Удар небесного копья (Операция «Копьё»)
За реликтовым Копьем Судьбы, по легенде приносящим воинскую удачу его обладателю, к ледяным берегам Антарктиды отправляется авианосная ударная группировка ВМС США. Однако обретение Соединенными Штатами этой реликвии может спровоцировать новую мировую войну – поэтому наперерез американским кораблям устремляется авианесущий крейсер «Варяг». Один против целой армады…
Оглавление
- Пролог. Удар копья
- Глава первая. К вопросу о религии
- Глава вторая. Конец отпуска
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Удар небесного копья (Операция «Копьё») предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава вторая
Конец отпуска
С утра августу Константину нездоровилось. Без видимой причины разболелась голова — так, что круги плыли перед глазами. Он прекрасно понимал, что не время сейчас болеть, да и что это за необъяснимые болезни в двадцать семь лет, когда мужчина только входит в свою лучшую и самую зрелую пору? Однако ничего поделать с этим он не мог. Вызвать эскулапа из обоза перед началом решающей битвы — значит, проиграть её ещё до того, как над Тибром просвистит первая стрела. По лагерю пойдут слухи, старшие офицеры, искушённые в политике, заподозрят сговор, и очень быстро смутные сомнения перерастут в каменную уверенность. Этого допустить было нельзя, и август Константин не стал обращаться к кому-либо за помощью, надеясь, что богиня Фортуна будет к нему благосклонна, и боль уймётся сама собой.
Он решил прогуляться на свежем воздухе — иногда это помогает. Выйдя из походного шатра, раскинутого в полумиле от берега, Константин остановился, озираясь. К нему подбежал один из комитов,[12] готовый выполнить любой приказ, но Константин жестом отослал его.
Огромный лагерь жил своей жизнью. Пахло дымом костров и конским навозом, свежей кровью и жареным мясом. Бряцало оружие, легионеры перекликались между собой, где-то ржали лошади, слышались беззлобные ругательства и беззаботный смех. Нигде не было заметно признаков уныния или других внушающих тревогу симптомов. Да и зачем простому легионеру впадать в уныние и тревожиться о будущем, если он сыт и выспался, меч его наточен, а все решения за него принимает командир? И только командир может рассказать — каково это думать за всех, решать за всех и отвечать потом за всех.
Август Константин был из тех командиров, которые осознают всю меру ответственности за подчинённых ему людей, и в случае своей ошибки готов был расплатиться за неё по самой высокой цене — собственной жизнью. Но одного понимания своей исключительности для подлинного вождя мало — необходимо ещё точное знание того, на что ты способен лично и на что способны твои люди. Ты, август Константин, оказался способен с войском из четырёхсот центурий (всего лишь шесть легионов!) пройти через всю Италию и трижды — под Сузой, Туриной и Миланом — разгромить превосходящие силы ставленников этого самозванца и болтуна Максенция. Потом была битва у Брешии и осада Вероны. И здесь, несмотря на то, что армию Вероны вёл один из лучших полководцев современности — Руриций Помпеян, ты, август Константин, снова победил. Фортуна неизменно улыбается тебе, но может ли это продолжаться до бесконечности? Особенно, когда в пяти милях южнее расположилось войско числом в двенадцать легионов хорошо обученных, откормленных и преданных Максенцию преторианцев.[13]
Головная боль он этих невесёлых мыслей только усилилась, и Константин поспешно пошёл прочь от своего шатра, двигаясь без особой цели — куда глаза глядят. Претор[14] сделал знак своим людям, и двое телохранителей последовали за Константином, выдерживая почтительное расстояние в десять шагов.
«Что ж, — думал август Константин, выходя за пределы лагерного форума, — даже если мне сегодня или завтра суждено погибнуть, я могу умирать в уверенности: я сделал всё, что мог, чтобы вернуть в Империю мир и порядок. И Рим ещё долго будет вспоминать меня и моих легионеров».
Выйдя на «главную улицу»[15] лагеря, Константин поколебался и направился к «северным воротам». Встречные легионеры приветствовали его радостными возгласами, и он кивал им с достоинством подлинного цезаря.
Почти у самых «ворот» август повстречал небольшой отряд готов. Эти простые, грубоватые и бесхитростные люди, родом с севера, оказались прекрасными солдатами. Именно они, встав плечом к плечу с галлами, остановили Руриция, когда он шёл к Вероне с подкреплением, и не позволили снять осаду. Львиная доля всех побед принадлежит им. Константин когда-то опасался, что готы, по происхождению и по образу жизни считающиеся варварами, не научатся блюсти воинскую дисциплину, после первого же успеха разбегутся по захваченной территории, грабя, насилуя, убивая, и был приятно удивлён, когда наёмники не проявили ни малейшей охоты к мародёрству.
«О, мои верные готы!» — подумал август, с приливом несвойственной ему нежности разглядывая приближающийся отряд.
Что-то задело его, какое-то несоответствие, и он присмотрелся к отряду повнимательнее. Да, глаза его не обманули: среди пёстрых кафтанов, которые в армии Константина носили только готы, выделялась длинная белая туника, поверх которой была надета зелёная пенула без капюшона, расшитая красными крестами, — с отрядом шёл христианский священник. Точнее, не шёл, а его вели. Причём, довольно грубо — подталкивая древком копья в спину.
Завидев Константина, отряд готов остановился.
— Да здравствует август! — рявкнул старший из них, и остальные подтянули животы, хотя и остались стоять кучей, словно малообразованные новобранцы.
— Кто это такой? — спросил Константин, указывая на священника. — Как он оказался среди вас?
С трудом подбирая латинские слова, старший из готов доложил, что его отряд совершал вылазку в направлении лагеря «пса Максенция», и этот «италик» сдался им в плен, чтобы «побеседовать с августом».
«Италик» в облачении христианского священника держался гордо. Несмотря на свежую ссадину на смуглом лице и разорванный рукав — готы его помяли по своей привычке, — «италик» выглядел бодрым и уверенным в себе.
«Лазутчик? — подумал о нём Константин. — Но почему тогда он оделся столь заметно? А может быть, это посол Максенция? Максенций считает, что я не трону христианина, ведь христиане отказываются принимать участие в войнах, по какой бы причине они не велись? Но что может предложить мне посол Максенция? На мирное соглашение я не пойду, и он это знает. Или он решил сдаться и открыть мне ворота Рима? Имея под своим началом двенадцать свежих легионов и хорошо укреплённую позицию? Невозможно поверить! Тем более, он догадывается, что я сделаю с ним и с его семьёй, когда войду в Рим…»
Так и не сумев подыскать версию, которая разумно объясняла бы появление в походном лагере христианского священника, но тем раззадорив собственное любопытство, Константин подошёл к «италику» и спросил:
— Кто ты? Откуда? И о чём ты хотел со мной поговорить?
Один из готов вытолкнул священника вперёд. Тот оправил полы пенулы и произнёс:
— Приветствую вас, великий август! Я хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз.
— Для этого есть основания?
— Да. То, что я сообщу, очень важно не только для меня, но и для вас.
— Пока я в этом не уверен.
Священник смотрел прямо и выглядел искренним. О чём же он хочет говорить? Любопытство Константина возрастало, но на то он и август, чтобы уметь не проявлять своих истинных чувств ни при каких обстоятельствах.
— Христиане Италии знают, — сказал священник, — что вы, великий август, терпимо относитесь к любой форме вероисповедания, не делая ни для кого исключения. В отличие от августа Максенция…
Что-то начинало проясняться, и Константин с удивлением покачал головой.
— Идите! — приказал он готам. — Вы хорошо справились со своим делом. Передайте казначею, что я велел вознаградить вас.
Готы радостно зашумели, и их словно ветром сдуло. Телохранители остались на месте, но за пределами слышимости.
— Говори, — обратился Константин к священнику.
— Христиане также знают, — продолжил священник, — в каком трудном положении вы находитесь. Август Максенций собрал все свои силы против вас. Преимущество на его стороне. Но это мнимое преимущество.
— Почему ты так считаешь?
— Потому что христиане Рима ждут вас. И готовы выступить на вашей стороне.
— Вы готовы взять в руки оружие и драться за меня?! — Константин был сильно удивлён.
— Да, — кротко отвечал священник.
— Но ведь до сих пор вы отказывались нести военную службу!
— Не думайте, что нам легко далось это решение. На Соборе мы долго обсуждали его. Были и сомневающиеся, были и противники. Но решение принято, и мы будем сражаться за вас.
— А как же одна из ваших заповедей — «Не убий»? — поинтересовался Константин.
— Вы осведомлены о наших заповедях? — впервые за время беседы священник растерялся.
— Да, осведомлён. Ведь моя мать, Елена, — христианка.
— Тогда вы должны знать, что мы, христиане, верим в божественное предначертание. Если человек, идущий за Христом, должен кого-то убить, значит, это делается во имя Божье и по воле Его, и этот грех будет прощён, когда наступит Царствие небесное.
— Мне это непонятно, — заявил Константин. — Я привык думать, что если человек идёт на войну, он должен забыть любые заповеди.
Священник молчал. Не выдержав испытующего взгляда Константина, он опустил глаза.
«А ты, пожалуй, из сомневающихся, — подумал август, — что, впрочем, не мешает тебе выполнять волю Собора».
— Но в конце концов это ваше дело, — сказал Константин вслух. — Не мне, а вам отвечать перед лицом своего бога. Сколько солдат христиане могут выставить против Максенция?
— Триста сотен. Со своим оружием.
Константин не поверил своим ушам, но переспрашивать не стал. Мысли его понеслись вскачь, обгоняя друг друга, и он даже не заметил, как разом, словно её никогда не было, исчезла головная боль.
«Пять легионов! Это же пять легионов! Целая армия!»
Однако в душу августа тут же закралось подозрение, что подпортило триумф от предощущения скорой победы.
— Как я могу верить твоим словам? — спросил Константин. — А если ты подослан Максенцием?
— Подсылать меня у августа Максенция нет причин, — возразил священник, он снова смотрел в глаза. — Максенций абсолютно уверен в победе. К тому же ни один настоящий христианин не согласился бы помогать ему, ведь он — наш рьяный гонитель.
— Откуда мне знать, настоящий ты христианин или только называешь себя таковым?
Лицо священника омрачилось, он воспринял слова августа как отказ, однако Константин поднял руку, показывая, что не закончил:
— Но я готов поверить твоим словам. Тем более, что у меня всегда будет возможность отомстить за предательство, а отомщу я жестоко. Сейчас меня беспокоит другое: я не знаю, что за солдаты получатся из христиан. Не побегут ли они в самый ответственный момент сражения? Не сдадутся ли?
— Мы предвидели ваш вопрос, — отозвался священник.
Он покопался в складках своей причудливой одежды и извлёк некий тёмный предмет, в котором август без труда опознал наконечник копья.
— Это одна из самых ценных реликвий христиан, — сообщил священник, подавая наконечник Константину. — Это копьё велел выковать первосвященник Финеес. Иисус Навин держал это копьё в своей руке во время осады Иерихона. Ирод Великий был хозяином этого копья, когда отдавал приказ об истреблении иудейских младенцев. Этим копьём был пронзён бок Сына Божьего Иисуса Христа, когда он висел на кресте. И ещё оно приносит удачу в сражении. С ним победишь!
Август Константин принял копьё с осторожностью, почти с благоговением. Он верил в силу талисманов и понимал, какую жертву приносят христиане, отдавая в его руки наиглавнейшую из своих святынь.
— Что мне нужно сделать? — спросил он у священника.
— Необходимо подготовить древко и покрасить его в красный цвет, — объяснял священник. — Нести его следует впереди войска. Все христиане, которые выступят на вашей стороне, будут знать, какая реликвия ведёт их в бой. Они будут счастливы умереть во имя богоугодного дела.
— Мне не нужно, чтобы они умирали, — проворчал Константин. — Мне нужно, чтобы они побеждали.
Он снова взглянул на священника:
— Что вы хотите получить за это? Ведь тебя послали ко мне с каким-то умыслом?
— Мы — смиренные рабы божьи, — сложив руки у груди, священник наклонил голову. — Мы не требуем себе привилегий и особых почестей. Мы лишь просим, чтобы Рим позволил нам свободно исповедовать свою веру.
— Почему бы и нет? — Константин мысленно засмеялся: он и так собирался разрешить христианство — об этом давно просила его мать. — Если мы победим, я сделаю это.
— Когда-нибудь вас назовут величайшим из цезарей, — пообещал священник.
— Да будет так, — согласился август Константин.
На следующее утро его новые легионы вступили в бой. Копьё с кроваво-красным древком по приказу августа несли во главе наступающих колонн. Армия Максенция была разгромлена. Сам Максенций позорно бежал с поля битвы, но утонул, пытаясь переправиться на противоположный берег Тибра. Римляне приветствовали Константина как освободителя.
Через год, будучи в Милане, император Константин издал эдикт, разрешающий свободное исповедание христианства на всей территории Империи наряду со старыми языческими культами. Ещё через год Церковный Собор, состоявшийся в городе Арелате, постановил, что христиане не должны более отказываться от несения военной службы в римской армии…
Проект 11435 — несчастливый проект. Его доводка пришлась на период «демократических реформ», что фактически поставило крест на надеждах России иметь когда-нибудь современный авианосный флот.
В 1985 году на воду был спущен только один корабль этого проекта — тяжёлый авианесущий крейсер «Леонид Брежнев». Тогда же — буквально через двадцать минут после спуска — на стапельном комплексе Черноморского судостроительного завода был заложен второй корабль серии — под названием «Рига». До первых ходовых испытаний было ещё долго, но уже в 1986 году «Леонида Брежнева» переименовали в «Тбилиси». Те, кто верит в морские приметы, только покачивали головами: не к добру все эти переименования, ох не к добру.
Однако работы продолжались, и 1 ноября 1989 года на полётную палубу авианесущего крейсера «Тбилиси» впервые в истории отечественной авиации и военно-морских сил совершили посадку корабельные истребители «Су-27К» и «МиГ-29К» (самые современные по тому времени модификации этих известных самолётов). ОКБ имени Сухого представлял лётчик-испытатель Виктор Пугачёв, ОКБ имени Микояна — лётчик-испытатель Токтар Аубакиров. К тому времени уже был спущен на воду второй крейсер «Рига» (проект 11436), заложен атомный авианосец «Ульяновск», и у судостроителей были все основания ликовать и пить шампанское. Но радость их была преждевременной.
В конце 1991 года ТАКР[16] «Тбилиси», получивший очередное имя — «Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов», вышел в свой первый большой поход, обогнул Европу и пришвартовался в Североморске. Достройка «Риги» (тоже получившей новое название — «Варяг») продолжалась вплоть до ноября 1991 года.
Путч и последовавший за ним развал СССР серьёзно ударили по программе строительства дорогих авианосцев. То, что мог себе позволить Советский Союз, не могли, да и не хотели себе позволить «самостийная Украина» и «демократическая Россия». Строительство «Варяга» (при его готовности на 70 %) было немедленно остановлено, а по прошествии ещё года никто уже не помышлял о том, что оно когда-нибудь возобновится.
«Адмирал Кузнецов» тоже переживал не лучшие времена. Совершив на очередной и кратковременной волне патриотических настроений («Россия — это морская держава, понимаешь!») свой второй поход (на этот раз — в Средиземное море, где миротворствовал Шестой флот США) и вернувшись назад, авианосец снова был надолго забыт. Лишь изредка средства массовой информации (в основном — оппозиционные) выдавали короткие сообщения о бедственном положении «Кузнецова» и его команды, недостатке финансирования и задержке мизерных зарплат.
О «Варяге» писали гораздо больше. Неоднократно поднимался вопрос о его достройке, но платить за это никто не хотел, и в результате тяжёлый авианесущий крейсер был продан за двадцать миллионов долларов британской фирме «Адженсиа туристика деверсус чонлот лимитед», зарегистрированной в португальской колонии Макао, что в Китае. Сделка выглядела более чем подозрительно, и хотя покупатели неоднократно заявляли, что собираются сделать из авианосца модный игорный дом, в печати муссировалась версия, будто хитрые китайцы приобрели «Варяг» для того, чтобы довести его до ума, снарядить истребителями «Су-33»[17] и заявить наконец о своих правах на Тихий океан.
Несмотря на несчастливую судьбу, тяжёлые авианесущие крейсеры «Адмирал Кузнецов» и «Варяг» остаются уникальными по устройству и внешнему виду.
Когда-то вокруг базовых элементов их конструкции было сломано немало копий. Отказ от паровых катапульт — стандартного и общепринятого в мире средства для разгона самолётов — был поначалу принят в штыки. В самом деле, эскизный проект авианосца с взлётно-посадочной палубой, заканчивающейся нашлёпкой универсального трамплина, смущал непривычный к подобным изыскам глаз. Противники проекта твердили, что замена катапульт трамплином приведёт к неоправданно большому увеличению линейных размеров крейсера, соответственно — к росту его себестоимости и снижению экономичности. Сторонники трамплина, наоборот, показывали, что катапульты, разработанные Пролетарским заводом катапульт, плохо вписываются в конструкцию всего корабля в целом; что без серьёзных изменений в схеме расположения систем вооружений удаётся пристроить только одну катапульту, которая таким образом становится самой лакомой целью для противника, а значит, и наиболее уязвимой частью корабля.
Затянувшийся спор разрешил Центральный научно-исследовательский институт военного кораблестроения, предложивший свой вариант авианесущего крейсера с укороченной полётной палубой и катапультой. Да, водоизмещение этого нового корабля было заметно меньше (55 тысяч тонн против 65 тысяч тонн проекта 11435), однако выполненная военно-экономическая оценка показала, что его боевая эффективность будет ниже на 30 %. Более вопрос о катапультах не поднимался.
Помимо общих характеристик особое внимание вызывал и комплект вооружений, которым в перспективе должны были быть снабжены оба авианесущих крейсера. Помимо авиагруппы, состоящей из пятидесяти истребителей «Су-27К» (после принятия на вооружение — «Су-33») и многоцелевых корабельных вертолётов «Ка-27», на ТАКР планировалось установить двенадцать противокорабельных крылатых ракет большой дальности (комплекс «Гранит»). Оборона от воздушного нападения обеспечивалась четырьмя зенитными ракетными комплексами «Кинжал», четырьмя комплексами ближнего рубежа «Кортик» и шестью 30-миллиметровыми артустановками АК-630. Для защиты от вражеских субмарин были предусмотрены два противолодочных комплекса «Удав-1». Всё вместе это могло произвести и производило достаточно сильное впечатление даже на искушённых военных моряков, и всё это волей недальновидных политиков должно было превратиться в ржавеющий у пирсов хлам. Если бы не одно «но»…
На «Адмирале Кузнецове» провели плановый ремонт, и крейсер принял участие в масштабных учениях Северного флота. «Варяг» готовили к переходу в Макао, и, по заявлениям официальных источников, на нём было демонтировано всё оборудование военного назначения. Однако знающие люди, работавшие по специальному контракту с новым хозяином крейсера, могли бы рассказать, что на самом деле никакого демонтажа не проводилось — наоборот, поэтапно пополнялся боекомплект, отрабатывались тесты и учебные атаки, заменялись выработавшие ресурс или пришедшие в негодность блоки и целые узлы. На корпусе и внутри него, на полётной палубе и на «острове»[18] можно было увидеть копошащихся рабочих, управляемых деятельными инженерами и военно-морскими офицерами непонятной государственной принадлежности. И эти работы меньше всего напоминали процесс переделки корабля в плавучее казино.
Например, хорошо известен главный конструкционный недостаток проекта 11435. Это трубки теплообменников ходовых котлов. Ни украинские, ни российские технологии не обеспечивали достаточную надёжность трубок, и те постоянно протекали, грозя вывести котлы из строя. В феврале 1996 года протечки в трубках едва не привели к национальному позору. «Адмирала Кузнецова» сильным течением потащило на скалы Мальты, а все котлы были остановлены из-за протечек в теплообменнике. Только отчаянная работа матросов из БЧ-5,[19] сумевших за считанные часы запустить один из восьми котлов, спасла авианосец.
Новые владельцы «Варяга» учли печальный опыт эксплуатации ходовой части предшественника и модернизировали котлы. Трубки же для них специально заказали в Британии. Подрядчик гарантировал, что, благодаря этой доработке, «Варяг» станет первым тяжелым крейсером России, который сумеет развить ту скорость, которая записана в проекте.
Не остались без внимания и многие другие «мелочи», до сих пор осложняющие жизнь моряков, проходящих срочную службу на «Адмирале Кузнецове». Взять, скажем, проблему отопления жилых помещений. Профаны не знают (им не положено), но на «Адмирале Кузнецове» эта проблема выросла до невообразимых размеров, потому что отопления нет. Никто почему-то не подумал установить вспомогательный котел для этих нужд, и пар принято брать из главной энергетической установки, что накладно и не всегда возможно. Причём, электронагреватели запрещены, поскольку «сажают» сеть, и в борьбе за тепло команда авианосца уподобляется толпе студентов из общаги, которые прячут электрообогреватели от злого коменданта и изыскивают всевозможные способы нелегального и скрытного подключения к сети. В итоге страдают все: от матроса до контр-адмирала. Везде торчат провода, происходят замыкания, напряжение всегда ниже штатного. Перебои с отоплением на морозе вызвали другую напасть: полопались трубы системы водоснабжения, из-за чего в половине кают нет воды, офицерские душевые давно закрыты, а в гальюнах забит слив. Как можно жить и выполнять боевую задачу в таких условиях? Никак невозможно. Подумали новые владельцы «Варяга», подумали и изыскали место для вспомогательного котла, одним махом разрубив целый клубок будущих проблем.
Тут уж и профанам становится ясно, что недостроенный корабль готовят для чего-то большего, нежели превращение в экзотический увеселительный центр…
С начала 1999 года на «Варяг» начали набирать новую команду. Предпочтение отдавалось тем, кто отслужил более пяти лет в ВМС Советского Союза. Таковых оказалось предостаточно — Украина и Россия были не в состоянии содержать черноморцев, и тех увольняли в запас пачками. Всем, кто подписал контракт с «Адженсиа туристика деверсус чонлот лимитед», была тут же выдана новенькая с иголочки форма и назначено довольствие размером двести долларов в месяц. Для обнищавших за последние годы морских офицеров это были огромные деньги, и кое-кто из них, позабыв на радостях о двадцать шестом пункте контракта, в котором чёрным по белому и на чистейшем русском языке было записано, что «в случае вольного или невольного разглашения условий настоящего Договора лицо, именуемое Работником, будет немедленно уволено», оповестили о подвалившем счастье друзей и знакомых. И, разумеется, тут же были уволены. Осведомлённость и оперативность нанимателей, строго следящих за соблюдением всех пунктов контракта, произвела впечатление — оставшиеся на крейсере с тех пор предпочитали держать язык за зубами.
К лету работами на «Варяге» заинтересовалась украинская контрразведка. В местное управление Службы Безопасности пришла соответствующая директива, в которой контрразведчикам Николаева предписывалось как можно скорее разобраться с ситуацией, складывающейся вокруг злополучного крейсера. Ответ был получен только через месяц, и это была явная отписка. Тогда из Киева делегировали полномочных представителей — шестерых, известных своей бескомпромиссностью и националистическими воззрениями. Эти вернулись через две недели — молчаливые и словно чем-то озабоченные. Выводы, сделанные ими в ходе командировки и изложенные в пухлом отчёте, можно было бы свести к сакраментальной фразе: «В Багдаде всё спокойно». Что именно предложила им «Адженсиа туристика» в обмен на фальсификацию результатов расследования, так и осталось загадкой. Известно только, что в течение года после этой поездки все шестеро уволились из органов. Трое затем ушли в коммерцию и возглавили некие канадско-украинские предприятия, один вдруг оказался по происхождению немцем и уехал на ПМЖ в Германию, оставшиеся двое сделали карьеру в «Уна-Унсо» и сели в Верховной Раде народно избранными депутатами.
Высшее руководство УСБ в Киеве тоже почему-то утратило интерес к «Варягу» и ведущимся на нём работам, вроде бы полностью удовлетворившись предоставленным отчётом.
В сентябре на главный трап «Варяга» ступил капитан. Был это вице-адмирал Тихоокеанского флота в отставке Георгий Семёнович Долгопрудный — заслуженный моряк, до 1996 года ходивший командиром тяжелого авианесущего крейсера «Новороссийск».
В своё время он запомнился постоянным читателям газеты «Дальний Восток» под прозвищем «Плачущий адмирал». Дело было так. Когда в 1995 году зашла речь о продаже Южной Корее на металлолом двух тяжёлых авианосцев «Минск» и «Новороссийск», тихоокеанские военные моряки возмутились, в них взыграл патриотизм, и дело, вполне возможно, закончилось бы бунтом, но тут командующий флотом адмирал Игорь Хмельнов выступил с заявлением, в котором дал обещание вырученные от продажи авианосцев деньги направить в жилищный фонд и выдать каждому флотскому офицеру по новенькой квартире. И моряки, измученные «квартирной проблемой», поверили ему. Как оказалось, патриотизм отступает на второй план, когда речь заходит о личной выгоде. Всяческие волнения почти сразу сошли на нет.
Не поверил и не сдался только вице-адмирал Долгопрудный. Когда делегация представителей покупателя явилась осмотреть крейсер, он встречал её на сходнях, одетый в белую парадную форму с полным комплектом орденов и медалей на груди и с кортиком над левым бедром. Впереди шёл мордоворот-охранник (из новых и наглых, называющих себя на иностранный манер: «секьюрити») и вид грозного вице-адмирала не произвёл на него ровно никакого впечатления.
— Подвинься, дед, — грубовато потребовал охранник.
«Дедом» моряки называют старшего механика корабля или судна, и ничего в этом прозвище нет оскорбительного или унижающего личное достоинство. Однако назвать так вице-адмирала и командира тяжёлого крейсера рискнёт не всякий. Кровь прихлынула к лицу Георгия Семёновича, и он вцепился в поручни, окончательно перегородив проход.
— Ты, щенок, как ты разговариваешь с адмиралом?!
Охранник остановился, окинул Долгопрудного презрительным взглядом с ног до головы и сказал:
— Права качаем, дед? — он выпятил челюсть, видимо, полагая, что при этом у него становится особо зверский вид. — Сам уйдёшь с дороги или тебе помочь?
— Молчать! — рявкнул на охранника Долгопрудный.
— А в чём собственно дело, Георгий Семёнович? — очень спокойно поинтересовался хорошо одетый молодой человек, который возник из-за широкого плеча «секьюрити» и в котором вице-адмирал без труда опознал одного из местных вице-губернаторов. — Вы же ознакомлены с приказом главнокомандующего…
— Иди ты на хуй, гнида! — Долгопрудный в критических ситуациях не выбирал выражений.
Охранник не стал дожидаться дальнейшего развития конфликта. Он попёр вперёд, словно айсберг, и вице-адмирал сам не понял, как очутился на палубе. Сильно болели голова и левое плечо, которым Долгопрудный, падая, ударился.
— Ну зачем же так, Витя? — мягко упрекнул охранника вице-губернатор. — Это же всё-таки адмирал. Вам помочь, Георгий Семёнович? — участливо обратился он к лежащему на спине Долгопрудному.
Впрочем, он и не собирался помогать вице-адмиралу. Когда Георгий Семёнович смог открыть глаза и приподняться, делегация уже удалялась к «острову», и только один из корейцев оглядывался, удивлённо таращась, — он явно не понимал, что происходит. Из команды крейсера к Георгию Семёновичу никто не подошёл. Поддержки от этих «продажных шкур» ждать не приходилось.
Помогая себе руками, вице-адмирал встал на ноги, присел на кнехт и заплакал. Именно в этой позиции его и застал фотокорреспондент «Дальнего Востока», приехавший вместе с делегацией и задержавшийся на причале, снимая панораму бухты и ржавеющие военные корабли. Дважды клацнул затвор «Зенита». Вид плачущего вице-адмирала показался корреспонденту «забавным» — такое нестыдно поставить на первую полосу. Долгопрудный не стал заслоняться рукой или отнимать фотоаппарат — это было бы ниже достоинства вице-адмирала.
Через месяц командующий флотом утвердил рапорт Георгия Семёновича с просьбой о досрочной отставке. В свете произошедшего на сходнях инцидента и скандальной публикации «Плачущий адмирал» в одной из самых читаемых газет Владивостока подобное решение главкома не вызвало ни удивления, ни нареканий. А через год и сам командующий флотом Хмельнов был вынужден уйти в отставку в связи с расследованием его махинаций с недвижимостью. Квартир доверчивые моряки так и не получили, а деньги, перечисленные за «Минск» и «Новороссийск», затерялись где-то на полпути из одного коммерческого банка в другой.
Георгий Семёнович по поводу своего ухода из флота сильно не переживал, и больше его никто плачущим не видел. Наоборот, все знакомые и друзья вице-адмирала отмечали, что он посвежел, помолодел и «выглядит на все сто». Близких родственников у него не было (сын, пошедший по стопам отца и сделавший неплохую карьеру, внезапно и страшно погиб в 85-ом: жена, узнав о его смерти, слегла и больше не вставала, истаяв за какой-то год), и о причинах столь разительной перемены никто ничего не мог сказать. Однако таковые причины всё же имелись: взамен «Новороссийска» Долгопрудному предложили другой корабль — и такой, о каком он даже во сне не мог мечтать. Поэтому, когда пришло ему время показаться на новом корабле, вице-адмирал Долгопрудный без малейшего сожаления оставил свою трёхкомнатную квартирку во Владивостоке, переписав её на старого флотского товарища, бедствующего в коммуналке на окраине. Взял только самые необходимые вещи, включая семейный альбом, выходную форму, кольцо жены, ордена свои и сына. Вице-адмирал не собирался возвращаться. Он решил связать оставшиеся ему дни с крейсером «Варяг» и готов был при необходимости погибнуть вместе с ним.
К его появлению старшие офицеры крейсера подготовили торжественную встречу. На полётной палубе были построены полторы тысячи человек команды. Над кораблём были подняты андреевский флаг и брейд-вымпел командира соединения. (На самом деле это было нарушением всех правил: «Варяг» ещё не вступил в строй и не мог считаться флагманом, да и сам общепринятый порядок подъёма военно-морских флагов выглядит несколько иначе — однако чего не сделаешь для нового начальника?). Ко всему этому были приготовлены торт-гигант и хороший коньяк. Однако все эти усилия оказались напрасны. Вице-адмирал воспринял построение как должное, выслушал рапорт, кратко поприветствовал моряков и, приказав немедленно доставить ему личные дела экипажа, удалился в командирскую каюту, находящуюся на втором ярусе надстройки. Офицеры, настроившиеся на продолжительное и весёлое застолье, были немало разочарованы. Посовещавшись, они отправили к некомпанейскому вице-адмиралу посла — капитана первого ранга Мстислава Губанова, командира боевого информационного поста, ко всему прочему исполняющего обязанности помощника по воспитательной работе. Губанов взял бутылку «Хеннесси», затесавшуюся в ряду коньяков попроще и поотечественнее, упаковку ветчины, банку мидий и, мысленно перекрестившись, пошёл к командиру. Выяснилось, что адмирал уже очень неплохо устроился, развесил в каюте портреты жены и сына и теперь вытирал невидимую пыль с предметов обстановки (Губанов точно знал, что пыль «невидимая» — только вчера он лично посылал матросов вылизать каюту капитана до блеска, а потом приходил проверять с зажатым в кулаке белоснежным платочком).
— Ага, — сказал Долгопрудный, — это вы… э-э-э… товарищ Губанов, — (Мстислав очень удивился: он и вообразить не мог, что престарелый вице-адмирал запомнит его фамилию сразу по ходу церемонии представления офицерского состава крейсера новому командиру). — Рад вас видеть. Вы принесли личные дела?
— Никак нет, товарищ вице-адмирал, — Губанов почувствовал смущение, но отступиться уже не мог. — Старшие офицеры хотели бы встретиться с вами…
— По какому вопросу? — Георгий Семёнович отложил тряпицу, которой как раз протирал настенный барометр в корпусе из красного дерева.
Губанов подошёл к столу и выставил бутылку «Хеннесси».
— Это презент от команды. Лично вам, товарищ вице-адмирал. Здесь ещё деликатесы, — он зашуршал пакетом. — А через некоторое время мы ждём вас в кают-компании для старшего офицерского состава.
Георгий Семёнович внимательно посмотрел на Мстислава:
— Вам не кажется, товарищ капитан первого ранга, что вы нарушаете субординацию?
Губанову очень не понравилось, что вице-адмирал назвал его не по фамилии, как перед этим, а гораздо более официально.
— Я просил вас принести мне личные дела всех, кто устроился на крейсер с момента перехода его под юрисдикцию Макао, — напомнил Долгопрудный. — А что вы мне принесли? Как вы собираетесь служить под моим началом, если не в состоянии выполнить элементарный приказ?
Губанов похолодел. Он уже привык к тёплому местечку на «Варяге», к денежному довольствию, о котором многие его сослуживцы по Черноморскому флоту не могли даже мечтать, а теперь, после слов вице-адмирала (и упрёка, прозвучавшего в этих словах), он понял, насколько неустойчиво то положение, которое он, капитан первого ранга и помощник командира по воспитательной работе, в этой жизни занимает и как легко будет рассерженному вице-адмиралу лишить его и тёплого места, и денежного довольствия. Губанов проклял тот момент, когда согласился пойти к Долгопрудному с «презентом от команды» и тех, кто его на это уговорил. В конце концов, почему именно он должен за всех отдуваться? Что он — крайний?!
Но вице-адмирал вдруг сменил гнев на милость:
— Впрочем, я понимаю, почему вы поступили так, как поступили. Скорее всего, находясь на вашем месте, я сделал бы то же самое. Я уважаю военно-морское офицерское братство и все традиции. Но вы очень торопитесь, ребятушки. Нет ещё корабля. Нет ещё братства. Более того, я пока не знаком ни с кем из вас, но постараюсь заполнить этот пробел в ближайшем будущем. А сейчас извините — празднуйте без меня. Хотя не советовал бы: плохая примета…
— Так точно, товарищ вице-адмирал! — Губанов от греха подальше перешёл на суконный язык уставных взаимоотношений.
Вице-адмирал кивнул, всё так же пристально глядя на Мстислава.
— Если вы правильно меня поняли, а я очень на это надеюсь, то идите и выполняйте мой приказ.
— Так точно, товарищ вице-адмирал!
Губанов козырнул и строевым шагом отправился к двери, но на пороге спохватился и, приостановившись, спросил:
— Разрешите обратиться, товарищ вице-адмирал?
— Да, слушаю вас, товарищ Губанов.
— Может быть, мы оскорбляем вас этим подарком? — Мстислав указал глазами на стол, на котором стояла бутылка «Хеннесси» и пакет с деликатесами. — Может быть, это… убрать?
Вице-адмирал тихо засмеялся:
— Наоборот, — сказал он. — Отказавшись от подарка, этим обижу вас…
Рассказ Губанова о том, что произошло между ним и Георгием Семёновичем в персональной каюте последнего, вызвал настоящий фурор среди членов команды «Варяга». Мстиславу пришлось повторить эту историю не менее сотни раз, и каждый раз его слушали, раскрыв рты. Обсуждение продолжалось целую неделю. Мнения команды относительно личности новоиспечённого командира разделились. Одни говорили, что Долгопрудный — «старый козёл, который всех поставит раком», другие — что «знающий кэп, и „Варяг“ при нём поднимется». Когда у самого виновника переполоха спрашивали, что он думает по поводу командира, Губанов только тряс головой и говорил, что предпочёл бы никогда не попадаться тому на глаза.
Между тем дела на крейсере шли своим чередом, оборудование обновлялось, системы тестировались, орудия приводились в состояние боевой готовности. Скучала только команда технического обслуживания авиационной группы (БЧ-6): ни самолётов, ни пилотов на «Варяге» до сих пор не видели.
Оставаясь для подавляющего большинства загадкой и ни с кем не сблизившись более, чем положено субординацией, Долгопрудный тем не менее быстро вписался в работы по достройке «Варяга», выполняя свои обязанности энергично и со знанием дела. Если нужно было кричать — он кричал. Если нужно было топать ногами — он топал ногами. Но если нужно было улыбаться — он прямо-таки излучал дружелюбие.
Только один человек на всём «Варяге» мог рассказать, кто такой Георгий Семёнович Долгопрудный, но этот человек молчал, пряча улыбку в усы. Звали его Василий Рушников, и на «Варяге» он занимал должность командира расчёта одной из зенитных ракетных установок «Кинжал». Под его началом служили двенадцать человек из БЧ-2,[20] которых Рушников ласково называл: «Мои апостолы». Подчинённые его уважали, хотя он был младше любого из них по возрасту — ему совсем недавно исполнилось тридцать пять. А вице-адмирала Долгопрудного он знал, потому что начинал свою флотскую службу на Тихом океане, и лишь потом, в 92-ом году, запросился на родину, на Украину, где осели его родители, в одночасье превратившиеся из обеспеченного семейства флотского офицера в тех, кого называют «живущими за гранью бедности». Его возвращение, его умелые умные руки позволили семье Рушниковых как-то сводить концы с концами в самые тяжёлые годы, но настоящее благосостояние пришло только теперь — когда Василий стал членом команды «Варяга».
Однажды Долгопрудный посетил пост управления «Кинжала». Рушников построил личный состав и доложил вице-адмиралу о готовности расчёта выполнить любую боевую задачу. Георгий Семёнович, который уже ознакомился с персональным досье и послужным списком Василия, одобрительно кивнул. Потом повернулся к стоящим в одну шеренгу «апостолам» и спросил: «Ну как, ребятушки, покажете, на что способны?». Сформулированный в виде просьбы приказ остаётся приказом — моряки быстро заняли свои места, и Рушников, удостоверившись в этом, запустил на компьютере управления тестовую программу.
За две секунды программа сгенерировала четыре цели, по характеристикам соответствующие американским противокорабельным ракетам «Гарпун» RGM-84, на скорости в триста метров в секунду приближающиеся к кораблю. Кроме того, компьютер усложнил задачу, создав мощную завесу из помех, чем попытался сбить с толку собственную систему радиолокационного обнаружения. «Антенна! — прикрикнул Рушников, увидев, как цели на экране радиолокатора раздвоились. — Выделить ложные!». Оператор антенного поста быстро подкорректировал показания локатора с помощью телевизионно-оптической системы наведения, и целей снова осталось только четыре. Василий помедлил ещё несколько секунд, выжидая, когда условные ракеты войдут в зону поражения, которая для комплекта «Кинжал» составляет 12 километров, и отдал приказ: «Расчёту, цели номер один, два, три, четыре — уничтожить!». Если бы в подпалубных пусковых установках находились контейнеры с телеуправляемыми зенитными ракетами 9М330, а цели были бы настоящими, а не учебными, то в этот момент почти одновременно откинулись бы массивные крышки, и четыре дымные полосы расчертили бы воздух над морской гладью акватории. С интервалом в три секунды, определяемым скорострельностью, условные ракеты комплекса «Кинжал» ушли в сторону условных целей. Расчёт напряжённо следил за тем, как сближаются ракеты и цели, а комплекс автоматически отработал полный цикл и приготовился к новому залпу. Ещё через двенадцать секунд после этого все четыре цели были уничтожены.
Вице-адмирал похлопал в ладоши, выказывая высокую оценку слаженной работе расчёта комплекса и высокому профессионализму его командира, потом отвёл Рушникова в сторонку.
— Молодец, Василий, — похвалил он подчинённого. — Хорошо себя показал… — Долгопрудный сделал паузу и добавил заговорщическим голосом: — А ведь я тебя помню, Рушников, и «подвиги» твои помню.
— Неужели, товарищ вице-адмирал?
«Подвиги» за Рушниковым водились, но он предпочитал их не афишировать: не попали в личное дело, и славно.
— Значит, так, — сказал Долгопрудный. — Будь я на Тихом твоим начальником, ты бы в два счёта с флота вылетел. За любую из своих выходок. Не посмотрел бы ни на выслугу, ни на рабоче-крестьянское происхождение. Но здесь выбирать не приходится. А службу ты знаешь. Так что служи, но если ещё хоть раз…
Дополнительные разъяснения, что последует за ещё одним «разом», не потребовались. Рушников вытянулся по стойке «смирно» и гаркнул:
— Больше не повторится, товарищ вице-адмирал! Я давно взялся за ум и остепенился.
— Верю, — сказал Георгий Семёнович и, кивнув, ушёл к себе.
Василий проводил его задумчивым взглядом.
Работы на «Варяге» продолжались, и вскоре среди команды пошли разговоры о скором переходе в Макао. Это радовало. Многим уже наскучило стоять у Северной набережной Большого ковша Черноморского судостроительного завода — хотелось открытого моря и свежего ветра.
И вот в один из пасмурных зимних дней, когда на море штормило, а с серого неба сыпал мокрый снег вперемешку с холодным дождём, на крейсере появился молодой широкоплечий человек в тесном длиннополом пальто и с чёрным «дипломатом» в руках. Молодой человек предъявил пропуск, подписанный начальником порта ЧСЗ, и, сопровождаемый вахтенным офицером, направился прямо в каюту командира.
Георгий Семёнович в это время беседовал со старшим помощником — обсуждался вопрос готовности корабля к пробному выходу за акваторию. Шагнув в каюту и плотно прикрыв за собой дверь, молодой человек поздоровался и произнёс вполне обычную фразу: «Вам привет от Моисея Моисеевича», которая произвела на вице-адмирала удивительный эффект. Лицо Долгопрудного, обычно нахмуренное, в один момент разгладилось, глаза загорелись, на губах заиграла улыбка, и он даже вскричал нечто вроде: «Мой милый, как я рад!», после чего шагнул к молодому человеку с явным намерением его обнять. Молодой человек в узком пальто вежливо отстранился и глазами указал на старшего помощника. Вице-адмирал понял намёк и немедленно приказал подчинённому покинуть каюту, но не отлучаться далеко, поскольку скоро воспоследует ряд новых распоряжений, требующих быстрого и неукоснительного исполнения.
Старший помощник отдал честь и вышел. Как и приказывал вице-адмирал, он не стал далеко уходить от каюты, прогуливаясь по коридору второго яруса. И в результате стал невольным свидетелем окончания разговора между Долгопрудным и загадочным молодым человеком. О чём впоследствии рассказал на «посиделках» в кают-компании. Прошло чуть более четверти часа, как дверь, закрывшаяся за старшим помощником, резко распахнулась. Через комингс переступил вице-адмирал, и был он снова сердит, от его недавней приветливости не осталось следа.
— То, что вы предлагаете, — это безумие! Слышите? Бе-зу-ми-е! — говорил Долгопрудный, поправляя на ходу свой парадный китель.
Старший помощник превратился в слух, стараясь не пропустить ни единого слова. Молодой человек шёл за Георгием Семёновичем и выглядел спокойным, словно раздражение, изливаемое вице-адмиралом, его совершенно не касалось.
— Пиратский рейд! — продолжал Георгий Семёнович, очевидно, не замечая вставшего навытяжку подчинённого. — Вот как это называется! Без поддержки! Без боевого охранения! К чёрту на кулички! Где мы топливо будем брать? И под каким флагом прикажете выступать? Может, нам поднять чёрный? С черепом и косточками?
— Зачем такие ужасы? — высказался на это молодой человек. — Можно под «Андреевским». Моисей Моисеевич уверен, что это не вызовет никаких дипломатических осложнений. А если даже и вызовет… Шила в мешке не утаишь.
— Уверен он, — буркнул Долгопрудный. — Без году неделя! Исполняющий обязанности, а туда же! Что он понимает в мешках?..
Тут Георгий Семёнович сообразил, что и так сказал более чем нужно в присутствии постороннего, замолчал и с недоумением воззрился на замершего старпома.
— Ах, это вы, — пробормотал он и тут же снова принял независимый и вполне респектабельный вид. — Так, — сказал вице-адмирал, — а вы чего стоите?
— Жду ваших дальнейших распоряжений, товарищ вице-адмирал, — браво отвечал старпом.
Вице-адмирал посмотрел на него исподлобья, потом встрепенулся и громко объявил:
— Немедленно постройте офицеров, за исключением вахты, на полётной палубе! — и добавил тоном ниже: — Буду говорить с людьми…
Приказ был выполнен в точности, и через полчаса, невзирая на снег и морось, на палубе крейсера был построен весь офицерский состав. Георгий Семёнович начал без предисловия:
— Товарищи! Мы получили приказ. В течение двух недель мы должны закончить подготовку, перевооружение крейсера и покинуть Николаев. Курс — на Атлантику. Дальше — будет видно. Хочу предупредить вас. Это не простой поход. Вполне возможно, мы встретимся с противником, превосходящим нас по боевой мощи. Будьте готовы к любому развитию событий. Я надеюсь на вас. Верю в ваше мужество и профессионализм. Не посрамим чести советского флота!
Он сказал «советского» неслучайно: в команде «Варяга» хватало и украинцев, и представителей других национальностей стран СНГ, потому говорить «русского» было некорректно, а «эсэнгэшного» — глупо.
Офицеры молчали. Лишь лёгкий шепоток прошёл по строю, сразу затихнув.
— Наверняка, у вас есть вопросы, — продолжил вице-адмирал после небольшой паузы. — Спрашивайте сейчас. Если смогу — отвечу. Потом времени на вопросы-ответы не будет.
— Разрешите обратиться, товарищ вице-адмирал?
То был командир расчёта ЗРК «Кинжал» Василий Рушников.
— Разрешаю, — Долгопрудный кивнул.
— От кого исходит приказ?
Стоявшие рядом офицеры посмотрели на Василия, как на блаженного. Самое интересное, что точно ответить на вопрос, кому сегодня принадлежит «Варяг», никто из них не смог бы. Однако в сознании давно закрепилась и заменила собой истину одна из высказанных кем-то гипотез, основанная на простейшей бытовой конспирологии, — будто бы существует тайная наднациональная организация, объединяющая в себе лучших представителей силовых структур и ставящая своей целью не больше и не меньше, как восстановление Советского Союза, и будто бы именно эта организация приобрела авианесущий крейсер, дабы спасти его от разграбления и переплавки в сковородки с тефлоновым покрытием. Однако вице-адмирал ответил.
— Приказ отдал… Президент, — сказал он громко. — Наш Президент.
Ответ подразумевал множество толкований, но Рушников, видимо, удовлетворился, потому что задал новый вопрос:
— Вы говорили о противнике, «превосходящем по боевой мощи». Кто бы это мог быть?
Вице-адмирал оглянулся на молодого человека в тесном пальто. Тот промолчал, предоставив Долгопрудному самому выпутываться из сложной ситуации.
— Противником будет считаться тот, — произнёс вице-адмирал со значением, — кто попытается помешать нашему крейсеру выполнять поставленные перед ним задачи. Большего я сказать не могу.
— Спасибо, — с достоинством поблагодарил за ответы Василий Рушников. — Разрешите встать в строй?
— Разрешаю.
Больше вопросов не поступало, и Долгопрудный отпустил офицеров. Те не стали задерживаться на палубе. Две недели — не слишком большой срок, чтобы подготовить тяжёлый авианесущий крейсер к первому самостоятельному плаванию. Но они справились. А как же иначе?
…Через две с половиной недели после получения приказа от «нашего Президента» авианосец вошёл в пролив Босфор. Как и предписывалось Конвенцией о морских проливах 1936 года, принятой в швейцарском городе Монтрё, радисты «Варяга» на частоте в 500 килогерц вызвали сигнальную станцию Босфора, расположенную в Анадолу, сообщили наименование и позывные корабля, после чего запросили разрешение на проход в Мраморное море. Согласно той же Конвенции, черноморские государства, желающие провести корабли через Босфор или Дарданеллы, обязаны за восемь дней по дипломатическим каналам послать турецким властям уведомление о своём намерении. Применительно к «Варягу» это было сделано заблаговременно, однако у турецкой разведки чесались руки и все остальные органы от желания заглянуть на нижние палубы крейсера, а потому разрешение получено не было.
В тревожном ожидании прошла ночь. Долгопрудный вёл переговоры с сигнальной станцией, а турецкие пограничные катера бороздили воду вокруг «Варяга», действуя на нервы боевым расчётам, просидевшим всю ночь на своих постах и наблюдавшим за этим безобразием на экранах локаторов и сквозь видеоискатели оптических прицелов. «Пропустят — не пропустят? — задавались вопросом офицеры крейсера. — И что будем делать, если не пропустят?».
Однако с рассветом турки дали «добро», и тяжёлый авианосец на скорости в 10 узлов двинулся дальше, держась азиатского берега. Распоряжение пропустить корабль поступило с самого верха, и турецкие разведчики с пограничниками ничего не могли сделать. Они, разумеется, не знали, что это распоряжение появилось в результате блестящей операции, проведённой военным атташе российского посольства в Анкаре. Денег, перечисленных на специальный счёт, атташе не жалел, и несколько видных чиновников Турции в ту ночь заметно увеличили свои капиталы. Дарданеллы тяжёлый крейсер миновал уже без малейших задержек.
Восточнее Мальты «Варяг» был визуально замечен с борта авианосца «Америка». Между командирами двух военных и сравнимых по мощи кораблей состоялся краткий диалог по ближней радиосвязи. Переводчик не понадобился — оказалось, что Георгий Семёнович неплохо владеет английским. В результате этого диалога капитан «Америки» пожелал Долгопрудному и вверенному ему кораблю счастливого пути, а разведка ВМФ США обогатилась ещё одним — в ряду сотен других — донесением о появлении на мировых океанских линиях приписанного к порту Макао тяжёлого авианесущего крейсера под названием «Варяг».
Моряки «Америки», высыпав на палубу, не без изумления взирали на грозный силуэт крейсера — четыре года назад они видели в этих водах точно такой же (систер-шип «Адмирал Кузнецов» заходил сюда во время проведения международной операции по умиротворению военного конфликта, названного впоследствии Боснийским Кризисом), но к формам крейсера проекта 11435 трудно привыкнуть. Ещё они видели перед собой осколок огромной и страшной Империи и могли только благодарить своего протестантского Бога[21] за то, что он услышал их молитвы и не допустил, чтобы дело дошло до Большой Войны и здесь, в Средиземном море, им повстречался всего лишь один (да и то безоружный) крейсер потенциального противника, а не десять или двадцать плавучих монстров с лучшими в мире истребителями на борту…
За время перехода к Атлантике «Варяг» дважды сменил флаг. Если порт Черноморского судостроительного завода он покинул под жёлто-синим флагом Украины, то после того, как крейсер миновал Дарданеллы, над его «островом» взвился красный флаг Китайской Народной Республики, и только за Гибралтарским проливом на гафеле был поднят настоящий «Андреевский» флаг — две синие полосы крест-накрест на белом фоне.
(В/ч 45678, Ленинградская область, январь 2000 года)
Клиент был пьян. В стельку.
Он сидел на скамейке в раздевалке служебного помещения под «вышкой» командно-диспетчерского пункта и, тупо глядя перед собой, икал. И больше от него ничего нельзя было добиться.
— Везёт тебе, Костя, — заметил начштаба и главный радетель коммерческих полётов подполковник Лаптев. — И деньги заплачены, и лететь никуда не надо.
Громов снял фуражку и размотал шарф.
— А где остальные басурмане? — поинтересовался он, направляясь к своему шкафчику.
Имелись в виду спутники клиента: эти ребята обычно приезжали компаниями — пофорсить друг перед другом, сняться всей кодлой на фоне современного истребителя.
Лаптев засмеялся.
— Остальные ещё хуже, — сообщил он. — В «джипе» у КПП сидят — вылезти не могут.
— Понятно, — сказал Громов.
Он начал расстёгивать шинель.
— Ты куда это собрался, подполковник? — подозрительно осведомился Лаптев.
— Керосин оплачен? — спокойно спросил Громов и сам же ответил: — Оплачен. Ресурс оплачен? Оплачен. Чего тебе ещё нужно, подполковник?
Лаптев обиделся:
— А тебе, подполковник, всегда нужно больше всех!..
Клиент вдруг издал низкий утробный звук, и его вырвало зелёным прямо на брюки.
— Ай-ай-ай, — Громов покачал головой. — Какая неприятность. Займись, подполковник. Это входит в перечень услуг.
Начштаба побагровел. Вывести его из себя всегда было довольно просто.
— Ты у меня попомнишь, подполковник, — пообещал он зловеще и выскочил из раздевалки.
— Попомню, — невозмутимо отвечал Константин.
Через пятнадцать минут полностью экипированный и готовый к вылету Громов неторопливо шёл по рулёжной дорожке, направляясь к ангарам, где его ждал красавец-истребитель «Су-27УБ».[22] Сержант из роты технического обслуживания приветливо улыбнулся ему:
— Здравия желаем, товарищ подполковник!
— Здорово, Иван. Как тут «журавль»[23] без меня поживает?
— На пять с плюсом. У нас всё схвачено, товарищ подполковник, не беспокойтесь.
Громов знал, что у техников действительно «всё схвачено» и не беспокоился. Он кивнул сержанту и по приставленной лестнице забрался в кабину. Устроился в кресле, пристегнулся, включил питание приборной доски, окинул критическим взглядом россыпь зелёных огоньков, проверил состояние многофункциональных дисплеев и табло отказов. В это время сержант убрал колодки и лестницу, помахал рукой, показывая, что всё готово. Громов запустил силовую установку, прислушиваясь к тому, как мощно раскручиваются роторы двух турбореактивных двигателей АЛ-31Ф производства фирмы «Сатурн» Архипа Люльки. Потом перебросил тумблер на приборной доске и вышел на связь с командно-диспетчерским пунктом.
— База, говорит Витязь, как слышно меня?
— С добрым утром, Костя, — поприветствовал Громова весёлый голос.
Константин сразу опознал его владельца — майора Саблина, который сегодня дежурил на КДП.
— С добрым утром, Слава. Выпускай на взлёт, не томи.
Возникла заминка. Потом, понизив тон, Саблин сообщил:
— Тут начштаба всех строит. Не велит тебя выпускать.
— Основания?
— Говорит, полёт отменяется в связи с неявкой клиента.
— Хм-м… Клиент, по-моему, на месте. И при деле.
Саблин приглушённо засмеялся. Он был в хорошем настроении и, видимо, вполне оценил юмор ситуации. Громов услышал, как на заднем плане громко, но невнятно рокочет разобидевшийся подполковник Лаптев. Ему кто-то робко и так же невнятно отвечал. Константин разобрал всего несколько слов и обрывков фраз: «этот наглец», «приказ», «клиент», «его урою» и «он у меня».
Двигатели «Су» продолжали работать, и Громов скучным официальным голосом снова запросил у КДП разрешение на взлёт. Саблин вернулся к выполнению своих прямых обязанностей:
— Витязь, вам отказано в вылете. Заглушите двигатель и покиньте самолёт… Костя, начштаба упорствует. Говорит, клиент находится на земле. А без клиента ты не полетишь.
— А ты ему объясни, — посоветовал Громов с ленцой, — что клиенты разные бывают. Кому-то нравится участвовать в процессе. А кто-то предпочитает наблюдать.
Саблин передал народу слова Громова, и тут же эфир взорвался жизнерадостным хохотом. Смеялись все, кто был на КДП, кроме, наверное, уязвлённого в очередной раз подполковника Лаптева.
— Ну что там? — спросил Громов, когда смех несколько поутих.
— Начштаба нас покинул, — безо всякого сожаления сообщил Саблин. — Ты бы видел его физиономию!
— Мне разрешат сегодня вылет или нет?
— Лети, сокол, — дал своё согласие Саблин. — Занимай третий эшелон и крутись в своё удовольствие. Кобру покажешь?
— Покажу, если просите.
— Тогда дай знать — ребята посмотреть хотят.
— Не налюбовались ещё?
Говоря это, Громов двинул РУД[24] до защёлки «малого газа» и по рулёжной дорожке повёл истребитель к взлётно-посадочной полосе. Машина катилась ровно, турбины свистели, и жизнь была прекрасна.
— База, говорит Витязь, я на исходной.
— Витязь, взлёт разрешаю.
Громов вывел обороты двигателя на взлётный режим, полоса заскользила навстречу, теперь РУС[25] на себя, и вот уже мелкая тряска, сопровождающая движение истребителя по полосе, разом прекратилась, и земля плавно уходит вниз, проваливается под фюзеляж, а впереди — только небо.
Набрав высоту, Константин надел маску кислородной системы ККО-5 и снова связался с Саблиным:
— Начинаю маневрирование. «Поворот на горке».
Посторонний наблюдатель увидел бы, как раскрашенный в камуфляжные цвета «Су-27УБ» вдруг резко задрал нос и полетел в зенит, двигаясь практически вертикально — манёвр, называемый «горкой». Затем истребитель снизил скорость до минимума и, оставаясь в той же плоскости, завалился на крыло, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов в пикирование.
— Отчаянный малый наш Громов, — одобрительно обронил Саблин, наблюдавший за истребителем сквозь панорамное окно КДП. — «Поворот на горке» на машине весом в двадцать две тонны — это не хухры-мухры. Не всякий рискнёт.
— Да, — согласился один из находившихся в диспетчерской офицеров. — Я бы не рискнул.
— А кто он такой — этот Громов? — поинтересовался молодой лейтенант, лишь неделю назад прибывший в часть и ещё не успевший сделать ни единого вылета. — Как приехал, только и слышу: Громов, Громов, Громов. Он что, действительно из «Витязей»?[26]
— Из них, — подтвердил Саблин. — Потому и держим. Он умеет делать то, чего никто не умеет. Да и басурмане, как услышат, что их «Витязь» будет возить, на лишнюю сотню баксов всегда готовы разориться.
Громов тем временем вышел из манёвра и объявил «Петлю Нестерова с переворотом в верхней точке и выходом в управляемый штопор».
— А почему он здесь, а не в Кубинке? — поинтересовался лейтенант.
— Выперли его из «Витязей». В девяносто шестом. Он в Ле Бурже выступал. Ну и впилился в какого-то француза на «Мираже». Или француз в него впилился. История-то знаменитая. Про неё во всех газетах печатали. А разбираться никто не стал. Вот и списали нашего Костю. Он в Заполярье потом служил — командиром части. А теперь у нас.
— Ясно, — лейтенант вздохнул. — А он учеников берёт?
Саблин хохотнул:
— Что, тоже «единичку» на грудь заработать захотелось?
Лейтенант, носивший на груди значок пилота третьего класса, покраснел и потупился.
— Манёвр завершил, — доложил Громов. — По заказам радиослушателей выполняю «Кобру Пугачёва».
(Вообще-то «Кобру Пугачёва» придумал не Пугачёв — это всеобщее заблуждение. К счастью, капризуля История в данном случае сохранила имя подлинного первооткрывателя. А было так. Однажды лётчик-испытатель Игорь Волк (ведущий пилот Лётно-исследовательского института имени Громова, поднимавший, в частности, нашу космическую гордость — «Буран») гонял экспериментальный образец «Су-27» на различных критических режимах, включая управляемый штопор. Погасив скорость и увеличивая угол атаки, Волк с удивлением обнаружил, что самолёт не сваливается на крыло, как это сделал бы любой другой, а всё больше запрокидывается назад, сохраняя при этом первоначальное направление движения. Повинуясь скорее инстинкту, чем знанию, Волк отдал ручку управления самолётом вперёд, после чего «Сухой» опустил нос и продолжил полёт как ни в чём не бывало. Рассказ Волка о новом манёвре переполошил ЛИИ. В процессе всестороннего изучения такой режим полёта получил название — «динамическое торможение», и только после того, как шеф-пилот КБ Сухого Виктор Пугачёв, продемонстрировал его публике на очередном авиа-шоу в Ле Бурже, манёвр окрестили «Коброй Пугачёва». Надо отдать должное Игорю Волку: он не стал скандалить из-за приоритета, заявив, что «мы уж как-нибудь с Виктором славой сочтёмся».
Продолжая тему, можно сказать, что «кобру» освоили и умеют делать почти все современные российские истребители, но до сих пор этот манёвр не доступен для подавляющего большинства западных летательных аппаратов. Завистливые американцы оспаривают целесообразность применения «кобры» в современном воздушном бою, однако из кожи вон лезут, чтобы придумать какой-нибудь антиманёвр. Не так давно американский испытатель Хербст, летающий на экспериментальном самолёте «X-31», придумал довольно сложный разворот, который окрестил «Мангустом». Всё бы хорошо, да вот незадача: «Х-31» — лёгкий планер, на него нельзя установить даже пулемёта, а наши пилоты без труда смогли воспроизвести «разворот Хербста» на тяжёлых современных машинах класса «Су» и «МиГ»).
— Вон он! — крикнул возбуждённо лейтенант.
Сначала все увидели истребитель, на огромной скорости идущий с севера, затем пришёл звук — оглушающий вой двигателей, способных на форсаже развивать тяговую мощность в сто тысяч лошадиных сил каждый. Нос самолёта задрался, хвост ушёл вниз, и какое-то время истребитель, продолжая лететь вперёд, действительно напоминал изготовившуюся к броску кобру. У лейтенанта вырвался вздох восхищения. Когда скорость упала до критической, Громов опустил нос самолёта, чтобы избежать сваливания и продолжил полёт уже в горизонте.[27]
— Чисто сделал, — уважительно прокомментировал Саблин. — Профессионал.
Грянул звонок телефона. Майор с неудовольствием посмотрел на чёрный аппарат, стоящий на пульте, но трубку снял:
— Дежурный по КДП слушает!
На том конце провода быстро заговорили. Саблин некоторое время внимал, затем спросил озадаченно:
— А кто вы собственно такой?..
Ему что-то ответили.
— Вы уверены, что он поймёт?
На том конце были уверены. Саблин шумно почесал в затылке и вызвал Громова:
— Витязь, на связи База. Ответьте Базе, Витязь.
— База, я весь внимание.
— Слышь, Костя, тебе тут из Города звонят. Говорят, срочное дело.
— Кто звонит?
— Чудак какой-то. Назвался Капитаном. Говорит, ты поймёшь.
— Понял. Возвращаюсь.
Громов заложил вираж и лёг на обратный курс к аэродрому. На лице его, спрятанном под забралом защитного шлема и кислородной маской, играла неопределённая улыбка — ни один из его многочисленных друзей, даже Лукашевич или Стуколин, не смогли бы сказать, что она означает. Возможно, это была просто улыбка.
(Санкт-Петербург, январь 2000 года)
На улице Некрасова имеется небольшой ресторан под названием «Пивной клуб». Там можно отведать жаркое из ляжки кенгуру или стейк из хвоста крокодила. К обширному меню из сотни деликатесных блюд прилагается список на два десятка сортов пива. Кроме того, прислуживает в этом ресторане довольно забавный, но вполне натуральный негр — наверное, он нанят для того, чтобы любой россиянин, придя сюда, мог почувствовать себя «белым человеком». По соседству с «Пивным клубом» располагается магазин «Солдат удачи», торгующий военной амуницией. Настоящий солдат удачи, занеси его в этот магазин нелёгкая, будет наверняка разочарован: вместо реального оружия здесь продаются макеты и модели, которые ни один уважающий себя коллекционер не то что на стенку не повесит, но даже и в руки не возьмёт. Однако, купившись на название магазина, офицеры разных мастей и воинских званий частенько появлялись на улице Некрасова, а чтобы не уходить просто так, заглядывали в «Пивной клуб», в конце концов облюбовав его для постоянных посиделок.
Бывал там — не реже раза в неделю — и капитан ВВС в отставке Алексей Стуколин. Работа в качестве консультанта по военной технике при одном из питерских издательств, специализирующихся на выпуске роскошных энциклопедий, приносила небольшой доход, но Алексей жил экономно, а потому мог себе позволить раз в неделю оттянуться на полную катушку в компании себе подобных.
И вот как-то погожим субботним днём Стуколин сел в трамвай и приехал на улицу Некрасова. Войдя в ресторан, он обнаружил за одним из столиков компанию из трёх знакомых ему офицеров.
Сегодня общим вниманием овладел коллега Золотарёв. Он недавно вернулся из Чечни, заработав там орден Мужества и очередное звание, а потому мог поделиться свежим боевым опытом. Стуколин заказал себе две кружки «Будвайзера» и солёных сухариков, после чего присел к столику.
— Ну так вот, — рассказывал Золотарёв. — Только я из манёвра вышел, тут мне и засадили «стингеpом» прямо в мотор. Машину вниз повело. Значит, в штопор заваливаюсь. Дёргаю ручку на себя. Но тут обшивка рваться начала, и я за рычаги катапультирования схватился…
На этом месте Золотарёв остановился и сделал большой глоток, разом опустошив кружку. Слушатели нетерпеливо заёрзали. Стуколин, которому ни разу не приходилось катапультироваться в ходе боя, посмотрел на них с превосходством. Он полагал, что пилот, не сумевший уберечь свой самолёт, — это плохой пилот.
— И ты катапультировался? — не выдержал один из слушателей — капитан противовоздушных войск Андронов, прославившийся тем, что в самом начале необъявленной войны НАТО против Югославии подал рапорт и уехал добровольцем в Косово.
Золотарёв ухмыльнулся, пригладил свои пышные усы и, взявшись рукой за новую кружку, продолжил рассказ:
— Катапультировался, в общем, — подтвердил он догадку Андронова. — А видимость, я уже говорил, у земли была низкая — туман. И чечены не видели, куда я сел. Но вот ведомый — дурак! — вздумал посмотреть, как я там устроился, и два круга надо мной сделал. Радисты потом рассказывали, что чечены сразу это дело просекли. И в эфире обменивались: мол, если самолёт круги нарезает — значит, лётчик жив и где-то внизу прячется. А я за дерево зацепился и повис. Потом стал раскачиваться, пока до ствола не добрался. Ухватился. Перерезал стропы. Слез вниз. Думаю, надо уходить. Если чечены найдут — живым в землю закопают. Были прецеденты. Пошёл в горы… — Золотарёв выдержал новую паузу, наслаждаясь нетерпением слушателей. — С грехом пополам влез куда-то. А тут стемнело совсем. Решил, дальше не пойду, здесь переночую. Распаковал НАЗ.[28] Лодку резиновую на склоне расстелил. Парашютом накрылся. Ночь, короче, перекантовался. Хотя больше мёрз, чем спал. В «Комаре»[29] батарейки севшие оказались. Найти бы ту суку, которая НАЗ собирала — убил бы гада! Думаю, возвращаться надо под моё дерево. Где в другом месте свои же не найдут, и тогда точно кранты. Пошёл назад. Сел. Жду. Слышу — где-то внизу собаки лают. Ага, думаю, это по мою душу чечены идут. Сдаваться не собирался. Взял гранаты. Одну — на груди оставил. Одну — к животу привязал. Остальные — вокруг разложил. Всё, значит, отлетался…
Негр-официант принёс Стуколину пиво и сухарики, и, пока тот разбирался со всем этим хозяйством, Золотарёв молчал, хитро улыбаясь.
— Надо думать, всё идёт к счастливой развязке, — заметил ещё один из участников посиделок — майор Кривцов, отслуживший три месяца в миротворческом контингенте в Приштине. — Иначе ты здесь не сидел бы.
— Логично, — признал Золотарёв. — Но главное ещё впереди.
Стуколин пригубил из кружки и спросил.
— Ты хочешь сказать: позади?
Он всегда более чем скептически относился к байкам, рассказываемым коллегами, не без оснований полагая, что цветистые подробности их подвигов высосаны из пальца. Он сам мог порассказать много интересного и поучительного, однако на все подначки предпочитал отшучиваться. Честное слово, данное когда-то советнику Маканину, было покрепче любой подписки о неразглашении.
— Давай рассказывай, — снова проявил нетерпение Андронов.
— На чём я остановился? — спохватился Золотарёв, несколько озадаченный вопросом Стуколина. — А, ну да. Попрощался я, значит, с жизнью. Но тут слышу: «вертушка» летит. Блин, думаю, в самый раз. Воля к жизни пробудилась. Потом-то выяснилось, что наши меня с рассвета искали. И вот нашли. Но оказалось, я рано радовался. Тут как в кино: и наши подвалили, и чечены. Наши с «вертушки» по ним палят. Чечены — по мне. Но самое страшное уже в конце было. Я на тросе вишу. Лебёдка крутится ме-едленно. Глаза закрыл, из АКСУ[30] своего палю в божий свет, как в копеечку. Вдруг по ушам как шарахнет. Огонь, жар. Ну, думаю, теперь точно звездец. А это, оказывается, вертолётчик, дубина, по чеченам HУРСами[31] садит — прямо над головой. Думал, оглохну к чертям собачьим. До сих пор в ушах звенит…
Офицеры помолчали, ожидая, что Золотарёв добавит что-нибудь к уже сказанному. Но это было всё.
— Да-а, — протянул Андронов. — История…
— А вообще чечены воевать умеют, — сообщил Золотарёв. — Настоящие солдаты.
— Ещё бы не умели, — поддержал Андронов. — У них все полевые командиры — бывшие офицеры Советской армии. И не в малых чинах. Тот же покойный Дудаев был генералом стратегической авиации.
— Это значения не имеет, — вмешался Кривцов. — Мало ли кто какие погоны носил. Вон у натовцев тоже — генералы, адмиралы, а как воевать не умели, так и не умеют.
— С чего это ты решил? — изумился Золотарёв. — Вынесли же Милошевича — и трёх месяцев не прошло!
— Ага, забомбили до усрачки и ходят теперь орлами. Кнопки нажимать большого геройства не требуется. А я их на земле видел. И уж насмотрелся.
— Чем же они так плохи? — заинтересовался Стуколин, который только что прикончил свою первую за сегодня кружку и сделал паузу, чтобы выкурить сигарету.
— Солдат на войне должен думать о войне, — нравоучительно заявил Кривцов, поворачиваясь к Алексею. — А не о том, сколько он бабок загребёт, когда война закончится. А то они, понимаешь, до ветру идут — каску и бронежилет надевают.
— И какая тут связь?
— Самая прямая, — Кривцов отхлебнул пива. — Если их вояка, например, в собственном дерьме поскользнётся и ногу сломает, и будет при этом не по форме одет, то травму ему засчитают как бытовую и со службой не связанную. А если по форме — как полученную при выполнении боевого задания, за что полагается солидная премия и бирюлька на грудь…
— Ага, — сказал Стуколин. — Но тут я их понимаю. Если бы у нас такое ввели, мы бы тоже до кустов в бронежилетах бегали. Так ведь не введут же!
–…И считают, всё время считают, — развивал мысль Кривцов. — Кто сколько получит за то, за это. С командирами спорят. Разве ж такими должны быть солдаты?
— Да ладно тебе, — отмахнулся справедливый Алексей. — Среди наших уродов тоже хватает. И в Афгане такие были. И теперь — в Чечне.
— У нас это — единичные случаи! — начал закипать Кривцов. — А у них — система! Или вот ещё. Трусы они страшные. От любого шороха дёргаются. Едут в патруль — набьются в БТР, как сельди в бочку. И ещё люки изнутри законопатят. А наши — всегда сверху, на «броне».
— Да, — согласился Стуколин. — Башку под пули подставлять наши умеют. Если одна дурь в башке, так чего ж не подставить?
Он скромно умолчал при этом, что в своё время — чуть более года назад — и сам «подставлял под пули башку», не задумываясь о последствиях, свидетельством чему на его теле была глубокая отметина — звездообразный некрасивый шрам под правым соском.
— Сам дурак! — огрызнулся Кривцов. — Эти натовцы тоже считали, будто умнее всех, а когда БТР с французами в пропасть завалился, так на пену изошли, оправдываясь.
— А что, был такой случай? — оживился Золотарёв.
— Угу, — подтвердил майор. — Девять трупов — как с куста. По частям из брони вырезали.
Офицеры помолчали. Беседа о низких моральных качествах бывших потенциальных противников как-то уж очень быстро приобрела мрачновато-траурный оттенок. Кривцов решил подкорректировать беседу, оставшись в том же русле.
— Но французы или там немцы — ещё ничего, а вот штатовцы — те вообще. Ну вот, скажем, ты, Сергей, — майор посмотрел на Золотарёва, — ты что в бумажнике таскаешь?
— Деньги, — ответил пилот. — Когда они есть.
— Фото какие-нибудь носишь? — уточнил Кривцов.
— Ну да, конечно… Жена, дети, мама…
— Вот! — Кривцов поднял указательный палец. — Нормальный человек. Амы тоже фотокарточки носят. Мне показывали. Жена, дети, мама и… — он сделал эффектную паузу, — собственный автомобиль!
Золотарёв громко засмеялся, чем вызвал неудовольствие посетителей Клуба, расположившихся за соседним столиком.
— Что, серьёзно? — спросил он.
Кривцов с видом знатока кивнул.
— И ладно бы ещё просто автомобиль, а то целый набор: автомобиль сразу после покупки, автомобиль после пробега в сто тысяч, автомобиль после капитального ремонта. Абсолютная шиза!
— Да, — задумчиво сказал капитан Андронов. — Для кого-то автомобиль — средство передвижения, для кого-то — роскошь, а для амов, значит, член семьи? А мы-то, дураки, с мещанством боремся.
— Ерунда всё это, — напористо встрял Стуколин. — Вы фигню всякую обсуждаете: кто трус, кто не трус, кто какие карточки в бумажнике таскает. А надо в суть смотреть: если боевой задор у них есть, всё остальное приложится.
— Нет у них никакого боевого задора! — немедленно парировал Кривцов. — Ты, небось, об амах только по фильмам и знаешь. А кто у них фильмы снимает? Сами амы и снимают! Как ты думаешь, будут они о себе правду снимать?
— Почему бы и нет? — заметил Стуколин.
— Ага, жди больше. Покажут в фильме, в «Рембо» каком-нибудь, как ихний спецназовец всех одной левой. А на самом деле…
— А что на самом деле?
— Ну ты сам посуди, — майор понизил голос. — У них в фильмах как показывают? Команда накачанных хлопцев: большая часть — белые, один или парочка — негры, девица какая-нибудь сумасшедшая. Совершают подвиги во славу своего звёздно-полосатого, выносят напрочь и русских, и китайцев, и арабов, и вьетнамцев — кр-р-рутые, блин! А на самом деле в армии у них служат латиносы, один другого страшнее. У нас такие сортиры драят, к автомату их подпускать нельзя…
— Зато уж мы все из себя герои, — съязвил Стуколин. — После бутылки водки готовы полмира завоевать, а как до дела дойдёт!..
— А ты кто такой?! — встрепенулся Золотарёв; слова Алексея явно задели его за живое. — Кто ты такой, чтобы так говорить? Отсиживался у себя в Заполярье, пока мы кровь за Родину проливали!
Теперь уже взъярился Стуколин.
— Что ты обо мне знаешь? — привстав, он навис над столом, буравя Золотарёва взглядом и потирая кулак. — Что? Да если бы не я… если бы не мы… в Заполярье… да мы, если хочешь знать… — он запнулся, замолчал и опустился на своё место.
— То-то и оно, — Золотарёв победно огляделся вокруг, — и сказать даже нечего.
— Ладно тебе, — примирительно сказал капитан Андронов. — Не видишь, что ли? Человек подписку дал. Я вот тоже давал. И тоже помалкиваю.
— Подписку они давали, — заворчал Золотарёв. — Знаем мы эти подписки…
— А по большому счёту ты прав, — продолжал Андронов. — А Алексей — нет. Вынесли бы мы натовцев при прямом столкновении. И раньше выносили, и теперь вынесли бы. Невзирая на разруху и бардак.
— Это откуда же следует? — снова встрепенулся Стуколин. — Шапками «Ф-117»[32] не закидаешь.
Андронов усмехнулся чему-то своему и ответил так:
— Закидывали уже твой «Ф-117» шапками. И, не поверишь, закидали.
— Ну хорошо, ну пусть, — сдался Стуколин. — Победили бы мы и америкосов, и немцев, и французов. Но только повода подраться с ними нам не дадут.
— Было бы желание, а повод всегда найдётся, — резонно заметил Андронов.
— Да никто к нам не полезет, — легкомысленно отмахнулся Алексей. — Сам подумай. Пока у нас ядерная дубинка имеется, и ПВО работает, ни одна сволочь сюда не сунется. Что они — идиоты?
Стуколин забыл, что всего лишь год назад примерно теми же самыми словами он характеризовал запутанную политическую ситуацию, складывавшуюся вокруг автономного края Косово — тогда Алексей тоже считал, что в НАТО служат не идиоты и что воевать с Сербией всерьёз никто из западных стратегов не решится…
К столику, за которым сидели, беседуя, офицеры, подошёл давешний официант.
— Прошу прощения, — обратился он к Андронову с лёгким акцентом. — Кто из вас будет капитан Стуколин?
Все посмотрели на Алексея. Тот нахмурился:
— Меня спрашивают?
Официант подал ему трубку от радиотелефона. Стуколин поднёс её к уху, послушал, что говорят на том конце линии связи, бросил коротко: «Приду», после чего вернул трубку официанту. И быстро допил оставшееся в кружке пиво.
— Куда вызывают? — спросил Кривцов без особого интереса. — В редакцию?
— А вот и нет, — ответил Стуколин с гордостью. — Обратно. В строй!..
(КПП «Брусничное», Выборгское шоссе, Россия, январь 2000 года)
Таможенник был из нового набора — молодой, голодный, а потому агрессивно настроенный. Он ещё плохо разбирался во всех тонкостях работы на кордоне, но уже завистливо поглядывал на «иномарки», в которых разъезжали его старшие товарищи и коллеги, на костюмы и часы, которые они носили, на пухлые конверты, которые они получали из пухлых рук, а значит, правильно расставил приоритеты и был готов как можно скорее присоединиться к великой армии мздоимцев — во все века самой грозной и непобедимой силе России.
Подойдя к «мерседесу», он критически осмотрел его со всех сторон, постучал носком ботинка по облепленному снегом шипованному протектору.
— Новый? — это было первое, что услышал Алексей от молодого таможенника.
— Почти, — откликнулся Лукашевич со своего места в приоткрытое окно «мерседеса», в которое залетали редкие снежинки, — пробег — две сотни, а для «мерса» это пшик.
Таможенник внимательно посмотрел на Алексея.
— Выйдите из машины, — вдруг сказал он.
— Что? — Лукашевич удивился: обычно на этом участке трассы обходилось без заминок.
— Я сказал, выйдите из машины! — повторил таможенник громче и с угрожающей интонацией госавтоинспектора при исполнении.
Алексей пожал плечами и, открыв дверцу, выбрался из машины. Одет он был не по погоде легко — в парадную форму капитана ВВС с орденскими планками и Звездой Героя на груди. Ступив начищенным до блеска ботинком на обледенелый асфальт, Лукашевич выпрямился и вопросительно посмотрел на таможенника.
— Пройдёмте на пост, — приказал тот.
Сзади в пятно света, выхваченного из предрассветного сумрака ярким прожектором, установленным на крыше таможенного поста, шагнул плотный бритоголовый субъект в зимней кожаной куртке, камуфляжных штанах и высоких шнурованных башмаках натовского образца.
— Хай, братан! — обратился он к таможеннику. — Есть проблемы?
Таможенник напрягся, украдкой оглянувшись в сторону барьера, за которым покуривали двое пограничников с автоматами, — всё-таки он был ещё очень молод и не уверен в себе. Наметившийся конфликт пресёк в зародыше сам Лукашевич.
— Спокойно, Вован, — сказал он, даже не обернувшись к бритоголовому. — Проблем не будет.
Вован потоптался на месте, бросил: «Ну смотри, кэп», после чего вернулся к своей машине.
Таможенник вздохнул с облегчением и повёл Лукашевича к домику таможенного поста. Там оказалось на удивление тепло и уютно. Новенькая мебель финского производства, двухкамерный холодильник, телевизор «Филипс» в углу, дубовая недавно покрашенная стойка, парочка компьютеров, один из которых был включён в сеть и отыгрывал на экране бесконечно повторяющееся стриптиз-шоу.
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
- Пролог. Удар копья
- Глава первая. К вопросу о религии
- Глава вторая. Конец отпуска
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Удар небесного копья (Операция «Копьё») предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
12
Комит — офицер-адъютант римского военачальника (императора); обычно — доброволец из молодых аристократов.
13
Преторианцы — в Древнем Риме первоначально охрана полководцев, затем императорская гвардия; участвовали в дворцовых переворотах.
15
Римский походный лагерь строился по образцу самого Рима, поэтому основные проходы в нём назывались «улицами», а центральная часть — «форумом».
17
«Су-33» — российский многоцелевой палубный истребитель; разработан специально под проект 11435. Впервые «Су-33» был продемонстрирован широкой публике 18 августа 1991 года.
18
«Островом» в морской практике принято называть палубную надстройку авианосца, где размещаются рубка, капитанский мостик, посты управления кораблём, авиагруппой и пост связи.
