Универсариум

Антон Кара, 2019

З0-летний Эдуард находится в депрессии. Он знакомится с Полиной и в стремлении добиться ее любви вступает в странное закрытое общество во главе с профессором, знающим ответы на все вопросы мироздания и проповедующим абсолютную свободу. В своем ярком перерождении Эдуард избавляется от внутренних барьеров. И каким он станет после всех открытий: просветленным или порочным?

2

Я молча плелся за ее пританцовывающими при ходьбе булочками.

Ну и картинка. Загляденье.

Я буду следовать за ней хоть через всю улицу. Хоть через весь город. Через реки, через степи, через горы. Моя округлая путеводная звезда. Я угроблю ракету, но достану ее с неба.

Оказавшись на улице, я, не дожидаясь неловких пауз при расставании, бодро заявил:

— Вам далеко? Разрешите вас подвезти.

И зачем я спросил, далеко ли ей? Она может вне зависимости от дальности до пункта назначения сказать, что ей нужно всего лишь за угол завернуть. Тогда вызовусь ее провожать, чтоб не пристали хулиганы.

Но она кокетливо произнесла:

— Слышала, у вас отличный автомобиль, — и захихикала.

Как же чудесно она смеется. Какая беспощадная улыбка. Какие огненные губы. Они нужны мне. Нужны мне!

Я тоже улыбнулся.

Сейчас самое время для официального знакомства.

— Меня Эдуард зовут. Но и это вы уже слышали.

— Полина.

Стыдно признаться, но Полины у меня еще не было. Были разные: и с простыми, и с экзотическими именами — от Абеллы до Яхи. Но Полину вот знавать не приходилось. И это делало ее еще больше для меня необыкновенной.

— Тогда сюда, — я махнул рукой, указывая на другую сторону улицы.

Она назвала адрес, и мы двинулись к моему глянцевому танку, которым, как стало известно из прослушанной только что лекции, мне нельзя хвастаться. Ни им, ни ключами от него. А я и не кичусь, я просто на нем езжу. Потому что он на колесах, а у меня есть водительские права.

Да, детка, вон тот выделяющийся из всех, сияющий в свете софитов вечернего города космический аппарат — мой.

Когда в ответ на мое приближение на машине зажглись передние фары, Полина на мгновение сбавила шаг и сделала впечатленное лицо.

— Знаете, я таких красивых автомобилей даже и не видела никогда.

Она другая. Это видно. Ей не вскружить голову крутой тачкой или денег пачкой. Ведь она посещает и с открытым ртом слушает антибогатственные профессорские лекции. Поэтому я был уверен, что в ней сейчас говорит не восторг, а простая вежливость.

— Мне приятно, что вам нравится, — я открыл перед ней дверь. — Прошу.

Все ее движения казались мне по-королевски элегантными: и подача мне руки для опоры, и проглаживание сверху вниз себя по попе для фиксации платья, и забрасывание ноги на коврик перед пассажирским сиденьем, и затягивание в салон второй ноги. У нее просто очаровательная биомеханика. Я жажду лицезреть все возможности ее грациозного тела.

Погнали.

В машине моя пассажирка вела себя скромно и молчала. И это похвально, это — воспитание. Поэтому хоть как-то завести разговор попытался я. Тем более это было необходимо, чтобы оправданно поворачивать голову и рассматривать ее изящные черты и формы.

— Почему вы ходите на эти лекции?

— Я хожу не только на лекции, — отозвалась она. — Профессор дает знания о том, чему не учат в школе. Открывает возможность взглянуть по-новому на привычные вещи, взглянуть не через шаблонные призмы, а в самую суть.

Полина заметила мою добродушную улыбку — надеюсь, у меня получилось сделать ее добродушной, — и удивленно спросила:

— Что? Разве я что-то смешное сказала?

— Нет, нет, — оправдывался я, — просто вы так интересно говорите, у вас такая поставленная речь, это очень необычно, мне нравится.

— А вы ждали, что я буду использовать нецензурную лексику? — А вот у нее хорошо получалась добродушная улыбка.

— Из ваших уст и она бы звучала приятно.

Непонятно, получился ли комплимент? Да и нужен ли он был? По ее лицу этого никак не выяснить. По ее лицу… хотелось проехать языком.

— Это неудивительно, что в школе такого не услышишь. У меня в школе не было учителя философии.

— Профессор не философ. Он физик. Доктор физико-математических наук. И всё, что он говорит, он преподносит не как какие-то беспочвенные теории, а как точные научные догмы. Этому нигде не учат.

Смотрите-ка, доказал, что деньги — зло, точно так же, как дважды два — четыре. Звоните в Нобелевский комитет.

— Вы сказали, ходите не только на лекции, да?

— Угу.

— А что, в конце семестра ему надо сдавать экзамен? — усмехнулся я.

— Нет, дело не в этом. — А ее не так-то просто рассмешить. То ли шутки у меня выходят плоские, то ли у нее чувство юмора развито не так, как интеллект или грудь. — У профессора есть особняк на краю города. Уверена, вы видели его, очень заметное, красивое здание. Так вот, в этом доме и происходит основное общение.

Я знаю все красивые особняки в городе. Только не могу ни один из них вспомнить в связи с каким-либо профессором. Они все принадлежат либо бизнесменам, либо знаменитостям, либо чиновникам.

— Общение? Между кем?

— Между теми, кто разделяет его взгляды, кому он открыл глаза.

— Даже не могу представить, — протараторил я. — На что это похоже, на съезд библиотекарей, где обсуждаются книжные новинки и читаются вслух главы из классики, или на то, как ученики 11-го «Г» навестили любимого учителя через десять лет после выпускного?

— На всё вместе, — ответила она.

— Если вы встречаетесь в его доме, для чего тогда лекции?

— Чтобы рассказать о силе веры как можно большему количеству людей, пребывающему без надежды.

— То есть реклама?

— Можно сказать, реклама, если это слово для вас приемлемее. Профессор говорит, что если хотя бы один человек из тысячи слушателей прозреет, то он делает это не зря.

— А вы, я так понимаю, прозрели? Или только один глаз приоткрыли?

Ну же, улыбайся, смейся, хохочи, веселись.

— Я изменилась радикально. Я живу иначе, не так, как прежде. Я другой человек теперь.

Ой, такого пуху на себя накинула! А раньше ты была немытой зачуханкой с лексиконом в тридцать слов? Тоже мне, клуб эрудированных и загадочных.

— Вы можете помочь мне? — произнес я с умным видом. Надеюсь, у меня получилось сделать его умным. — Я так и не понял основную мысль, которой учит Венгров. И эта вера? Во что? Или в кого?

— Вера? В человека. — Ее вид был значительно умнее моего. — В то, что человек сам руководит своей судьбой. И гораздо больше, чем думает. У нас есть все инструменты для этого.

У меня есть инструмент для тебя.

Мой взгляд упал на ее острые коленки. Скользнул по волнительным бедрам. И растворился под подолом платья, запуская эротическое воображение. Пфффф.

Я всё никак не мог переключить наш разговор с темы лекции на тему «Посмотри, какой я классный». Надо, надо.

— А почему он ко мне так привязался? — звонко прыснул я. — Сделал из меня какой-то наглядный объект. Почему я?

— Думаю, по вашему презентабельному внешнему виду он определил ваш немалый достаток. И я теперь… — она покрутила головой, демонстрируя, что оглядывает салон, — убедилась, что он не ошибся.

У тебя еще будет возможность детально рассмотреть здесь интерьер. Особенно потолок.

— Поэтому на вас он и сделал такой акцент на зависимость от материального мира, только чтобы показать значимость духовного. Который многократно превосходит мир вещей для обретения внутренней гармонии.

Да ей бы самой проповеди читать. Кажется, чересчур широко прозрела. А ну-ка, третьего глаза нет?.. Нет, глаза у нее потрясающие. Глаза — океаны. Глаза — небеса. Глаза — туманности Андромеды.

— Ведь он всё верно рассказал о вас? — спросила Полина.

Я ничего не ответил. Ага — не одна ты умеешь умного молчуна включать. На — пожуй.

Но она не ждала моего ответа долго. Она и так его знала. И тут же проверещала:

— Мне очень понравилась сегодняшняя лекция. И конечно, ваше участие в ней, — улыбочка. — Особенно меня впечатлила история о рыбаке.

— А, притча.

— Вас разве она не тронула?

— Знаете, — я увел взгляд вперед — в слежку за дорогой, — мне кажется, что эти истории сочиняются для бедных. Они позволяют оправдать невозможность зарабатывания денег для комфортной жизни и подменяют это догмами о том, что и без этого можно жить, и вполне себе счастливо.

Я говорил неспешно и старался соответствовать ей содержанием своей речи. Даже удалось успешно вставить в разговор позаимствованное у нее слово «догма».

— Конечно, я признаю, что и многие богатые люди несчастливы, — продолжил я. — Но несчастливы хотя бы не из-за голода. Понимаете, о чем я?

Разумеется, она всё понимала. Ведь у нее коэффициент интеллекта, должно быть, под 200 — этакая не особо нужная, но всё же входящая в комплект опция наряду с такими чрезвычайно важными ее характеристиками как рост, примерно 170 см, окружность талии, где-то 65 см, размер бюста, полагаю, третий… с половиной даже, пожалуй, и… и… по 5 пальцев на каждой руке. Просто отличный образец.

— Да, понимаю, — сказала Полина. — Вы, должно быть, имеете в виду модную пословицу, что лучше плакать в собственном автомобиле, чем в маршрутке?

В моем автомобиле еще никому не было грустно.

Я бросил на нее вдумчивый взгляд, а она смотрела на меня с теплотой. С проникающей в сердце и обескураживающей теплотой. И я не придумал, что сказать в ответ.

А вот на тебе еще порцию моего загадочного молчания! Ты ведь умная — расшифруешь.

Но она вновь не стала затягивать паузу. И сказала:

— А каково вам в таком автомобиле?

Охрененно: шумоизоляция идеальная и ямы проглатываются в ноль.

— Что вы имеете в виду?

— Каково вам живется, имея огромный счет в банке, роскошную машину, дорогие костюмы?

Ну вот опять кто-то без спроса, без стыда и без мыла лезет в мой гардероб. Не комната — а проходной двор какой-то! Это мои вещи! И я их ношу по одной глобальной причине — они мне идут.

— Вы, случайно, не из налоговой? — молотнул я.

И наконец она засмеялась.

И всё сразу засияло. Луна стала больше. Кометы разлетались в стороны. И птички, начирикивая «Оду к радости» Бетховена, вили гнезда в ее длинных черных волосах.

— Нет, не из налоговой, — весело протянула она. — Не отвечайте, если не хотите. У меня не было мысли вас смутить.

Тебе меня не смутить.

Я вновь уставился на дорогу. Надо сказать что-нибудь философское в противовес всем их высоконравственным доводам. И я изрек:

— На мой взгляд, деньги — это не самоцель, это средство, это ключи, которые позволяют открывать двери. Они устраняют все лишние препятствия на пути к самореализации.

Ну что, удовлетворил?

Оказалось, что нет.

— Я спросила, что деньги лично для вас, — заметила Полина.

— Но я ведь и говорил о себе.

— Думаю, что вы лукавите.

Хмм?

— Как же вы используете эти возможности? — добавила она. — Как вы самореализовались? Купили этот автомобиль?

Ничего себе удар, детка! Ниже пояса. С длинного разбега. Кирзовым сапогом.

Пока я несколько секунд корчился от боли уязвленного собственного достоинства, не соображая, чем мне парировать, она сказала:

— Остановите, пожалуйста, вот здесь.

И я припарковался.

Она тут же дернула за ручку и приоткрыла дверь. Лишив меня и мыслей о том, чтобы выскочить и отворить ей дверцу снаружи.

— Спасибо огромное, Эдуард. Рада была познакомиться.

Да погоди ты! Это ведь еще не конец.

— Взаимно. С вами очень интересно. Я бы хотел пообщаться с вами еще. Могу я вам позвонить? — выдавил смущенно я.

Да что со мной? Где моя крутость? Где мои яйца? Скатились под сиденье?

— К сожалению, я очень занята. Боюсь, у меня не будет времени на телефонные разговоры. До свидания. — Всё деликатно, всё по этикету.

Значит, номер телефона ты мне не оставишь.

Она открыла дверь шире и вышла на улицу.

Доктор, проснитесь, мы ее теряем!

Я быстро выскочил из машины… Зачем? Поздно уже ей дверь открывать. Не бежать же за ней вдогонку и ползти, уцепившись за ногу.

— Полина!

Обернулась. И взглянула на мое, должно быть, в край растерянное лицо.

— Я правда очень хотел бы увидеться с вами еще.

Ну и маневр. Как на спущенных шинах. Стыдобище.

Она сказала:

— Если вы будете этого действительно сильно желать, ваши внутренние силы приведут вас ко мне.

Возможно, на их языке это значит — я дам тебе в следующий раз.

И направилась в тени дворов многоэтажек.

А я всё не мог оторвать глаза от уплывающей вдаль моей путеводной звезды, скрытой под покровом короткого малинового платья.