Запрещённые люди

Антон Юрьевич Мухачёв, 2021

Готовы ли вы к путешествию в параллельный мир? Не в фантастический, а вполне реальный, существующий всего лишь в десятках километров от вас. Конечно, ваш ангел – хранитель не допустит того, что бы вы оказались за решёткой. Но обычный законопослушный человек может попасть в тюрьму в любой момент. Ему даже не обязательно с кем-то драться, воровать или скрывать чужие доходы. Он никогда не рассчитывал туда попасть, но может сесть за руль и всего лишь на секунду отвлечься от дороги. И уже в самое ближайшее время он окажется в одном замкнутом пространстве с разбойниками и людоедами. Но у вас есть большой плюс – закрыв книгу, вы в любой момент можете снова оказаться дома, в отличие от большинства героев, покидающих свои застенки лишь во сне. Содержит нецензурную брань.

Путешествие в «столыпине»

С вещами на выход!

Овчарки. Автозак. Столыпинский вагон. Этап.

Мой километраж в «столыпине» — семь тысяч с небольшим. Москва — Ярославль — Кострома — Поназырево — Москва — и снова Ярославль — и вновь Поназырево — Киров — Тюмень — Мариинск — Кемерово. Шесть месяцев дорожных приключений.

Отправная точка — СИЗО «Медведково», Москва. Две недели ожидания, заветные слова «на выход!» и первый шаг в неизвестность. Атмосфера таинственности сопровождает зэка весь его этапный путь. И хотя в личном деле осуждённого всегда стоит отметка о его конечном пункте назначения, но конвой делиться информацией не любит, и ореол таинственности сохраняется до последнего километра.

«Столыпинский» вагон — это уже фольклор. И пусть Столыпин к вагонзаку никакого отношения не имеет, но по пути в лагерь зэки костерят именно его.

Удивительно, вагон с преступниками нередко цепляют к обычным пассажирским поездам. Сколько раз я путешествовал на воле поездом, но даже и подумать не мог, что где-то в конце состава едут столь необычные пассажиры. Едут, и ещё как!

Внешне вагон для спецконтингента мало чем отличается от обычного. Разве что окна у него только с одной стороны, да и те непрозрачные и зарешеченные. Внутри же вагона всё те же купе, полки, туалет. И решётки, решётки, решётки…

В купе три этажа полок. Теоретически оно рассчитано на семь человек. Практически — забивается под два десятка. Между купе и коридором — решётчатая дверь с «кормушкой». Через неё зэкам передают кипяток для супа, каши и чая из сухпайка. Один «сухпай» на одни сутки следования. С голода не умрёшь, скорее лопнешь от переполненного мочевого пузыря.

В туалет конвой выводит не по желанию, а по такому же таинственному для всех расписанию. Страдающим от частых позывов не позавидуешь. Быть может, кто-то после длительных и громких просьб лишний раз и сходит в туалет, но ночью конвой делает вид, что спит, и на призывы бедолаг не реагирует. После того как мне однажды ночью пришлось мочиться в пластиковую бутылку, я перестал на этапе пить воду вообще. Кстати, не обмочить при этом собственные руки, а то и соседа — целое искусство. В бутылке надо прожигать два отверстия, для члена и выходящего воздуха, — умение приходит только с опытом.

Путешествие в «столыпине» начинается с досмотра личных вещей. А так как многие из осуждённых везут немалые баулы, то и шмон затягивается надолго. Каждого зэка выводят с его «сумарями» в отдельное купе, где он раскладывает по полкам свои вещички, чтобы чуть позже их снова запаковать. Зэков много, конвой и сам не рад рутинной процедуре, и пачка «Винстона» нередко ускоряла мой досмотр.

Стучат колёса, балагурят зэки, кто-то аккуратно пускает табачный дым. Если закрыть глаза, особенно на станции, когда по громкой связи объявляют об отправлении поезда, то на миг можно почувствовать волю. Словно и не зэк, будто и не этап. Но стоит открыть глаза, и снова «столыпин». «Начальник! — кричит кто-то. — Когда кипяток будет?» «Начальник! В туалет идём? Припёрло!» «Начальник, куда едем-то?»

В соседнем купе женщины. Их ещё никто не видел — заводили последними, — но полвагона уже призналось им в любви. Слово за слово — познакомились, ориентируются по голосам. Женщины просят сигарет, конфет и кофе, мужчины — адресок, а кто-то, посмелее — показать мельком грудь по пути в туалет. Какая-то девушка затягивает песню, другая ей вторит, и разговоры в «столыпине» затихают. Голос глубокий, если прикрыть глаза и раствориться в песне, то как-то незаметно оказываешься дома, рядом с любимыми. Это чувство лелеет каждый арестант.

Песня оборвалась: какой-то зэк переборщил с циничным флиртом, и в его адрес понеслась столь жёсткая брань, что будь она из уст мужика, его бы уже приговорили. Но «с бабы спроса нет», и весь вагон увещевает женское купе, мирит всех друг с другом и спустя десяток минут ссоры будто и не было. Из девичьей «горницы» снова льётся песня.

Из точки А в точку Б, расстояние между которыми обычный поезд проходит за пару суток, зэки добираются и пару недель, и пару месяцев. Всё дело в транзитных централах. Логистика ФСИН обывательской логике неподвластна. Зэк может провести в какой-нибудь «транзитке» неделю, чтобы в какой-то момент услышать «с вещами на выход!» и вновь отправиться в долгий неуютный путь.

Вагон перецепляют от одного состава к другому, от второго к третьему. Между сменой поездов проходит и час, и два, и десять. Всё это время «столыпин» болтается в отстойниках или на запасных путях. К фирменным или скорым поездам его, как правило, не цепляют. Зэки терпеливо ждут. Им спешить некуда, но дорожные условия не самые комфортные.

Под конец пути я, уже бывалый, еду с шиком. У меня условно белое постельное бельё, тёплое одеяло, в наволочку я запихиваю шапку. В руках книга, рядом пенопластовый стаканчик с парой глотков кофе и шоколадная конфета. Утром на глазах у изумлённых попутчиков я «принимаю душ». Раздевшись почти догола, обтираюсь влажными бактерицидными салфетками. Если они не на спиртовой основе, то их в посылках пропускают. На этапе им цены нет. Некоторые зэки не выдерживают и просят поделиться «душем». Без проблем, братва, гигиена — святое!

Сибирь. Прибыли в Мариинск. Одни едут дальше в жуткий Красноярск, других пофамильно вызывают на выход. С сумками по узкому переходу, из вагона прыжок на землю. Всё под захлёб овчарок, натасканных на нас, на людей, на бесправных полуграждан. Руки за голову, сесть на корточки, сумка рядом, смотреть в землю. Несообразительным или непоспешным — пинок под зад, подзатыльник, оскорбление. Сидим, ждём.

До автозака несколько сот метров. Два десятка зэков пристёгнуты попарно ледяными наручниками к длинному тросу. Человеческая гусеница с сумками в руках медленно и неуклюже поплелась за конвоирами. Уже через пару минут позади взмолились девчонки. Джентльмены с синюшными наколками на пальцах тут же подхватили их баулы. Осилили дорогу с перекурами почти за час. Страдали не столько от тяжести сумок и холода, сколько от злых наручников, что оставляли на память о гостеприимной Сибири лиловые следы вокруг запястий.

А через неделю снова этап, и снова «столыпин». Ехать было недалеко, по области, и в купе набивали по максимуму. Сидели чуть ли не друг на друге, семнадцать человек. Где-то в глубине хрипел старик, просил свежего воздуха. «Крепись, дедуля!» — отвечал ему конвой.

Недавно я ехал уже вольным плацкартом. Сквозь дрёму вдруг донёсся лай на полустанке. Вздрогнув, я осмотрелся и выдохнул — свобода, то был лишь сон! Но где-то там, в конце состава, я это чувствовал, какой-то человек мечтал о малом. О том, к чему я уже давно привык. Об окнах без решёток.