она манипулирует страстями, героями и эпизодами с одной лишь целью – сделать свою жизнь такой, чтобы публика аплодировала стоя…

Глава 5

— Я никуда не поеду, потому что у меня, карамба, великое горе — меня бросил мужчина, и я унижена, растоптана и сломлена! — почти на полном серьезе кричала Настя на Свету, приятельницу.

Света звонила ей уже третий раз — уточняла, будет ли Настя на великосветском приеме в честь открытия магазина знаменитого нью-йоркского дизайнера одежды.

Настя бы пошла. Несмотря на равнодушие к этому самому дизайнеру и ко всем дизайнерам США вообще — их моду она модой не считала, разве что Марк Джейкобс имел право продавать одежду по той цене, которую она стоила в магазине, — и то лишь под маркой «Луи Вьюиттон». Настя, конечно, любила джинсы, майки, кенгурушки, но, с ее точки зрения, все это не могло стоить таких денег. Жизнь в джинсах за пятнадцать тысяч рублей была такой же искусственной, как дешевые спецэффекты. Насте казалось, что, перед тем как пойти в таких джинсах, к примеру, на прогулку по лесу, этот самый лес должны как следует отмыть, насыпать искусственную землю, которая не пачкается, обрызгать кусты истребителем комаров и в нужных местах настелить фальшивый газон — чтобы можно было устроиться без риска подняться с зеленой задницей.

Настя бы даже надела итальянское платье — в укор скучным, как передачи Гордона, вечерним нарядам от этого американца.

Но ей не хотелось уезжать из своего рая. Ей нужно было набраться сил перед тем, как с трамплина рухнуть в жизнь.

Перед тем как она узнает, что же такое ее писатель. Ее Автор.

Только она попрощалась со Светой, телефон зазвонил снова.

— Да! — рявкнула уставшая от переговоров с неугомонной подругой Настя.

— Плохие новости, — без предисловий выдала Маша.

— Ну? — у Насти перехватило дыхание.

— Гранкин упирается.

— Во что упирается?! — воскликнула Настя.

— Настя, мы ему позвонили, сказали, что прочитали его книгу…

— Вы сказали, что это лучшая книга в мире? — уточнила Настя, которая считала лесть самым действенным оружием против любого невротика.

— Конечно. Но он говорит, что уже имел опыт работы с киношниками и ему не понравилось.

— В каком смысле? — нахмурилась Настя.

— Сняли плохой фильм.

— Блин, ну и что?! — возопила Настя.

— Его невозможно уговорить.

— Маша, дорогая, нет ничего невозможного, — прошипела Настя. — Может, ты плохо уговаривала?

— Я хорошо уговаривала, — не повышая голоса, твердо ответила Маша.

Н-да.

— Ладно, дай мне его телефон, — попросила Настя.

Записала номер и немедленно позвонила.

Ответил приятный мужской голос. Сексуальный голос. Голос, возбуждающий всякие разные фантазии.

Но голос — это всего лишь колебания воздуха. Однажды Настя минут пять преследовала в магазине голос, а когда увидела владельца, говорящего по телефону, только что рот не открыла от изумления — дивный, чарующий баритон принадлежал гаденькому молодому человеку, взопревшему блондинчику с внешностью бледной поганки, одетому в бежевую рубашку и бежевые слаксы. Сочетание всего бежевого убивало в Насте все чувства.

— Я слушаю, — произнес Гранкин.

— Максим? — поинтересовалась Настя.

— Да.

— Добрый день, меня зовут Анастасия Устинова, вам недавно звонила моя помощница Маша со студии «Мираж»…

— Да-да, помню.

— Максим, вы извините, но я просто хотела лично услышать ваш отказ.

— Анастасия, спасибо за внимание, но я действительно не готов к подобным предложениям.

К «подобным предложениям»!

— Максим, мне бы очень хотелось выразить вам свое восхищение. Вы потрясающе талантливы. Я прочитала роман на одном дыхании и сейчас еще раз читаю. Это бесподобно.

— Благодарю, но…

— Максим! Я вас не уговариваю. Честно. Но, может, мы могли бы познакомиться? Вдруг мы с вами что-нибудь придумаем?

Он молчал. Думал, что ли? Черт! Да с ней половина страны мечтает познакомиться, а этот дундук!..

— Я бы хотела пригласить вас за город — у меня в следующие выходные намечается небольшая вечеринка, шашлыки, будет всего человек десять… — Настя назвала фамилии известных телеведущих, режиссера, получившего «Пальмовую ветвь» в Каннах, крупного издателя, пары актрис.

Конечно, это походило на дешевое бахвальство, но раз уж этот негодяй ведет себя так, словно ему навязывают кокаин в туалете дорогого клуба, то все средства хороши. Вдруг сработает?

— Анастасия, спасибо большое, можно я вам позвоню на неделе? — отозвался, наконец, Максим.

Вот сукин сын!..

— Конечно, — вежливо ответила она.

Нажав отбой, Настя еще некоторое время смотрела на трубку, словно ожидала, что оттуда послышится «Я пошутил! Это был розыгрыш!», но трубка молчала, и Настя, уже ощущая приступ бешенства, набрала номер того самого крупного издателя, обещанного Гранкину. Во-первых, нужно было пригласить его на пикник, а во-вторых, выудить сведения об этом, мать его, гении.

Издатель, Михаил Еремин, ничего внятного не сказал. Говорил больше об издателях Максима — как обычно, обвинял конкурентов в беспомощности и недальновидности, хотя признался, что хотел автора переманить, но на переговоры тот не пошел — заявил, что ему не предложили ничего настолько особенного, чтобы ради этого можно было начинать всю эту суету.

— Г-хм! — громко хмыкнула Настя, положив трубку на стол.

Радужная картина творческого романа омрачилась. Видимо, автор был с придурью.

Не он первый.

Правда, если этот сукин сын не перезвонит или перезвонит и откажется, ей придется либо грохнуть его, либо нанять частного детектива и раскопать о нем нечто шокирующее — чем можно шантажировать этого барана.

Ну, а на крайний случай можно его совратить. Если он, конечно, не импотент, что вполне вероятно — судя по уровню его возбудимости от хороших новостей.

Может, пойти на это торжество в честь американской моды? Броситься в пучину светской жизни, забыться-напиться, остаться в Москве и назло Боре сняться для светской хроники с каким-нибудь Алексеем Чадовым?

Настя никому бы не призналась, что втайне читает все колонки сплетен — от журналов вроде «ОК!» до подозрительных интернет-ресурсов, что пестрят заголовками «Лев Лещенко на грани жизни и смерти: Вчера на юбилее известного певца друзья преподнесли Льву Лещенко необычный подарок — щенка филы бразильеры. Долгожитель нашей эстрады признался, что едва не заработал инфаркт, когда увидел животное — это ведь одна из самых крупных собак в мире…». Что-то в этом духе.

Ведь мир знаменитостей, хоть это и ее мир, — настоящая параллельная реальность, территория, на которой пересекаются действительность и мечты. Истинный замок Фата Морганы.

Настя замечала, что знакомые — актеры, музыканты, писатели — уже не осознают, в каком мире живут — в том, что существует в действительности, или же в том, о котором пишут массмедиа.

Ее и саму поначалу изумляло, когда она узнавала из газет, что беременна, развелась, вышла замуж, что у нее есть взрослый сын, что она встречается с Борисом Немцовым… и едва не стала пленницей иллюзий, поверила, что ее жизнь — увлекательный роман, бестселлер. Сделав шаг, задумывалась — а как это будет выглядеть на страницах газеты «Жизнь»?

Она даже поощряла странных журналистов, которые почему-то выглядели так, словно недавно бросили работу на панели либо все еще лечатся от расстройства пищеварения.

Но вскоре мираж рассеялся. Настя прочитала статью с веселеньким названием «В постели с миллионером» за подписью некой Светланы Чернобровиной, из которой зависть била фонтаном.

Статья была позабористей серной кислоты: неизвестная миру Светлана решилась показать миру всю свою злость и ревность, открыла двери в тайные комнаты души, из которых, как пауки и мыши, разбежались ненависть и дешевый сарказм.

Безумие, поразившее Чернобровину, в щепки разгромило зачаточную журналистскую этику и дало выход злостной клевете: желчные фантазии, откровенное вранье и вопли отчаяния: «Почему не я?!»

Девушки известных магнатов предстали сиренами с ясными ликами и телами чудовищ, завлекающими путников в сети ажурных колготок и кружевного белья.

Не то чтобы Светлана была так уж не права, но нельзя ставить девушек, побывавших в постели, допустим, Михаила Прохорова, на одну ступень с Гитлером, Сталиным, Саддамом Хусейном.

И в душе у Насти что-то оборвалось — она решила оставить все эти публикации на совести газетных писак — отказалась принимать в этой вакханалии хотя бы косвенное участие.

Всего один раз желтая пресса оказала ей добрую услугу — показала, чего стоил ее второй брак, брак с Ильей.

Свадьба с Леваном была полным безумием — в Тбилиси съехались все родственники жениха, человек десять со стороны невесты и такое множество друзей, что Настя не знала и половины тех, кто зажигал на их торжестве. Сопротивляться было невозможно — это была не просто свадьба, это была грузинская свадьба — и если бы они ограничились скромным празднеством в узком кругу, началась бы гражданская война. Тем более что от Насти требовалось только сесть в самолет, выпить шампанского, надеть платье и принять подарки. Все организовали и оплатили родные Левана.

Но вот идиотская свадьба номер два была на ее совести. Настя дала слабину — поддалась на уговоры жениха и проявила дьвольское тщеславие — возжелала появиться в свадебном платье на страницах газет и журналов, как настоящая звезда.

И она верила, что Илья сделает ее счастливой. Роман начался в Крыму, где Настя второй месяц торчала со съемочной бригадой, а Илья катался на серфе. В прохладном мае, изображавшем жаркий август, на Западном побережье Крымского полуострова, делавшем вид, что оно — Греция, с Настей, игравшей Медею, они попали в собственные грезы: он делал вид, что его жизнь — ветер, море, волна, а Настя никак не могла избавиться от наваждения греческих сказок — таких пряных, жестоких, сексуальных…

В городе дым южных трав, запах нагретой солнцем кожи, вкус соленых поцелуев развеялся не сразу. Было жарко. Над асфальтом стояло марево, деревья еле-еле шевелили выжженной листвой, на лицах поблескивала испарина — город был горячий, ленивый и немного сумасшедший. Душными ночами они гоняли на мотоцикле, и холодный ветер лишь раздувал огонь страсти; валялись в кровати, прильнув друг к другу взмокшими от секса телами, пили вино и пребывали в той особенной умственной бездеятельности, которая оставляет простор для необдуманных поступков.

Он купил кольцо. Встал перед ней на колени — в ресторане, где сломался кондиционер. Еще тогда Настя ощутила подвох. Слишком уж это похоже на шантаж — предлагать руку и сердце на людях, когда все ждут, что ты ответишь «да», но думать не было сил — слишком много прохладного розового вина пришлось выпить.

И она сказала:

— Да!

Уже через неделю спала жара — маскарад закончился: красавец-серфингист превратился в суетливого московского устроителя торжеств, а Настя избавилась от сумасшедшей Медеи, которую смонтировали и отослали американскому продюсеру, заказавшему проект.

Настя была в доле — микроскопической, но все-таки: и эта доля принесла ей хорошие деньги — немного осовремененную «Медею» купили все каналы, несмотря на то что заказал ее скучный государственный USA, но фильм получился не просто образовательным проектом — он действительно был популярен.

В последующий год Настя снималась во Франции, в небольшой роли в голливудском триллере, в Испании работала с самим Альмодоваром, и под завязку снялась у самого известного итальянца из ныне живущих. К сожалению, фильм престарелого маэстро провалился, но год был веселый.

Лучший год. Она была тогда артисткой, живущей то в трейлерах, то в гостиницах, кочевницей, перебиравшейся с самолета на поезд, с поезда в автомобиль — а оттуда опять на самолет. Она летала первым классом, тряслась в ржавых кукурузниках, колесила в джипах, грузовиках, лимузинах и кабриолетах.

Она поняла тогда, что цыганская, полосатая жизнь, в которой сегодня ты радуешь тело в джакузи с розовыми лепестками, а завтра пытаешься выжать хоть три капли влаги из душа в уездной гостинице, — это именно то, к чему она стремилась. И даже дни, когда режиссер бредит — снимает сутками один и тот же дубль, когда уже сил нет, а терпение закончилось так давно, что никто не знает, что это такое, когда родные и друзья — только голоса в телефоне… вот тут-то и понимаешь, что ни родных у тебя нет, ни друзей, ни дома — только призвание да еще «семья» — группка таких же странных, как ты, людей, которых ты, скорее всего, никогда больше не увидишь.

Скучно все-таки быть счастливым человеком.

К сентябрю, к свадьбе, Илья затеял такую программу, что Настя растерялась. Платье, фата, кортеж, танец жениха, танец молодоженов, клятвы, список подарков — все, как у взрослых. Но на этом достойном не только газетных репортажей, но и самых искренних восторгов торжестве Настя была чужой.

На своей грузинской свадьбе они с Леваном уже в загсе так напились, что Настя выплясывала нечто среднее между лезгинкой и стриптизом, ей хлопали в двести рук, гости братались, дрались, стреляли в воздух, читали стихи, кто-то едва не утопился — и все это безумие длилось неделю. В Тбилиси их поздравляли на улице, соседи несли дары, они переезжали из ресторана на дачу, с дачи — на террасу Софико Чиаурели, от Софико — на машинах в Батум, и это было приключение.

Илья же устроил все чертовски прилично — без драк и пьяных двоюродных тетушек, без пошлого тамады. У нее было платье — о, ужас! — от «Вера Вонг» за десять тысяч долларов, жених щеголял во фраке, ресторан был французский, изысканный, загс, разумеется, Грибоедовский.

И Настя не могла взять в толк, зачем флер д’оранж, только что не стихотворные признания, все эти тосты с листа, букет невесты — она ведь это уже проходила, Илья тоже был женат, скупая радость родных, которые точно так же радовались однажды…

Все прошло так культурно, что не осталось ощущения чуда, праздника. Женятся взрослые люди, которые просто могут все это себе позволить.

Поначалу Илья радовался, когда их фотографировали, когда интересовались, какая она, Анастасия Устинова, в обычной жизни, но так уж сложилось, что обычной жизни в тот год у них не было.

Илья, конечно, приезжал на съемки, но вид у него был все более недовольный.

Вечерами в своем трейлере Настя учила роль, к ней попеременно заходили то режиссер, то партнер, то какая-нибудь нервная молодая актриса, а Илья сидел с перевернутым лицом и чего-то ждал.

— Что ты хочешь мне сказать? — Настя отложила сценарий и уставилась на него.

Казалось, он ее гипнотизирует.

Илья отпирался — но все это было только кокетство, и в конце концов раскрылся.

— Не хочешь сбавить обороты? — поинтересовался он.

— Илюш, ты вообще-то знал, что я актриса. Такая у меня жизнь, — она уже злилась, предчувствовала скандал, но очень не хотелось терять нить экранного образа, выходить из роли, переживать по-всамделишному, и Настя попыталась сгладить углы. Она отложила сценарий, села рядом с ним, взяла за руку. — Что происходит?

— Настя, мне тяжело, когда тебя все время нет рядом.

Она даже растрогалась. Все-таки любовь?

— Я устал приходить в пустой дом. У меня от «Доширака» гастрит.

Настя опешила.

— То есть все дело в «Дошираке»? — удивилась она. — Ты же не рассчитываешь, что я буду тебя ублажать, как степфордская жена?

Какая гнусность! «Доширак»!

— Дело не в «Дошираке», — очень серьезно ответил Илья. — Дело в том, что мы живем в браке, а это значит, что у нас есть обязательства друг перед другом. Раньше я ужинал в ресторанах…

— Так что тебе мешает делать это сейчас?! — воскликнула Настя.

— Раньше я ужинал в ресторанах с девушками…

— Слушай, если дело в сексе, то я тебя понимаю! — опять перебила она его. — Но я тут тоже, знаешь ли, не кручу с оператором…

— Почему с оператором? — нахмурился Илья.

Черт! И, правда, почему с оператором, который, словно назло, молодой, симпатичный, загорелый и ходит с голым торсом?

— Ну, с дольщиком! Илья, нам тяжело…

— Настя, дело не в том, что «нам» тяжело, а тяжело каждому по отдельности.

Настя вытаращила глаза. Фраза какая-то книжная. Видимо, разговор он готовил заранее.

— Ну, и чего ты хочешь? — ощетинилась она. — Развода?

Илья закатил глаза.

— Почему у тебя всегда сразу развод? — возмутился он. — Я предлагаю подумать о том, как мы живем…

Он еще что-то говорил — с выражением, етить твою валентность через перекись водорода! — а Настя была уже далеко: там, где они уже подумали, как живут, и пришли к разумному соглашению.

Тоже мне, цыганский барон!

Он хочет все вернуть — Москву, определенность, деловые будни, звонок будильника, одну и ту же картинку в окне… Где тот парень, с которым они пытались заниматься сексом на серфе — пусть ничего не получилось, но было весело! Где тот парень, который втоптал танцпол на метр в землю, а потом полз до гостиницы, потому что не мог дотащить до дома всю ту текилу, что выпил в баре?

Развод?

Развод настиг их через несколько месяцев — после того, как Настя пообещала «исправиться» и рванула на съемки к маэстро.

Разошлись они буднично — так, словно оформили доверенность на машину. Правда, Илья все рвался что-то пояснить — ему казалось, это он был лидером в их разводе, прикидывался, что сочувствует Насте, щадит ее чувства и даже пробормотал домашнюю заготовку насчет «останемся друзьями», но Настя только морщилась, так как друзьями они никогда не были. Они были глупой парой, поженившей собственные амбиции.

Насте нравилось, что у нее красивый, спортивный муж, который замечательно смотрится на фотографиях.

Тогда Настя думала именно так.

А Илья наслаждался вовсе не тем, что Настя талантлива и знаменита. И это была не мужская гордость: «Вот какая у меня женщина! Кого я себе добыл вот этими руками!» — он любил ее окружение, любил позировать для газет — не как муж, а сам по себе, он имел прямую выгоду — теперь ему, чтобы пригласить на корпоратив, например, Чулпан Хаматову, надо было только позвонить и вспомнить, как они зажигали на даче у Сергея Соловьева…

Когда Настя летела в Москву из Римини, она еще надеялась, что все образуется.

Илья, как нарочно, устраивал день рождения некой компании в Екатеринбурге, и Настю встречала подруга Верочка. Верочка нервничала — потащила Настю в машину, запихнула в салон и с самым драматическим видом передала «Экспресс-газету», развернутую на определенной странице.

Статейка, а точнее фотография Ильи с некой девицей, которая тогда была популярна — актрисулька из сериала, словившая свои полгода славы, и подпись «Мужа Анастасии Устиновой не первый раз видят с…» показала Насте сущность их отношений. Во всей красе.

Это было озарение, и страшное слово «развод», кровавыми буквами написанное на белой стене, вдруг превратилось в заурядный дорожный указатель вроде «Электродная улица, стрелка направо».

После расставания Настя встречала Илью то тут, то там — он был все такой же загорелый, с морщинками, высеченными азовским бризом, жизнерадостный, но почему-то Насте каждый раз мерещился запах тлена — он был мертв для нее, и эти прозаические, короткие «привет-привет» напоминали визиты на кладбище. Она даже переживала, что они не разошлись со скандалом, со слезами, с упреками, потому что тогда ей было бы о чем жалеть, тогда бы в ее сердце было чуть больше любви — пусть и смешанной с тоской, но любви не было, и Настя уже сомневалась, что она существует.