Последний полет Шестипалого

Антон Васильевич Ястребов, 2018

Данная книга представляет собой квинтэссенцию опыта прочтения повести В.Пелевина "Затворник и Шестипалый". Автором воссоздана ситуация диалога между учеником и учителем, которые не только говорят об одном из самых оптимистичных текстов Пелевина, но и пытаются соотнести его с другим, куда более значимым и серьезным текстом. Книга открывает авторский цикл «Точки над Ё», посвященный обстоятельному разбору культовых произведений современных писателей и режиссеров.

Пять условий для одинокой птицы

Первое: до высшей точки она долетает;

Второе: по компании она не страдает,

даже таких птиц, как она;

Третье: клюв ее направлен в небо;

Четвертое: нет у нее окраски определенной;

Пятое: и поет она очень тихо.

Сан Хуан де ла Крус, католический святой, мистик и поэт

Из сборника «Беседы о свете и любви»

*1*

-О чем поговорим сегодня?

–Я бы хотел начать наше знакомство с обсуждения повести Виктора Пелевина «Затворник и Шестипалый». Это история о приключениях двух цыплят, что пытаются совершить побег с территории птицекомбината.

-О"Затворнике"вообще-то сказано не так чтобы и много.

-Действительно, как-то не пристало с умным видом говорить о приключениях двух цыплят, что качают крылья ржавыми гайками. Именно поэтому я решил дополнить нашу беседу ещё одним смысловым измерением, а для этого попробовать рассмотреть"Затворника"не только как повесть-притчу, но и своеобразную призму, увеличительное стекло через которое мы будем изучать другой, куда более значимый и серьезный текст.

-И что же это?

–Произведения Карлоса Кастанеды, а в более общем смысле — спектр идей и концепций, присущих так называемому учению дона Хуана.

-Очень любопытно. То есть, говоря о «Затворнике», мы будем говорить и о текстах Кастанеды?

–Совершенно верно. «Затворник» можно рассмотреть как самостоятельное произведение, то есть так, как если бы мы прочитали эту вещь впервые. Но куда интереснее добавить к сказанному ещё одно смысловое измерение, то есть говоря о Пелевине, попытаться осмыслить феномен творчества Кастанеды. И повесть о цыплятах подойдет для этого как нельзя лучше.

-Но повесть Пелевина — это тридцать-сорок страниц текста, небольшая вещица, тогда как наследие Кастанеды — несколько увесистых томов.

–Мы можем представить повесть о Затворнике и Шестипалом как маленький остров, примыкающий к огромному континенту, открытому для нас гением американского писателя.

-Или как маленький спутник на орбите черной звезды по имени Кастанеда?

–Ну, почему же обязательно черной? Мне нравится образ звезды, в поле притяжения которой попадает не только Пелевин, но и множество других культовых писателей и режиссеров, но вот насчет её цвета я бы ещё поспорил.

-Вы можете допустить, что «Затворник» был написан по мотивам книг Кастанеды?

–Я бы не стал что-либо утверждать или опровергать в этой связи. Интереснее, сравнить, соотнести, поставить образы, а то и сюжеты рядом. Мне видится довольно увлекательным поиск отражений, каких-то сквозных ходов из одного текста в другой. Ну и конечно, что может быть приятнее, чем найти подтверждение своим предположениям? Не буду отрицать, что приблизительное время написания «Затворника» более-менее соотносится с тем периодом биографии Пелевина, когда писатель работал над переводом трехтомника Кастанеды.

-Вроде бы Пелевин никогда не скрывал, что творчество Кастанеды оказало на него более чем значительное влияние.

–Да, и наглядный пример этому мы находим в эссе «Последняя шутка воина», где Пелевин называет Карлоса величайшим писателем, мистиком и визионером двадцатого века.

-Это подобие некролога, написанного на смерть Кастанеды?

— Можно сказать и так. Но вернемся ко времени написания «Затворника». Что если в процессе тотального погружения в кастанедианский текст, Пелевин делает небольшую творческую передышку?

-И пишет «Затворника»?

–Именно! Причем делает это, что называется, на одном дыхании. Может даже за две-три недели. Удивительно, но из-под пера Пелевина рождается притча, которая замечательным образом отзеркаливает то, о чем Кастанеда рассказывает на протяжении своей тридцатилетней литературной биографии.

-Совпадение? Или Пелевин готовит своего читателя к знакомству с творчеством Кастанеды, так сказать, спрямляет пути для пришествия дона Хуана на православную русскую землю?

–Почему бы и нет? Тогда это могло быть актуально. Повесть была опубликована в 1990 году, а полное издание книг американского писателя на русском языке увидело свет лишь несколько лет спустя.

-Вот эта связка: Пелевин и Кастанеда. Не так уж много людей, читающих раннего Пелевина, но ещё меньше тех, кто пусть поверхностно, но знаком с творчеством Кастанеды.

–Тем лучше. Все очень просто, составив представление о повести Пелевина, мы без труда поймем о чем идет речь на страницах книг Кастанеды. Точка отсчета для той и другой истории — это знакомство, состоявшееся между желторотым юнцом и таинственным незнакомцем неопределенного возраста. Если мы помним, встреча Карлоса Кастанеды с индейцем Хуаном Матусом произошла летом 1961 года. С этого момента молодой американец оказался вовлечен в фантастический водоворот самых невероятных событий. То, чему он стал свидетелем как будто принадлежало миру другой планеты, иной, отдельной реальности.

-Так называется его вторая книга?

–Совершенно верно. Отдельная реальность. Для меня нет ничего удивительного в том, что писатель выбрал именно это название. Да и как ещё назвать мир, где люди могут превращаться в животных, присутствовать в нескольких местах одновременно, видеть энергию или путешествовать по другим вселенным? Но главное, как ещё назвать мир, где люди смогли победить смерть, где они научились выбирать другой способ ухода из этой жизни.

-Кастанеда пишет только об этом?

–Как ни странно, но это так. Ученичество под началом дона Хуана — это стержень всех его книг. В этом есть своя правда, вы не находите?

-В каком смысле?

–Судите сами. Карлос потрясен, шокирован тем, что ему открылось. И вот он более-менее осваивается, приспосабливается к происходящему. Не без помощи своего учителя, разумеется! Какая наиболее естественная реакция может последовать за этим?

-Желание как-то разобраться в происходящем?

–Совершенно верно. Как будущий ученый-антрополог, он пытается соориентироваться в потоке хлынувшей на него информации, упорядочить, систематизировать сведения, полученные от индейца-учителя.

-Карлос ведет дневник?

–Да. Ко всему прочему, дон Хуан запрещает Кастанеде использовать диктофон или видеокамеру. Вот и получается, что на протяжении чуть ли не всего процесса своего ученичества Карлос пытается зафиксировать и хоть как-то отобразить происходящее с ним в полевых заметках и дневниковых записях. Итогом этого становится написание серии книг, в которых писатель не всегда последовательно, но достаточно подробно повествует о своём соприкосновении с миром людей знания, так называемых видящих или просто магов. Ученичество Кастанеды длится тринадцать лет, а значит в 1974 году дон Хуан покидает этот мир в сопровождении своих спутников и компаньонов. С этого момента Карлос остается один, принимая духовную эстафету из рук своего учителя.

–1974-й, год публикации «Путешествия в Икстлан»? Но это только третья книга Кастанеды, а как же остальные? Получается, что он пишет их без дона Хуана?

— Кастанеда не придерживается хронологической последовательности. Только две его книги, скажем так, оставлены без дона Хуана, хотя и пронизаны его незримым присутствием.

-Хорошо, но если попытаться восстановить хронологию происходящего с Кастанедой, то какая книга должна быть первой, а какая стать последней?

— Поступим иначе. Попробуем представить книги Кастанеды как единый текст. В таком случае, первая и вторая книги будут прологом, своеобразным предисловием. «Путешествие в Икстлан» станет завязкой. «Огонь изнутри» и «Сила безмолвия» окажутся посвящены развитию сюжета. «Сказки о силе» — несомненная кульминация, развязка. Ну и «Второе кольцо Силы» с «Даром Орла» будут замыкать повествование и возьмут на себя роль эпилога, послесловия. Впрочем, есть и другой вариант прочтения, когда мы как бы отделяем, обособляем книги Кастанеды друг от друга. Вплоть до того, что прочитывая вещи из одной группы, мы можем полностью исключить прочтение из другой.

-Но какой в этом смысл?

–Это можно представить как рекомендуемый порядок прочтения. В первую группу попадут тексты, с которыми можно и нужно ознакомиться. Так сказать, в них вся соль. Для меня это книги с третьей по восьмую, то есть от « Путешествия в Икстлан» до «Силы безмолвия». Во вторую группу я бы включил те сочинения Кастанеды, которые лично у меня вызывают противоречивые, двоякие впечатления. Сюда относятся первая и вторая книги, а также все книги после восьмой.

–Но в чем противоречивость ваших впечатлений, почему эти тексты кажутся столь неоднозначными, что отделяются от основного корпуса книг Кастанеды?

-Чтобы ответить на этот вопрос, стоит вспомнить о месте и времени публикации первых его книг. Это Америка 60-х, движение хиппи, Кизи и Лири, Проказники и Тесты.

-Лучшего времени и места не найти.

–Да, действительно, перед нами удивительное совпадение. Кажется, что книги Кастанеды нашли своего читателя именно тогда, когда могли произвести эффект разорвавшейся бомбы. Попробуем представить, что Кастанеда пишет свою историю на десять лет раньше? Или позже? Но нет, мы видим, что первые книги Карлоса, более напоминающие произведения художественной литературы, чем оккультные трактаты, испещренные пентаграммами и схемами расположения чакр, появляются перед толпой, всё ещё пребывающей в сексуально-наркотическом угаре. Ещё не покинули свои трибуны вожди революции индивидуальности, ещё на слуху имена Кизи, Лири и прочих, но закат уже близок. И вот тут-то раздаются первые слова Кастанеды.

-Что если первые книги Карлоса были своеобразной приманкой для такой публики? Ведь там тоже говорилось о якобы простых и быстрых рецептах духовного просветления?

–Может и так, хотя не помню, чтобы учитель Кастанеды говорил о чем-то другом, кроме необходимости наполнить свою жизнь дисциплиной, трезвостью и тотальным самоконтролем. Скорее, каждый находил в его книгах то, что хотел. Проблема ещё и в том, что я оцениваю его тексты с точки зрения читателя досетевой эпохи. Мне трудно судить о том, как могут прочитываться книги Кастанеды сегодня, когда вокруг столько информации.

— Но творчество Кастанеды не теряет своей актуальности, его книги переиздаются и по-прежнему находят своего читателя.

-Это так. Мы получаем все и сразу, нам доступен любой порядок прочтения, мы можем заглянуть в будущее для молодого Пелевина или Кастанеды. А потому мы можем вернуться ко времени публикации первых двух книг Кастанеды и увидеть, что эти произведения привлекли внимание читателей, падких на истории про колдунов, говорящих ящериц и опыты интоксикации дурманом. Что интересно, желаемого продолжения так и не последовало. Уже в третьей книге, названной «Путешествие в Икстлан», главный герой всего цикла, загадочный дон Хуан начинает говорить о трезвости, дисциплине и самоконтроле.

-Третья книга — рубикон?

–В каком-то смысле, да. И я рекомендую начинать чтение Кастанеды именно с «Путешествия в Икстлан». Это вполне самодостаточное произведение, а первые две книги в большей степени обложка, некий фильтр или даже барьер, который необходимо преодолеть. Не думаю, что я погрешу против истины, если скажу, что уже в третьей книге повествование приобретает несколько иной характер, многое меняется чуть ли не самым принципиальным образом, а потому складывается впечатление, будто история меняется, будто только сейчас она и начинается.

-Что же тогда было до этого?

–Хуан знал, что Карлос пишет книги. Даже больше, он мог это знать, ну или по крайней мере предполагать. А это значит только одно: слова и поступки дона Хуана могли были адресованы не только Карлосу, но и массе его будущих читателей.

-Миллионам читателей?

–Я допускаю, что дон Хуан вел Кастанеду по тропе знания не только как ученика, но и писателя.

-То есть у Хуана был какой-то план, замысел?

–Почему бы и нет. Даже больше, дон Хуан мог намеренно обучать Кастанеду так, а не иначе, чтобы повысить привлекательность его первых книг, чтобы забросить наживку для читателей.

-Хорошо, с этим все более-менее ясно. Я одного не пойму, в какой степени — большей или меньшей — мы будем говорить о Кастанеде, а в какой о Пелевине?

–Мною запланирован цикл бесед, посвященных ранним произведениям Пелевина. Это три повести — «Затворник», «Желтая Стрела» и «Принц Госплана», а также роман «Жизнь насекомых». «Затворник» видится мне вещью наиболее кастанедианской, чем прочие, а потому параллельно обсуждению повести о цыплятах будет нелишним вспомнить о Кастанеде, поразмышлять над судьбой и творчеством этого автора. Ну и вообще, попробовать ответить на главный, сам собою напрашивающийся вопрос: а что это было?

-Если «Затворник» наиболее кастанедианская вещь Пелевина, то что можно сказать о «Стреле» или «Принце Госплана»?

–«Стрела» опубликована после повести о цыплятах. Эти вещи находятся рядом, фактически по соседству, а потому определенным образом сближены, сходны как по ключевым образам, так и основным темам. Но в «Стреле» будет меньше Кастанеды, о чем я буду говорить более подробно в ходе обсуждения этого, не менее интересного и замечательного произведения.

-А «Жизнь насекомых» или более поздние вещи Пелевина? Разве там он перестает говорить о Кастанеде?

–Я вижу «Жизнь насекомых» как пространство, где меняется настроение, а вместе с ним и интонация автора. В «Затворнике» Пелевин ещё верит, что улететь все-таки можно, тогда как в «Жизни» пытается надеяться. Но не будем забегать вперед. Давайте говорить о нашей птичьей истори. О «Затворнике и Шестипалом».

*2*

-В название повести неслучайно вынесено только два имени, прозвища. Это Затворник и Шестипалый. Затворник — таинственная и мудрая птица неопределённого возраста, тогда как Шестипалый — желторотый птенец, изгой и аутсайдер. Всё начинается со случайной встречи, но постепенно перерастаёт в отношения ученика и учителя, а немногим позже искреннюю, крепкую дружбу.

-Кастанеда знакомится с доном Хуаном на остановке, а Шестипалый на некотором отдалении от кормушки?

–Совершенно верно. Аналогия очевидна. Уже с первых строк мы видим в лице Затворника созерцателя-мудреца, который смотрит на Солнце, пока Шестипалый пытается выжить, философствуя, либо же мыслить, выживая.

-Затворник — отшельник? Почему он назван именно так, а не иначе?

–Имена геров — удачная творческая находка Пелевина. В одном из них нам слышится что-то духовное, сакральное и возвышенное. Другое звучит проще, напоминая детские клички или прозвища домашних животных. Правда, учитель Шестипалого не уходил в затвор, пытаясь отгородиться от мира и посвятить себя Богу. По своему образу жизни, он ближе к страннику между мирами, тому же дону Хуану, который может найти практическую пользу от пребывания в любом месте.

-Затворник противопоставляется птичьему социуму?

–Да. Мы видим пыльную галдящую толпу, сгрудившуюся возле кормушки. И нам достаточно одного взгляда на это, чтобы составить представление о сородичах Шестипалого. Мы не хотим туда идти, мы не желаем туда возвращаться. Да и слова Затворника говорят сами за себя. Обращаясь к Шестипалому, он подчеркивает: это у вас так говорят? Он как бы разграничивает себя и тех, кто толпится возле кормушки.

-Там, где обитает Затворник — социума нет, и быть не может?

-Как и наоборот.

-Но как Шестипалый понимает, что Затворник — это затворник, ну или мудрец, учитель и маг?

–А он и не понимает. Писатель представляет Затворника чуть более необычным, чем все остальные. Его выдает речь, то как он мыслит, но не внешний вид. Здесь мне видится небольшой сюжетный фейк, так как учитель Шестипалого значительно старше своего желторотого падавана.

-Вряд ли кто-то обращает на это внимание.

–Да, текст — как это принято сейчас говорить — заходит, находит своего читателя.

-Наверное, и Карлос мог бы пройти мимо дона Хуана, случись им встретиться в каком-нибудь другом месте?

–Возможно, ведь Хуан также не показался Кастанеде заслуживающим особого внимания. Он видел в нем простоватого индейца, которого можно использовать в своих интересах. Например, нанять за пару баксов в качестве проводника

-Можем ли мы назвать Затворника главным героем повести?

— В «Затворнике и Шестипалом» находит отражение то, что мы видим на примере книг Кастанеды. Ученик и учитель как бы дополняют друг друга. Вроде бы, в основе основ — образ дона Хуана. Учитель Кастанеды — это ключ от дверей иной, отдельной реальности. Я бы даже сказал, что сочинения Кастанеды чуть ли не целиком и полностью посвящены дону Хуану, как человеку знания, учителю с большой буквы, нагвалю. С другой стороны, чем бы были книги Кастанеды без Карлоса?

-А в чем заключается особенность Кастанеды? В чем его незаменимость для этой истории?

–Кастанеда незаменим как писатель. Он вообще один из немногих, кто беседовал с доном Хуаном о философии, поэзии, боевых искусствах Востока и даже западном кинематографе. В прежние времена обычный улов нагвалей составляли простые парни-работяги, да замученные нуждой и бытом индейские женщины. Но пришло время, когда именно дон Хуан встретил на автобусной остановке молодого американского мужчину, точнее тот, подобно Шестипалому сам подошел к нему. И если Шестипалый заменим, как и многие из учеников дона Хуана, то образованность Кастанеды, его талант и огромный творческий потенциал — выводят его на совершенно особое место.

-Только он мог написать обо всем этом?

–Совершенно верно. И несмотря на то, что Карлос был одним из трудных учеников, способных довести учителя до белого каления, все же он блестяще справился с поставленной перед ним магической задачей.

-Отобразить происходящее на уровне текста?

–Да, запечатлеть, увековечить уходящую традицию в слове. И я полагаю, что миссия Кастанеды могла заключаться именно в этом.

-Выходит, что Карлос и дон Хуан равнозначные персонажи? Без одного не может быть и другого?

–Как-то так. Конечно, мы ближе к ученику, тому, кто задает вопросы и записывает ответы. Мы рядом с Шестипалым, мы напротив дона Хуана. Для нас ценен и тот, и другой.

-А что если рассмотреть сочинения Кастанеды как путевые заметки, по которым можно попытаться воссоздать карту.

–Проблема в том, что Карлос не был капитаном корабля, достигшим берегов Новой Америки. Туда его доставил дон Хуан. Да что-то Карлос сумел записать, сделать какие-то наброски, зарисовки, ну а дальше? Кто рискнул бы пойти по его следам?

-А были такие?

–Естественно. Среди миллионов читателей Кастанеды, я думаю найдутся тысячи и тысячи тех, кто принял его книги за руководство к действию.

-Смело.

–В этом был бы какой-то смысл в истории без дона Хуана.

-Говорить об этом, все равно что представлять историю Шестипалого, который не встретил своего Затворника.

–Что-то вроде того. Какой смысл посвящать десять книг дону Хуану, если без него можно обойтись? Но в том-то и дело, что капитанами кораблей, бороздящих океан неведомого всегда были особенные люди — нагвали. Только им было под силу собрать команду из простых ребят вроде Кастанеды, а потом достичь далекого заветного берега.

– А кто вообще поверил Кастанеде? Ну, кроме отдельных кастанеднутых?

–Мы можем представить его истории как легенды о Затворнике, просочившиеся в один из отсеков для цыплят. Кастанеда неслучайно называет одну из своих книг сказками о силе. То есть он, чуть ли не прямым текстом говорит, что это сказки для взрослых, такие же легенды о цыплятах, что стали степными орлами.

-То есть возможность улететь, это сказка? Как-то пессимистично выходит.

–Для этой истории — да. Но это есть и в повести Пелевина. Вспомним тот момент, когда Затворник с Шестипалым забираются на Стену Мира, а кто-то снизу, из толпы, машет Шестипалому вслед. А что ещё остается тому, кто не встретил своего Затворника? Да и сколько таких наши герои могут забрать с собой?

-Звучит парадоксально, при том, что повесть о цыплятах заряжена оптимизмом.

–Как и книги Кастанеды. Все будет хорошо, но далеко не для всех.

-Допустим, что Карлосу действительно посчастливилось стать учеником живого Нагваля. Но что случилось позже?

–На протяжении тридцати лет своей литературной биографии, Кастанеда меняется, причем не только как писатель, но и человек. Вполне возможно, что он оказывается перед своей Стеной Мира, которую не хочет или уже не может преодолеть. Он вынужден писать о Затворнике, но сам таким он быть больше не может. Наконец, ему приходится дать своим читателям что-то кроме своих книг.

-«Тенсегрити»?

–Ага, раздать ржавые гайки всем, кто хочет подкачать крылья. Правда, я рассматриваю «Дар Нагваля» как исключительно коммерческий проект, но мое личное мнение.

-Мне нравится выражение дона Хуана, что нет нагваля — нет игры. Но как эта фраза соотносится со словами Кастанеды, что правил больше нет, прежняя традиция подошла к концу. То есть, без учителя можно обойтись?

-Нагваль нужен ученику не меньше, чем Затворник Шестипалому. Но если нагвалей нет и не предвидится, то приходится заговорить о о Бесконечности, магических пассах или начале нового цикла. Но это первая половина девяностых, то есть события тридцатилетней давности. Кастанеда был ещё жив, а почитатели его творчества были преисполнены оптимизмом. Кстати, не потому ли повесть о цыплятах венчает счастливый конец?

-А сейчас, тридцать лет спустя, что изменилось?

–Кастанеда умер в 1998 году от рака печени. У него было много последователей, в том числе на уровне текста, но никто не написал об этом, так как он. Никто не сказал нам ничего нового, не говоря уже о том, чтобы представить конкретные верифицируемые результаты. Было много болтовни, громких заявлений, сетевой пены на форумах, но время расставило все по своим местам. Время показало, что отттуда вестей нет. И даже если кто-то достиг в одиночку берега Новой Америки, открытой Кастанедой, то назад уже не вернулся.

–Но разве дон Хуан был единственным проводником? Ведь должны были оставаться другие нагвали, линии видящих. Или Хуан Матус действительно был последним нагвалем и человеком знания?

- Давайте, положа руку на сердце, признаем, что нового дона Хуана из Кастанеды не получилось. Нагваля с нами нет. Чуда не произошло.

–Если посчитать… Кастанеда провел тринадцать лет с доном Хуаном и двадцать четыре — без него?

–Да. И это время за которое Карлос мог воспитать два поколения учеников, а сколько написать, рассказать об этом! Но он пишет только две книги о событиях после ухода дона Хуана. Это пятая и шестая книги его сочинений. В них вмещается год, может быть два-три его пути в роли Нагваля, но что потом? В седьмой своей книге «Огонь изнутри» Кастанеда вновь заговорит о прошлом, о своем пути рядом с доном Хуаном.

-Но что Кастанеда должен был сделать? По каким признакам можно было судить, что он взял эстафету традиции в свои руки, так сказать, продолжил дело своего учителя?

— Когда Кастанеда стал новым Нагвалем, то под его начало перешли ученики дона Хуана, которых тот набирал для новой партии. Мы не знаем, что произошло со всеми ними, так как история самостоятельного путешествия Кастанеды по тропе знания исчерпывается книгой «Дар Орла». По логике, Карлос должен был готовить нового Нагваля, кого-то себе на замену, но мы ничего не знаем об этом человеке.

-Может этот новый Нагваль все-таки был? Или даже есть?

–Попробую перевести сказанное на язык повести про Затворника и Шестипалого. Представим, что Затворник улетает, а Шестипалому приходится вернуться на конвейер, найти новых учеников и последователей. Помимо этого, он рассказывает истории про своего крутого учителя, который улетел, проскочив в разбитое окно. Но вот становится известно о смерти Шестипалого, что склеил крылья где-нибудь в районе кормушки. Печально? Нет слов, но может он оставил себе замену? Все принимаются оглядываться по сторонам, а тут и время решительного этапа подходит.

-Ну а если бы Кастанеда все-таки показал нам нового Нагваля, кого-то подобного дону Хуану?

–А смысл? Это все равно, как если бы умирающий Шестипалый показал галдящей толпе нового Затворника. Да они бы его разорвали на части, сохранив перышки для талисманов. Но я хотел здесь сказать о другом. Всем, кто остается на конвейере необходимо нечто большее, чем случайный успех Затворника и Шестипалого. Мы видим, что спасение двух продвинутых цыплят ничего не изменило для остальных пленников птицекомбината. Может и так, что все стало только хуже. Разбитые окна затянули проволочной сеткой, чтобы такой побег больше никогда не повторился.

*3*

-В прошлый раз, мы говорили о возможности достичь уровня Хуана-Затворника без посторонней помощи, вне традиции. И важный, чуть ли не самый главный вопрос всплыл сам собой. А нужен ли учитель и все-таки есть шанс улететь, начиная с нуля?

-Но ведь дон Хуан никогда не был героем-одиночкой. Вроде как у него был свой учитель или даже два.

–Да, в этой точке истории Пелевина и Кастанеды расходятся. Впрочем, Затворника могла всему научить та же крыса Одноглазка.

-А Шестипалый? Если у него есть учитель, значит он уже часть традиции?

–Да, и что интересно, в одной из последних глав Затворник будет предлагать Шестипалому вернуться на конвейер, чтобы найти нового ученика.

-Я не вижу большой разницы между началом пути Затворника и Шестипалого. Раз у одного получилось когда-то выбраться, значит это получится и у другого.

-Наверное, на уровне истории про цыплят, бегущих из-под хозяйского ножа — большой разницы нет. Но мы уже затронули печальный пример Кастанеды, который будучи учеником дона Хуана, тем не менее, встретил свои последние дни на конвейере. Выражаясь более грубо, приехал в Цех №1.

-Но кем были нагвали для традиции людей знания?

–Есть версия, что первые Нагвали были созданы свыше и посланы в мир, чтобы вести простых людей к вечной жизни. Но можно посмотреть на это проще. Среди нас есть прирожденные лидеры, люди, что потенциально способны искать и находить проход, ведущий ко спасению.

-Мне проще поверить в дона Хуана, у которого был свой учитель, чем одиночку, который сумел выбраться за Стену Мира, да ещё и выжить за её пределами.

–Да, учитель Кастанеды куда более адекватен нашему представлению о пути, как части традиции, передающейся от учителя — ученику, отца к сыну, от поколения к поколению.

-И вот эта традиция обрывается, но почему? Если все завязано на таких крутых ребят как нагвали, то что делать простым, обычным людям?

–Согласен. Крутизна дона Хуана, как и его представленность в единичном экземпляре сыграла злую шутку не только с Кастанедой, но и со всеми нами. Избыточная, если так можно выразиться, безупречность этого сверхчеловека, в конце концов стала железобетонной плитой, которая наглухо перекрыла возможность для этой истории стать чем-то большим, чем просто сказкой о силе, сказкой для взрослых. Всё замкнулось на доне Хуане, на его абсолютной незаменимости, на потребности всех и каждого, кто хоть на йоту проникся духом кастанедианского эпоса в таком учителе, наставнике и даже духовном отце. Подняв образ дона Хуана на такую высоту, Карлос, невольно, опустил других учителей и наставников, которых мы могли бы встретить в нашей обычной реальности.

-И сравнение с Нагвалем будет далеко не в их пользу.

–Верно. Но тут мы подходим к разговору о том, а каким вообще должен быть правильный учитель? В отношениях Затворника и Шестипалого, а лучше всё-таки Кастанеды и дона Хуана мы можем отследить следующие ключевые моменты, которые очень импонируют читателю. Итак, первое:

отсутствие почасовой оплаты, как и вообще любых форм монетизации образовательного процесса. Карлос платит дону Хуану своим временем и вниманием. Да, он привозит своему учителю какие-то продукты, вещи, но это в большей степени подарки, выражаясь более грубо — подгоны. Это что-то абсолютно простое и естественное, неизбежно возникающее между людьми, находящимися в очень близких отношениях, в кругу семьи, например. Второе: инициатива учителя. Например, когда учитель делает шаг навстречу ученику, а не наоборот.

-Учитель делает первый шаг?

–Даже больше: он должен сделать первый шаг. Дона Хуана обязывало к этому, так называемое правило нагваля, то есть своеобразный геном традиции, благодаря которому воспроизводится, то есть продолжает жить учение. Нагваль, внимая миру и следуя своим путем, постепенно находит, собирает учеников. Один из них должен стать следующим нагвалем и таким образом продолжить традицию. Конечно, это очень нравится читателю.

-Обязанность Нагваля снимает ответственность с ученика? Так что ли?

–В каком-то смысле, да. Пришёл Нагваль — значит, у тебя всё получится, ты избран свыше, а на нет и суда нет.

— Не ты должен найти учителя, а учитель должен тебя найти. Так?

–Так. Правда, и учитель вроде как не волен выбирать. Все происходит по указканию свыше, по команде таинственной высшей силы, что якобы правит судьбой всех живых существ.

-Но если ученик приходит сам, то у него есть выбор, а с ним и пространство для отступления.

–Да и потому, если решение учить принимает нагваль, значит он последует ему до конца, будет выкладываться целиком и полностью. Теперь, третье. То, что мы можем назвать полномочиями учителя. Это сила и власть в руках такого человека, то есть реальная, а не условная возможность воздействовать на ученика в таких ситуациях, когда тот противится ученичеству, либо не имеет сил двигаться дальше и ему необходим внешний импульс.

–Вопрос о монетизации образовательного процесса…Бытует мнение, что дон Хуан был владельцем обувной фабрики, а потому мог позволить себе давать бесплатные уроки.

–Если он был человеком знания, то мог позволить себе быть кем угодно. Это как Затворник, которому доступен тысяча и один способ поднять зерна возле кормушки, а то и ещё где-нибудь.

-В смысле?

–Например, он может приходить к кормушке ночью, когда все уходят в спасительную кому.

-Но ему все равно нужно что-то есть? Я скорее про это. Чем питаться учителю, если не брать плату за обучение?

Конец ознакомительного фрагмента.