Череда многоточий. Итог за 5 лет

Антон Боровиков, 2022

Пять лет назад совершенно неожиданно – прежде всего для себя самого – начал писать короткие рассказы и новеллы. А с осени 2017 начал с этими рассказами выступать, ведь опыт театральный, как и, кстати, литературный сродни сильнейшей зависимости – попробовав, уже, как говорили классики, за уши не оттащишь. Тем более если встретил более-менее благодарный прием. Где-то два года назад к рассказам в моем, так сказать, портфолио присоединились статьи о книгах, музыке и фильмах. Уже больше двух лет веду свой литературный паблик. Время – жутко коварная вещь. Только сейчас, осенью 2022, я понял, а ведь уже пять лет прошло. И вот – перед вами полный итог моей пятилетней работы.Мне кажется, читать короткие тексты удобнее – ну не понравился, перешел к следующему, чай, не роман.

О книгах

От мальчика до мужа

Джулиан Барнс, «Метроленд»

Джулиан Барнс считается одним из законодателей мод в современной литературе, и он в очередной раз это доказывает романом «Метроленд». Метроленд — район Лондона, где живут представители так называемого upper-middle, то есть зажиточного среднего класса. Роман охватывает три периода (1963, 1968, 1977) из жизни двух главных героев — Кристофера Ллойда и Тони Баварски. Начинается повествование с их подросткового возраста. Они, как и любые подростки, пытаются протестовать против всего и вся и, конечно, изменить мир. Правда, Крис и Тони выбирают весьма оригинальный метод — эстетство, показное франкофильство (это в Англии-то!), и, как они считают, «эпатаж буржуазии», больше похожий на шалости мелких пакостников.

« — Они вообще поняли, что мы над ними стебемся?»

Они даже молоко пьют «с привычным и показным отвращением истинных гурманов» и постоянно теоретизируют о планах переустройства мира.

Ну, и конечно, здесь присутствуют все прелести пубертата — от любопытства по части женской анатомии до оценки женщин по придуманной ребятами шкале ДСС (доброта-страдание-сиськи).

Вторая часть — Париж, 1968, время массовых студенческих бунтов, но здесь все-таки речь больше идет о личных переживаниях героев, нежели о «революции», о формировании жизненных позиций.

Третья часть — Англия, 1977, когда у героев уже возникает полная ясность по поводу того, чего они хотят от жизни и куда они хотят направить свой путь.

Собственно, роман об этом — о жизненном выборе, о взрослении (если оно состоялось), о том, что лучше — тихое буржуазное счастье или пожизненное бунтарство и увлечение глобальными идеями. И стоит ли расставаться с наивными идеалами юности или с упорством, достойным лучшего применения.

Персонажи, как, впрочем, и всегда у Барнса, выписаны с предельной точностью, ярко индивидуальны. Великолепно переданы нравы того самого среднего класса со всеми присущими ему чертами — не всегда привлекательными, но тем не менее… Приходит понимание, что Метроленд — понятие не географическое, это скорее образ жизни. А вот следовать ему или нет — выбор каждого.

И еще один важный элемент романа — это французская поэзия. Рембо, Бодлер, Готье, Колет и другие абсолютно органично вплетены в повествование, спасибо издателям, что тексты даны и в оригинале.

Конечно, иногда кажется, что в романе слишком уж педалируется сексуальный элемент, но это выбор автора, видимо, он полагает, что без этого трудно будет понять чувства и действия героев.

«Метроленд» — это Барнс в его лучшем проявлении, и вы получите истинное удовольствие, если вам близок стиль Барнса, вам интересны рассуждения о французской поэзии и понимание того, что же из себя представляла Англия 60-70 годов.

Божий Хогвартс, или впихнуть невпихуемое

Бернард Вербер «Мы, боги»

Роман «Мы, боги» — это первая часть «божественной трилогии» Вербера, в которую также входят романы «Дыхание богов» и «Тайна богов».

Как известно, настоящий джентльмен должен знать понемногу, но обязательно обо всем. Я думаю, именно таким багажом и обладает месье Вербер, что он ярко демонстрирует в своем романе. Но обо всем по порядку.

Роман представляет из себя причудливую смесь из мотивов Поттерианы и «Имени Розы», справочника по мифам Древней Греции, научпопа, эзотерики, и даже, не побоюсь этого слова, труда Фридриха нашего Энгельса «О происхождении семьи, частной собственности и государства».

Суть сюжета в следующем: ангелы-хранители, герои предыдущего романа, получают повышение — и они теперь боги. Да-да, именно так, во множественном числе. Автор на голубом глазу утверждает, что многобожие — оно даже в Ветхом Завете записано, ибо имя Бога Elo-him — это множественное число в иврите. Ну, оставим это на совести автора.

И, как оказывается, богом стать не так просто, надо пройти, понимаешь, профессиональную переподготовку. Наших героев отправляют в своего рода божий Хогвартс — остров Эдем, он же Олимпия, где всем заправляет Кронос. Тот самый Кронос, отец Зевса из греческих мифов. Профессорско-преподавательский состав состоит из достойнейшего пантеона олимпийских богов — от Посейдона до Деметры. И еще: данный курс студентов состоит исключительно из реинкарнаций известных французов — от анархиста Прудона до Мата Хари (sic!).

Итак, параллельно с учебным процессом, достаточно детально описываемом и представляющим из себя своего рода игру по созданию новых цивилизаций, в романе проходит и детективная линия — с убийствами и монстрами.

Такова сюжетная основа романа. Достаточно оригинально, и по большому счету, вполне себе увлекательно. Тем более что во всем, что касается непосредственно действия, автор действительно пишет интересно, с достаточной долей саспенса и интриги.

Что, наверное, перегружает роман — многочисленные псевдонаучные сентенции духовного отца главного героя. Ну, и конечно, все время хочется сказать: вы либо крест снимите, либо трусы наденьте. Либо ангелы-хранители, небесное воинство и Демиурги, либо Гефесты с Дионисами. Сплошная эклектика, создающая ощущение, что автор пытается продемонстрировать широту своей эрудиции.

Возможно, если бы не было этих отягощений, роман читался бы гораздо легче. Но тем не менее оригинальность идеи остается, сюжет интересен.

Так что если вы хотите в режиме детектива освежить свои знания в области греческой мифологии и истории развития человечества — добро пожаловать в гости к Бернарду Верберу и его персонажам, богам-школярам.

Мосты, идиоты и стокгольмцы

«Это история обо всем на свете, но главным образом — об идиотах. Идиотом, скажем прямо, можно назвать любого, вот только не стоит забывать: быть человеком — дело вообще трудное до безумия. Особенно если рядом с тобой люди, перед которыми ты пытаешься выглядеть хорошим.»

Фредрик Бакман «Тревожные люди»

Я, как правило, никогда не ориентируюсь на массовое мнение в выборе книг. Более того, надпись на обложке «Мировой бестселлер» или фразы вроде «Да ты что, сейчас это все читают, об этом все блогеры говорят» как-то сразу отпугивают. Ибо истинно сказал Ярослав Хорошков — нынешний массовый читатель абсолютно непритязателен, и посему ориентироваться на его мнение — не самое благодарное занятие.

Но на этот раз я все-таки решил преодолеть стереотипы и прочитать книгу, которую мне настойчиво рекомендовали именно под этими лозунгами. Кроме того, я давно интересуюсь скандинавской литературой, правда, в основном в жанре детективов и триллеров — еще начиная с советского издания антологии шведского детектива с романами Стига Трентера, Эверта Лундстрёма, Ларса Хесслинда и Яна Экстрема до блестящей серии Ю Несбё о Хари Холе и шедевра Никласа Натт-о-Дага «1793».

Итак, Фредрик Бакман, взлетевший на вершину в 2012 году с романом «Вторая жизнь Уве», по которому Ханнес Хольм снял блестящий фильм, номинированный на «Оскар». Роман «Тревожные люди» (Folk Med Angest), хотя, наверное, корректнее было бы перевести как «Люди с тревожностью», это в большей степени соответствует сути книги.

Здесь хотелось бы сделать небольшое отступление. У нас бытует такое, говоря современным языком, мимимишное восприятие Скандинавии в целом и Швеции в частности — ах, эти, игрушечные домики, чистенькие улочки, ИКЕА, тефтельки и т. д., и т. п. Нет, это всё есть, но это скорее внешнее, а вот суть, прежде всего людские судьбы и отношения, гораздо жёстче. У нас вообще любят это все романтизировать, что отражается, в частности, и на литературе. Так, роман Стига Ларссона «Мужчины, которые ненавидят женщин» (Man som hatar kvinnor) почему-то превратился в «Девушку с татуировкой дракона». Но сами скандинавские литераторы предпочитают все-таки резать правду-матку, взять тот же упомянутый «1793» Натт-о-Дага.

Возвращаемся к тревожным людям. Вкратце сюжет (без спойлеров): после неудачного ограбления банка в провинциальном шведском городке грабитель захватывает в соседнем доме заложников — клиентов, пришедших на просмотр выставленной на продажу квартиры. При этом оказывается, что истории грабителя и заложников переплетены самым причудливым образом. Но сюжет — всего лишь обрамление для детального описания судеб тех самых тревожных людей. Хотя и повороты сюжета весьма увлекательны и неожиданны.

А судьбы каждого из персонажей ох как непросты, наглядная демонстрация того, что «общество катится к чертовой матери в эпоху кофе без кофеина, безглютенового хлеба и безалкогольного пива».

Практически у каждого из действующих лиц есть в прошлом вполне себе размеренная жизнь, как говорит автор, «работать и оплачивать счета, пользоваться зубной нитью и вовремя приходить на встречи, стоять в очередях и заполнять бланки, вставлять вилки в розетки и собирать мебель, менять летнюю резину и вовремя заряжать телефон, выключать кофеварку и записывать детей на занятия в бассейн». И главное при этом — казаться счастливым, благополучным и прочее. Но это мирное обывательское существование ломается подчистую, когда в жизни каждого из них происходят личные драмы и трагедии. И вот здесь мы как раз и подходим к тому, что внешняя модель шведского «общества всеобщего благоденствия» оказывается не такой уж благостной. Не зря в Скандинавии самый высокий в Европе уровень самоубийств.

И неважно, что происходит — разорение после краха Lehman Brothers или измена любимого человека («пока ты сидишь в туалете, твоя вторая половина листает Тиндер — свайп вправо, свайп влево, — и находит родственную душу»). Уровень стресса и депрессии зашкаливает. Люди просто не понимают, как с этим справляться. Но при этом нужно делать вид, что счастлив, поддерживать образ в соцсетях. «В конце концов тебе становится невыносимо больно только от того, что кожа обтягивает ребра, что невозможно опустить плечи, что всю жизнь ходишь по стеночке, до боли сжав кулаки, в страхе, что тебя кто-то заметит». Страх, тревога, подавленность — каждый находит выход в своем, кто-то следит за знаменитостями в соцсетях, «она тратит все свое свободное время на то, чтобы сокрушаться, что неприятные ей знаменитости в очередной раз не потерпели фиаско», и испытывать бурную радость, от того, что они таки разводятся. Или в бесконечной покупке, переделке и перепродаже квартир. Каждый из персонажей по-своему надломлен, у каждого — свои личные кошмары, старательно упрятываемые за ширму внешнего благополучия. «Люди месяцами испытывают боль, им тяжело дышать, они ходят к врачам, думая, будто проблемы — с легкими. А все потому, что им трудно признать: внутри что-то… треснуло. Что это душевная боль, жидкий свинец в крови, невыносимая тяжесть сдавила грудь.»

Иногда от этой невыносимой тяжести люди идут на отчаянные поступки — то же ограбление банка или совсем крайние меры. В книге одно состоявшееся и одно предотвращенное самоубийство. И здесь надо сказать еще об одном полноценном персонаже книги — это мост, который виден из той самой квартиры и на котором происходили те самые зловещие события. Если хотите, своего рода символ — насколько ты отчаялся? Встань на мосту и подумай: прыгнешь? Или все-таки подождешь? Не самый простой выбор, учитывая те обстоятельства, в которые наших героев загнала жизнь.

Но как раз ситуация с неудавшимся ограблением и нелепым «захватом заложников» становится для героев книги неким переломным моментом. Здесь есть место и пресловутому «стокгольмскому синдрому», и преодолению семейных кризисов через окончательное выяснение отношений, и переосмыслению жизни. Но при этом, конечно, автор прав — герои ведут себя как полные идиоты, как грабители с заложником, так и пара полицейских, отец и сын, у которых своих заморочек в отношениях хватает. Надо отдать должное автору — все это описывается без занудства и морализаторства, динамично и с юмором. Параллельно автор очень удачно простебывает все стереотипы серьезных фильмов и книг о захватах заложников. Все происходит в высшей степени парадоксально — клиентка анализирует своего психотерапевта, в разгар действия появляется человек в маске кролика (привет, «Квартет И»), грабитель то исчезает, то появляется, и так далее.

Мне кажется вполне логичным, что во всем этом бедламе единственным разумным человеком становится старушка Эстель. Что-то в ней есть из того, старого мира, мира до веганов и безглютенового хлеба. Не хочу давать спойлеров, но именно Эстель сыграет решающую роль в разрешении этих кризисов.

И еще один очень важный аспект — постоянные ссылки на «стокгольмцев», на столичных жителей и их стиль жизни. Их недобрым словом поминают и полицейские («сейчас стокгольмских пришлют»), и сами участники драмы с заложниками. И ведь согласитесь, наверное, в любой стране есть такое отношение к столичным жителям, их повадкам и стилю жизни. Вот как об этом говорит автор: «Стокгольм — не столько город, сколько выражение для обозначения всех тех, кто действует нам на нервы и не дает жить спокойной счастливой жизнью. Тех, кто считает себя лучше, чем мы. Банкиров, которые не дают кредиты; психологов, которые задают вопросы, вместо того чтобы прописать снотворное; покупателей, которым достается приглянувшаяся нам квартира; и кроликов, которые уводят наших жен. Всех тех, кто нас не замечает, не понимает, и тех, кому мы безразличны. Стокгольмец у каждого свой, и даже у настоящих стокгольмцев есть свои собственные — «те, что живут в Нью-Йорке», или «политики из Брюсселя», или другие идиоты откуда угодно еще, где люди думают, будто они еще лучше стокгольмцев.» Знакомо, правда?

Наверное, все-таки для того, чтобы что-то в жизни изменилось к лучшему, действительно разок надо побыть идиотом. Так или иначе, ко всем персонажам драмы проникаешься безусловной симпатией. Они ведь хорошие люди, просто оказавшиеся в весьма драматичных жизненных обстоятельствах. И, может быть, не так уж и плохо быть идиотом:

«Правда в том, что это история обо всем на свете, но главным образом об идиотах. Мы делаем все, что можем. Пытаемся научиться быть взрослыми, любить друг друга и вставлять флешку в разъем правильной стороной. Ищем, за что зацепиться, за что бороться, на что надеяться. Изо всех сил стараемся научить детей плавать. Это нас объединяет, и все равно мы остаемся чужими, мы никогда не знаем, как отзовутся в других наши поступки, как твоя жизнь отзовется в моей. Мы спешим по своим делам, в тесном потоке, не замечая, как задеваем друг друга полами своих пальто и тотчас расходимся в разные стороны. Я не знаю, кто ты, мы друг другу чужие.»

Можно совершать идиотские поступки, но все равно в конце концов быть человеком. Книга Фредрика Бакмана как раз об этом. Настоятельно рекомендую прочитать.

Медленный человек с закрытым сердцем

«Я есть, однако никого не интересует, кто я есть. Мои друзья от меня отрекаются, как от утраченной памяти. Я один печалюсь о своих бедах»

Джон Клэр

Дж. М. Кутзее, «Медленный человек»

Итак, перед нами роман Джона Максвелла Кутзее, южноафриканского писателя бурского происхождения, первого писателя, дважды удостоившегося Букера, и Нобелевского лауреата. Но, наверное, не его регалии стали причиной моего интереса. Тем более что Нобелевка себя в определенной мере скомпрометировала, раздавая премии одиозным личностям вроде Алексиевич. Дело в том, что в свое время в моей радиопрограмме заведующая Центральной библиотекой Оксана Исаева рассказывала об одной из книг Кутзее — «Жизнь и время Михаэля К.», с тех пор я хотел познакомиться с творчеством этого автора.

Надо сказать, знакомство удалось. Роман «Медленный человек» был издан в 2005 году. Как в свое время сказал сам Кутзее, «у меня нет желания доказывать какие-то идеи. Я лишь тот, кто стремится к свободе». И «Медленный человек» тоже о свободе и о выборе.

Кратко история (без спойлеров): Действие романа происходит в городе Аделаида, что в Австралии. Пол Реймент, вполне себе преуспевающий человек, живущий, как он сам говорит, «фривольно» и быстро, попадает в аварию, в результате которой ему ампутируют ногу. И вот — жизнь вдруг становится медленной. Пол нанимает сиделку Марияну, иммигрантку из Хорватии и понимает, что начинает испытывать к ней нечто большее, чем просто благодарность за уход и помощь.

За спиной у Пола — разрушенный брак, который никогда не был искренним и исполненным любви. И тут он начинает понимать, что вроде бы вот оно, настоящее чувство, но… «Мужчина и женщина за запертыми дверями в теплый полдень. Они вполне могли бы заниматься сексом. Но тут ничего подобного. Это всего лишь медицинский уход.»

Надо сказать, что Пол — человек, проживший всю жизнь практически без сильных эмоций. ««Фривольный» — неплохое слово, чтобы подвести итоги: каким он был до этого происшествия, а возможно, и сейчас таким остается. В течение своей жизни он не сделал ничего особенно дурного, но и хорошего не сделал. Если не осталось никого, кто мог бы объявить приговор по поводу такой жизни, если Великий Судия над всеми отказался от вынесения приговоров и удалился, чтобы заняться своими ногтями, он объявит приговор сам: упущенный шанс.» И тут вдруг его охватывает, как ему кажется, истинное чувство, и кроме того, неистовый альтруизм, навязчивое желание помочь Марияне и ее семье. Но иной помощи, кроме финансовой, он представить себе не может, что, естественно, вызывает отторжение Марияны и ее мужа, рабочего на автозаводе. Мирослав был популярен в Хорватии, но сейчас вынужден трудиться на конвейере, ибо его былые заслуги никого не интересуют. Но так или иначе семья Йокичей пользуется расположением Пола. Нет, сценарий оскароносных «Паразитов» Пон Чжун Хо здесь ни при чем. Скорее здесь срабатывает idee fixe Пола о том, что он обязательно должен помочь, как бы коряво он эту помощь ни предлагал. А делать он это действительно не умеет — опыта же не было. И кроме того, Марияна не случайно называет его бытующим в Хорватии определением — «человек с закрытым сердцем». Да, Пол пытается открыть сердце, но он просто не знает, что с этим делать и как обращаться со своим чувством.

Кутзее добавляет к этому еще и этнический элемент. Естественно, будучи буром, он не мог не сделать отцом Пола голландца. Мама главного героя — француженка. И все переживания Пола Кутзее пытается представить в том числе и как борьбу его кровей, голландского рационализма и французской эмоциональности. Здесь, как мне кажется, он немного попадает в плен стереотипов: пресловутая французская легкость и эмоциональность — не более чем миф. Тем не менее, эта мысль красной нитью проходит через всю книгу.

Важно и то, что главным хобби Пола является коллекционирование старых фотографий. Йокичи пытаются его уверить, что эта старая, застывшая жизнь не может быть никому интересной, но Пол упорно стоит на своем, любовно разглядывая старые снимки. Наверное, и он внутри — застывший, холодный, как глянец старых «белковых» фотографий, вымоченных в серебре.

Отдельно, конечно, стоит сказать об еще одной главной героине романа — Элизабет Костелло. Именно её странное появление превращает роман из бытописания в фантасмагорию с глубоким смыслом. Кто она? Писательница, которой Пол явился в порыве вдохновения как герой ее романа? Представительница загробного мира — может быть, Пол уже умер? Просто сердобольная пожилая женщина, нашедшая Пола и пытающаяся ему помочь по мере сил? Хотя, надо сказать, и у неё помощь не очень получается, Пол категорически все её попытки отвергает. Но Элизабет всё-таки несёт этот крест до конца. Пожалуй, она самый яркий и хорошо выписанный персонаж романа. Так же, как и Пол, несущая в себе нерастраченную любовь.

«Медленный человек» — книга не столько о свободе, наверное, сколько о том, насколько мы себя сковываем, насколько мы не умеем по-настоящему чувствовать и насколько мы упускаем все те шансы, которые подкидывает нам жизнь.

И поэтому не упустите ваш шанс, прочитайте книгу Джона Кутзее, не пожалеете.

Фото Ambady Sasi / pixabay.com / лицензия СС0

Бусидо дворецкого

«Достоинство» в дворецком — то же, что в женщине красота, и поэтому бессмысленно пытаться в нем разобраться

Стивенс

Кадзуо Исигуро, «Остаток дня»

Третий роман «английского японца» вышел в 1989 году. Роман получил Букера и был признан «самым английским романом столетия». Что на самом деле интересно, потому что Исигуро действительно написал очень английский по духу роман, будучи японцем. Обратную ситуацию представить практически невозможно, в Японии тот же англичанин всегда будет «гайдзином», чужаком и вряд ли сможет написать «самый японский роман столетия».

Главный герой романа, от лица которого ведется повествование — как сейчас принято говорить, олдскульный дворецкий Стивенс, потомственный butler, служивший в разных домах, но большую часть жизни посвятивший служению «истинному джентльмену», аристократу лорду Дарлингтону в его поместье Дарлингтон-холл. После смерти лорда Дарлингтона поместье покупает богатый американец, мистер Фаррадей, и вместе с домом к нему «по наследству» переходит и Стивенс. Вообще достаточно типичная ситуация и для теперешней Англии, только вместо американцев, как правило — арабы, китайцы и русские, которые хотят, чтобы всё было «по-английски».

Конечно, Стивенс понимает, что новый хозяин — не чета старому, «в конце-то концов он американский джентльмен и часто ведет себя не так, как английский». Стивенсу явно не импонируют американские манеры мистера Фаррадея, но, естественно, он — дворецкий, его призвание — служить.

И вот в один прекрасный день мистер Фаррадей решает дать Стивенсу отпуск и предлагает тому отправиться в путешествие на хозяйском автомобиле. Стивенс решает посвятить поездку встрече с бывшей главной экономкой Дарлингтон-холла мисс Кентон (теперь миссис Бенн), которая живет на западе, в Корнуолле с целью попробовать уговорить ее вернуться в Дарлингтон-холл. Ну, и попутно осмотреть попавшиеся на пути достопримечательности, включая собор в Солсбери (привет Петрову с Башировым, highly likely).

Вот, собственно, и весь сюжет, но главное место в повествовании занимают рассуждения Стивенса о том, каким должен быть «великий дворецкий» и его воспоминания о службе лорду Дарлингтону.

«Великий дворецкий», по мысли Стивенса и по идее неофициального профсоюза дворецких, общества Хейса, обязательно должен служить «истинным леди и джентльменам» в «выдающемся» доме. «Следует руководствоваться концепцией «истинных леди и джентльменов», доказывало Общество, в противном случае «нам грозит скатывание до уровня большевистской России». При этом «дома дельцов, или «нуворишей», Общество не рассматривает как «выдающиеся». И конечно, он должен быть англичанином: «… настоящие дворецкие встречаются только в Англии. В других странах существует лишь мужская прислуга, каким именем ее там ни называй. Европейцы не могут быть дворецкими, ибо, в отличие от англичан, по самому своему складу не способны обуздывать душевные переживания.»

В этом, надо сказать, наш герой преуспел — Стивенс педант и зануда, каких поискать, начисто лишенный чувства юмора и нормальных человеческих эмоций. Исполняет он свои обязанности с истинным рвением и прилежанием, что особенно видно в сцене важной встречи в Дарлингтон-холле, когда на первом плане — обслуживание гостей и приказ хозяина обсудить вопросы полового воспитания с юным Реджи Кардиналом, а отнюдь не состояние больного отца Стивенса. «Надлежащая организованность и предусмотрительность — качества, составляющие саму суть нашей профессии», — говорит Стивенс.

В частности, Стивенс никак не может привыкнуть к шуткам мистера Фаррадея, но со старательностью пытается научиться шутить. Но и к этому Стивенс подходит с присущим ему занудством: «Я потратил немало сил и времени на развитие навыка именно по этой части. Другими словами, я стремился включить этот навык в арсенал моего профессионального мастерства.» Увы, без особого успеха.

Кстати, символично, что подробно описываемая важная встреча происходит в 1923 году и на ней обсуждается облегчение судьбы проигравшей I мировую войну Германии, снижение репараций и другие уступки. А тем временем в Мюнхене — уже пивной путч, и ефрейтор Шикльгрубер поднимает голову.

Вообще Стивенс как истинный преданный дворецкий всячески идеализирует своего хозяина, увлеченного внешнеполитическими интригами. «Каждый из нас в глубине души мечтал внести и свою скромную лепту в созидание лучшего мира и понимал, что с профессиональной точки зрения самый надежный способ добиться этого — служить великим людям современности, тем, кому вверена судьба цивилизации.» И все время пытается выгородить его, оправдываясь за частые визиты «достойного мистера Риббентропа», за контакты с «чернорубашечниками» Мосли и, видимо, симпатии к наци. Надо напомнить, что такие симпатии не были редкостью в довоенной Англии, и ими грешили даже члены королевской семьи.

И на этом фоне явным антагонистом Стивенса выступает мисс Кентон, главная экономка Дарлингтон-холла. Не хочу давать явных спойлеров, но ее эмоциональность, человечность и живость — откровенная противоположность сухости, черствости и занудству главного героя.

Особо надо отметить и своего рода снобизм Стивенса. Англия ведь до недавнего времени была очень стратифицированным обществом, и деление на классы было, а кое-где и остается, весьма жестким. И здесь Стивенс — категорический сторонник этой сегрегации, простолюдины не должны участвовать в принятии важных для страны решений, сие есть удел «истинных джентльменов». И только таким и надлежит служить: «Отдельные представители нашей профессии считают в конечном итоге малосущественным, какому именно хозяину служить; по их мнению, распространенный в нашем поколении вид идеализма, то есть убеждение, что дворецкие должны стремиться служить тем великим людям, кто работает на благо человечества, — всего лишь высокопарная болтовня, далекая от реальной жизни. Примечательно, что лица, высказывающиеся в этом скептическом духе, неизменно оказываются самыми заурядными в профессиональном отношении; это те, кто понимает: им самим не дано дослужиться до видного положения, и поэтому стремится низвести других до своего уровня.»

Хотя роман и английский, но все-таки японский элемент здесь присутствует. Ведь все убеждения Стивенса — это своего рода бусидо, кодекс, сродни самурайскому: «Ибо в реальной жизни критическое отношение к хозяину и образцовая служба просто несовместимы. «Этот хозяин олицетворяет все, что я считаю благородным и достойным восхищения. Отныне я всего себя отдаю ему в услужение». Наш единственный выбор — полностью передоверить свою судьбу тем выдающимся джентльменам, кто, пребывая у ступицы всемирного колеса, берет нас в услуженье». Ну, чем не отношения самурая и его сёгуна?

И тем не менее, описания английских городков, характеров и манер главных и второстепенных героев — чисто английские, выполненные виртуозно и мастерски.

Посему настоятельно рекомендую прочитать роман Кадзуо Исигуро, особенно записным англофилам, к каковым я отношу и себя.

Фото Vic Padilla / pixabay.com / Лицензия СС0

Горемыки против торгашей

Как сказано в должностных обязанностях, я должен быть незаметным в приемлемой степени, это мне подходит. Мне не следует выпячивать себя на первый план.

Главный герой «Ресторана «Хиллс»

Эго организует защиты против распада эго-организации.

Дональд Вудс Винникотт

Матиас Фалдбаккен «Ресторан Хиллс»

Итак, перед нами роман «северного Уэльбека» (Себастьян Виттрок, газета «Политикен»). Главный герой романа, от лица которого ведется повествование — пожилой официант, работающий в одном из старейших ресторанов Осло, «Хиллс» (будем называть его «Официант», ибо имя его так и не появляется в романе).

Небольшое лирическое отступление: как-то в маленьком городке Бад-Райхенхалле на юге Баварии я увидел вывеску: «Семейная аптека Мюллеров, с 1783 года». Вот это один из неотъемлемых атрибутов той самой старой доброй Европы — семейные заведения с богатой историей.

От лица Официанта и описываются события, происходящие в ресторане в течение нескольких дней. Описание интерьеров ресторана, его зала, кухни, подвалов требует отдельного упоминания, все это рассказано с чувством гордости, достоинства и доскональности, вплоть до открыток и наклеек: «Качество даров существенно разнится. Шарж Финна Граффа, изображающий Владимира Путина в образе лемура, касается, чисто физически, посредственной видовой открытки Киппенбергера.» Здесь Официант пытается еще и выглядеть экспертом в живописи, хотя и ошибается иногда, например, Столтенберг (художник, не путать с главой НАТО) никогда не писал портрета Элизы Тведе.

В какой-то степени сравнение с мистером Стивенсом из романа Исигуро правильно, герой Фалдбаккена столь же педантичен, старомоден и предан своей профессии. Однако мне кажется, что есть и отличия. Официант умен и саркастичен, весьма деятелен и часто выходит за рамки своих обязанностей (чего Стивенс не может себе позволить) и способен на проявление человеческих чувств.

Разумеется, Официант — профессионал, который помнит все детали, особенно в отношении постоянных клиентов. Он точно знает, что вдове Книпшильд надо подать «… сначала террин, а потом еще пару ломтей обжаренной фуагра. А к этому следует подать яблоко, да на яблоке еще и звездочку аниса… и нашпиговать его карамельной крошкой. На этикетке вина должно быть напечатано «Порту», иначе напиток не годится в качестве средства для запивания печени гуся».

Официант наблюдателен, и описания коллег и клиентов очень колоритны: метрдотель — «На лице ребенка выделяются глаз и рот. Глаза и рот могут придать лицу обворожительную прелесть, с их помощью мы общаемся, по ним можно прочитать неуверенность, радость и печаль. С возрастом же в лице все сильнее проступает собственно лицо. Глаза и рот оттесняются на задний план самим лицом. Лицо Метрдотеля представляет собой разительный пример этого «Торжества морды». Один из клиентов — «На лице у Селлерса толстая и грубая кожа Джорджа Клуни, но она более обветренная, более серая, чем у Клуни… Селлерс не то, чтобы страшненький Клуни, но у него кожа Клуни натянута на черепушку пошире.»

Фалдбаккену хорошо удаётся передать контраст между невозмутимостью Официанта и бурными событиями, происходящими в «Хиллс». Но мы видим, что и эта невозмутимость Официанта дает сбой, когда он видит загадочную «Даму-детку», как говорится, homo sum, humani nihil a me alienum puto. Но героическим усилием воли Официанту удаётся сохранить лицо и исполнять свои обязанности с прежним тщанием.

Как я уже сказал, Официант старомоден, он действительно скучает по старой доброй Европе, которой уже нет и которую захватили, по его выражению, торгаши: «Бездетная чета Дюреров наезжала на рынки и ярмарки Лейпцига и Франкфурта и предлагала самым обычным людям по сходной цене купить Богом целованные гравюры. Теперь об этом можно забыть. Теперь повсюду шаурма и замена стекол в мобильных телефонах. Бедная Европа.»

Конечно, его раздражают гаджеты: «Загорелое девичье тело, вылепленное сотнями тысяч приседаний, с миллионами подписчиков в социальных сетях — это маска торгаша. Большинство «вещей» стилизуются и подгоняются под формат экрана. Денежная купюра и экран состоят в родстве. Экран — витрина денежной купюры. Экран — витрина торгаша… Если человек каждую секунду лезет за телефоном проверить, что там нового, то он либо еще не вышел из детства, либо являет собой продажную девку — именно так, и пусть с моей стороны мещанство высказываться подобным образом».

Но при этом Официант сам не прочь полазить в Сети, посмотреть видео и новости. И, как Стивенс, он придумывает себе оправдания: ну надо же было сообщения посмотреть от друга. Вообще лояльность Стивенса сродни лояльности Официанта к постоянным клиентам: пусть они и ведут себя, в общем-то, по-свински, все равно — клиент есть клиент, непреложное правило. Главное — держать марку ресторана.

Преданность Официанта канонам своей профессии, пусть и устаревшим, похожа на его ностальгию по старым временем и вещам, что хорошо видно в его описании своей старой официантской тужурки: «Уж прочность вещей точно давно отброшена за ненужностью. Хотя есть вещи, выдерживающие испытание временем… Электроника — это неиссякаемый источник досады.»

И, конечно, одна из самых любимых моих частей книги, как старого кофемана — это ода Официанта кофе: «Кофе и автомобили каким-то неисповедимым образом заняли примерно одинаковое место в «свободной жизни Запада» пронизывают ее метафизику в равной степени… Отказ от любой из этих вещей был бы равноценен ампутации конечности у тела социума… Кто-то сказал, что пить бескофеиновый кофе — это все равно что целоваться со своей сестрой.» Не буду больше спойлерить, поверьте, эта глава стоит того, чтобы ее перечитать.

Я полностью солидарен с Официантом в том, что для Европы являет культура этих самых старых кафе: «Кто-то сказал, что столик кафе на всем протяжении развития европейской культуры служил важнейшим центром так называемых bohemianist research¹, именно тем местом, где велиcь независимые, автономные поиски ответов на вопрос, где и как жить «настоящей жизнью», или как «прожить жизнь по-настоящему». За столиком расцветали и увядали «research friendships»².» И очень не хочется, чтобы она уходила из Осло, Брюсселя, Парижа, Рима и других городов под ударами глобалистских торгашей.

В общем, если вам интересны яркие характеры и их описание, если вам не чужда некая старомодность и вы хотите погрузиться в атмосферу старых европейских ресторанов — добро пожаловать в книгу Матиаса Фалдбаккена.

Фото Alexas_Fotos / pixabay.com / Лицензия СС0

Секс в большом городе, винтажная версия

Но миру плевать на правила, плевать на наши убеждения. Нет правил, которые распространяются на всех, Вивиан. И никогда не будет. Наши убеждения — они ничего не значат. Мир с нами попросту случается, вот что я думаю. И мы можем только принять это и жить дальше.

Фрэнк Грекко, персонаж романа

Элизабет Гилберт, «Город женщин»

Когда мне рекомендовали этот роман, сразу предупредили: это исключительно женская книга. Памятуя снятый по другому роману Гилберт фильм «Ешь, молись, люби», я приготовился к чему-то подобному, однако действительность, как это обычно бывает, оказалась совершенно иной. Но обо всем по порядку.

Кратко сюжет (без спойлеров): Вивиан Моррис, девятнадцатилетняя девушка, выросшая в провинциальной семье богатых консервативных WASP (белых протестантов-англосаксов, которые в свое время считались олицетворением типичных американцев), отправляется в Нью-Йорк, «под крылышко» своей тёти. Тётя Пег содержит вполне себе заштатный театрик, развлекающий рабочий люд из эмигрантского района непритязательными водевилями с бурлеском и шоу-гёрлс. Собственно, с этого и начинается вхождение Вивиан в богемный и гедонистический мир Нью-Йорка.

Вспомним, что это было за время — сухой закон кончился, обогатившиеся бутлегеры и гангстеры легализовывали свои капиталы, начинали влиять на профсоюзы (это еще сыграет свою роль в сюжете). Страна выползла из Великой Депрессии благодаря Президенту Рузвельту и не было повода это не отпраздновать. Как писал в свое время Билл Уилсон, «в клубах играл джаз, все швырялись тысячами и болтали о миллионах». «У тебя есть свой идеальный Нью-Йорк, у каждого он свой, — но тот город навечно принадлежит мне.» — говорит Вивиан.

Гилберт очень хорошо описывает театральную семейку тётушки Пег — её давнюю партнершу, суровую англичанку Оливию, алкоголика Дональда Герберта, который пишет для театра те самые водевильчики и гэги и танцовщиц кордебалета во главе с великолепной Селией Рэй, которая и станет для Вивиан проводницей в мир запретных удовольствий.

Вся атмосфера пресыщенных удовольствий описана с точностью и во всех подробностях. Стараниями автора картинка складывается просто кинематографичная, сразу вспоминается мюзикл «Чикаго» или бессмертное «Кабаре» Боба Фосса.

Но вся затхлость и любительский душок театра улетучиваются, когда из Англии прибывает знаменитая театральная актриса Эдна Уотсон с мужем-недотепой, а из Калифорнии приезжает бывший муж тетушки Пег — знаменитый сценарист Билли Бьюэлл. Интересно, что, когда Гилберт описывает Билли, сквозь строки так и сквозит желание автора быть похожей на Билли, который никогда не проигрывает. Его сценарии всегда бьют точно в цель. Он тончайший знаток женской натуры и тот редкий пример плейбоя, который «искренне ценит женщин».

Компания решает поставить тот самый «Город женщин», мюзикл, сюжет которого у меня вызвал ассоциации с брехтовскими «Мамашей Кураж» и «Трехгрошовой оперой».

И тут в жизни Вивиан появляется первое настоящее чувство. Вот здесь, к сожалению, Гилберт сбивается на типичную штампованную лексику бульварных романов: «А потом я почувствовала. Я даже не подозревала, что такие ощущения вообще бывают. Я сделала самый резкий в жизни вдох и не выдыхала, кажется, следующие десять минут. На время я утратила способность видеть и слышать, у меня в мозгу словно что-то замкнуло — подозреваю, что и до сих пор полностью не разомкнуло. Все мое существо было потрясено.» Уф!

С другой стороны, автор демонстрирует прекрасное знание женской натуры: «Разве я когда-то предъявляла на него права? (Разве что заставляла переехать в отдельную квартиру, тут не поспоришь. И еще просила его одеваться и говорить иначе. Меньше использовать жаргон. Поприличнее укладывать волосы. Отказаться от жвачки. И ругалась, когда он любезничал с танцовщицами. Но если кроме всего этого? Да я дала парню полную свободу!)»

Но тем не менее, как говорит Эдна, «Живи как угодно, ягодка моя, но не позволяй эмоциям сорвать чертово шоу».

Вот после постановки того самого шоу начинается череда драматических событий, о которых я, естественно, говорить не буду, чтобы не плодить спойлеры.

По большому счету, дальнейшие события — очень хорошо описанная картина того, как наши действия и ошибки влияют на всю последующую жизнь: «После определенного возраста все мы бродим по этому свету с израненными душами, неспособными исцелиться, носим в сердце стыд, печаль и старые тайны. Эта боль саднит и растравляет нам сердце, но мы как-то продолжаем жить.» Здесь, конечно, надо отдать должное автору — сюжетные повороты, описание чувств героев, их диалоги — выше всяких похвал.

Действие происходит в военное время, в пятидесятые и шестидесятые годы. Забавно, что, глядя на «сексуальную революцию» хиппи, Вивиан снисходительно говорит — да у нас такая свобода была еще в сороковых. И это правда, как говорит сама Вивиан, «в жизни каждой женщины наступает момент, когда ей просто надоедает постоянно стыдиться себя. Только тогда женщина обретает свободу и может наконец стать собой.» То есть степень раскрепощенности главной героини совершенно нехарактерна для пуританской Америки тридцатых — пятидесятых. Так что по сравнению с Вивиан Кэрри Брэдшоу и ее подруги — просто монашки-бенедиктинки.

Еще в первой части романа Эдна говорит Вивиан: « — Ты, Вивиан, — не личность, а типаж. Точнее, типичная женщина. Удручающе типичная.» Позволил бы себе с этим не согласиться. Вивиан Моррис — незаурядная героиня. И уж никоим образом роман Элизабет Гилберт нельзя назвать «удручающе типичным женским романом». (NB — маленькая ремарка: все-таки по профессии Вивиан портниха и дизайнер, так что детальные описания платьев и туалетов придется все-таки, дорогие джентльмены, потерпеть).

Я вообще считаю, что нет мужской и женской литературы, есть плохая и хорошая. Роман «Город женщин» я бы однозначно отнес к хорошей без всяких гендерных привязок.

Photo courtesy of Nastya Gepp / pixabay.com / Лицензия СС0

Синдром де Клерамбо, воздушные шары и киллеры

«Неистовая любовь», Иэн Макьюэн (CBE, FRSA, FRSL — Коммандер Ордена Британской Империи, Член Королевского Общества Изящных Искусств, Королевского Литературного Общества), входит в неофициальный Тор-3 современных английских писателей вместе с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом.

«Неверно, что мысли не существуют без слов. Если вина относилась к прошлому, то чем будут определяться отношения с будущим? Намерением? Нет, оно не властно над будущим. Предчувствиями. Смутным беспокойством, неприязнью к будущему. Вина и предчувствия провели границу между прошлым и будущим, вертясь в настоящем — единственной временной точке, которую можно обозначить. Это не именно страх. Страх слишком сфокусирован, у него должен быть объект. Ужас — слишком сильное слово. Боязнь будущего. И дурные предчувствия. Это были дурные предчувствия.»

Так пишет главный герой романа Макьюэна, писатель в жанре научно-популярной литературы Джо Роуз. Завязка и развитие сюжета (без спойлеров): Джо и его подруга Кларисса устраивают пикник в честь ее приезда. В это время Джо видит, как воздушный шар с маленьким мальчиком внутри отрывается от земли. Вместе с ним на помощь бегут Джед Перри, бывший учитель английского как иностранного, доктор Джон Морган и другие мужчины. Но спасение не удается, все падают с веревки, свисающей с шара, на небольшой высоте, кроме Джона Моргана, который падает с большой высоты и разбивается насмерть. Стоя у тела Джона, Джед вдруг начинает вести с Джо душеспасительные разговоры о Боге и любви. Так, собственно, рождаются две основные сюжетные линии романа: «Джо-Кларисса» и «Джо-Джед». Так мог начинаться роман Барнса, или Таунсенд³, или Элизабет Джордж⁴, которую Макьюэн тонко простёбывает в книге, введя в повествование тупого полицейского по фамилии Линли.

Раньше, до писательства, а пишет он псевдонаучную попсу, Джо был ученым, физиком-ядерщиком. Ему уже порядком прискучила эта деятельность, он страстно желает вернуться в Большую Науку, но, увы, поезд ушел, слишком многое изменилось. «Меня раздражало уже собственное эмоциональное состояние. Все, что я писал, не было правдой. Это была журналистика, высшим критерием которой является читабельность». Но потом он смиряется с текущим status quo. Английская писательница Эйлин Макли в Фейсбуке недавно процитировала английский писательский анекдот:

Жена писателя: интересно, дорогой, когда это ты стал специалистом по нейронным связям?

Писатель: вчера вечером.

Короче, как говорят в Англии, настоящий джентльмен должен знать понемногу, но обязательно обо всём. Вот таким и становится Джо, готовый в своих статьях и радиовыступлениях говорить на абсолютно любые темы, от генетики до телескопа «Хаббл».

Вторая линия — отношения Джо и Клариссы. Недавно пылко влюбленные, они фактически находятся на грани разрыва, и даже когда они совместно выходят из критических ситуаций, это не спасает. «Сюжетная недоразвитость, особенно в кино, своими хэппи-эндами вводит нас в заблуждение, заставляя позабыть, что длительный стресс губителен для чувств». Естественно, Джо унижает и успешность Клариссы в науке — она одна из ведущих мировых исследователей творчества Джона Китса⁵.

И основная, конечно, сюжетная линия — Джо и Джед. Джед достаёт Джо ежедневным стоянием под стенами дома, непрерывными звонками и письмами. Когда они встречаются на улице, Джед говорит: «Джо, ну ты же в меня влюблен! Пылко влюблен! Я же видел это там, у трупа Джона! Обрети Бога, обрети Свет и полюби меня!». «Он был фантомом, вызывать которого мог я один, неким духом, порожденным моей сдвинутостью и уязвимостью или, как Кларисса, это нежно называла, моей наивностью», — пишет Джо. Кто же Джед? Безобидный городской псих? Свихнувшийся представитель меньшинств? Опасный маньяк, страдающий синдромом де Клерамбо⁶? Почитайте — узнаете.

Дальше события развиваются по совершенно неописуемому сценарию. Спойлерить не буду, скажу только, что, например, 20 и 21 главы романа достойны экранизации Гаем Ритчи.

Немалую часть книги занимают рассуждения Джо на разные околонаучные темы, весьма интересные, в частности, рассуждения об истории мотивации ученых, от XV века до наших дней, или его тирада об алкоголе. Очень классное сравнение он приводит в своих сентенциях о молодых учёных, труды которых, прорывные для своего времени, отвергали ученые авторитетные: «Каждая история о юном гении, отвергнутом корифеем, по-своему пикантна. Вспомним хотя бы Человека из «Декки», Который Не Подписал Контракт с «Битлз»⁷. Или его цитата о свойствах нашей памяти: «Мы не можем прийти к согласию. Мы живем в тумане ненадежных, частично заимствованных представлений, данные чувств замедляются под призмой желаний и убеждений, которая искажает и нашу память».

С другой стороны, Джо в ходе этих перипетий значительно взрослеет как личность: «Возраст — великий учитель неповиновения. Можно быть самим собой и отвечать «нет».

Короче говоря, если вы хотите узнать, что такое ССНМ (стандартная социально-научная модель), чем поэт Вудсворт обидел поэта Китса, на чем английские хиппи заработали состояния в восьмидесятых, на кого охотились в ресторане киллеры в поросячьих масках и как они ошиблись, и чем же закончились истории Джо и Клариссы, Джеда и Джо — добро пожаловать в роман одного из ведущих современных британских писателей Иэна Макьюэна «Невыносимая любовь».

P.S. Про экранизации — оказывается, роман был экранизирован в 2004 году, и главную роль доверили… экс-агенту 007 Дэниелу Крейгу. Надо посмотреть.

Photo courtesy of Markus Distelrah / pixabay.com / Лицензия СС0

Прошлое, любовь и вина

«Прошлое в виде Третьего рейха и холокоста сыграло для большинства из нас определяющую роль. Обращение к прошлому — независимо от того, насколько большую или малую роль оно играло и продолжает играть в нашей работе, — сделалось составной частью нашего самоощущения и внешних проявлений.»

Бернхард Шлинк

Бернхард Шлинк,"Чтец", 1995

Недавно, обсуждая с заведующей городской библиотекой книжные новинки, мы сошлись во мнении, что теперешние модные книжные обозреватели, имеющие тысячи подписчиков, чересчур увлекаются остроактуальными новинками, зачастую упуская из виду многие весьма достойные книги, которые выходили раньше.

К таким безусловно можно отнести и «Чтеца» Шлинка. В свое время книга была переведена на 39 языков, возглавляла книжные чарты в ряде европейских стран и США. То есть она стала своего рода откровением, хотя, казалось бы, темы этой книги не однажды поднимались в европейской литературе. Может быть, причина успеха романа Шлинка (помимо таланта автора) в том, что под таким углом и с такой сюжетной фабулой тема пост-нацистской Германии еще не рассматривалась. Ну, и конечно, успеху книги способствовал снятый по ней фильм с Кейт Уинслетт (её первый «Оскар») и Рэйфом Файнсом.

Итак, вкратце фабула (тем более что наверняка многие как минимум смотрели фильм): действие начинается в среднестатистическом немецком городке в 1958 году. Главный герой, 15-летний школьник Михаэль Берг волею судеб встречается с Ханной Шмиц, скрывающей свою судьбу женщиной за 30. Между ними разгорается бурный роман (превед, Макрон!), который затем прерывается по инициативе Ханны. Следующая встреча наших героев происходит уже в зале суда, где Ханну, командира отряда надзирательниц филиала Аушвица, судят за преступления в годы войны, а Михаэль, студент юрфака, присутствует на этих заседаниях в качестве стажера. Ну, и третий временной срез — восьмидесятые годы, окончание тюремного срока Ханны.

Конечно, главная тема книги — это последствия нацизма в Германии, последствия прежде всего для чувств и мироощущения немцев. Первая часть — это описание романа Михаэля и Ханны. Мы еще не знаем о прошлом Ханны, знаем только, что она что-то скрывает. В остальном — классическая картина романа между юнцом и зрелой женщиной. Она для него — всё и вся, абсолютно всепоглощающая любовь. Что эта связь значит для Ханны? Сложно сказать, ну уж точно эмоциональной привязанности здесь нет. Есть сочетание физиологии и желания разнообразить свою жизнь. Именно поэтому Ханна снисходительно называет своего юного любовника «малыш» и умело манипулирует им. Одна странность — Ханна все время просит Михаэля почитать ей вслух. Это важно для развития сюжета, но спойлеров давать не будем.

Михаэль говорит: «Может, это и есть то, что наводит на меня печаль? Этот пыл и эта вера, наполнявшие меня тогда и взявшие с жизни обещание, которое та так и не смогла сдержать? Иногда я вижу в лицах детей и подростков тот же самый пыл и ту же самую веру, и смотрю на них с той же печалью, с которой вспоминаю себя. Не является ли эта печаль абсолютной? Не она ли одолевает нас тогда, когда приятные воспоминания блекнут, потому что счастье, о котором мы вспоминаем, жило не только ситуацией, но и обещанием, которое никогда потом не было сдержано?»

Да и не могло быть это обещание сдержано, слишком очевиден мезальянс. Наверное, в глубине души и Михаэль понимает, что, невзирая на всю комфортность отношений с Ханной, этот роман обречен, просто боится себе в этом признаться.

Вторая часть — пожалуй, самая важная в романе. Напомним, что оккупационная администрация ФРГ, наши западные союзники, проводили программу практически насильственной денацификации. Помимо судебных процессов, это включало, если хотите, промывание мозгов и внедрение в сознание немцев чувства коллективной вины. Хотя сам Шлинк, профессор права, говорит, что юридическая практика не подразумевает такого понятия, как коллективная вина. Но здесь речь прежде всего об идеологии. Надо сказать, что денацификация удалась. Неоднократно бывая в Германии, я лично убедился в том, что то самое чувство вины впитывается немцами чуть ли не с молоком матери.

Очень хорошо передано автором отношение надзирательниц к узницам — Ханна и ее коллеги просто не воспринимали узников концлагеря как людей, так, материал.

— Почему вы еженедельно отправляли по несколько человек в «большой» Аушвиц (то есть на верную смерть)?

— Так новые же прибывали, место надо было освобождать.

— А почему вы не выпустили этих людей из горящей церкви?

— Тогда бы возник хаос.

Здесь впору вспомнить классический «Обыкновенный фашизм» Михаила Ромма — никакой эмоциональной вовлеченности, просто работа, и всё. И традиционное оправдание, часто звучавшее на Нюрнбергском процессе — «я просто выполнял приказы»."Я избавляю вас от химеры, именуемой совестью и моралью", — напутствовал их бесноватый ефрейтор.

Но дело не только в судах и юридических формальностях. Возник конфликт поколений: «Здесь перед судом стояло целое поколение, которое пользовалось охранниками и палачами, или не мешало их грязным делам, или хотя бы не вытолкнуло их в свое время вон, как оно могло вытолкнуть их и после сорок пятого года, и мы приговаривали это поколение на нашем процессе пересмотра и просвещения к позору.»

С другой стороны, в этом рвении Германия иногда доходит до абсурда — достаточно вспомнить травлю Нобелевского лауреата Германа Гессе, пару месяцев прослужившего в гитлерюгенде, формально входившим в состав войск СС. Ведь здесь всегда важно задать вопрос: а как бы поступил я?

Автор очень метко определяет, что Ханна ощущает свою ущербность и неполноценность. Мне кажется, служба в СС была идеальным выходом для ущербных и комплексующих людей — она давала ощущение собственной важности и зачастую безграничную власть над жизнями людей. Достаточно посмотреть на фото оберст — и обергруппенфюреров СС — никакого Ломброзо не надо.

Раскаивается ли Ханна? Не думаю. Вся история ее отношений с Михаэлем показывает, что Ханна — по сути надломленный и лишенный всяких чувств человек. Полагаю, что даже чтение шедевров мировой литературы не смогло пробудить в ней нечто человеческое.

А что же наш главный герой? Мне кажется, что на протяжении всей книги главное, что движет поступками Михаэля — страх и какое-то чувство потерянности. Он любит Ханну и в то же время боится её, желая, например, чтобы по приговору суда ей впаяли по полной, дабы избежать встреч с ней. Даже когда есть возможность, Михаэль боится навещать Ханну в тюрьме и писать ей, просто отправляя записи начитанных на диктофон книг. И постоянная тоска, та самая немецкая Sehnsucht, воспетая поэтами. Михаэль растерян и потерян, это сопровождает его всю жизнь. Он патологически боится ответственности, из всех возможных вариантов работы дипломированного юриста он выбирает тот, где не надо принимать серьезных решений. Попытка брака проваливается и заканчивается разводом. Да и вся история с Ханной со стороны Михаэля — история не сделанных вовремя шагов и не сказанных вовремя слов. Не случайно очень часто в книге упоминается «Одиссея», но не как история приключений, а как история о возвращении. Михаэль неприкаян, он никак не может обрести дом и покой. «Я также осознал, что тоска привычно возвращала меня к Ханне, не касаясь ее конкретно. Это была тоска по дому.» Вот эта тоска и преследует Михаэля всю жизнь.

Эта книга — прежде всего о памяти, о том, как наше прошлое формирует наше настоящее и наше будущее. О том, что пристанище можно так и не обрести несмотря ни на какие усилия.

«Жизнь наша многослойна, ее слои так плотно прилегают друг к другу, что сквозь настоящее всегда просвечивает прошлое, это прошлое не забыто и не завершено, оно продолжает жить и остается злободневным.»

На фото: въезд в Аушвиц, фото carlosftw / pixabay.com / Лицензия СС0

Эстрогены, трансгрессия и высокая мода

Эй, люди-невидимки,

Я вас вижу теперь,

А может, это горькое похмелье,

А может, долгая смерть.

Эй, люди-невидимки,

Я вас вижу теперь.

Ах, какая жуткая картина,

Будто в каждом проснулся зверь.

А. Григорян

Чак Паланик «Невидимки», 1999

Фотограф в моей голове кричит:

Покажи мне гнев.

Вспышка.

Покажи мне месть.

Вспышка.

Покажи мне полностью оправданное возмездие.

Вспышка.

Шаннон Макфарленд

Итак, «Невидимки». Извините, но я опять об издержках перевода. В оригинале книга называется «Invisible Monsters» — «Невидимые монстры», что, на мой взгляд принципиально важно для понимания книги, ведь она — о монстрах, которыми мы являемся снаружи и тех монстрах, которые у нас внутри.

У книги особая судьба. «Невидимки» были написаны еще до «Бойцовского клуба», но были отвергнуты издателем из-за обилия шокирующих сцен. Но после глобального триумфа фильма «Бойцовский клуб» (в котором, строго говоря, шокирующих сцен больше) издатель согласился опубликовать «Невидимок». И, перефразируя Отца Народов, могу сказать: эта штука посильнее «Бойцовского клуба».

В книге абсолютно рваная хронология, вот что об этом говорит сам автор: «Только не подумайте, что эта история будет поведана вам привычным образом: сначала случилось то-то, потом то-то, то-то и то-то. Не трудитесь искать «содержание». Оно не прячется, подобно тому, как это бывает в журналах, где-нибудь на двадцатой странице. И не надейтесь, что сразу что-нибудь отыщете. В этой книге все не по правилам, все необычно.» Каждый абзац выхватывает разные моменты из жизни Шаннон, но к этому быстро привыкаешь, это не мешает, всего лишь создает дополнительную интригу.

Итак, вкратце фабула, без спойлеров. Главная героиня книги — модель Шаннон Макфарленд. Модель успешная, снимающаяся в рекламных роликах и экстремальных фотосессиях в моргах, на скотобойнях и автомобильных свалках. Снимается она вместе со своей лучшей подругой, Эви Коттелл, которая не блещет изысканной красотой, но которую усиленно пропихивают её родители, техасские нефтяные магнаты.

Но случается катастрофа — в Шаннон стреляют, когда она едет на машине. Пулей ей сносит нижнюю челюсть, и это уродство уже не исправишь. И Шаннон решает стать невидимкой, нося органзовые вуали и платки: «Меня невозможно разглядеть, поэтому чаще всего люди просто не смотрят в мою сторону. По их лицам легко угадать, о чем они думают: «Спасибо, что не пытаешься открыть нам душу.» На все вопросы она отвечает: «Моё лицо склевали птицы.»

Мы застаем Шаннон в компании её подруги Берти Александр и друга Мануса. Они колесят по стране, под вымышленными именами прикидываясь богатыми покупателями недвижимости и воруя из богатых домов, которые они якобы присматривают для покупки, разные таблетки — эстрогены (они очень нужны Берти), психостимуляторы и транквилизаторы. Практически вся книга — просто справочник по названиям таких препаратов.

Устраивает ли такая жизнь Шаннон? «Будущего, каким я о нем мечтала, нет. Будущее, каким мне его обещали. На какое я надеялась. Нет ничего, что я ждала: ни умиротворения, ни любви, ни уюта.» Нет их, потому что в ней слишком живы воспоминания о том, когда она была любима и востребована, а сейчас её уродство не даёт ей ни малейшего шанса.

Шаннон теряет связь с родителями. Раньше она их навещала, хотя эти визиты не приносили ей ничего хорошего. Родители полностью погружены в память о её брате Шейне, гее, который заразился СПИДом, ушел из дома и, как им сообщили, умер. Даже на Рождество Шаннон получает полную коробку презервативов — родители опасаются, не повторит ли она судьбу брата.

Вообще семейные отношения и, в частности, отношения с родителями — одна из ключевых тем книги. «В момент рождения родители становятся для тебя Богом. Ты обязан им жизнью, и у них есть право тобой управлять. Каждый видит в родителях Бога. Ты любишь их и пытаешься им угодить, но живешь по своим правилам. А, достигая половой зрелости, ты превращаешься в сатану. Потому что в тебе появляется желание познать нечто лучшее.»

Но иного пути нет. И к своим компаньонам Шаннон не питает особо теплых чувств: Берти её раздражает своей властностью и нравоучительными сентенциями. Кроме того, Берти красива, что не может не напоминать Шаннон о её недавнем модельном прошлом. А вообще Берти можно воспринимать как некий прообраз Тайлера Дёрдена из «Бойцовского клуба». Такой же цинизм и такие же монологи на любые жизненные темы: «Ты такой же продукт. Продукт продукта продукта. Люди, создающие машины — тоже продукты. И твои родители — продукты. Продуктами были их родители. Продуктами являются твои учителя. И священник в церкви, которую ты посещаешь.» Ну чем не предтеча знаменитого монолога Тайлера Дёрдена «Это твоя жизнь»? С тем только исключением, что в отличие от выдуманного Тайлера Берти реальна и, более того, она совсем не Берти (тсс, спойлеров не будет).

Все персонажи, даже второстепенные, выписаны тщательно и весьма колоритно. Чего стоят хотя бы лучшие друзья Берти — трансвеститы Китти Литтер, Софонда Питерс, Вивьен ВаВейн, они же сестры Рей. И если брать каждого из главных героев, у каждого из них своя драма, свой надлом, своя ненависть и жажда мщения. А, как известно, если эти ружья висят на сцене, они рано или поздно выстрелят. Но Шаннон относится к этому спокойно — она ведь привыкла, что к ней относились как к товару: «Выстрел в кого бы то ни было в этом доме — моральный эквивалент убийства автомобиля. Или пылесоса. Или куклы Барби. Все мы почти не отличаемся от продуктов, порожденных цивилизацией.»

А есть ли в этой продуктово-ненавистнической картине мира место Богу? Есть, но исключительно в качестве наблюдателя, об этом постоянно рассуждает Берти: «Где-то на небесах мы живем на видеосайтах Интернета, а Всевышний заходит то на одну, то на другую страничку. Телевидение делает нас Богом. А все мы, возможно, не что иное, как телевидение Бога.» Соответственно, как говорил классик, все дозволено.

В книге очень много моментов связанных с сексуальностью и переменой пола, но они почему-то не напрягают и абсолютно гармонично вписываются в общую канву сюжета.

Так или иначе, Шаннон после драматического, кровавого и весьма неожиданного финала приходит к выводу, что «лучший способ существования — не сражение, а спокойное движение по течению. Не надо все время пытаться что-то регулировать и улаживать. То, от чего ты бежишь, лишь дольше остается с тобой. Когда борешься с чем-то неприятным, то только укрепляешь это неприятное.»

Поэтому, если вас не смущает, как говорил Бёрджесс, good old ultra-violence⁸, если вы спокойно относитесь к весьма натуралистичным анатомическим подробностям и рассуждениям об убийствах, если вам интересна суть, как говорится, страха и ненависти, а также мести — добро пожаловать в мир моделей и уродов «Невидимок» Чака Паланика.

P.S. Кстати, почему Паланик? Он же Palahniuk, то есть практически Палахнюк.

P.P.S. К сведению киноманов, сейчас идет работа над сериалом по «Невидимкам», по слухам, главные роли будут играть Мила Йовович и Брук Шилдс. Будем надеяться, что экранизация будет столь же удачной, как «Бойцовский клуб»

Photo courtesy of Pam Boehme Simon / pixabay.com / Лицензия СС0

Время свихнулось

Герои становятся предателями, предатели становятся героями.

Дж. Барнс

Джулиан Барнс, «Дикобраз»

Итак, с нами снова Джулиан Барнс, и его очередной сюрприз — роман «Дикобраз». Почему сюрприз? Да потому что это сугубо политическая книга, что в принципе Барнсу не свойственно.

Действие происходит в одной восточноевропейской стране, в которой с лёгкостью угадывается Болгария. В книге упоминается, что спецслужбы этой страны подозревали в причастности к покушению на Иоанна Павла II, совершенное в 1981 году турецким «Серым волком» Мехметом Али Агджой. Это была Болгария. И в книге фигурирует скульптура советского солдата «Алёша», которая стоит в Софии.

В центре событий — судебный процесс над последним президентом-коммунистом Стойо Петкановым. Обвинение возглавляет Генеральный прокурор Пётр Солинский. Собственно, на антагонизме этих персонажей и построена вся книга.

Петканов остался убежденным коммунистом и все обвинения в свой адрес считает смехотворными и бездоказательными. Ну, а о Солинском автор говорит: «Если народы иногда могут вести себя как отдельная личность, то он был личностью, ведущей себя как народ: десятилетиями терпел рабство, потом вдруг устраивал мятеж и страстно жаждал свежей риторики, которая поможет ему обрести новый образ.» От пионерского детства и комсомольской юности — до почти диссидентства, на волне которого он и назначен Генеральным прокурором в эпоху перемен.

Стойо не стесняется в выражениях, когда говорит о Михал Сергеиче, называя его «кремлевским говнюком»: «Горбачев… Эта его вездесущая пролазливая баба с её парижскими нарядами и американскими кредитными карточками. А его пресс-секретарь, который сказал, что доктрина Брежнева умерла и ее надо заменить доктриной Фрэнка Синатры.» Такой же безжалостной критике он подвергает Хонеккера, Гусака и других бывших лидеров соцлагеря. Исключение делает только для Николае Чаушеску, «павшего геройской смертью».

Солинский тщетно пытается найти хоть какие-то доказательства преступлений Петканова. «Вопросы сбора улик и их допустимости трактовались весьма вольно, свидетеля могли в любой момент допросить заново, стороны оперировали гипотезами, лежащими за пределами всяческого правдоподобия. Словом, атмосфера в Храме Правосудия напоминала скорее не церковь, а базар». Но обвинения настолько смехотворны, что они разбиваются об аргументы бывшего президента. В конце прокурор прибегает уже к откровенной липе: «Документ не лжет, даже если он поддельный. И даже если он лжет, он необходим.»

Знакомо, не правда ли? Мы ведь тоже жили в эпоху радикальных перемен, и те, кого вынесло на этой волне, далеко не всегда были профессионалами. Вот и Солинский, будучи профессором права, уголовным правом вообще не занимался, однако его лояльность новым властям позволяет занять должность Генпрокурора.

В целом, как всегда у Барнса — характеры, даже у второстепенных персонажей, выписаны тщательно и мастерски. Так что если хотите окунуться в начало эпохи больших перемен — добро пожаловать в роман «Дикобраз».

Фото JDBlack / pixabay.com / Лицензия СС0

Вкус крови, или не ходите, девки, в Тиндер

Don’t play games, leave it if you don’t click ⁹ — третье и главное правило «Тиндера»

«Есть род, у которого зубы — мечи и челюсти — ножи, чтобы пожирать бедных на земле и нищих между людьми» Пртч, 30:14

Ю Несбё, «Жажда», 2017

«Даже бандерша добьется уважения, если проработает достаточно долго», — любил говаривать Харри Холе. Но надо сказать, что Ю Несбё вызвал у меня уважение сразу, с первого прочтения «Нетопыря». И, безусловно, я сразу же проникся симпатией к Харри Холе (или, если точно следовать правилам норвежского произношения, Хуле, но с таким вариантом его бы у нас не пропустили). То есть вступил, по выражению самого Несбё, в ряды холеголовых. Изобретательный детектив, алкоголик с раздрызганной судьбой, презирающий общепризнанные правила белых воротничков от полицейской работы. Полагаю, что Харри — один из самых популярных детективов в литературе наших дней, наряду с Джоном Ребусом из романов Иэна Рэнкина и инспектором Линли и сержантом Хейверс из романов Элизабет Джордж.

Итак, перед нами роман «Жажда» 2017 года. Конечно, не буду детально пересказывать сюжет — неблагодарное это дело для книг детективного жанра. Но синопсис вкратце: Харри (появляется он на страницах романа не сразу) отошел от полицейской работы. Он преподает раскрытие убийств в полицейской академии. Среди его студентов и пасынок Олег. Харри счастлив в браке с Ракель. «Счастье — это как передвижение по тонкому льду: лучше уж плыть в холодной воде, мерзнуть, стараться выбраться, чем стоять и ждать, когда провалишься», — говорит он.

Тем временем в Осло начинается серия загадочных убийств с элементами вампиризма — убийца выпивает кровь жертв, прокусывая им сонную артерию. Уперевшись в тупик, убойный отдел понимает, что единственный способ разрешить дело — призвать на помощь старого доброго Харри.

Что характерно для романов Несбё — это абсолютно органичное сочетание основной детективной линии, рассказов о личной жизни героев, политических перипетий (в «Жажде» — желание начальника полиции Бекмана стать министром юстиции) и каких-то околонаучных теорий (теория о вампиризме как психической болезни психолога Смита) и, конечно, присутствие Осло как самостоятельного персонажа. Вообще мне кажется, что Харри Холе сделал для популяризации Осло и Норвегии гораздо больше, чем все турбюро вместе взятые. Причем ни один из этих элементов не превалирует, они существуют абсолютно на равных — автор не углубляется в детальное описание анатомических подробностей преступлений, как это любит делать, например, Гранже, хотя, конечно, вырванные глотки и изрезанные тела присутствуют (предупреждение для особо чувствительных натур). Не зацикливается на личной жизни и переживаниях героев, как это делает Элизабет Джордж, хотя и Харри, и его семье и коллегам придется через многое пройти. Не обойдется (маленький спойлер) и без пары бутылок «Джим Бима» — а какой алкоголик без срывов.

В ходе следствия выясняется, что жертвы в основном находились убийцей через популярный сервис Интернет-знакомств «Тиндер» — «Звоночек. Совместимость в «Тиндере». Триумфальный звон телефона, когда кто-то, кого ты уже смахнул вправо, смахивает направо твою фотографию». Так что «Тиндер» — это тоже своего рода персонаж.

Вообще, как писала в свое время газета «Dagbladet», «в текстах Несбё каждая деталь рано или поздно оказывается значимой и работает на сюжет». Готов подписаться под каждым словом — в романе нет чего-то проходного, включенного в роман, простите мне мой французский, «на отъ..бись». Важно всё — каждое слово персонажей, каждая сцена, каждый интерьер.

Очень важна в этой связи и персона главного антагониста Харри — того самого «вампириста», наслаждающегося своей безнаказанностью и всесилием, но и жаждущего славы — «он будет скользить между людьми, возбуждающе анонимный и одинокий.» А с другой стороны, есть в преступлениях этого убийцы некая, жуткая, конечно, но эстетика. Каждое преступление — это, как говорит Харри, «Сцена. Композиция. Целостность.». Вспоминается фраза Уилла Грэма из «Ганнибала» — this is my design¹⁰. В охоте Харри на этого монстра есть и личный элемент — три года назад Харри его упустил, и это практически единственный серийник, которого Харри не смог посадить за решетку.

Итак, настоятельно рекомендую очередные похождения великого Харри, уверяю, оторваться невозможно. Книга цепляет сразу и держит до последней страницы.

P.S. Аккуратнее с «Тиндером», барышни )

P.P.S. В жизни не задумывался, но попробуйте прочитать «Ю Несбё» задом наперед. Интересный эффект получается

Photo courtesy of David Wilkinson / публикуется с разрешения автора

Куцые хвосты, белые кони и облачные стены

«Великий город сам создает свой пластический образ, но лишь на исходе времен нам открывается его глубоко продуманный образ. В этом Нью-Йорку нет равных.»

М. Хелприн

Марк Хелприн, «Зимняя сказка», 1983

Итак, перед нами прогремевший в качестве одного из главных бестселлеров восьмидесятых роман Марка Хелприна «Зимняя сказка». Интересно, что на многих ресурсах жанр романа обозначается как фэнтези. Это может ввести в заблуждение, поскольку роман, на мой взгляд многожанровый. Да, есть элементы сказки (об этом чуть позже). Есть, естественно, несколько любовных линий. Есть почти диккенсовские описания городского дна, с одной стороны, и с другой — рассказ о жизни того самого кружка «400»¹¹ и политической элиты. Есть целая история об интригах, противостоянии и буднях газетчиков, медиамагнатов и журналистов. Есть практически «роуд-муви» в стиле «Где ты, брат мой»¹². Есть криминальная сага — прямо Peaky Blinders¹³. Есть и апокалиптические картины, и рассуждения автора о духовных вопросах. Просто фэнтези — да пожалуйста. Путешествия во времени — да на здоровье! Надо отдать должное Хелприну, такое многообразие сюжетов и жанров не создает ощущения эклектики, все вполне гармонично.

В первой части книги мы знакомимся с главными героями книги, начинается сцены погони. Питер Лейк, таланливый вор и не менее талантливый механик, убегает от толпы гангстеров банды «Куцые хвосты», главаря которой, Перли Соумза, он фактически предал. А ведь Перли прочил Питера в свои преемники. И в этой погоне Питер встречает главного сказочного персонажа — волшебного огромного белого коня Атанзора, который спасает Питера от бандитов (и не раз будет еще спасать). Вообще образ Атанзора — это такое средоточие благородства, рыцарства, света и смирения. Это, на мой взгляд, один из ключевых персонажей книги.

Здесь мы узнаем и историю Питера — младенцем-сиротой он попал в Америку, но не сразу в Нью-Йорк, а в сказочное племя болотных людей — вот вам и фэнтези. Подростком, практически первобытным человеком он попадает в Большое Яблоко, где и начинает свою криминально-механическую карьеру. Там он попадает в «Крысиные Хвосты» под крыло Перли. И там же встречает любовь своей жизни — дочь газетного магната Айзека Пенна Беверли. А тем временем на восток от Нью-Йорка появляется загадочная Облачная Стена, поглощающая всех и вся… Дальнейшие перипетии первой части пересказывать не буду, дабы не плодить спойлеров.

Во второй части мы знакомимся с новыми героями — сыном миллиардера из Лос-Анджелеса Хардести Марраттой, который и совершает классическое путешествие в стиле Route 66¹⁴ в компании колоритного бродяги Джесси Милашко. Здесь все хитросплетения бродячей жизни очень хорошо чередуются с отличными описаниями американской глубинки, ее природы и жителей. Так он волею судеб попадает в Кохирайс — еще одно главное место действия романа. Загадочный городок, которого и на карте-то нет, но который описан так, что понимаешь, что это просто типичнейший маленький городок Америки. Там же находится и загородная усадьба того самого клана магната Пенна. В этой же части появляются еще одни герои — норвежка Кристина Фрайбург, моряк Эсбери Гануиллоу и Вирджиния Геймли из того самого Кохирайса.

Третья часть в основном посвящена газетной жизни и противостоянию двух главных медиамагнатов — Гарри Пенна и Крейга Бинки.

А четвертая переносит нас уже в наше время, где все герои наконец встречаются и начинаются финальные коллизии романа.

Говоря об основных, да и о второстепенных персонажах — они у Милбурна абсолютно своеобразны, никого нельзя назвать шаблонным или стандартным, удались все.

И наверняка стоит упомянуть о главных неодушевленных персонажах книги. Главный из них — конечно, Нью-Йорк. Нью-Йорк, в котором реальные улицы, парки и памятники переплетаются с абсолютной фантасмагорией, «город, который дает нам и победы, и поражения. Он похож не на колесо судьбы, а скорее на калейдоскоп, в котором смешаны свет и тени.» Город, где «все обитатели города либо отплясывали с тросточкой со шляпой в руках, либо стенали у врат смерти. Середины здесь не было.» По детальным и мастерским описаниям как блестящих авеню, так и трущоб, что Марк Хелприн чтит, уважает и любит свой город. Да и в целом, несмотря на важность «человеческого фактора», роман можно назвать этакой одой Нью-Йорку, такому многоликому, прекрасному и отвратительному, красивому и уродливому. Здесь, как говорится, зачОт!

Вторые главные неодушевленные персонажи романа — мосты. Мы видим строительство огромных мостов Нью-Йорка под руководством абсолютно мифического, живущего несколько сотен лет мостостроителя Джексона Мида. Вот что о мостах говорит преподобный Мутфаул, наставник Питера в приюте: «Мосты — вещь особая. Вы никогда не обращали внимания на их особое изящество? Они парят в воздухе подобно птицам, они воплощают наши сокровенные желания и при этом взмывают в небеса. Стальная конструкция в милю длиной буквально висит в воздухе — разве это не чудо?» Мутфаул уподобляет мосты не творению рук человеческих, а проявлению Божьей воли.

Сквозной темой романа является, на мой взгляд, Свет в разных его проявлениях. Как некий Божественный свет, загадочный свет звёзд и Солнца, свет ярко сияющих улиц и площадей Нью-Йорка. Каждый из героев имеет свои отношения, даже бандит и психопат Перли ворует бриллианты не для обогащения, а для того чтобы наблюдать как свет преломляется в них. И Атанзор — не случайно белый, своего рода проявление Высшего света.

В решающих событиях романа явственно звучит тема Апокалипсиса: «Ожидание Страшного Суда является столь распространенным потому, что люди нередко предпринимают многолетние странствия ради того единственного мига, который им представляется вершиной и целью всей их жизни.» И, конечно, будет решающее столкновение Света и Тьмы: «Ты всегда должен быть готов к решающей битве. И помни: эта битва всегда будет происходить во мраке.»

Язык Хелприна очень живой и образный, чего стоит, например, определение выходящего из небоскребов офисного планктона: «серовато-голубой поток габардина и шерсти».

Резюмируя вышесказанное, однозначно рекомендую роман Марка Хелпбрина «Зимняя сказка», уверяю, почти 700 страниц пролетят незаметно.

P.S. После выхода и успеха романа, им, естественно, заинтересовался Голливуд. Мэтр Скорсезе вынес жестокий вердикт: роман не поддается экранизации. Но в 2014 году Акива Голдсман все-таки снял фильм «Любовь сквозь время» с Колином Фарреллом, Джессикой Браун-Финдли, Расселом Кроу, Уиллом Смитом. Блестящая игра Фаррелла (вот говорят, что у сэра Майкла Кейна — идеальный английский, а я думаю, что у Фаррелла — идеальный ирландский акцент). В совершенно нетипичных для себя инфернальных амплуа — Смит и Кроу. Авторы фильма, конечно, не могли охватить все сюжетные повороты романа, оставив только две линии — любовь Питера и Беверли и противостояние Питера и Перли, фильм получился этаким романтичным урбанистическим фэнтэзи (девушкам наверняка понравится). Но вот как раз тема света, его игры и противостояния тьме раскрыта режиссером хорошо.

Photo Public Domain Pictures / pixabay.com / Лицензия СС0

Страшный Стокгольм, или Ретронуар

Большой страх пришел. Тысяча слухов множатся, один другого нелепее, и разобраться возможности нет. Рассказчикам несть числа, но мнится мне, все они отчасти поэты. Если верить упомянутым россказням, свирепость злодейства превосходит все, доселе нами ведомое.

Карл Густаф аф Леопольд, 1793

Итак, перед нами книга Никласа Натт-о-Дага «1793. История одного убийства», набравшая кучу призов в 2017 году. Тут мне сразу надо объяснить, что такое ретронуар. Есть ретродетективы, для нас ярчайшим примером является творчество нашей Донцовой для интеллигенции, Бориса Акунина, и его картонный Фандорин. А ретронуар — это скорее триллер на историческом материале, с весьма леденящими подробностями. Классическим образцом ретронуара можно считать, например, «Парфюмер» Зюскинда.

Автор — тоже личность интересная. Натт-о-даг (по-шведски «день и ночь») — это не псевдоним, это его реальная фамилия. Журналист-фрилансер, он является потомком одного из древнейших дворянских родов Швеции, ведущих свою родословную аж с XIII века. Книга, кстати, дает понять, что своих предков аристократических Натт-о-даг не очень-то жалует.

И вкратце (без спойлеров) сюжет: В озере Фатбурен вылавливают труп у которого отсутствуют конечности, глаза, зубы и язык. При осмотре выясняется, что частей тела утопленник лишился ещё при жизни. За расследование берутся своего рода шведский Шерлок Холмс, помощник полиции, больной чахоткой Сесил Винге и ветеран шведско-русской войны, пьяница и дебошир Мишель Кардель, им помогает сбежавшая из борделя проститутка Анна Стина.

Небольшое предупреждение: Стокгольм в этой книге ну совсем не похож на наш привычный Стокгольм, к которому мы привыкли еще со времен Карлсона — уютный город, черепичные крыши, плюшки, тефтели, такая большая IKEA. Нетушки, тут, конечно, жесткач полный. Причем Натт-о-даг это не с потолка берет, все основано на исторических документах. Грязь, бедность, разруха, смрад, антисанитария — описание всего этого, конечно, не для слабонервных.

Публичный дом, где инвалиды обслуживают извращенцев за миску еды и спальное место у печки. Чудовищная женская тюрьма, в которой заключенные мрут как мухи от голода, холода и непосильной работы. Лобное место — пьяный в зюзю палач то и дело промахивается, под возбужденные крики толпы безжалостно кромсает осужденного, не попадая топором по шее…

Да, атмосфера и ее описание — тяжеловато, но на то он и нуар. Автор очень умело создает эту атмосферу гнетущего ужаса, безнадежности и страха. И в эту атмосферу вживаешься, ее просто физически начинаешь ощущать.

А между тем сюжет развивается по всем канонам классического триллера и выводит такие загогулины, что просто дух захватывает. Книга затягивает, она просто вызывает серьезную зависимость, оторваться невозможно.

И, кстати (опять же без спойлеров), главная мысль этой книги заключается именно в том, что любой палач не просто так становится палачом, когда-то он был жертвой. Это никого не оправдывает, но многое объясняет. И то, о чем я говорил, Натт-о-даг камня на камне не оставляет от представления об аристократах как о «белой кости» с высокими моральными стандартами и этикой.

Так что, дорогие мои, если не боитесь тяжелой атмосферы и вам интересен увлекательный сюжет, яркие персонажи и детективные загадки — добро пожаловать в Стокгольм 1793 года, страшный и таинственный.

Photo courtesy of David Mark / Pixabay.com / Лицензия СС0

Последний нуар в городе между мостами

«Тоска копится, как вода перед запрудой, давление нарастает с каждым днем, и не всегда ясно, где проходит грань между тоской и безумием. Сложная система ставок в игре жизни постепенно упрощается, пока не остается последняя ставка и последняя игра, которую надо во что бы ни стало выиграть: сама жизнь.»

Никлас Нат-о-Даг, «1795»

Никлас Натт-о-Даг завершает свою трилогию ретронуарных романов, расставленных по годам с 1793 по 1795. В 2017 годам его триллер «1793» стал настоящим хитом, сделав имя журналиста-фрилансера из Стокгольма известным широкой публике. Галина Юзефович написала о романе: «Это как один из ранних романов об Эрасте Фандорине, только, пожалуй, мрачнее и, пожалуй, несколько лучше». Я бы не согласился с Галиной Леонидовной, ибо роман Натт-о-Дага, как и вся его серия, гораздо серьезнее и талантливее опереточных похождений картонного Эраста Петровича производства нашей Донцовой от интеллигенции гражданина Чхартишвили.

Несколько слов об авторе: Никлас Натт-о-Даг — автор бестселлеров «1793», «1794» и «1795», обладатель премии Crimetime Specsavers Award за лучший дебют в криминальной прозе. Лауреат Почетной премии Стокгольма в области литературы. Интересно, что его фамилия (это не псевдоним), Natt och Dag означает «день и ночь». Он потомок одной из древнейших дворянских фамилий Швеции, ведущую свою родословную аж с XIII века. Что, впрочем, не мешает писателю всячески изобличать порочные нравы аристократической элиты.

«1793» был классическим образчиком ретро-нуара, его можно сравнить (с определенными допущениями) с «Парфюмером» Зюскинда. Надо сказать, что нарисованный им портрет Стокгольма сильно отличается от наших традиционных, стереотипных представлений о Швеции. Мы же сразу представляем чистенькие города, доброжелательных обывателей, образцовый порядок, в общем, идеальную модель «социализма всеобщего процветания». Стокгольм Натт-о-Дага совсем не таков. Грязь, порок, нечистоты, уродство и полное разложение. Всё это усугубляется изнурительной войной.

Главным героем всех трёх частей является Жан Мишель Кардель (Микель) — отставной артиллерист. В Роченсальмском морском сражении его корабль «Ингеборг» был потоплен русскими канонирами (опять, понимаешь, русский след, highly likely), Кардель чудом выжил, но потерял руку. Единственное, на что он смог рассчитывать — устроиться пальтом, не волнуйтесь, это не ошибка, «пальт» — это нечто вроде низшей касты полицейских, работник полиции нравов.

Итак, перед нами третья часть похождений Карделя и других персонажей, населяющих тот самый непривычный для нас «Город между мостами», как иногда автор называет Стокгольм. Интересно, что книга начинается так, как обычно начинаются театральные пьесы — перечислением действующих лиц и их краткой истории, что далеко небесполезно, поскольку «за давностию лет» уже забываешь, кто есть кто.

Вторым главным героем книги является Эмиль Винге — младший брат покинувшего сей бренный мир и страницы трилогии Сесиля Винге. Эмиль вечно рефлексирует по поводу того, что находился в тени своего успешного старшего брата, от этого Винге-младший чуть не спился и до сих пор страдает нервным расстройством.

Ну, и третий герой — тот, за кем на протяжении всего романа охотятся Кардель и Эмиль Винге, Тихо Сетон (в списке персонажей Натт-о-Даг даже ставит его на первое место) — бывший богатый рабовладелец, промотавший состояние и даже изгнанный из ордена эвменидов, тайного общества богатеев и власть предержащих. После чего Сетон основал детский дом, пожар в котором привел к гибели более сотни детей. Теперь Тихо скрывается и лелеет мечту вернуться в круг избранных, вернуться любой ценой.

Помимо этой сюжетной линии, есть еще одна — Кардель разыскивает Анну Стину Кнапп, дети которой погибли в том самом пожаре. Жан Мишель чувствует свою вину и хочет ее загладить, но найти Анну не так-то просто в клоаках стокгольмского дна. Плюс к тому Анну разыскивают агенты правительства, потому что она обладает информацией о заговорщиках.

Вот, собственно, и все сюжеты. В этом, на мой взгляд, радикальное отличие «1795» от «1793» — первый роман серии как истинный триллер был полон неожиданными «выкрутасами» сюжета и загадками, здесь же всё предельно ясно с самого начала.

Таким образом ретро-нуарный триллер с детективной линией сменяется масштабной социальной драмой. Надо отдать должное автору, он достаточно мастерски описывает нравы и быт того самого грязного и убогого Стокгольма. Вечные попойки: «Пойло здесь отвратительное, лисий яд, черт бы его глотал. Но цена уравновешивает качество; если удается протолкнуть в глотку, не сблевав, греет не хуже отборного аквавита.» Насилие, обман и воровство как норма жизни всех, от мала до велика. Жгучая ненависть к высшим классам, как в мыслях Франца Грю:

«Он представил как вода залива поднимается все выше, лижет каменные финтифлюшки на стенах, плещется на застеленных коврами лестницах, как коричневая флотилия дерьма из затопленных сортиров подбирается к позолоте решетчатых окон. Как захлебываются грязной жижей выряженные ведьмы в съехавших набок париках, как вопят их кавалеры, повисшие на ветвистых рогах хрустальных люстр.»

Натт-о-Даг не был бы Натт-о-Дагом, если бы не прошелся по аристократии. Здесь — сплошные зловещие интриги, поголовный разврат и пресыщение. Шведскую элиту мы застаем в переломный момент — вот-вот юный Густав Адольф перейдет из регентов в действующие монархи, вокруг чего и плетутся интриги и ведутся войны за влияние. И это тоже занимает значительную часть книги.

В целом мне кажется, что Натт-о-Даг решил на этот раз больше внимания уделить именно описанию среды и внутренних переживаний героев (рефлексия Эмиля, страдания Карделя, тоска и страх Сетона). Только, пожалуй, в последней части мы видим привычную со времен «1793» динамику событий.

Нет, мастерства автор не растерял, но, по моему убеждению, замахнулся слишком на многое. При всем уважении он все-таки далеко не Диккенс, здесь я имею в виду прежде всего бытописание низов стокгольмского общества. И не Достоевский, чтобы в полной мере отразить израненный внутренний мир своих героев. За счет этого и теряется то, что в свое время привлекло читателей «1793» — создание мрачной атмосферы, загадочность и парадоксальная привлекательность темных сторон жизни. И это однозначно перегружает книгу, делая её несколько тяжеловесной.

Тем не менее, язык автора по-прежнему богатый и образный, некоторые фразы достойны просто стать афоризмами, например: «Преданность из корысти — отсроченная измена.» Или: «Фатализм — лучший способ пережить жизнь.» Да и так или иначе точку в повествовании надо было ставить, но получилась она несколько затянутой и размытой.

Общее ощущение от романа можно сравнить с описанием выпивки автором: «Жгучее и ласковое прикосновение самогона к слизистой глотки, как оно без сопротивления, будто раскаленная стрела, проникает в тело, освещает самые темные уголки сознания и помогает понять: они пусты.» Но попытка достойна похвалы, и мы с благодарностью прощаемся с героями Города между мостов.

P.S. Замечательное слово встречается в романе: хульдра — сказочное, очень скрытное существо, женщина с коровьим хвостом. Уж больно оно звучное. Так что, если встретите на своем жизненном пути скрытную особу, можете смело говорить: «Да она такая хульдра!» Звучит же?

Photo courtesy of Lena Lindell / Pixabay.com / ЛицензияСС0

Лягушка-путешественница на службе древнего культа

Виктор Пелевин, «Непобедимое солнце», 2020

«Когда читаешь философские выкладки о связи материи и сознания и силишься их понять, это одно. А когда различаешь весь механизм так же ясно, как двух чпокающихся на подоконнике мух, это совсем другое.»

Саша, героиня романа

Итак, перед нами роман уважаемого Виктора Олеговича. Написан в начале пандемии, что ощущается уже ближе к окончанию сюжета. Если говорить в целом — абсолютно классический Пелевин, с веселой сатирой на текущие тренды, ироничным описанием «духовных практик», ну, и основной идеей, которой на этот раз является культ Солнца, в основном в его древнеримской интерпретации. Но обо всем по порядку.

Кратко синопсис: «продвинутая» бисексуальная москвичка Саша, тридцати лет от роду, получает от папашки-макаронного магната на день рождения тридцать тысяч евро на «попутешествовать». Саша, уже испробовавшая кучу духовных практик, надеется, что уж сейчас, в этом финальном путешествии, ей откроется окончательная и бесповоротная истина. Тем более что на одном из своих ретритов ей было видение танцующего Шивы, который сообщил ей о том, что явятся ей знаки, и откроется ей свет истины.

Если вы знакомы с предыдущими произведениями Виктора Олеговича, наверное, можно было бы предположить, что Саша наша рванет куда-нибудь в Тибет или Гималаи, дабы просветлиться у какого-нибудь очередного гуру с внешностью и фактурой немытого бомжа. Таки нет, доложу я вам. Тем более что Саша к этим «просветленным» относится весьма скептически: «А если ты отходишь в сторону и начинаешь про это думать, исчезает сам предмет размышлений. На месте жизни остается пустота. Вот поэтому все эти созерцатели, которые у стены на жопе сидят, про пустоту и говорят. У них просто жизнь иссякла — а они считают, что все про нее поняли.» Или: «Все учителя и гуру талдычат про путь бесконечной радости. Врут, конечно. Любой из них сам умирает в муках, часто обдолбанный наркотиками, да еще и среди проституток.»

Первой остановкой на пути Саши становится Стамбул. И здесь, в той самой Софии, которая тогда еще была Софией, Саша встречает русскую женщину Софью (знак № 1), она же Со, которая предлагает Саше пожить на яхте Со и её мужа, удачно вложившегося американского венчурного капиталиста Тима. Со и Тим, дабы не скучать, постоянно приглашают на свою яхту всяческих фриков. На этот раз у них гостят «корпоративные анархисты», типа антиглобалистов, но желающие оставаться в системе, чтобы подорвать её изнутри. Сии кадры примечательны своим манифестом по поводу смайликов: «Эмодзи — это попытка правящей олигархии сдвинуть человечество еще ближе к стойлу. Почему клавиатура с эмодзи так настойчиво вылезает на вашем мобильном? Эмодзи предлагают человеку фальшивое отражение его эмоционального состояния, которое нравится ему больше, чем настоящее: фейк-отражение моложе, чище, ярче, гламурней — и потребитель с удовольствием делегирует эмодзи право своей микрофотографии.» Кстати, каждая глава книги завершается описанием эмодзи, которым Саша бы хотела увенчать очередной этап своего повествования, вроде «Эмодзи_блондинки_которая_…png».

Здесь же Саша встречает Фрэнка, необычного человека, которые увлечен идеей «некроэмпатии» — принятие внешнего облика и копирование поведение некоего исторического персонажа, дабы лучше его понять. В качестве объекта Фрэнк выбирает римского императора Каракаллу, одного из адептов культа Солнца (Sol Invictus).

Потом Саша узнает, что есть некий магический Камень, хранящийся на яхте у Тима. И, если найти того, кто является soltator, то есть особым человек, который будет танцевать перед камнем особый мистический танец, можно управлять миром. Таким солтатором был, например, император Гелиогабал, потомок Каракаллы. Саша проживает его жизнь в снах, используя подаренные Фрэнком маски Солнца и Луны.

Так что теперь задачей Саши становится поиск этого солтатора, в процессе какового она добирается аж до Кубы. Тут, кстати, комплиментарные высказывания о Кубе — просто на грани какого-то совкодрочерства.

То есть повествование идет как бы в трех измерениях — непосредственно похождения Саши, жизни Каракаллы и Гелиогабала, которые Саша видит во сне, ну, и вкладываемые в уста персонажей рассуждения о богах и о том, что наш мир — как есть иллюзия по всей форме. Ну, мы-то вроде в курсе со времен двух таблеток в руках Лоуренса Фишбёрна. Надо сказать, что эти заумные рассуждения несколько утяжеляют книгу и иногда создается ощущение, что автор и сам в них путается.

Но в целом — Пелевин не изменяет себе, давая точные ироничные определения очень многим явлениям современной жизни от духовных гуру до исторических персонажей и теперешних «властителей дум», например:

«Азия в наше время так хорошо притворяется Европой, что получается лучше, чем у самой Европы, которая в основном притворяется северной Африкой.»

«Взять, например, Екатерину Великую. Хотя я и не очень представляла, как эта возомнившая себя Путиным Меркель могла вызвать у кого-то сексуальное влечение, фавориты у нее были.»

«Медийная Грета — это не человек. Это агрессивный педофрастический нарратив, используемый транснациональной олигархией в борьбе за контроль над твоим умом.»

«Про русских уже давно не шутят. Ими детей пугают…»

«У европейской культуры есть два постоянно перемежающихся модуса, или фазы. Первая, довоенная — сублимация пошлости в фашизм. Вторая, послевоенная — сублимация фашизма в пошлость.»

«Вегетарианцы — это самодовольные и глухие догматики, не слышащие, как кричат помидоры, когда их срывают с грядки.»

И так далее — уверяю, от этих афористических высказываний получаешь истинное удовольствие. Короче говоря, если вам близок классический стиль Пелевина — добро пожаловать в Sol Invictus!

P.S. Не то чтобы спойлер, но неожиданный финал заставляет задуматься — а не является ли весь роман нативной рекламой випассана-ритритов по Гоенке?

P.P.S. Пелевин тут не избежал обвинений в плагиате — какая-то авторка по имени Олеся Градова написала в Телеграме, что идея Камня заимствована у неё, правда, хайп быстро сошёл на нет.

Photo courtesy of Hue Pham / Pixabay.com / Лицензия СС0

Смерть, музыка рок и волшебники

Терри Пратчетт, «Роковая музыка» / Soul Music, 1994

Музыка Рока представляет собой нарушение общественного порядка, признана вредной для здоровья и морали и вызывает неестественные движения тела у в остальном здорового народонаселения.

Мэр Щеботана

Итак, перед нами шестнадцатый (!) роман Терри Пратчетта из серии «Плоский мир», третий из подсерии о Смерти и его внучке Сьюзен.

Как всегда, вначале #клубворчунов — каким, интересно, образом «Музыка души» (Soul Music) превратилась в «Роковую музыку» — Бог весть. Хотя в целом перевод отличный.

В романе два главных героя, чьи судьбы в один прекрасный момент пересекаются. Это бывший арфист Дион Селин (привет, «Титаник»!), переехавший из своего захолустья, маленького гористого государства Лламедос в большой город Анк-Морпорк, мечтая о карьере музыканта. И Сьюзен, дочь Изабель и Мора и внучка самой (вернее, самого) Смерти.

Прибыв в Анк-Морпорк, Дион понимает, что все профессии в городе управляются Гильдиями — есть даже Гильдия Воров и Гильдия Наёмных Убийц — но вот вступить в Гильдию Музыкантов, которой управляет зловещий Господин Клеть, шансов нет — слишком дорого. И тут он встречает гнома Золто и тролля Лаву, которые тоже хотят играть музыку. На радостях они даже ломают арфу Диона, но взамен этого в Лавке Древностей покупают Гитару — пожалуй, тоже одного из главных персонажей книги. Гитара, попадая в руки Диона, начинает жить своей жизнью и помимо его воли играть Ту Самую Музыку Рока. «Это была музыка, которая проникает сразу в ноги, не нанося визита господину Мозгу». Друзья решают создать группу, не мудрствуя лукаво, назвав её «Рок-Группа» и переименовав себя в том числе: Дион — в Бадди (привет, Бадди Холли!), Лава — в Клиффа (привет, Клифф Ричард!), Золто имени не меняет (потому что в реальности группа Zolto уже есть). Ну, и первое выступление планируется в грязном притоне под названием «Залатанный барабан», куда руки Гильдии не дотянутся.

Тем временем, Сьюзен, с переменным успехом учащаяся в пансионе мадам Ноно, с помощью мудрого ворона и Смерти Крыс (ПИСК!) узнаёт, что она внучка самого Смерти. И теперь она вынуждена волею деда исполнять его обязанности в черном балахоне и с отсвечивающей синим косой. Но вот незадача — Сьюзен, узнав, что смерть суждена Бадди-Диону, всячески этому противится и начинает заниматься не свойственной Смерти задачей — охранять Бадди от преждевременной кончины.

А популярность Бадди сотоварищи растёт не по дням а по часам. Всё больше площадок, всё больше поклонников и поклонниц, бросающих на сцену предметы одежды всякого рода. Бадди наслаждается этим: «Пока он стоял на сцене, всё было чудесно. Всё казалось ярким и разноцветным. В мозгу возникали раскалённые добела образы. Его тело было охвачено огнём. Он чувствовал себя живым.» Ушлый местный делец Мистер Достабль (он же Себя-Режу-Без-Ножа, Cut Me Own Throat (C.M.O.T) Dibbler), в котором без труда угадываются черты раннего Брайана Эпстайна, организует им выступление в местном клубе троллей «Каверна» (привет, Ливерпуль!) и гастроли по окрестностям.

Но не будем углубляться в перипетии сюжета. Стоит только отметить, что он, как и свойственно Пратчетту, полон сюрпризов и парадоксален. Отдельно стоит выделить ещё одну группу персонажей — волшебников во главе с аркканцлером Невидимого Университета мистером Чудакулли. Пратчетт предлагает интересную расшифровку слова «волшебник» (wizard) — образовано от wiz-ars, искажённое английское wise arse — «хитрая жопа». Мистера Чудакулли явно пугает массовое увлечение волшебников Музыкой Рока, доходящее до того, что волшебники свои мантии меняют на синие штаны с заклёпками (привет, Levi Strauss!) и кожаные плащи с надписями вроде «Живи всластях, умри моло мыд» (привет, Вивьен и Малькольм!). Мистер Чудакулли затевает свои интриги, чтобы обуздать Музыку, а в идеале — подчинить её.

Ну, а в целом — книга о том, насколько всеобъемлюща Музыка, насколько она владеет нашим существованием и насколько всё, в том числе и Смерть, бессильны перед ней. И даже Теория Большого Взрыва в интерпретации Пратчетта здесь обретает другой акцент — сначала был Большой Аккорд, породивший всё остальное. «Музыка… Нужно только дать ей свободу, выпустить на волю. И тогда в ней зазвучит глас Рока. Музыка есть во всём, нужно только суметь её найти.» — говорит Дион aka Бадди. Только вот насколько безопасно для рода человеческого и самих музыкантов выпускать Музыку на волю? Прочитайте — узнаете.

Ну, а в качестве вишенки на торте — книга полна намёков, понятных лишь тем, для кого Музыка Рока является чем-то большим, чем просто фоном. Так, например, «Рок-Группа» начинает своё выступление с песни «Кончай топтаться на моих новых синих башмаках» — привет, Элвис и Blue Suede Shoes. Группа троллей, играющая нечто вроде панк-рока, меняет свои названия каждый час: Безумие — Кого? — Андеграундный ХлОпок — Засос — Облюренные — И-ты / &Ы — Ледащий Баллон. Узнали? Madness — The Who — Velvet Underground — Kiss — Blur — U2 — Led Zeppelin. Остальные не буду перечислять, дабы не портить эффекта.

Итожа всё сказанное, если вам не чужд парадоксальный мир Терри Пратчетта и Музыка Рока — добро пожаловать в Анк-Морпорк и окрестные города и страны.

Photo courtesy of Reimund Bertrams / Pixabay.com / Лицензия СС0

Недобрая сказка про фей

Дженнифер МакМахон, «Молчание» / Don’t Breathe A Word, 2011

«Если вы поверите, то люди будут сомневаться в вашем рассудке и называть вас сумасшедшим. Придёт время, когда вы должны будете сделать выбор, когда ваши истинные убеждения будут подвергнуты испытаниям. Мы или они? Мир магии или мир повседневной каторги, когда вы бредёте по жизни с шорами на глазах? Выбор за вами.»

Итак, перед нами «леденящая душу история из деревенского Вермонта, проникнутая атмосферой «Ребёнка Розмари»¹⁵ (Publishers Weekly).

Сама Дженнифер МакМахон так описывает историю появления книги: «На «Молчание» меня вдохновил сон. Во сне я встретила мальчика на велосипеде, и он рассказал мне, что его сестру забрали феи. Он отвёл меня в тёмный заросший лес и показал мне яму в земле, в которой исчезла его сестра. Это было страшно и очень печально. Я начала исследовать историю тёмной стороны фей — старые предания о том, как они похищали детей, оставляя подменных детей-перевёртышей, соблазняли юношей, заточая их в краю фей.»

Да, истории фей — это не только Динь Динь и добрейшая фея-крёстная из Золушки. И, кстати, многие в них искренне верили, например, сэр Артур Конан Дойль, веривший в историю о том, как две девочки видели фей — правда, сёстры Коттингли потом признались, что это был фейк.

Основа сюжета — история о том, как двенадцатилетняя Лизи О’Тул пропала в загадочном лесу у исчезнувшего посёлка Рилаэнс. Лес этот окружён страшными легендами о Короле Фей Тейло, который забирает к себе девочек, чтобы сделать их своими королевами. Да и внезапное исчезновение целого посёлка в начале XX века добавляет таинственности. Сама Лизи искренне верила, что феи существуют и в доказательство показывала подарки от Тейло — браслет и «Книгу Фей».

Параллельно с историей Лиз, её брата Сэма и кузины Эви пятнадцатилетней давности автор рассказывает нам историю, происходящую в наши дни: Сэм, его невеста Фиби и Эви пытаются всё-таки узнать, что на самом деле произошло с Лизи пятнадцать лет назад. На этом пути с ними происходит масса таинственных событий — вдруг приходят письма от Лизи (она жива?), им постоянно кто-то пытается помешать, оставляя знак Тейло (перевёрнутая четвёрка — символ висельника из карт Таро).

Надо сказать, что мистическую линию МакМахон выстраивает довольно искусно, сохраняя интригу мира фей и его загадок. Но параллельно с этим мы видим трагические истории семей главных героев — матерей Фиби и Эви, безнадёжных алкоголичек, внешне благополучной семьи родителей Сэма и Лизи, где властвует мать, а отец давно уже превратился в овощ и впоследствии умирает от передозировки таблеток (сам? Или…).

Наверное, эта книга в чём-то сродни некоторым романам Кинга, в которых описаны те самые маленькие городки «одноэтажной Америки», в которых и происходят самые ужасные вещи. И где мистика тесно переплетена с ужасом и безысходностью будней. Надо отдать должное — бытовуха американской глухомани описана тщательно и правдиво.

Не могу не сделать комплимент Кириллу Савельеву, переводчику книги — перевод хорош, сразу видно, что переводчик хорошо знаком не только со стилем писателя, но и с реалиями американской жизни.

Ну, а ответить на вопросы «где же находится Королевство Фей?», «кто такой Тейло?», «какие жутковатые семейные тайны скрывают герои книги?» я предоставляю вам, дорогие читатели, ибо не хочется плодить спойлеры.

«Дженнифер МакМахон никогда не дрогнет и не перестаёт удивлять неожиданными ходами в своих книгах. «Молчание» балансирует между любовью и ужасом, когда МакМахон вовлекает юную пару в уродливую страну фей, где «Ребёнок Розмари» чувствовал бы себя как дома» — Рэнди Сьюзан Майерс, автор «Дочерей убийцы».

Так что если вы хотите провести вечер-другой, листая страницы книги о страшных преданиях, сказочных персонажах и семейных драмах — добро пожаловать в тёмный лес Рилаэнс.

Photo courtesy of Stefan Keller / Pixabay.com / Лицензия СС0

Торговец подлостью и его сексуальная Платформа

«К Западу я не испытываю ненависти, только огромное презрение. Я знаю одно: такие, как мы есть, мы смердим, ибо насквозь пропитаны эгоизмом, мазохизмом и смертью. Мы создали систему, в которой жить стало невозможно; и хуже того, мы продолжаем распространять ее на остальной мир.»

М. Уэльбек

Мишель Уэльбек, «Платформа» / Michel Houellebecq, Plateforme (Приз «Кинороман» Парижского кинофестиваля 2002, как лучшее литературное произведение, которое следует экранизировать)

Читаем, ибо завет Уэльбека гласит: «Жить без чтения опасно, человек вынужден окунаться в реальность, а это опасно.»

Итак, Мишель Уэльбек. Торговец подлостью и король секса. Сильно пьющий бывший программист Минсельхоза Франции. Подвергаемый обструкции на родине и при этом самый популярный французский автор за пределами Франции. Провокатор и злейший враг французских исламистов, вынужденный переехать на отдалённый остров в Ирландии из-за их угроз. Пишущий изобилующие эротическими сценами романы и при этом, по выражению Фредерика Бегбедера, писатель, «который в наше циничное время умеет говорить о любви».

«Платформа» сразу стала бестселлером в Европе и так же незамедлительно была обвинена в «оскорблении ислама», «пропаганде секс-туризма» и «унижении достоинства женщин».

Главный герой книги — Мишель, чиновник Министерства Культуры, курирующий выставки современного искусства. Понятно, что современное искусство, мягко скажем, неоднозначно, чего стоит, например, художница Сара Эксжтовойан, пишущая картины с отпечатками собственной вагины, обмокнутой в краски разных цветов.

Помогает Мишелю верная ассистентка Мари-Жанна, относящаяся к нашему герою с неизбывной нежностью и заботой: «До чего же всё-таки женщины любвеобильны, они даже на службе стремятся установить сердечные отношения, им трудно существовать в мире, лишённом эмоций, они в нем чахнут».

Умирает отец Мишеля, вполне богатый человек, и оставляет сыну приличное наследство. Интересное наблюдение главного героя: «Существуют теории, будто человек становится по-настоящему взрослым со смертью своих родителей, я в это не верю — по-настоящему взрослым он не становится никогда.»

Теперь у Мишеля достаточно денег, чтобы предпринять путешествие в Таиланд, которое он давно задумывал. Турфирма «Нувель Фронтьер» набирает весьма пёструю группу туристов. Описание персонажей, путешествующих вместе с Мишелем — отдельное достижение Уэльбека, персонажи очень яркие и своеобразные.

Прибыв в Таиланд, Мишель сразу же отправляется в вояж по знаменитым массажным салонам: «Тайские проститутки — это сказка, подумал я, дар небесный, никак не меньше». Под эти свои эскапады Мишель подводит, на его, взгляд, вполне рациональное объяснение, сравнивая европейских женщин с тайками: «В наши дни так мало женщин, которые бы сами получали радость от секса и хотели бы доставлять её другим. Сейчас соблазнить незнакомую бабу и переспать с ней — целая история. Как подумаешь, сколько нуднейших разговоров придётся вытерпеть, прежде чем затащишь ее в постель, а любовницей она, скорее всего, окажется никудышной, да еще прожужжит уши своими проблемами, расскажет обо всех своих бывших мужиках, заодно даст понять, что ты сам не на высоте — понятно станет, почему мужчины готовы платить, лишь бы избежать такой канители». А уж творческим дамам достаётся отдельно: «Женщины из культурной среды, с которыми я общался — это вообще беда. Их интересовал не секс, а процесс обольщения, и делали они это вычурно, грубо, неестественно и совсем неэротично. В постели они просто ни на что не были способны. Поговорить о сексе они любили, это да; собственно, только о нем и говорили, но непосредственное чувство у них напрочь отсутствовало.»

Но тем не менее именно в этом путешествии Мишель встречает любовь всей своей жизни — Валери, заместителя директора «Нувель Фронтьер», правда, их отношения окончательно становятся реальностью уже по возвращении в Париж. Валери, как считает Мишель, идеально подходит ему как спутница жизни, да она и сама этого не отрицает. Как она ему подходит в плотском аспекте — описано весьма детально, кстати.

Валери вместе со своим шефом Жан-Ивом переходят в крупнейшую туристическую фирму «Аврора». Фирма находится в застое, новых идей и проектов нет, для этого, собственно, они и нанимают Жан-Ива и Валери. И тут за дружеским ужином, будучи в изрядном подпитии, Мишель выдаёт новоиспечённым менеджерам «Авроры» идею сети клубных отелей в пику конкурентам из Club Med, в которых постояльцы почувствовали бы абсолютную сексуальную свободу — совокупляйся с кем хочешь, приводи в номер кого хочешь, в общем, оттягивайся по полной. Ибо «что-то стряслось такое, что мешает людям западной цивилизации совокупляться; может, это связано с нарциссизмом, с развитым сознанием своей индивидуальности, с культом успеха — не важно.»

И новый проект, который друзья назвали «Эльдорадор — Афродита», выстреливает — популярность неимоверная, заполняемость, по меркам отельеров, невероятная — 95%.

Но не все так уж идеально, понятно, что пуритане разных рас и конфессий атакуют саму идею «Эльдорадора» — здесь как раз к месту приходятся рассуждения Мишеля об исламе как «самой глупой религии», за что автор и был подвергнут остракизму на родине.

Не хочу плодить спойлеров, но заканчивается всё не так благополучно, как планировали наши герои.

Вы можете подумать, что роман исключительно о сексе и эротике? Да нет, я бы так не сказал. Книга прежде всего о человеческих отношениях, их кризисе в наше время, об одиночестве, о кризисе ценностей в западной цивилизации, о соотношении стремления к корпоративной карьере и гармонии в личной жизни. И — да, о сексе как о части всего этого.

Так что если вы не относите себя к пуристам и консерваторам и готовы погрузиться в сложный мир человеческих отношений (хотя Уэльбек устами Мишеля говорит: «Человеческие отношения не так сложны: бывают ситуации неразрешимые, а вот чтобы действительно сложные — это редко.») — присоединяйтесь к путешествиям героев «Платформы».

Photo courtesy of Claudio Scott / pixabay.com / Лицензия СС0

Примечания

1

Богемные исследования (англ.)

2

Богемная дружба (англ.)

3

Сью Таунсенд — самая успешная юмористическая писательница Британии, автор серии про Эдриана Моула и других сатирических книг, в частности, про королевскую семью

4

Элизабет Джордж — ведущая английская писательница-детективщица, автор серии о сержанте Барбаре Хэйверс (из простонародья) и инспекторе Линли, графе, утонченном аристократе и суперинтеллектуале.

5

Джон Китс — поэт младшего поколения английских романтиков.

6

Синдром де Клерамбо — эротическая одержимость с религиозным подтекстом (Роберт Уэнн, бакалавр медицины, член Королевского общества медицины). Названа по имени французского психиатра Гаэтана Гасьяна де Клерамбо, который в 1924 году впервые дал полное описание синдрома. Описание симптомов впервые встречается в 1918 году, у француженки, которая в каждый приезд в Лондон утверждала, что король Георг V страстно влюблен в нее, писала ему письма и даже утверждала, что он подаёт ей знаки, приоткрывая занавеску своего кабинета. Она писала: «Все обитатели Лондона знают, он влюблен в меня. Он не в силах забыть меня. Никогда он не будет относиться ко мне равнодушно, как и я к нему». Была истово религиозной.

7

Дик Роу, исполнительный директор звукозаписывающей компании «Декка Рекордз», 1961 год

8

good old ultra-violence (англ.) — старое доброе сверхнасилие (Энтони Бёрджесс, «Заводной апельсин»)

9

Не играй в игры, уходи, если не подходит

10

Это мой дизайн

11

Клуб богатейших людей Нью-Йорка

12

«Где ты, брат мой?» — фильм братьев Коэнов о странствиях беглых преступников по Америке

13

«Острые козырьки» — гангстерский телесериал

14

Главное шоссе Америки, пересекающее страну с Запада на Восток

15

«Ребёнок Розмари» — роман ужасов 1967 года американского писателя Айры Левина, впоследствии экранизированный Романом Полански