Универсариум

Антон Кара, 2019

З0-летний Эдуард находится в депрессии. Он знакомится с Полиной и в стремлении добиться ее любви вступает в странное закрытое общество во главе с профессором, знающим ответы на все вопросы мироздания и проповедующим абсолютную свободу. В своем ярком перерождении Эдуард избавляется от внутренних барьеров. И каким он станет после всех открытий: просветленным или порочным?

9

Я поискал глазами профессора, но так и не увидел его. Он куда-то незаметно исчез.

— Тебе понравилось? — спросила Полина.

— Ты себе даже не представляешь как, — ошеломленно выдал я.

— Представляю, — шепнула она и состроила кокетливо глазки.

Кажется, у меня с ней всё наклевывается. Конечно, мне пока не верилось, что когда я отвезу ее домой, она пригласит меня войти и распробовать с ней чашечку чая с печеньками. Но то, что ледяная стена между нами заметно подтаяла, было ощутимо. Я дождусь, когда растопятся эти толщи, и шагну навстречу огромному внутреннему миру и великолепному внешнему оформлению моей принцессы.

Появилась негромкая приятная музычка. Несколько окружных секций люстры погасло, создав уютный полумрак. Никто никуда не расходился. Будто открылась вторая часть тусовки. Диваны и кресла заполнились уставшими стоять. Официанты продолжили усердно блюсти, чтобы никто не был обделен напитками. Все болтали, словно родственники на свадьбе.

Я задержал свой взгляд на одном человеке лет пятидесяти, который, судя по его артистической мимике и активной жестикуляции в беседе, находился в веселом расположении духа и никак не навлекал на себя подозрение, что он большой человек в финансовом мире. А еще он первый и пока единственный «Человек эпохи» по версии именитого журнала «Кардинал». Но ходили слухи, что он и является его тайным основателем.

— Увидел кого-то? — поинтересовалась Полина, заметив, что я глазею на незаурядного гостя.

— Да не то чтобы… Это Соловьев. Председатель правления «ЛотБанка».

— Ты знаешь его?

— Только визуально. Он очень влиятельный чело…

— Хочешь, познакомлю? — снова неожиданный вопрос. В тот момент я и сам не знал, как ответить. И не успел. Она взяла меня за руку и повела.

Соловьев был одет в светло-синий костюм. Две верхние пуговицы белой рубашки были расстегнуты. Теменное облысение было скрыто зачесанными невыпадающими волосами. С его мужественного лица не сходила улыбка, пока он что-то задорно втирал своему собеседнику, словно травил пошлые анекдоты.

— Здравствуйте, Анатолий Васильевич.

— Добрый вечер, Полина, — Соловьев отвлекся от своего слушателя.

— Хочу вам представить моего друга. Это Эдуард. Я оставлю вас ненадолго.

В эту секунду я с опаской бросил безрадостный взгляд на Полину. Пожалуйста, не оставляй меня. Пожалуйста, только ненадолго. Я так боюсь тебя потерять. Кажется, она прочла тревогу в моих глазах и успокаивающе моргнула, вспорхнув игривыми ресницами, в знак того, что «Не переживай. Я никуда не денусь. Тебе еще везти меня домой». И она увела с собой соловьевского приятеля.

— Здравствуйте, — я вытянул руку.

— Привет, — бодро и чрезмерно дружелюбно сказал Соловьев. Он был пьян так, как я бы на его месте за руль не сел. — Меня Толик зовут, — крепко пожал мне руку.

Когда бы я раньше мог представить, что самый из самов — Соловьев — будет мне Толиком представляться? Для абсолютного большинства он недосягаемая фигура. Им выстроена такая мощная система финансово-кредитных учреждений, которой неважно, есть ли на рынке конкуренты. Он является почетным гражданином города. Лауреатом бесчисленных премий за вклад в развитие бизнеса. И непросыхающим алкашом.

Я скромно произнес:

— Эдик.

— Ты тут в первый раз? Не видел раньше.

— Да. Глубокие мысли я здесь обнаружил.

— Глубокие? — он сделал удивленно-недовольное лицо. — Да это истина из всех истин. Вот когда ты это поймешь, тогда ты… ты… ну не знаю, седеть начнешь, будешь как Венгров, — тут он захохотал смешком анашиста.

Я увел взгляд от него. Посмотрел на часы. Было девять с чем-то.

— Пойми, дружище, — Соловьев обхватил меня рукой за шею. — Бабло — ничто. Всё, что можно потрогать, — ничто, если этого нельзя почувствовать внутри… Внутри-и-и… там, где сладко, — он сделал мечтательное лицо. Потом судорожно причмокнул и вновь повернулся ко мне. — Ты поймешь это, Эдик. Рано или поздно.

Вообще-то, я не люблю, когда меня трогают. Тем более за шею. Если только это не ласковые женские пальцы. Но, словно чего-то боясь, я не стал демонстративно вырываться. Как бы не обидеть человека, к знакомству с которым так долго стремился.

— Думаю, уже начинаю понимать, — сказал я. И вновь посмотрел на часы. Было девять с чем-то. Не получалось сфокусировать взгляд на минутной стрелке. Не до этого. На шее висел пьяный олигарх и что-то втирал.

— Нет, Эдик, дружище, не понимаешь. Еще нет, — Соловьев состроил доброе лицо, как у учителя начальных классов. — Вот ты думаешь, наверное, что я пьян…

— Да нет, что вы!

— Да что нет? Я ведь пьян, — он опять хохотнул. — Но я всё равно мыслю. И мыслю широко. Я сейчас стою и смотрю на тебя и одновременно как бы вижу, словно с потолка, как мы с тобой разговариваем. Теперь понимаешь?

— Вот теперь вы правы — теперь не понимаю.

— Не сразу, Эдик. Не сразу. Узнаю в тебе себя молодого, не видящего ничего дальше своего счета в банке. Заводной был, всё спешил куда-то, как ты сейчас — смотришь на часы, будто торопишься. А ну, покажь котлы!

Он резко схватил меня за кисть — ну хоть с шеи слез. И, прищурившись, поднес мои часы к лицу.

— Классные, — похвалил он. — Ценю вкус. Знаю, знаю я, что ты думаешь.

Еще один мысли читает. Да здесь просто клуб экстрасенсов. Может, и меня научат? В покер играть станет веселее.

— Ты думаешь, купил швейцарское говно за полтос — и ты молодец?

Я не решился сказать что-то в свое оправдание.

Соловьев полез в карман и вытянул оттуда за цепочку карманные часы из драгоценных металлов и камней.

— Ну-ка, зацени.

Мне не нужно было рассматривать их под микроскопом и тут же листать толстые справочники, я и так быстро распознал, что это за вещь, и мог о ней всё детально рассказать.

— Breguet. Серьезный хронограф, — я спокойно отпил виски.

— Знаешь, сколько стоит?

— Больше, чем моя машина.

Соловьев снова весело заржал и еще раз обнял меня, но теперь сильнее — будто армейского друга, которого не видел тридцать лет. Кажется, я ему понравился.

Он распахнул часы.

— Смотри.

Мы вместе уставились на стрелки. Оба молчали. Было девять двадцать три. Наконец я это разглядел.

— Что видишь? — спросил Соловьев.

Я посмотрел внимательнее и сказал:

— Я не уверен, но кажется, у вас подделка.

На сей раз на его взрывной смех обернулись гости. Я гордо заулыбался, довольный тем, как ему заходит мой юмор.

— Эдик, ты меня убьешь сегодня. Эй, стой! — крикнул он официанту. Взял у него с подноса бокал. — О нет, дружище, это не подделка. Поверь мне. Но дело не в этом.

Мы вновь замерли — смотрели на стрелки.

— Теперь, когда я смотрю на часы, я вижу… время. — Он повернул голову ко мне. — Время — самое главное. И ни у тебя, ни у меня его не больше, чем у тех, кто носит пятисотрублевые котлы.

Я смиренно смотрел на него, словно внук, слушающий военные истории деда.

— А это, — покачал часами, — просто железка. И не дает тебе власти над временем. Просто хлам.

Конец ознакомительного фрагмента.