Запрещённые люди

Антон Юрьевич Мухачёв, 2021

Готовы ли вы к путешествию в параллельный мир? Не в фантастический, а вполне реальный, существующий всего лишь в десятках километров от вас. Конечно, ваш ангел – хранитель не допустит того, что бы вы оказались за решёткой. Но обычный законопослушный человек может попасть в тюрьму в любой момент. Ему даже не обязательно с кем-то драться, воровать или скрывать чужие доходы. Он никогда не рассчитывал туда попасть, но может сесть за руль и всего лишь на секунду отвлечься от дороги. И уже в самое ближайшее время он окажется в одном замкнутом пространстве с разбойниками и людоедами. Но у вас есть большой плюс – закрыв книгу, вы в любой момент можете снова оказаться дома, в отличие от большинства героев, покидающих свои застенки лишь во сне. Содержит нецензурную брань.

Операция «Айфон»

Однажды к нам в камеру подселили бывшего чиновника. С него-то всё и началось.

Желая заслужить расположение блатных сокамерников, чиновник сходу выложил на стол два блока «Парламента» — курите! «Смотрящему за хатой» понадобилось два дня плотного общения с «богатеньким Буратино», чтобы тот проспонсировал ещё и пару сумок с едой да крупную партию «запретов». Но если курицу гриль и шашлыки из ресторана нам доставили уже на следующий день, то с запрещёнными средствами связи всё было гораздо сложнее. Купить пару десятков телефонов было несложно. Но ведь они должны были ещё и как-то попасть на строго охраняемый спецобъект.

По сравнению с СИЗО «Лефортово», в котором я провёл два с лишним года, этот транзитный централ был для меня словно портовый город для откомандированного подводника. Суд и девятилетний приговор были позади, и я наконец-то отдыхал душой. Ел жареное мясо, мылся горячей водой, наслаждался тюремной «движухой». Днём ПВР (правила внутреннего распорядка), ночью АУЕ^[1].

Кровеносная система любой «чёрной» тюрьмы — это дорога. Это слово могло бы быть в кавычках, не будь оно действительно дорогой. Даже целой сетью дорог. Там были и свои автобаны с магистралями, и тупиковые ветви. И заторы с пробками, и спецгруза́ вне очереди. И даже карта дорог, называемая «глобус». «Нет дороги, нет и жизни», «дорога — это святое», «игра, дорога и общак — три основы „чёрного“» — меня окружила атмосфера блатной идеологии, и я, словно начинающий репортёр, с головой окунулся в когда-то параллельный для меня мир.

Днём я учился плести «коней» — канаты из шерстяного свитера и тёплых носков, ночью же толстые верёвки с носками для груза мы закидывали в верхние, нижние и боковые камеры — «славливались» с соседями. После наладки дорог начиналась «движуха». Во все стороны летели записки-малявы, груза́ обычные и «под ответственность», разгонялись по камерам чай-сигареты-конфетки, и до самого утра два «дорожника», одним из которых был я, вместе и по очереди стучали по трубам, тягали туда-сюда «коней», литрами пили крепкий чай, дабы не уснуть на ответственном посту. Я же заодно оттачивал английский, переписываясь с голландцем из соседней камеры.

Настал день спецоперации.

Мой сокамерник, рельефный и статный выпускник военной академии, помешанный на спорте и финансовых операциях со статьёй «мошенничество», с самого утра развёл в камере энергичную деятельность.

Для начала мы выкрутили лампу дневного света. В камере их было несколько, в одном из углов стало чуть темнее и только. Оба конца люминесцентной лампы мы обмотали промасленными тряпками и подожгли. Дождавшись, пока они прогорят, оба конца лампы окунули в ведро с холодной водой. Сухой треск лопнувшего стекла — и металлические контакты отвалились сами. Кусок губки на сплетённой верёвке и тёплая мыльная вода помогли мне отмыть изнутри стеклянную колбу от ртути. Получилось длинное прозрачное «ружьё».

Успешное начало операции было отпраздновано апельсиновым соком. Три пустых упаковки из-под сока мы разрезали вдоль, отмыли и аккуратно сшили друг с другом. Вышел узкий длинный жёлоб. Лафет для мини-пушки готов.

Из плотной бумаги свернули кульком небольшой волан, чуть толще диаметра стеклянной трубки. В качестве грузила внутрь бумажного конуса вставили мякиш хлеба и продели в него крепкую капроновую нить длиной метров шестьдесят. Снаряд для «застрела» готов.

Размотанную нить аккуратными волнами разложили в картонный жёлоб. Туда же легло и «ружьё» с воланом внутри. Одним концом жёлоб установили на решётке в открытой форточке.

Окна нашей камеры выходили прямо на забор с колючей проволокой. Между окнами и забором были какие-то хозпостройки, а сразу за забором высилась стройка. До неё было метров пятьдесят.

Пока «смотрящий» за камерой обсуждал по телефону с поставщиками «запретов» последние технические вопросы, несостоявшийся офицер расхаживал по камере и глубоко дышал мехами своих лёгких. Так себя насыщают кислородом ныряльщики перед погружением в океан.

Со стороны долгостроя замигал фонарик. Это был сигнал для начала и ориентир для застрела. Все затаили дыхание. Момент истины. Сокамерник уверенно подошёл к «ружью», прицелился, и я вдруг увидел в нём туземного воина с духовой трубкой.

Грудь надулась колесом — ффух! — выдохнули мы всей камерой. Похоже, баллистику в академии он всё же изучал на отлично. До цели волан долетел с первой же попытки! Наступило тревожное ожидание. В любой момент к нам могли ворваться надзиратели, а то и самих поставщиков повязать милиция. За ними всегда шла охота. Иногда ловили, били, а то и возбуждали уголовные дела.

Ещё один сокамерник всё это время стоял возле двери — он чутко слушал звуки тюрьмы. Всё тихо. Со стройки дёрнули за нитку — можно тянуть. Аккуратно, метр за метром в камеру затащили капроновую нить, за ней показалась верёвка потолще. В сумраке поплыла над «запреткой» чёрная сумка. Я же вспоминал Лефортово с его запрещёнными пластиковыми ножами и ватными палочками для ушей.

Пара десятков дешёвых телефонов и несколько дорогих смартфонов, среди которых мелькнул и айфон, — «груз дома». Уже через пять минут техники в камере словно и не было.

«Запреты» разошлись по тюрьме.

Примечания

1

«Арестантский уклад един». Первоначальный вариант расшифровывался как «Арестантское уголовное единство». Сам термин в среде арестантов являлся камерным приветствием в малявах (письмах).