Три мушкетерки

Арина Ларина, 2011

Это только в кино свадьба лучшей подруги – огромное событие в жизни любой представительницы прекрасного пола. В жизни все иначе. Подумаешь – свадьба! Чего мы там не видели! Вот развод подруги – это да! Ведь если подруга развелась, значит, можно начать устраивать ее судьбу. Ни одна женщина не потерпит, чтобы судьба подруги оставалась неустроенной. Вика, Лена и Аня дружили со школы и о том, что такое женская дружба, знали не понаслышке. Поэтому как только у одной из них случались неприятности, подруги немедленно активизировались, чтобы причинить ей добро и нанести пользу.

Часть I

Аня с любопытством и легкой брезгливостью разглядывала свое отражение в старом зеркале. Даже не разглядывала, а изучала, как диковинного мерзкого жучка с неправильным количеством лапок и усов. И раздавить страшно, и смотреть противно. Потускневшее от времени зеркало, знакомое каждой щербиной, паутиной трещин в углу и обшарпанной рамкой, ничего нового не отражало. Да она уже и не надеялась уловить там хоть что-нибудь обнадеживающее.

Анна Кочерыжкина давным-давно не верила в сказки и прекрасно знала, что никаких чудес старое зеркало не преподнесет. Если только добьет какой-то пакостью вроде вулканической бородавки на носу или, например, выпавшим зубом. И будет она натуральная Баба-яга. Хотя такую красоту уже ничем не усугубишь.

Приступы ненависти к себе просыпались всегда в канун праздников, когда по закону жанра женщине полагается быть красавицей. Чтобы мужчины ахали, охали и дарили цветы. Или мучительно складывали корявые слова в комплименты. В общем, когда предполагалось произвести на сильный пол хоть какое-то впечатление.

Сегодня был именно такой случай. Международный женский день. Лучших студенток пригласили на спонсорскую вечеринку. Четверокурсница Анна Кочерыжкина чудом оказалась среди избранных. Хотя чуда-то никакого не было, она уверенно шла на красный диплом. И пригласительный билет на весенний бал ей вручили одной из первых.

— Мне лучше деньгами, — уперлась Аня, пытаясь увильнуть от выпавшей чести.

Секретарша декана хихикнула и пояснила:

— Кочерыжкина, деньгами не лучше. Во-первых, спонсорам надо показать хотя бы одну вылитую училку, а то наши девицы похожи на кого угодно, только не на педагогов. Ты их должна уравновесить своим правильным моральным обликом. Во-вторых, это шанс.

— Какой шанс? Работу получить?

— Варежка! Мужа найти! Знаешь, какой ажиотаж из-за этих приглашений? Девки дерутся из-за них, «хвосты» по предметам подтягивают, декану бедному прохода не дают, совратить норовят, нашего-то Михал Дмитрича с его простатитом, артритом и двумя инфарктами!

— Так, может, я свое приглашение продам? — тоскливо произнесла Аня.

Деньги ей нужны были мучительно и остро. Вся стипендия ушла на лекарства для медленно впадавшей в старческое слабоумие мамы, а в холодильнике разве что ветер не свистел.

— Даже не думай! Ты должна выйти в начале вечера и поблагодарить спонсоров за поддержку, ну и так далее. Речь я тебе подготовлю. Кстати, ты знаешь, сколько народу боролось за право выйти на сцену и показать себя?

— Так им, наверное, есть что показывать, — мрачно предположила Кочерыжкина. — А мне нечего.

— Анна, ты обязана использовать шанс!

— А вам-то это зачем? — обозлилась Аня. Надеть ей было нечего, перспектива повеселить собравшихся своей убогой внешностью тоже не вдохновляла.

— Из человеколюбия, — подумав, пояснила секретарша. И на ее физиономии проступили гордость и абсолютное довольство собой. Вероятно, она млела от избытка самоуважения и осознания собственной бескрайней доброты.

— Ладно, хоть поем, — пробормотала Аня, нехотя запихивая приглашение в полиэтиленовый мешок, заменявший ей сумку.

Человек — животное, которое ко всему привыкает. И к хорошему, и к плохому. Пинки и тычки судьбы тоже со временем можно научиться воспринимать как должное. Любого, даже самого сильного индивидуума можно запросто превратить в покорную скотину, подставляющую тощие бока под удары судьбы.

Аня никогда не была сильной. Ее ломали, и она покорно ломалась, крошась в мелкую труху нереализованных надежд и убогой безысходности. Нет денег, нет внешности, нет перспектив, нет шансов…

Отца она не помнила. Конечно, по логике, в маминой жизни должен был быть некий мужичок, расщедрившийся на один сперматозоид, но то ли исходные данные у него оказались жалкими, то ли судьба у Ани была такая — взять от обоих родителей все самое плохое, — так или иначе девушка не уродилась.

«Не уродилась» было любимым словом бабушки, сокрушенно качавшей головой и жалостливо утиравшей слезящиеся старческие глаза замусоленным платком. На внучку она всегда смотрела как на юродивую и сочувственно бормотала:

— Вот бедолажка.

Пока Аня была маленькой, ей казалось, что бедолажка — это что-то вроде ее старого плюшевого медведя с двумя лапами вместо четырех, торчащей вместо носа ниткой и одним глазом. Она и себя видела таким же покалеченным жизнью мешком с опилками.

Мама тоже оптимизма не добавляла, вбивая в послушную Анечку простую и очень верную, как представлялось родительнице, истину: с такой внешностью ловить в этой жизни нечего. Маме, наверное, не хотелось, чтобы дочь выросла и разочаровалась в своих мечтах, поэтому и мечтать ей категорически не позволяла.

Если мешок слишком туго затянуть с одной стороны, то с другой он может лопнуть.

Так и случилось с Анечкой.

Чем больше ей вдалбливали мысль о собственном убожестве, тем ярче становились ее мечты и фантазии. Она придумала себе иной мир, другую жизнь, где не было места жалкой, бедно одетой, прыщавой тинейджерке. Там она была всем королевам королева, и именно возможность ухода в свой мир, наверное, и позволила Ане не сойти с ума под гнетом окружающей действительности. А действительность давила и плющила, превращая судьбу в выжатый капустный лист.

Комплексы сжирали ее, как голодная гусеница, вгрызающаяся в свежее яблоко. Содрогаясь от обиды и несправедливости и до истерических судорог опасаясь, что ее переживания однажды раскроются, Аня сначала робко, а потом смелее принялась подшучивать над своим несовершенством. Она просчитала все верно: если человек сам над собой смеется, то окружающим уже не поупражняться в остроумии на этой территории.

Но в душе Анна еще ждала, что хоть кто-нибудь возразит, замашет руками, ужаснется тому, что она про себя говорит, начнет спорить. Она ждала, что кто-нибудь разглядит хотя бы ее измученную и прекрасную душу под невзрачной блеклой оболочкой. Но никому не было до нее дела.

Четыре года назад на выпускном Аня загадала: если хоть кто-то скажет ей, что еще не все потеряно, что все неправда, тогда, может быть…

Чего не может быть, того никогда и не будет.

Чуда не произошло.

В жизни чудес не бывает. Пакости — это да, сколько угодно, а вот чтобы от фортуны отломился кусок позитива — это не для таких, как Аня Кочерыжкина.

— Симпатичное платьице, — умилилась мама, выглядывая из-за Аниной спины и поправляя пожелтевшие рюши на заношенном воротничке.

Чудовищное платье, серое, в горошек, словно старая, зажившаяся на этом свете моль, выползшее из шестидесятых годов, могло привести в восторг лишь человека с нездоровой психикой.

Аня устало покосилась на родительницу. Сколько она себя помнила, в маминой жизни никогда не появлялись мужчины, даже намека на какого-то удаленного кавалера не возникало. И Анна стала бояться, что отсутствие мужчин чревато не только прыщами, но и перспективой превратиться в такую же полусумасшедшую старуху, как ее мать.

По дороге на вечеринку Аня Кочерыжкина, как всегда, переключилась на иную реальность. В последнее время она все чаще эти реальности путала, не сразу ориентируясь, на каком она свете, и вызывая недоумение у окружающих. Иногда Аня подозревала, что тоже, как и мама, тихо сходит с ума. И мысли эти оптимизма не прибавляли.

— Девушка, у вас карточка? — крикнул над ухом злой и раздраженный мужской голос.

В мечтах Аня ехала вовсе не в переполненном троллейбусе, а в роскошном лимузине. Рядом маячил смутный, не продуманный до конца образ спутника. Этот образ оставался туманным и неоформленным на протяжении последних нескольких лет, поскольку Ане Кочерыжкиной было абсолютно наплевать, каким будет ее первый мужчина. Лишь бы вообще был. Когда шансы равны нулю — не до разборчивости.

Аня не сразу сориентировалась, успев даже мельком пожалеть побитого жизнью кондуктора. Наверное, нестарому еще мужику не доставляет удовольствия кататься целыми днями в троллейбусе и вылавливать «зайцев». Получается, его судьба тоже не особо осчастливила. Именно поэтому Аня, взглянув на кондуктора кротким взглядом умудренной жизнью доброй феи, ласково протянула:

— Зачем вы так? Жизнь прекрасна. Давайте будем добрее друг к другу.

— Добрее? — желчно переспросил мужик и с удовлетворением старого мазохиста подытожил: — Значит, «зайцем» едем. Ты у меня сейчас тут поюродствуешь! А ну, покажь карточку!

Ближайшие пассажиры тоже не оценили пассаж Анны про добродетель и человеколюбие.

— Человек цельными днями тут крутится как белка в колесе, а она еще издевается, — прошамкала благообразная бабулька в криво повязанном платке.

— Да сектантка это, — поджала тонкие губы чернобровая дама лет пятидесяти. — У меня самой соседка такая. Была. Все про птичек да про свет щебетала. А потом мужа зарезала.

— Вашего? — заинтересованно влез в разговор дед с испитым лицом, выдохнув в весеннюю атмосферу троллейбуса густой запах перегара. — Вот горе-то! Небось теперь в хозяйстве и гвоздь забить некому!

— Вот еще! — Чернобровая брезгливо отодвинулась. — У меня в жизни никакого мужа не было. Не хватало еще содержать в квартире грязное, жрущее и пьющее животное!

— А ну, дамочка, ты тоже предъяви билет! — проявил половую солидарность кондуктор, видимо, обидевшись на «животное».

Не дожидаясь развития скандала, Аня выскользнула на улицу. Окружающие ее не понимали, а она не понимала окружающих. В общем, на лицо была ее ярко выраженная чужеродность окружающей действительности. Она чувствовала себя как ананас на елке, как пирожное в борще и как плакальщица на свадьбе.

Разумеется, однокурсницы косились на нее с презрением и жалостью. Аня так и не привыкла к подобным взглядам, и не замечать их было выше ее сил. Можно лишь делать вид, будто ей безразлично, в душе содрогаясь от жалости к себе. Злости не возникало. Кочерыжкина понимала: люди не виноваты в ее убожестве. Виновата она одна. А на себя злиться не получалось. И так жить больно, чтобы еще добивать себя самобичеванием.

Музыка гремела, расфуфыренные студентки щебетали, а Анна с упоением наедалась, компенсируя моральный ущерб от выступления. У спонсоров она вызвала недоумение. Особенно ярко Аня Кочерыжкина выделялась на фоне однокурсниц. Как клякса на белой праздничной скатерти. А ведь по дороге сюда она даже отважилась помечтать о некоем эффектном джентльмене в смокинге, с умным пронзительным взглядом, который вдруг разглядит в ней… хоть что-нибудь. Джентльменов в зале было пруд пруди, но разглядывали они своими умными пронзительными взглядами вовсе не то, на что рассчитывала Аня. Измельчал нынче мужик и отупел, всех тянуло на физиологию. А в Ане физиологию можно было разглядеть разве что под лупой.

Только вот лупы ни у кого с собой не оказалось.

Вика лениво перелистывала каталог. То, что было модно в этом сезоне, не гармонировало с ее голубовато-бледной кожей и темно-рыжими волосами.

— Загореть, что ли? — задумчиво протянула она, бережно тронув высокие скулы. — Нет, тогда веснушки опять вылезут и будет натуральный колхоз.

— Вика, ты бестолочь! — радостно засмеялась Ленка Ковальчук, воодушевленно вышагивавшая вдоль дивана в нижнем белье. Белье — дорогое и пикантное, Ленка тоже ничего. Крупное тело, здоровенная грудь и румянец во всю щеку. При взгляде на ее прелести в голову приходило определение «дебелая». Но не шибко образованная Ковальчук на такое определение обижалась, усматривая намек на дебильность. — В веснушках самый смак. Так ты просто смазливая девчонка, все на месте, как у всех, а с веснушками — самый писк. Я бы вот специально себе пририсовала, чтобы мужики от меня тащились.

Вика фыркнула. Если ее породистое лицо веснушки еще могли как-то украсить, то беспородную Ковальчук превратили бы в посмешище. Фрося Табуреткина из деревни Малые Утюги.

— Жаль, в этом году люрекс не в моде. Мне нравилось, — вздохнула Ленка и снова принялась наматывать круги по комнате. — Блестишь себе, а мужик, как окунь пучеглазый, клюет на все, что шевелится и блестит.

— Таким образом у тебя появилась возможность отсеять всех пучеглазых претендентов с рыбьим интеллектом, — порадовала подругу Вика. — Без блесток на тебя может клюнуть кто-нибудь посолиднее.

— Так ведь они все, паразиты, срываются! — поддержала рыбацкую тему Ковальчук. — Получат что надо — и в тину, к своей икре и селедке!

— А ты не давай что надо. Сама виновата.

— Я девушка наивная и доверчивая. А они пользуются, — изобразила обиду Ленка. — Наобещают золотых гор, а сами под юбку смотрят. Им же больше ничего не нужно!

— Так ты им больше ничего и не предлагаешь!

— Я сразу замуж предлагаю. Вазгена помнишь?

— Нет.

Иногда тупость Ленки доводила Вику до белого каления. А еще чаще из-за Ленкиной неразборчивости и Виктория попадала в двусмысленные истории. Вазгена она, безусловно, помнила, хотя предпочла бы забыть. Умопомрачительный восточный красавец, взгляд с поволокой, постоянная улыбка и литые мускулы под белой шелковой рубахой. Они столкнулись у входа в ресторан, и все получилось, как в дешевом сериале. Вике понравился Вазген, Вазгену — грудастая Ленка, а Ленке лысоватый спутник Вазгена. Ковальчук давно вывела свою ни на чем не основанную теорию перспективности кавалеров: из предложенных вариантов следует выбирать самого солидного, несимпатичного и закомплексованного, именно сочетание вышеперечисленных качеств, собранное в одном мужчине, гарантирует его подходящесть для семейной жизни. Научно обоснованные доводы в Ленкиной теории отсутствовали, но она была последовательна и верна своему заблуждению. Проигнорировала красавца Вазгена, начав строить глазки плешивому златозубому толстяку, которого ничего, кроме еды, в том ресторане не интересовало. Вика оживилась и принялась взволнованно трепетать ресницами, косясь на Вазгена, но тот увивался вокруг Ленки и с ней же и уехал. На прощание Вика злобно напомнила подруге про ее теорию, но Ковальчук лишь развела руками и высказалась в том плане, что, мол, не обижать же приятного мужчину. Плотно поужинавший толстяк ожил и стал проявлять недвусмысленные знаки внимания, норовя затолкать мадемуазель Цаплину в свой кабриолет. С трудом отделавшись от неинтересного кавалера, униженная и оскорбленная Вика уехала домой на такси, а на следующее утро с плохо скрываемым злорадством выслушивала стенания Ленки по поводу вероломства восточного красавца. Вечером он обещал жениться, а утром испарился, оставив на память пятьдесят долларов.

— Нет, ты мне объясни, почему пятьдесят? — всхлипывала Ленка. — Может, это намек?

Подавив желание сообщить подруге, что она больше не стоит, Вика промямлила, что надо было не отступать от теории и окучивать толстого.

— Так вот, я Вазгену тогда сразу сказала: сначала свадьба и калым, а потом уже супружеский долг! И что в результате? Даже восточный мужчина нарушил традиции! А ведь у них принято соблюдать формальности, а потом уже все остальное!

— Ну, так и ты была не особо последовательна, — намекнула уязвленная Вика. — Если уж ты говоришь, что сначала свадьба, то и терпи до ЗАГСа.

— Ха! Ну ты наивная! Я-то потерплю, а где ты видела такого жениха, чтобы ждать согласился? У них же нижняя часть мозга быстрее верхней работает. Это у женщин правое и левое полушария. А у мужиков — нижнее и верхнее. Последнее иногда вообще отсутствует или не функционирует. Ущербные они, мужики-то. — Ковальчук по-бабьи пригорюнилась, не забывая активно перебирать ногами.

— Ленка, хватит уже сквозняк устраивать. Сядь, не мельтеши!

— Не могу. У меня фитнес! Вот выйду замуж за олигарха, накуплю себе всяких тренажеров, а пока буду так суетиться. Икроножные мышцы надо держать в тонусе. Я вот сейчас еще отжиматься буду, — пригрозила Ленка и подпрыгнула.

Мебель в Викиной квартире чутко отозвалась на Ленкин маневр, утробно грохнув, лязгнув и звякнув всем содержимым.

— Соседей не пугай, слониха, — вздохнула Вика. — Где ты олигарха-то возьмешь?

— А ты меня познакомишь. Вокруг твоего папы всякие бизнесмены вьются. Неужели никто не заинтересуется молоденькой и хорошенькой барышней? Нужно предлагать себя, пока свежа. А то скоро перезрею и потеряю товарный вид. Зато у меня на лбу написана хорошая наследственность. От таких, как я, дети рождаются крепкие и здоровые. У нас с тобой типажи разные, из-за мужика точно не подеремся. Кому-то кобылы вроде меня нравятся, а кому-то тощие газели, как ты.

— Это комплимент? — уточнила Вика. Ей не нравилось, что Ленка обозвала ее тощей. Дворянская бледность не всегда украшает, иногда понравившегося мужчину не мешало бы привлечь сдобностью форм.

— А то как же. Всем комплиментам комплимент. Эх, мне б чуток похудеть, цены бы не было. — Она смачно шлепнула себя по ногам, приведя организм в длительный колебательный процесс.

— Лен, оденься, папа скоро вернется.

— Кстати, папа у тебя еще ничего, — мечтательно закатила глаза подружка, видевшая потенциальную жертву в каждом попадавшемся на жизненном пути мужчине.

— У меня и мама еще ничего, — напомнила Вика, и Ковальчук сникла, вяло подтвердив, что, мол, да, и мама тоже ничего. Как ни печально.

Папа у Виктории был тот еще ходок и выглядел для своего возраста бодрым плейбоем.

Как это часто бывает, со стороны жизнь семьи Цаплиных казалась идиллической. Полный достаток, молодые здоровые родители, красавица дочка, жить бы да радоваться. В каждой красивой истории есть свой шкаф со скелетом. Иногда, если копнуть поглубже, шкаф может оказаться не один, а скелетов наберется с батальон.

На самом деле никакой идиллии не было. Ловя завистливые взгляды соседей или обрывки восторженного шепотка, вот, мол, живут же люди, Вике мучительно хотелось заорать, что все не так. Ей не хватало обычной человеческой жалости, чтобы хоть кто-то понял, как все на самом деле ужасно. Папа, такой представительный, вальяжный и интересный, гулял по-черному, бил маму, иногда доставалось и Вике. Больше всего на свете она хотела выскочить замуж и уехать из этого кошмара. Пугало только одно: ее муж мог оказаться таким же тираном, как отец. Именно поэтому у Вики ни с кем из кавалеров не получалось ничего серьезного. Она подсознательно боялась повторить мамину судьбу. Вот так и металась между желаемым и действительным, не имея возможности с кем-нибудь поделиться болью.

— Может, мне проколоть что-нибудь для пикантности? — оторвала Вику от печальных раздумий Ленка. — А то я какая-то невыразительная.

— Ты невыразительная? — изумилась Виктория, многозначительно оглядев подружкины рельефы.

— Нет, по части мяса-то я очень даже выразительная, я в смысле пикантной детали какой-нибудь. В каждой женщине должна быть изюминка. Так вот тетка говорит, что я обычная.

— А что, идею про изюминку тебе тоже твоя тетка подала? — с сомнением протянула Вика, вспомнив Ленкину родственницу.

Софья Леонидовна была женщиной со странностями. Носила шляпки с вуалью и цветочками, глядела на мир восторженными голубыми глазами, резко контрастировавшими с пожухлой старческой физиономией, и была интеллигенткой на грани вменяемости. Своих детей у Софьи Леонидовны не было, а учитывая ее высокопарный слог и оторванность от современных жизненных реалий, можно было предположить, что и мужчин в жизни старой девы не имелось. После скоропостижной смерти Ленкиной матери тетка взяла на себя заботы о племяннице, пугая классного руководителя частыми визитами в школу и попытками повлиять на процесс становления личностей в подведомственном ему классе. Классный руководитель, Степан Семенович, был в меру пьющим и косноязычным. Он преподавал военное дело, поэтому, продираясь сквозь витиеватые обороты изысканной речи Софьи Леонидовны, он неимоверно страдал и мечтал об одном: чтобы Ковальчук-старшая забыла дорогу в школу. Софья Леонидовна же норовила внедрить в сознание старого военрука мысль о необходимости введения в школьную программу предметов, призванных культивировать в девушках тягу к невинности, а у мальчиков — уважение к женской чести и достоинству. Округляя глаза, она подробнейшим образом живописала о том, как на школьном крыльце юноши распивают неизвестные напитки из жестяных банок, а девушки, о ужас, сквернословят прямо в стенах учебного заведения. И лично ее племянница докатилась до того, что красит в школу губы, ногти и подшивает юбку до непозволительно короткого состояния.

— Вы же педагог, вы должны с этим как-то бороться.

Степан Семенович, способный бороться только с похмельем, да и то безуспешно, потел, страдал и с глубочайшим облегчением выпроваживал выговорившуюся Софью Леонидовну.

Ленкину тетку знала вся школа, поэтому Вика и позволила себе усомниться в том, что Софья Леонидовна могла подать Ленке идею про изюминку.

— Не-а, тетка сказала, что если я сделаю пирсинг или татушку, у нее будет сердечный приступ.

— А зачем она тогда заявила тебе, что ты, как все? Ведь ясно же, что после такого замечания появляется жгучее желание хоть как-то выпендриться.

— Надеялась, что я поверю и перестану подрезать юбки и вытягивать декольте, чтобы показать мужикам то, что якобы и так у всех есть. Есть, да не такое. У меня выдающееся. Но татушка на попе не помешает, мне кажется. И пирсинг тоже. Только я вот никак не могу решить, что проколоть: ухо или пупок?

— Язык проколи, — хихикнула Вика. — А помнишь Светку?

Они дружно расхохотались, поскольку Светку помнили не только они, но и вся округа. Светка была знаменита тем, что проколола нижнюю губу, вдев в нее здоровенный металлический бубенчик, в связи с чем начала уморительно пришепетывать, искренне недоумевая, отчего все так веселятся. Убедить ее вставить украшение поменьше не удалось ни подругам, ни родителям, ни даже ее молодому человеку, которого Светкино нововведение отвлекало от поцелуев. Судя по его рассказам, даже по ночам Светка жалобно позвякивала, как потерявшаяся коза.

— Вот мне бы загореть не помешало, — переключилась на новую тему Ленка. — А то я какая-то совсем белая, неаппетитная. Лето не за горами, а я как невеста Дракулы. Мне бы загар пошел. Жаль, холодно в парке.

— Еще не хватало! — фыркнула Вика. — Если уж загорать, то в солярии.

— А деньги откуда? В смысле, у тебя-то ясно откуда — от папеньки, а мне пока зарплату не нарисовали.

— Лен, а ты не хочешь другую работу подыскать? Нельзя же всю жизнь маникюр-педикюр делать.

— Почему нельзя? — искренне удивилась не страдавшая излишним честолюбием Ковальчук. — Тем более что иногда маникюр на дому делают и мужчины. Есть шанс заинтересовать их своим талантом и прочими выдающимися особенностями.

— Да уж, — вздохнула Вика. — Тогда надо было курсы массажа заканчивать. И была бы ты массажисткой по вызову. Тут уж точно без разночтений: и маникюр делать не пришлось бы, и заработки другие, и вызывать тебя станут исключительно мужики.

— Ты меня оскорбить не пытайся, — нахохлилась Ленка. — Не всем везет на филфак пролезть. Я, может, тоже в университет хотела, только денег на взятку у моей тетки не хватило.

— Не надо меня стыдить. За деньги тоже дорого платить приходится, — туманно намекнула Вика. — Ничего просто так в этой жизни не дается.

— Я в курсе. Поэтому хочу замуж за богатого. И готова положить на голгофу семейной жизни свою молодость и красоту. В обмен на нормальную жизнь. И тогда я тебе стану делать маникюр бесплатно, по праздникам, в виде благотворительности, а не мотаться по всему городу, обслуживая чужих баб. Вообще, в школе как-то все проще было. Переходишь из класса в класс, и все за тебя уже решено. А тут миллион дорог, и какую ни выберешь — непременно ошибешься!

— Чего это тебя на философию потянуло? — удивилась Вика. — Умнеешь?

— Тоскую. А тянет меня не на философию, а в клуб. Мне почему-то кажется, что сегодня особенный день.

— В смысле — судьбу свою найдешь?

— Ну, судьбу не судьбу, а нечто важное случится. Я гороскоп свой по радио слышала, там приятный юноша наобещал мне что-то непонятное, но позитивное. — Ленка тряхнула тяжелой грудью и крутанулась перед зеркалом. — Эх, такое сокровище, а ни одного кладоискателя с лопатой. Не там они счастье свое ищут, не там!

— Найдется и на твою долю мужик с лопатой, и будет он тебя этой лопатой гонять — не обрадуешься.

— Ха, так у нас на его лопату свои вилы найдутся. И неизвестно, кто кого гонять станет. Я готова быть кроткой овечкой лишь при определенных обстоятельствах.

— При каких?

— Если в моем стойле будет стоять баран с золотым руном. — Ленка начала нехотя одеваться, любовно оглядывая выпирающие части тела.

— Я смотрю, школьная программа мимо тебя не прошла. Зацепило тебя знаниями-то, — фыркнула Вика. — Баран, руно. Можешь блеснуть интеллектом в обществе.

— Во-во. Могу. Блесну, как шаровая молния. Только ты меня в это общество отведи. Кстати, об интеллекте и школьной программе. Ты давно с Кочерыжкиной общалась?

— Сто лет назад, — вздохнула Вика. — Я ей позвонила с Новым годом поздравить, но она без энтузиазма разговаривала, все распрощаться норовила. Я ее тогда на вечеринку в «Метро» пригласила, а она что-то такое пробубнила, мол, болеет, даже кашлянула, но явно просто отделаться хотела. Разошлись наши дорожки, похоже. Интересы разные. Взрослая жизнь — это тебе не в школу ходить. Наверное, не получилось у нее ничего дельного, вот она и стесняется неудачницей выглядеть. Может, в педагогический свой не поступила или родила без мужа, или еще что-нибудь. Она же всегда со странностями была.

— А мне кажется, что Анька пьет! — неожиданно выпалила Ленка. — Я ее видела недавно: бомжиха бомжихой, смотреть больно. Одета, как с помойки, рожа опухшая, серая. Может, ей помощь нужна?

— Женский алкоголизм страшнее мужского, — назидательно ткнула пальцем в потолок Вика. — Ты пока ее из трясины вытаскиваешь, сама сопьешься. А вдруг она не алкоголичка, а наркоманка? Тогда и заразишься чем-нибудь.

Ковальчук испуганно ойкнула и притихла, переваривая опасную информацию.

— Нет, я тебя не отговариваю, — по-своему поняла ее молчание Вика. — Если хочешь, сходи к ней, пообщайся, помоги. Глядишь — доброе дело сделаешь. Но я лично с ней так поговорила, что никакого желания встречаться у меня нет. Не нужна Аньке помощь. Ей, по-моему, надо, чтобы никто не лез. Каждому свое. Раз так получилось, значит, судьба у нее такая.

— Жаль. Хорошая девчонка, страшненькая только очень, — сморщилась Ленка. — Ее бы причесать, приодеть — не хуже других была бы.

— Ага, а теперь еще и с иглы снять, — подсказала Вика.

— Цаплина, что ты утрируешь! — вспыхнула Ленка. — Может, я вообще ошиблась! Я, знаешь, когда простужусь, тоже с опухшей рожей хожу. А еще нечесаная и башку платком повязываю, она так меньше болит. Давай позвоним ей, а?

— Давай. Только не сегодня. И поиграем в «Пигмалиона». Оденем ее, накрасим, мужика найдем и будем жить дальше с чувством, что мы две добрые феи. Запросто! А сегодня я хочу в клуб. Не тянет меня на добрые дела. Вон мода в этом сезоне поменялась, непонятно как одеваться. То ли волосы перекрашивать, то ли теперь делать вид, будто я за модой не гонюсь. С собой бы разобраться, а тебя на благотворительность потянуло.

— Давай с тобой разберемся, — согласилась Ленка. — Предлагаю взять у папы денег на визажиста. А заодно на клуб.

— Ладно. Но когда я просить стану, ты задом не тряси рядом, в комнате посиди.

— Хорошо, — покорно закивала Ковальчук. — А то у тебя папаня тот еще шалун. В прошлый раз так меня ущипнул, до сих пор синяк на заднице.

— Не надо было подставлять! — бросила Вика. Обсуждать поведение отца, далекое от идеального, ей было неприятно.

Удивительное дело — гороскоп в кои-то веки не обманул. Хотя Вика считала это элементарным совпадением.

Обычно в клуб подруги ходили поразвлечься, не рассчитывая на знакомство с продолжением. Да и как можно надеяться встретить свою судьбу среди толпы подвыпивших парней, заглянувших в клуб с иной целью. Если любая женщина, на которую обратили внимание, сразу начинает строить далеко идущие планы, за мгновение успевая даже прикинуть, в каких тонах будет оформлена детская комната, и выбрать фасон венчального наряда, то мужчина, принявший на грудь под адский грохот дискотеки, смотрит на даму с одной мыслью: удастся ли развлечься ночью так, чтобы утром расстаться друзьями без слез и упреков. Странно, что при столь разных подходах мужчины и женщины иногда умудряются создавать семьи.

Как это обычно бывало, знакомство состоялось благодаря Ленке. Поскольку на массу ей нужно алкоголя раза в четыре больше, чем Вике, Ковальчук в очередной раз не рассчитала и перебрала. Перебравшая Ленка, как правило, впадала в веселое буйство и вела себя как слон, нанюхавшийся валерьянки. Под действием алкоголя Ковальчук вспоминала свои исконно русские корни и начинала исполнять матерные частушки, перекрывая рев динамиков и сопровождая выступление русскими народными танцами с элементами стриптиза. Последняя деталь привлекала кавалеров, как сахарница муравьев. Они стекались к месту выступления и иногда даже устраивали баталии за право продолжения банкета на их территории. Вика в такие моменты люто ненавидела подругу, поскольку кавалеры буквально понимали поговорку «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Но и бросить развеселившуюся Ленку она не могла.

На сей раз все повторилось с той лишь разницей, что вместо частушек Ковальчук отправилась петь караоке. Песню про Вологду и резной палисад она исполняла с таким выражением лица, словно была пионером-героем, которого пытали немцы. Вместо любовных переживаний получилось нечто запредельно-патриотическое, Ленка сорвала бурные аплодисменты, после чего Вика попыталась отцепить подругу от микрофона. Ковальчук упиралась с остервенением пиявки, которую отрывали от насиженного места. В этой неравной борьбе и состоялось то судьбоносное знакомство.

— У вас разные весовые категории, — весело сообщил пыхтевшей Вике симпатичный белозубый парень и тоже уцепился за Ленку, стараясь разжать ее пальцы, намертво обхватившие микрофон. — Кстати, меня зовут Дмитрий.

— Мне надо увести отсюда ее, — жалобно произнесла Вика.

Ей было стыдно, она взмокла и хотела только одного: сдать ненормальную подружку с рук на руки Софье Леонидовне. Поэтому добровольного помощника Виктория восприняла не как интересного мужчину, а носильщика, грузчика и просто спасителя и даже стала прикидывать, какую купюру оставить ему в благодарность за труды. Но их совместных усилий, конечно же, не хватило бы на то, чтобы прервать гастроли разошедшейся Ленки. Тем более что какой-то вредитель поставил в караоке диск с застольными песнями, вполне соответствовавшими Ленкиному настроению.

— А чем она интересуется, кроме песен? — решил выработать стратегию новый знакомый и подбадривающе улыбнулся Вике.

Улыбался Дмитрий потрясающе. Настолько потрясающе, что Вика вдруг захотела бросить непутевую подружку и уйти с мужчиной, который умеет так улыбаться. Но теперь это выглядело бы неблагородно. Ленку хотелось пнуть, но в эйфории от исполнения «Ой цветет калина…» она не обратила бы внимания не то что на пинок, но и на удар тяжелым предметом по затылку.

— Выгодным замужеством она интересуется, — простонала Вика.

Мужская логика в очередной раз одержала верх над женской. Роль жениха с радостью согласился исполнить Димин приятель, который и увез Ковальчук в неизвестном направлении, пообещав не обижать. То ли он был очень хорошим актером, то ли Ленка действительно произвела на него сногсшибательное впечатление, но все получилось очень даже натурально.

— А кто вы по гороскопу? — сурово поинтересовалась заталкиваемая в джип «жениха» Ленка. — Мне ни в коем случае не подходит Овен! Вы не Овен?

— Я Вадим. Дима, чего она хочет? — растерялся «жених».

— Спрашивает, не баран ли ты, — хмыкнул Дмитрий.

— Точно не Овен? — строго переспросила Ленка, протяжно икнув.

— Точно, — убежденно кивнул Вадим и попытался утрамбовать добычу дверцей. — Падай.

— Падаю, — кокетливо хихикнула Ковальчук и опрокинулась в темноту салона.

— Он точно ничего такого… — на всякий случай уточнила Вика.

— Я за него ручаюсь! — стукнул себя в грудь Дима.

Конечно, с ним можно было бы поспорить на предмет ручательства, так как за самого Диму поручиться было некому. Разве что Викиной интуиции. Но спорить не хотелось. Хотелось целоваться и не думать о безбашенной Ленке, которую увез неизвестно кто и неизвестно куда.

Дмитрий оказался джентльменом и ничего лишнего себе не позволил. Вике показалось, что он и целоваться бы не осмелился, если бы она сама первая не начала. Но расстаться по-пионерски с таким мужчиной, от одного взгляда на которого сердце пропускало удары, а в голове мутилось, было бы глупо. Глупой Вика не была, поэтому позволила Дмитрию ровно столько, сколько посчитала нужным. Девушкой она была приличной, следовательно, позволила поцелуи и телефонный номер, криво написанный на его ладони.

— Смотри, руки не мой, — шепнула она при прощании, погордившись собственным остроумием. Но через минуту пожалела, что сказала именно эти слова.

— Я дура, — сокрушенно констатировала Вика и рухнула спать, понимая, что в ближайшие дни станет дежурить у телефона. И как жить дальше, если Дима не позвонит, она не представляла.

Первый звонок прозвучал около восьми часов утра. Простонав, Вика нахлобучила на голову подушку и попыталась ногой сбросить телефон с тумбочки в надежде, что он разобьется.

— Какой гад звонит среди ночи? — прохрипела она в пространство и обреченно открыла глаза.

Телефон бился в конвульсиях, сотрясая все, что имелось в наличии на поверхности тумбы.

— В чем дело? — рявкнула, наконец, Вика, прижав трубку к уху.

— Викочка, мне крайне неловко, — заблеяла Софья Леонидовна. — Я вас разбудила?

Викторию бросило в холодный пот. Она сразу вспомнила про Диму, балду-Ленку и про ее нового кавалера. Судя по тому, что интеллигентнейшая Софья Леонидовна звонила ни свет ни заря, Ленка до дома не доехала. В принципе ничего удивительного в этом не было. Ковальчук иногда позволяла себе ночевки на чужой территории. Но в данном случае Вика чувствовала и свою вину, поскольку сама сбагрила подругу неизвестно кому и даже помахала ей ручкой. Только сейчас она поняла, что и про своего знакомого решительно ничего внятного сказать не может. Кроме того, что зовут его Дмитрий. А может, и не Дмитрий вовсе. В паспорт она не заглядывала.

— Ой, как я рада, что вы позвонили, — пискнула Вика. — Случилось что-нибудь?

— Викочка, Лена не у тебя, случайно?

— Случайно нет. Да вы не волнуйтесь, придет ваша Лена, никуда не денется. — Вика нервно вышагивала по комнате, старательно конденсируя в дрожащем голосе уверенность. — Взрослая девица, двадцать один год!

— Но тебе вот тоже двадцать один год, а ты дома ночуешь, — резонно возразила Софья Леонидовна и вдруг заголосила: — Я чувствую, случилось что-то!

Вика от неожиданности чуть не выронила трубу и тоже что-то такое почувствовала. Она даже представила, как неодобрительно на нее посмотрят в милиции и с каким осуждением будет моргать заплаканная Ленкина тетка.

— Софья Леонидовна, я попробую выяснить, где она. Вы не волнуйтесь!

— Ты что-то знаешь? — прицепилась старуха и тоненько завыла.

— Да не плачьте вы! Что она, в первый раз ночевать не пришла? Отоспится и к обеду явится.

— Откуда?

— Откуда-нибудь! — процедила Вика.

Она уже устала чувствовать себя виноватой и очень хотела освободить телефон. Теперь Диминого звонка Вика ждала без нежности и трепета, а с раздражением и страхом. Черт бы их всех побрал! И женихов, и безбашенных невест! С трудом отвязавшись от Софьи Леонидовны, Вика наспех умылась, влила в себя чашку кофе и стала ждать.

К обеду ее замутило от волнения и тягостных предчувствий. Ни Ленка, ни Дима не звонили.

— Что, залетела? — хищно поинтересовался папа, пристально вглядевшись в перевернутую физиономию любимого чада.

— Нет, — буркнула Вика. Ссориться с отцом не было ни сил, ни желания. Тем более что в ближайшее время могли понадобиться его знакомства в милиции.

— А чего рожа такая синяя? — усмехнулся Николай Сергеевич.

— Не выспалась.

— Ну-ну. Если залетела, лучше сразу скажи. Я тебе рожать без свадьбы не позволю. Мне внуки из подола не нужны. Либо девай куда хочешь, либо сдавай женишка, мы его заломаем и объясним, что к чему.

В том, что папа заломает и объяснит, Виктория не сомневалась.

Дима позвонил тогда, когда она уже совершенно отчаялась.

— Ты? — выдохнула Вика, подавившись заготовленной речью.

— Я, — весело подтвердил он и добавил: — А чего пауза такая драматическая? Это ты мне обрадовалась, или я не вовремя?

— Ленка где? — выпалила Вика.

Дмитрий впал в задумчивость, после чего радостно выдал:

— Ленка, это такая здоровенная пьяная деваха с потрясающими сиськами?

— Не такие уж они у нее потрясающие, — немедленно обиделась Вика.

— Не скажи. Я такие раньше только в кино видел.

— Ясно. А вчера тебе их показали наяву. Ну и как? Чувствуешь себя счастливым? Ленка где-то рядом?

— Ты обиделась? — рассмеялся Дима. Так искренне смеются только люди с кристально чистой совестью.

— Где эта кобыла? — крикнула Вика. — Ее тетка ищет. В состоянии, близком к инфаркту. А я не знаю, что говорить.

— Солнышко, да я понятия не имею, где твоя подружка. Если с Вадиком уехала, то, наверное, до сих пор у него. Вадик меньше двух дней подряд не пьет, девушка твоя тоже, похоже, выпить не дура, поэтому они, скорее всего, пришли к консенсусу.

— Ленку надо вернуть тетке, — заявила Вика. — Иначе старуха сведет меня с ума. Пусть лучше племянницу свою доводит. Я полдня тут ее хороню, а она, оказывается, пьет! Какая наглость!

— Так, может, и не пьет. Может, и правда померла уже, — неудачно пошутил Дима, снова вогнав Вику в ступор.

— И часто у тебя случаются сомнительные приступы остроумия? — процедила она.

— Редко. Я тупею, когда стесняюсь, — абсолютно серьезно отрапортовал Дмитрий. — Можно я за тобой заеду? И мы вместе отправимся вызволять твою подружку. Это же повод встретиться?

— Повод, — подумав, согласилась Вика. — Но потом ты отвезешь меня домой. И все.

— Как скажешь, — хмыкнул Дима. — Только у меня дома неубрано. Ничего?

— Через сколько ты приедешь? — проигнорировала очередной всплеск его остроумия Вика.

— Уже лечу!

Дверь квартиры Вадима навевала на мысль, что Ленка с выбором не ошиблась. Кожаная обивка с золотыми гвоздиками и тяжелой позолоченной ручкой в виде львиной лапы. Из-за дверей доносились звуки разухабистого шансона.

Дмитрий нажал кнопку звонка, стилизованного под женскую грудь, и приник ухом к двери. Кроме надрывной песни про нары, никаких других звуков из квартиры не доносилось.

— Спят, наверное, — предположил он и деликатно попинал косяк.

Как известно, деликатность хороша лишь в общении с девушками. Чтобы попасть в квартиру к сильно выпившему товарищу, следует оставить дипломатию для джентльменов. В течение двадцати минут Дима лягал двери, как взбесившийся мустанг, а Вика, презрев смущение, терзала кнопку звонка, периодически трубно завывая в щель:

— Ленка, ты там?

— Фулюганы! — прошамкал из-за соседней двери склочный старческий голос. — Вот я милицию вызову.

— Нас уже вызвали! — утешил соседку Дима. — А что, бабушка, ночью-то сосед ваш хулиганил? Музыка играла?

— Приперся заполночь с шалавой, включил своих уголовников, и все.

— Что — все? — испуганно воскликнула Вика. — Двери-то откройте!

— Все — это значит все. Пьют и развратничают. А двери я не открою. Может, вы и не милиция вовсе. А у меня ценности в доме. Пенсию вчера выдали.

— Вы бы, бабуля, про пенсию-то первым встречным не рассказывали, — намекнул бдительный Дмитрий.

— Так вы ж милиция! — торжествующе каркнула бабка. — Или нет? Кстати, у нас на прошлой неделе мужик из соседнего дома водкой паленой отравился. Может, и этот бугай наконец на кладбище переедет. Как думаете, мне как соседке его жилплощадь положена?

Беседа зашла в тупик. Вика приготовилась плакать, но тут заблаговременно похороненный сосед подал голос:

— Кто стучится в дверь моя? Видишь, дома нет никто! — И радостно заржал собственной шутке, гремя замками.

В домашнем костюме, состоявшем из семейных трусов с божьими коровками и гигантских клетчатых тапок, Вадик оказался менее презентабелен, нежели накануне в клубе. Он был тощий, волосатый и кривоногий. Но физиономия у него оказалась очень даже смазливой, и щетина ее не портила.

— Ленка где? — двинулась на него Вика, которой не терпелось высказать подруге все, что накипело, и вернуть блудницу на растерзание тетке.

— Ленка — это кто? — озадачился Вадим и жалобно уставился на Диму.

— Грудастая такая, мы ее тебе вчера в машину сажали.

— Может, я ее там забыл? — испугался Вадик. — И она замерзла? Меня посадят?

— Соседка видела, как вы вместе в квартиру заходили, — сообщила Вика. — Где она?

— Давайте вместе поищем. — Вадик перестал веселиться и трусливо протолкнул гостей в глубь апартаментов.

Квартира была чистой и шикарной. Судя по обстановке, деньги у нового Ленкиного знакомого имелись. А вот имелась ли посреди всего этого великолепия Ленка, оставалось под вопросом.

— О! — протяжно донеслось из глубины помещения в Димином исполнении.

Вика с Вадиком ринулись на звук.

Ковальчук все же находилась там. Даная расплакалась бы от зависти, глядя на Ленку в бело-золотой спальне. То ли у Вадика были проблемы со вкусом и с мерой, то ли он таким образом вкладывал капиталы, но золота в комнате было, как навозных мух на колхозном дворе. Вензеля, завитушки, просто здоровенные блестящие шайбы, рамы и, как апофеоз всего этого великолепия, массивная золотая люстра с каскадом хрустальных висюлек. Под люстрой и возлежала в позе куртизанки абсолютно голая Ковальчук. Нереальность картины нарушал лишь ее молодецкий храп, иначе комната была бы похожа на декорации к костюмированному средневековому представлению.

— Ух ты, что у меня есть! — восхитился Вадик. — А я там, как дурак, сплю! Один!

— Продолжайте в том же духе, — процедила Вика и бесцеремонно потрясла Ленку за полное плечо. — Девушку мы забираем.

— Шалун, — мурлыкнула Ковальчук и повернулась, предъявив собравшимся тыл.

— Не отдам, — робко возразил Вадик и расплылся в счастливой улыбке.

— Ленка, сама пойдешь, или я сейчас вызову Софью Леонидовну? — грозно крикнула Вика.

Ей было противно, что Дима стоит и сравнивает их сейчас. И еще неизвестно — в чью пользу сравнение. Хотя мужчины существа настолько примитивные, что, как правило, в необъятных состязаниях выигрывают женщины с минимумом одежды. Поскольку опасность потерять навсегда безалаберную Ленку отступила, вернулся здоровый интерес к Диме. Тем более что такие приключения обычно сближают. А если Вика планировала с ним что-то серьезное в дальнейшем, то на фоне беспутной подруги она должна была выглядеть выигрышно. Вот если бы только не Ленкины прелести, выпяченные с младенческой беззастенчивостью!

— Лена, я звоню тетке! — в бессильном раздражении напомнила Виктория.

— Не надо. — Ковальчук резко встала, как зомби, почуявший зов природы, потрясла свалявшимися волосами и твердо сказала: — Я уже иду. — И снова рухнула на кровать, накрыв голову одеялом.

— Надо ее нести, — Вика жалостливо покосилась на Диму.

— Я не понесу, — взял самоотвод Вадик и в знак протеста улегся рядом с Ленкой. — Мы взрослые люди и сами разберемся.

— Вот я сейчас позвоню Софье Леонидовне, она приедет и разберет вас сама, — напомнила Вика таким тоном, словно вышеупомянутая Софья Леонидовна являлась не благообразной бабулькой со старорежимными замашками, а терминатором с гранатометом.

— Софья Леонидовна — это кто? — напрягся Вадик.

— Танк в пальто, — буркнула Ленка. — Я бы даже сказала — гаубица. Страшное дело, в общем. Но наши чувства, я считаю, выше этого.

— Ну, если ты так считаешь, — расплылся в дурашливой улыбке Вадик. — Ребята, эта принцесса моя, она добыта в неравном бою, и я ее не отдам. Даже этой гаубице в пальто, которой вы меня пугаете.

— Интуиция мне подсказывает, что в неравном бою вы бились бок о бок за одно и то же. Ленка пленных не берет, так что осторожнее.

— Предлагаю отстать от них, — произнес Дима. — А родственнице этой позвонить и сообщить, что с Леной все в порядке. В конце концов, она и сама в состоянии разговаривать, так что пусть разбирается со своей семьей без нас. А у нас найдутся дела поинтереснее.

— Это какие? — неуверенно улыбнулась Вика. Ей очень хотелось, чтобы дела оказались романтическими и общими. Но она побаивалась, что голая Ленка расположила ее кавалера к более приземленным действиям.

— Я желаю красиво поухаживать за тобой, — шаркнул ногой Дмитрий, и Вика заподозрила, что он самым нахальным образом читает ее мысли. Или же просто у нее на лбу все написано.

— Ну, поухаживай.

— И поухаживаю.

* * *

Аня ела овсянку на воде и занималась аутотренингом, убеждая себя в полезности этого клейстера для здоровья, желудка и цвета лица. В мыслях она представляла себя во дворце за более изысканной трапезой.

— У тебя выражение лица, как у умалишенной, — нарушила медитацию мама.

— Кто бы говорил, — пробормотала Аня. — Ты лекарство приняла?

— Приняла, — с вызовом отреагировала родительница. — А Галина со второго этажа замуж вышла.

— Совет да любовь, — промямлила Аня.

Она уже знала, что мама скажет дальше. Беседы на тему Аниного неумения устроиться в жизни, нежелания выглядеть, одеваться и вести себя как женщина повторялись с удручающей регулярностью. Насмотревшись телевизора, мать вообще вбила себе в голову, что у Ани нетрадиционная ориентация и в минуты особо дурного расположения духа называла ее «лебизянкой». Исковерканное слово ассоциировалось у Анны с «обезьянкой», и она не спорила. Обезьянка так обезьянка. Чтобы выглядеть по-человечески, нужны деньги. А их нет. Не было даже лишнего рубля на нормальный шампунь и помаду. Голову она мыла хозяйственным мылом, а краситься даже не пыталась, придумав, будто от косметики портится кожа. Аня вообще ощущала себя настолько уставшей от ежедневной серости будней, что если бы вдруг выяснилось, что она больна какой-нибудь смертельной болезнью, Кочерыжкина обрадовалась бы этой новости, как избавлению. Жизнь походила на подземный лабиринт, пропитанный сыростью, страхом и безысходностью, выход из которого замуровали. Аня бродила по гулким замшелым коридорам безо всякой цели, автоматически перебирая день за днем, словно пожухлые листья.

— Такая невзрачненькая, тощенькая была, а муж очень представительный мужчина, — бубнила мама. — А все почему? Умеет себя подать. Одевается со вкусом, прическа, маникюр — все при ней. Женщина должна быть женственной!

Объяснять матери, что на женственность у них элементарно нет денег, было бессмысленно. Родительница была железобетонно уверена, что не в деньгах дело. Вот они после войны красили брови сажей, щеки и губы свеклой, а волосы накручивали на тряпочки! И выглядели отлично.

Иногда Анна фантазировала на тему, как заявится на лекции в свекольном марафете. Получалось несмешно.

После войны нищета была общей, и никто особо не выделялся, а сейчас, когда часть населения разъезжала на дорогущих иномарках, получала зарплату в валюте, а кто-то таращился на все это великолепие из-за черты бедности — мамины стереотипы устарели. Если раньше человек с деньгами именовался ворюгой или аферистом, а бедность считалась синонимом честности, то теперь такие бедные и честные, как Аня, назывались неудачниками и даже не вызывали жалости у окружающих.

Галина, кстати, ничем особо от Ани не отличалась. Одевалась скромно, родители у нее были не просто пьющие, а натуральные алкаши, в связи с чем Галя во дворе слыла девочкой из неблагополучной семьи. Она была страшненькой, тощенькой, похожей на неухоженного цыганского ребенка, только в отличие от Ани училась плохо и рано начала общаться с мальчиками.

Удивительно, но местные парни не обращали внимания на недостатки Галиной внешности, вполне благосклонно принимая ее общество. Галя была для Ани Кочерыжкиной чем-то сродни феномену. Более того, Аня полагала, что соседка очень скоро плохо кончит. А получилось все не так, хотя и вопреки логике. Где и каким образом Галина подцепила вполне приличного мужчину, оставалось загадкой. Она уехала на белом лимузине, в белом платье, с шариками и гостями в новую жизнь. И Аня не сомневалась, что сюда соседка никогда не вернется. А жаль, очень хотелось бы получить у нее мастер-класс. Она даже не ожидала, что новость о Галиной свадьбе наотмашь ударит по самолюбию. Аня уже несколько дней пыталась об этом не думать, и вот пожалуйста. Пришла мама и напомнила.

Случилось то, чего не могло случиться. Аня не любила сказку про Золушку, потому что там все было враньем. От первого до последнего слова. Принцы не женятся на служанках. Эту историю могла сочинить лишь обиженная судьбой женщина для собственного успокоения. Вот Анечка, например, сочинила себе параллельную реальность и даже начала туда постепенно перемещаться. Просто потому, что в жизни по эту сторону границы не было ни радости, ни смысла. А Галина каким-то непостижимым образом взяла и вырвала свое счастье из запредельных фантазий. Можно сколько угодно убеждать себя, что мелодрамы придумывают ущербные и обманутые в лучших ожиданиях тетки, но когда подобная история происходит рядом с тобой, и даже запах духов счастливицы потом долго-долго раздражает обоняние, а опавшие лепестки от многочисленных свадебных букетов треплет во дворе ветер, в душе что-то ломается. С хрустом и треском. И жить с таким открытым переломом души нет ни сил, ни желания.

Порой судьба долго выжидает чего-то, брезгливо наблюдая за подопечными, плывущими по течению. И большего, чем утопление в очередном водовороте, они вроде бы и не заслуживают. Удача любит лягушек, которые взбивают молоко лапками, а тем, кто лишь констатирует несправедливость окружающей действительности, не пытаясь повлиять на нее или хотя бы побултыхаться, не видать никаких чудес. В этом мире все закономерно, каждому дается по силам и по заслугам. Но иногда где-то там наверху происходит сбой, и фортуна вдруг дает такому покорному и безответному существу увесистый пинок, сталкивая его с орбиты и отпуская в свободное плавание.

Видимо, Галина свадьба, переосмысленная мамой и всесторонне обдуманная Аней с точки зрения отсутствия закономерностей и логики, и стала таким пинком.

Аня редко смотрелась в зеркало, поскольку там не было ничего интересного. Если ничего в своей внешности не меняешь, то и сюрпризов ждать не приходится.

«А чем я, собственно, хуже Галки? — вдруг подумала Анна. — У меня красный диплом и затрапезная внешность, но ведь себя можно сделать, слепить из «того, что было». Это мозги блестками не украсишь — если извилин не было, то их на бигуди не накрутишь, а с лицом вполне можно что-нибудь сотворить».

Обычно эта мысль появлялась последней в размышлениях о радикальных переменах. Потому что любые дальнейшие идеи упирались в отсутствие денег. Идея без материальной базы неосуществима. Зеркало в очередной раз расстроило, предъявив Ане доказательства ее невыигрышных исходных данных. Но если уж она сошла с привычной орбиты, то и шевелиться надо активнее. Одной лишь констатации факта недостаточно, надо еще придумать, как перетянуть факты на свою сторону.

Всю ночь Аня проворочалась, а к утру решила действовать, исходя из имеющегося минимума. Первый плюс — красный диплом, до которого оставался год. С дипломом можно устроиться на приличную работу. Иллюзии об идиллическом обучении детишек Аня растеряла еще во время практики: учебные планы, собственноручное изготовление пособий из «ничего», совершенно неуправляемые обнаглевшие дети, хамоватые родители и тотальное безденежье педагогов. Получалось, что надо пристраиваться в частную школу или гимназию. Или вообще гувернанткой. Последняя идея ее очень даже взбодрила.

Но прежде всего необходимо поверить в себя как в женщину. То, что отражалось в зеркале, на женщину не тянуло. Это недоразумение в старых тряпках следовало одеть и причесать. Если волосы не уложить во что-то приличное, то их можно отрастить. Женщины с длинными волосами ценились во все времена. К тому же если их распустить, то будет очень даже ничего. Во всяком случае, интереснее, чем куцый «хвостик», раз в квартал отстригаемый кухонными ножницами.

«И как я раньше не догадалась волосы отрастить? — недоуменно таращилась в потолок Аня. — Лоб челкой прикрою, заколку какую-нибудь красивую — и уже не такой жалкий вид. И одежда. Женщину делает одежда. Вон, Галка в свадебном платье — вылитая принцесса. И все вранье, что не место красит человека. Именно место и антураж. Где бы деньги взять?»

И тут Аню осенила мысль, которая не приходила ей в голову раньше: подрабатывать. Нет, она даже могла себе объяснить, почему до сих пор не додумалась до такого простого варианта. Чтобы получить красный диплом, она все свое время посвящала учебе. Куда может пойти после лекций скромная барышня без копейки денег, отвратительно одетая и снедаемая стаей комплексов? В библиотеку. Именно там и проводила значительную часть времени Аня Кочерыжкина. Библиотека дала ей знания, но лишила необходимого жизненного опыта. Но лучше поздно, чем никогда.

На следующий день Аня написала целую пачку объявлений. Она прекрасно понимала, что почти все ниши уже заняты. Разумеется, можно пойти санитаркой в поликлинику или уборщицей в супермаркет, но это помешало бы учебе, да и стыдно перед соседями: отличница, а полы моет. Мамину реакцию тоже несложно предугадать — со свету сживет. Зато Аня вполне могла стать гувернанткой для ученика младшего класса, которого некому забрать из школы. Тем более что лекции в институте только до обеда. Кроме того, она могла ухаживать за пожилыми, дети которых не имеют возможности помогать престарелым родителям. А еще Аня могла бы стать помощницей по хозяйству. Пусть это будут копейки, но именно на них она сумеет более или менее прилично одеться, чтобы не стесняться заплаток, затяжек, отклеивающихся подметок и лоснящихся локтей.

Расклеивать объявления оказалось неожиданно стыдно, поэтому мероприятие Аня отложила до темноты, после чего целую неделю обходила места расклейки, воровато поглядывая на свои листочки в линейку: не оторвали ли хоть один номер телефона. Листочки выглядели так, словно над ними долго и вдумчиво рыдали: чернила растеклись, тексты стали практически нечитабельными, а лапша из номеров телефонов была цела. Только пару объявлений оборвали то ли дворники, то ли ветер.

— Ленка, я, кажется, влюбилась. — Вика блестела глазами, как ребенок, ожидавший подарков у новогодней елки. Восторг и неуемная радость исходили от нее плотными волнами, а любые доводы разума экранировали, уверенно отбитые чистой юношеской любовью.

— Когда кажется — креститься надо, — рассудительно заметила Ковальчук и любовно осмотрела свежий маникюр. Сегодня у Ленки было чрезвычайно весеннее настроение, поэтому и ногти зеленели, как свежая листва.

— Лен, оторвись от своих когтей. Я, может, замуж выйду.

— Может, выйдешь, а может, и нет. — Ленка высунула язык и аккуратно подправила лак на мизинце. — Замуж — это серьезно. Однако замужество — акт, совершаемый на трезвую голову.

— У меня трезвая.

— А глаза — шальные, — усмехнулась Ковальчук. — Я бы даже сказала — мутные. С такими глазами нельзя принимать важные решения.

— У нас любовь. Я от него балдею. Я вообще…

— Виктория, влюбляться в мужика опасно. Его нужно просчитывать, исследовать, обдумывать, как долгосрочный проект, а вот влюбляться — никак нельзя. Брак — стратегическое партнерство, тщательно взвешенное, а любовь — это когда берешь все деньги и несешь в казино. Никаких гарантий — набор случайностей и закономерно печальный результат.

— Почему? — расстроилась Вика. — При чем тут случайности? Мы любим друг друга.

— Во-о-от! — Ленка помахала руками и аккуратно дунула на пальцы. — Вы друг друга любите. То есть берете шарик и кидаете его на рулетку, а что там в результате выпадет — никому неизвестно. Случайности, милая моя, это возможное наличие у него еще одной девушки, бывшей девушки, бывшей девушки с внебрачным ребенком, мегеры-мамы, друзей, которые могут оказаться дороже. Мужская дружба — вообще страшное дело. Это как комбайн с пьяным комбайнером, решившим перевыполнить пятилетний план. В таком одухотворенном состоянии он своим комбайном обмолотит все, что выпирает из земли, вплоть до мухоморов и местных жителей. А мужик, у которого есть друг, еще хуже. Он готов нестись к нему в любое время дня и ночи и желает, чтобы ты как минимум бежала рядом, высунув язык и горя желанием помочь Васе, Пете, Федору Игнатьевичу. Представь, они ходят на футбол, в баню, в гараж и в кучу мест, где женщина воспринимается как чирей на неудобном месте — мешает и раздражает. Мужская компания — это сплоченный коллектив, в котором тебе нет места. Максимум, что тебе позволят, — подавать пиво и убирать со стола. Кроме этих случайностей, у него еще может оказаться целый выводок родни, которая будет по очереди приезжать из какой-нибудь Жмеринки, чтобы поступить в институт, поглазеть на достопримечательности или продать сало и семечки на ближайшем рынке. А еще у него могут обнаружиться материальные проблемы, пробелы в образовании и дефекты в характере. В общем, мужик — это ящик Пандоры, который можно открывать, лишь тщательно изучив инструкцию. В процессе обсуждения он поймет, что погорячился с женитьбой, или ты вдруг осознаешь, что замужество не так привлекательно, как поцелуи под луной. Кстати, поцелуи и то, что у вас сейчас, не имеет к семейной жизни никакого отношения. Это как пьянка накануне похмелья. Когда пьешь — эйфория, а утром мечтаешь о том, чтобы вчерашнего дня не было вообще!

— Лена, у тебя случилось что-то? — поинтересовалась Вика. — Ты же вроде сама замуж мечтала выскочить. Вон, Вадика своего обхаживаешь.

— Так при чем тут любовь? Детский сад! Вика, я его именно обхаживаю! У него джип, свой бизнес, квартира, дом в пригороде и родители живут в другом конце страны.

— А как же быть с подружками, внебрачными детьми и так далее? Сама же говорила про случайности.

— Так, милая моя, ни про какую любовь я не лепечу, а смотрю на своего суженого широко открытыми глазами. Взвешиваю и прикидываю, а не закатываю глаза, как объевшийся индюк. Мною руководит мозг, а не гормональная революция в организме. Чего и тебе советую.

— Ты Вадика не любишь?

— Какая ты скучная! Люблю, люблю. Но это вторично. Я гляжу вперед. А впереди он маячит вовсе не таким молодым и красивым, а лысым, пузатым и занудливым. Поэтому я должна осознавать, что готова жить с ним в любом воплощении, что никакие трансформации в его внешности не повлияют на наши чувства.

— Значит, чувства все же есть! — торжествующе улыбнулась Вика.

— Да. У нас все есть. Чувства хороши в комплекте с разумом. А у тебя вторая составляющая не функционирует. Опасно это, понимаешь?

— Зато я счастлива.

— Хорошо быть счастливой всю жизнь, а не временно, балда!

— На всю жизнь счастья не хватит.

— Неправильно мысль проецируешь. Жизнь коротка, надо рвать у нее все, что оторвется, и бежать. Но кусок для отрыва следует выбирать с умом.

— Ты по второму кругу пошла. Не ожидала от тебя подобной прагматичности.

— Учись, пока я жива.

Учиться у Лены Виктория не хотела. Она мечтала быть счастливой. Жизнь настолько непредсказуема, что просчитать ее кувырки нереально. Поэтому не стоит отравлять то светлое, что дается, материальными планами. К консенсусу подруги не пришли. Каждая была уверена, что рано или поздно оппонентка поймет, как глубоко ошибалась.

Лена все же позвонила Аньке Кочерыжкиной. Ее вдруг потянуло на добрые дела. Тем более что тетка, обчитавшись сомнительными брошюрами, выдала за завтраком потрясающую мысль: добро функционирует циклично, для того чтобы тебе повезло, надо совершить добрый поступок. И это непременно вернется к тебе.

Ленка поделилась мнением: мол, здорово, когда добро возвращается бумерангом и бьет тебя по черепу, подумав, что попробовать нужно. От нее не убудет. И Ковальчук отправилась звонить.

От звука голоса бывшей одноклассницы на Аню с новой силой нахлынули старые комплексы. Кочерыжкина звонку не обрадовалась, но Лену это не смутило. Особой любовью к дипломатии она никогда не отличалась, поэтому спросила в лоб:

— Анька, ты в запое?

Кочерыжкина оторопело затихла, даже перестав дышать, то ли от ужаса разоблачения, то ли от изумления. Но Лену такие тонкости не волновали. Любая недосказанность порождает ненужные размышления, которые могут привести куда угодно, кроме конечной цели. Для экономии времени и сил всегда следует выяснить все досконально, поделить на два, отобрать факты, после чего уже отталкиваться от остатка.

— Кочерыжкина, ты не стесняйся. Мы же почти родные люди. Тебе помощь нужна? В смысле, чего уж там: я тебя на улице видела, выглядишь ты неважнецки.

— И что? — мрачно произнесла Аня. — Я пила из горлышка и радовала окружающих песнями под гармошку?

— Я могу дать тебе в долг. Только не на выпивку, а на одежду. Могу к знакомой в салон уборщицей пристроить, хочешь?

Ленка совершенно не планировала ее оскорбить, но, как это часто бывает, случайные слова ударили больнее, чем хорошо продуманная подлость. Аня даже не представляла, что со стороны производит настолько удручающее впечатление. То есть она, разумеется, предполагала, что никто от ее внешности в особый восторг не приходит, но не задумывалась о степени своего убожества. Оказывается, ее уже зачислили в отбросы общества. Здорово!

— Лен, спасибо за заботу, но мне сейчас некогда, — буркнула она.

— От меня так просто не отвяжешься, — простодушно заявила Ковальчук. — Анька, я решила вернуть тебя к людям!

— Лена, у меня все в порядке.

— Да? И как продвигается карьера?

С бывшими одноклассниками приятно болтать, когда ты хотя бы чего-то в жизни добился. Особенно четко Аня поняла это сейчас. Ей так хотелось всех потрясти. Чтобы те, кто посматривал на нее в школе с брезгливым сочувствием или просто смотрел мимо, вдруг охнули, ахнули и бросились наверстывать упущенное. Горько и больно сознавать, что этого никогда не будет. Жизнь только началась, а уже не удалась. Но она ведь решила бороться…

— Какая карьера? — Аня постаралась вложить в свой голос максимум равнодушного удивления. — Я еще учусь. Иду на красный диплом. Вот на будущий год окончу институт, тогда и начну заниматься карьерой. А пока даже планов конкретных нет.

Она замолчала, вспомнив про конкретные планы в виде объявлений, расклеенных по району. Ленкин звонок подтолкнул ее к мысли написать новые, тщательно продумав «резюме» и рекламный посыл.

— Красный диплом? — опешила Ковальчук. — Честно, что ли?

— А что такого?

— Ну да, ну да. Ты всегда была умная, — уважительно протянула Ленка. — Слушай, а почему ты тогда так… ну… странно одеваешься?

— Временные материальные проблемы.

— Нет ничего более постоянного, чем временное, — хихикнула бывшая одноклассница и осеклась. — Анютка, а давай встретимся, поболтаем за жизнь? Завалимся в какою-нибудь кафешку и устроим девичник.

Аня представила, как в своем школьном затертом плаще и выходном платье в горошек пьет воду на девичнике и делает вид, будто не голодна. Пережить подобное унижение? Ни за что!

— Леночка, обязательно как-нибудь пересечемся, просто у меня сейчас со временем напряженно, — отказалась Аня. Врать противно. А еще противнее осознавать, что все ее планы — на девяносто процентов несбыточные мечты. Рожденный ползать летать не может, а Аня Кочерыжкина родилась явно не для полетов.

— Ладно, но ты не пропадай, — разочарованно протянула Лена. Сделать доброе дело не получилось.

Счастливый человек щедр и великодушен. Его распирает желание поделиться счастьем с ближним. Причем дележка должна происходить во всех смыслах: во-первых, так и подмывает поделиться информацией о своем счастье, а во-вторых, можно отломить кусочек счастья для благодарного слушателя.

Вике не понравились философские сентенции подруги, поэтому захотелось немедленно получить от кого-нибудь индульгенцию на серьезные отношения с Димой. На роль слушателя и одариваемого идеально подходила Кочерыжкина. Вика была убеждена, что нашла принца, а сообщать об этом имеет смысл лишь такой подружке, которая не протянет в ответ снисходительное «поздравляю, а у меня король». У Ани абсолютно точно никакого короля нет, поэтому похвастаться можно Кочерыжкиной.

«Заодно проведу с ней просветительскую беседу о вреде алкоголя», — великодушно подумала Вика, набирая с детства знакомый номер телефона.

Когда Аня, еще не успевшая отойти от странного разговора с Ленкой, услышала в трубке голос второй школьной подруги, она напряглась и поджала губы. Это уже походило на издевательство.

— Анютка, сколько лет, сколько зим! — счастливо пропела Вика, затихнув в ожидании ответной радости.

К ее изумлению, Кочерыжкина после тягостной паузы довольно злобно выдала:

— Ну и?

— Что? — опешила Вика.

— Зим сколько?

— Я не вовремя?

— Ага, — с истеричной радостью подтвердила Аня. — В запое я. Не, у меня ломка. А вы с Ковальчук теперь по очереди будете бдить? Тимуровское шефство над алкашкой взяли или вами движет корысть? Так с меня взять нечего.

— Ань, ну ты чего? — обиделась подруга. Хвастаться расхотелось, настроение испортилось. Более того, у Вики даже закралась невероятная мысль, что бывшая одноклассница подслушала, как они сплетничали.

— Ничего. Ты звонила-то зачем?

— Да так, соскучилась, — неуверенно протянула Вика.

— Неужели? По мне?

— По тебе! — с вызовом подтвердила оппонентка, изумляясь нелепости диалога. Вот и похвасталась! Надо ж так нарваться.

— Ясно. Тогда слушай. У меня все в порядке. Ничего нового, все по-старому, — обстоятельно начала доклад Кочерыжкина. — Я страшная, одеваюсь, как сирота казанская, некоторые даже считают, будто я спиваюсь. В общем, стараюсь не выбиваться из заданного образа.

— Кем заданного?

— Судьбой и стартовыми условиями. Корону и сиськи мне не выдали, а мозг вот прям жмет! И жить мешает. Надо его продать, как думаешь?

— Хочешь стать донором? — промямлила Вика, уловившая только пассаж про то, что Кочерыжкина одевается, как сирота казанская, а потому судорожно прикидывавшая, обидится ли бывшая одноклассница, если предложить ей что-нибудь из своего гардероба.

Мысли были заняты метаниями между боязнью обидеть и желанием облагодетельствовать, и места на умные вопросы в этой кутерьме не осталось. Оттого и вопрос выпал из сознания так себе. Прямо скажем, глуповатый. Но Аня, видимо, упиваясь интеллектуальным превосходством над подругой, радостно подхватила тему:

— Точно! Буду донором. Пусть мои мозги утекут на Запад. Как думаешь, можно в нагрузку сосватать капиталистам и все, что к моим мозгам прилагается? Ну, оболочку и маманю мою, а то ее и оставить-то не с кем тут.

— Ань, хочешь, я тебе денег дам? — выпалила Вика. — Или шмотки какие-нибудь?

— До свидания, Цаплина. Приятно было пообщаться.

Из трубки азбукой Морзе понеслись короткие гудки. Вике показалось, что это сигнал SOS. Но как на этот сигнал реагировать, она не знала. И вообще, если Кочерыжкина психопатка, то пусть разбирается со своими тараканами сама. Только настроение испортила.

Аня смотрела на телефон, как на гремучую змею. Он снова звонил. Старый, блекло-желтый, с треснувшим диском и полустертыми цифрами. Что хорошего мог ей предложить этот допотопный монстр?

«Сговорились все, что ли?» — Аня нервно хихикнула и опасливо взяла трубку.

— Здравствуйте! — Высокий женский голос напористо набирал обороты. — Вы ищете работу? Мне нужна домработница! Нормальная! Которая будет тащить на себе все хозяйство, чтобы у меня осталось время на себя. Потому что женщина должна быть женщиной! Я хочу в спа, отдыхать, а не скакать козой у плиты, не пахать на благо семьи, как раб на галерах! Ясно?

Озадаченная Аня уже собиралась сказать, что ей ясно, но тут на заднем плане что-то забубнил виноватый мужской голос, развеявший подозрения, что это странное выступление предназначалось ей.

— Я готова, как коза и раб на галерах, — заявила Аня. — За соответствующую оплату. Правда, рабам раньше не платили. Но у нас рабство вне закона, крепостное право тоже давно отменили, поэтому будем придерживаться рыночных отношений.

— Сколько вы берете за свои услуги? — перешла к самой важной части беседы женщина.

— А сколько вы предлагаете? — вывернулась боявшаяся продешевить Аня. — При условии, что оплата ежедневная. И работать я буду только во второй половине дня.

Тетка на том конце провода затихла, видимо, переваривая ответ, потом сварливо потребовала:

— Приезжайте на собеседование прямо сейчас! Иначе завтра ваше место будет занято!

— Много претендентов, — понимающе хмыкнула Аня, представив батальон домработниц, расклеивающих объявления на тех же столбах, что и она, и заботливо посоветовала: — Вам обязательно надо всех посмотреть и выбрать лучшую. Не факт, что это буду я. Давайте вы меня в самом конце смотрин позовете, а то вдруг я не оправдаю высокого доверия, а вы время потеряете.

— Вы сегодня приедете или нет? — гнула свою линию собеседница. Судя по уязвленному тону, Анькино выступление ей не понравилось.

— Диктуйте адрес, — вздохнула будущая домработница.

К ее изумлению, тетка жила в соседнем доме.

Когда работа находится в пределах пешей доступности, это обрадует любого. А уж барышню в крайне стесненных материальных обстоятельствах, вынужденную экономить и ездить «зайцем», и подавно.

Через десять минут мадемуазель Кочерыжкина стояла перед массивной черной дверью и давила кнопку звонка.

— Вы на реактивной метле летели? — недовольно бубнила работодательница, гремя замками. — Обувь снимайте. Раздевайтесь. Проходите в гостиную.

Ее отрывистые команды навевали мысли о всеобщей и обязательной диспансеризации. Казалось, что вот сейчас Аню втолкнут в ярко освещенный зал, а там в одном исподнем перед группой врачей, заседающих за обшарпанными столиками, будут толпиться претендентки на роль домработницы.

В неуютной гостиной, обставленной не совсем психически здоровым дизайнером, на странном кривом кресле с металлическими трубками вместо подлокотников восседал толстопузый дядька с усталым лицом.

— Добрый вечер. Меня зовут Анна. Я…

— Сколько тебе лет? — возмущенно прервала церемонию знакомства хозяйка. — Да ты вообще совершеннолетняя?

Хрустя пальцами, она разглядывала маленькую Аню. Дядька тоже рассматривал, и в его глазах мелькало одобрение.

— А ты чего губу оттопырил, мерин? Размечтался! Вы, девушка, когда объявления даете, возраст указывайте! Это мошенничество чистой воды! Какая из тебя домработница? Ты домработницу с домохозяйкой перепутала! Решила мужичка богатого отхватить? Вон, любуйся, уже облизывается! Я тебе облизнусь! А вы уволены!

Аня и толстопузый одновременно съежились и заморгали.

Оторопевшая Кочерыжкина пыталась понять, в какой момент ее приняли на работу, если сейчас уже уволили. На столь стремительные перемещения по карьерной лестнице она не рассчитывала.

А тетка, как сломанный радиоприемник, все увеличивала и увеличивала громкость:

— Вместо того чтобы чужих мужей уводить, лучше бы училась! Образование получала! На работу нормальную устроилась! А то, ишь, придумала — на все готовое, да еще деньги получать.

Несостоявшаяся домработница настолько удивилась предположению, что она может увести какого-то там мужа, что даже не обиделась.

— Я в педагогическом учусь! — гордо сообщила Аня. — И диплом скоро получу.

— Ну, так иди учителем работать, — взвилась хозяйка. — Нечего тут задом крутить!

Наверное, это тоже было оскорбительно, но для Ани, которую впервые заподозрили в наличии «зада», это прозвучало почти комплиментом. Конечно, комплимент сомнительный, но было в этом что-то такое, от чего она даже приосанилась.

Конец ознакомительного фрагмента.