Счастье рядом

Аннэ Фрейтаг, 2015

Мне семнадцать. И я проживу совсем недолго. Раньше я думала, смерть – это легко. Но когда сталкиваешься с ней лицом к лицу, рядом с тобой не остается никого. Мы все находимся в своих собственных мирах, расположенных очень близко друг к другу. Изолированные в этой вынужденной близости. Среди всех этих лиц я вижу лишь одно. Наверное, было бы лучше, чтобы я никогда не знала Оскара. Так легче свыкнуться с мыслью, что не будет никакого «мы». Может быть, мы встретимся снова на небесах. Может быть, у нас будет больше времени. Ведь истинная любовь порой длится вечность. И она может заменить целую жизнь.

Праздник живота

Карл Зальцман выглядит так, словно только что сошел с обложки бизнес-журнала. Теперь понятно, почему мама превратила гостиную в студию для домашней фотосессии. Его лицо одновременно хитрое и серьезное. Глядя на него, я могу себе представить, какими они с отцом были в университете. Как они веселились. Но в то же время я не хочу думать об этом, потому что никогда его больше не увижу. Я разглядываю его жену. С виду она легкая и хрупкая, и наверняка, встретив ее, у каждого мужчины просыпается инстинкт защитника. Я знаю, о чем говорю. Маленькие нежные женщины с большими глазами беззащитны. Во всяком случае, так это интерпретируют мужчины. Не то чтобы у меня большой опыт. Ладно, у меня его вообще нет, но не из-за отсутствия возможностей. Ну, по крайней мере, они были раньше, пока я не стала выглядеть так, как сейчас. Я думаю, у меня всегда был выборочный характер… Как бы там ни было, у меня нет сомнений, что Беттина Зальцман является именно такой женщиной. С глазами как у косули она наверняка легко избежит хладнокровного убийства.

И, хоть они появились достаточно эффектно, но выглядят мило. Как люди при деньгах, которые, стоит отметить, остались приземленными. Абсолютная противоположность новоиспеченным богачам. Пока все продолжают светски беседовать и обмениваться любезностями, я иду в столовую. Во-первых, потому что я хочу есть, а во-вторых, потому что чувствую себя не в своей тарелке. Раньше у меня не было проблем с легкомыслием, теперь же я его не выношу, хотя бы потому, что жизнь слишком коротка для пустой болтовни и фальшивой дружбы.

Я облокачиваюсь на подоконник и смотрю на улицу. Для этого времени суток небо слишком темное. Оно прячется под суровой зелено-серой пеленой, и угроза выпадения града висит в воздухе. Осталось недолго. Духота ждет подходящего момента, когда вот-вот разразится гроза. И не только она, я тоже жду ветра и проливного дождя. Затишье перед бурей, листья на деревьях не шевелятся, ничто не шелохнется. Словно весь мир и я в том числе стали частью ужасающей картины. Кусты в саду отбрасывают угрожающую тень на газон, медленно плывущие по небу облака отражаются в водной глади бассейна как в зеркале.

— Садитесь, я сейчас принесу закуски.

— Боже мой, Грета, это выглядит потрясающе, — слышу я трепетный голос Беттины Зальцман, когда она входит в столовую. — Карл, только посмотри на сервиз…

— Да, он действительно элегантный, — отвечает он.

— Он к тому же хранит в себе много воспоминаний, — говорит моя мать, наигранно вздыхая, а я только и жду историю о том, как ее отец и маленькие братья были вынуждены прятать этот красивый фарфор от нацистов, которые отобрали у них абсолютно все. Все.

Как только она хотела набрать воздуха, я поворачиваюсь и, показывая в сторону кухни, говорю:

— Пока ты рассказываешь, я могла бы принести закуски.

— Спасибо, дорогая, я могу сделать это сама, — отвечает она с улыбкой.

— Знаю, но если не сделаю этого, мне придется снова слушать эту историю про нацистов, и не уверена, что вынесу ее в очередной раз.

Я слышу бешеный стук сердца и чувствую ненависть, которая заставляет выплескивать наружу все, о чем я могу только подумать. Кто знает, может, я не раз думала об этом. В воздухе повисает тишина, и слышно лишь звучащую фоном пьесу для фортепиано. По выражению лиц все понятно.

Я чувствую себя Лариссой. Пару недель назад только она говорила что-то подобное, но сегодня я переняла эстафету, и по ее ошарашенному виду заметно, что она не была готова к такому. Обычно из нас двоих именно она остра на язык, та, за кем стоит последнее слово и у кого лучшие аргументы. Но сейчас она молчит, а я наслаждаюсь этим взглядом. Мне бы очень хотелось навсегда запомнить ее пустое выражение лица. Это будто прощальный подарок.

— Что это было? — шепчет мама, когда заходит на кухню.

— Что именно? — спрашиваю я.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. — Ее глаза сверкают от ярости.

— Я больше не могу слушать эту историю.

— Раньше ты со мной так не разговаривала, — говорит она тихим голосом, чтобы ее гости не услышали, что происходит на самом деле.

— Сейчас все не как раньше, — отвечаю я сухо и смотрю на нее. — Сейчас — это сейчас.

— Ах, вот оно что… Теперь так будет всегда?

— «Всегда» в моем случае продлится недолго, — шепчу я ей в ответ. — Скоро ты от этого избавишься.

Не дожидаясь ответа, я хватаю огромную кастрюлю с супом и оставляю маму одну в кухне.

Хоть и неохотно, но стоит признать, что суп великолепен. Ангелы в моих ушах поют подобно четырехголосому хору, а желудок довольно и расслабленно улегся под моим больным сердцем. Разговоры проходят мимо меня. Мой взгляд падает на нетронутые столовые приборы Лариссы и ее гневное выражение лица. Возможно, они снова поссорились с Бастианом. Мне кажется, они так часто ссорятся, потому что им доставляет удовольствие длительное примирение в конце. Я зачерпываю еще одну ложку супа, и его вкус затмевает пустые разговоры о работе господина Зальцмана и делах моего отца в бюро. Я не обращаю внимания на истории Беттины Зальцман про какие-то путешествия и только в конце понимаю, что и в семье Зальцман не все так гладко, как кажется. Но, если честно, меня это не интересует. В данный момент меня интересует только кремовый суп и его мягкий вкус, остающийся на языке.

Я поглощаю это творение под ноктюрн Шопена. Может быть, это мое воображение, но с тех пор, как стало известно, что я умру, еда стала еще вкуснее, а она и так всегда доставляла мне огромное удовольствие. Я настолько погрузилась в свой собственный мир, что не заметила, как мама встала и вышла в коридор.

Мои мысли тонут в этом наслаждении. Я макаю кусочек хлеба в суп, засовываю его в рот и вижу, как мама возвращается в столовую. Но вместо того, чтобы проглотить еду, я испуганно делаю вдох и вскакиваю, ударяясь о стол, отчего слышится звон посуды. Все взгляды в комнате направлены на меня, а ложка из моих рук падает с громким стуком на пол. Я пытаюсь покашлять, так как мои легкие напряжены и борются с куском хлеба, который я вдохнула. От нехватки кислорода комната плывет у меня перед глазами. Я не могу задохнуться сейчас. Не здесь и тем более не когда он смотрит на меня.