Улыбка смерти на устах

Анна и Сергей Литвиновы, 2020

Ко мне, частному детективу Павлу Синичкину, пришла клиентка, которая попросила расследовать гибель своего отца – руководителя, работавшего в крупной госкорпорации. Полиция считает, что произошло самоубийство, в возбуждении уголовного дела отказано – однако девушка уверена, что не все так просто, и подозревает собственную сестру и ее мужа. Мы с моей помощницей Риммой взялись за дело, не подозревая, что окажемся вовлечены в целую цепь преступлений. Притом одним из них окажется убийство игрока прямо на съемках популярного телешоу «Три шага до миллиона»…

Жертва № 2

На полтора месяца ранее

Когда мишень трусцой выбежала из-за поворота — полная, раскрасневшаяся и почти веселая, в своих огромных и дорогих беспроводных наушниках, в кислотном костюмчике, модных кроссовочках, — он вышел из-за дерева и решительно двинулся к ней навстречу.

Еще можно было отыграть назад. Точнее, сделать вид, что он — случайный прохожий. И просто пройти мимо.

В ее лице при виде его что-то встрепенулось. Испугалась. Страшно, конечно: бежишь по хорошо знакомому лесу, а тут навстречу странный чувак.

Однако жертва продолжала трусить навстречу, надеясь, видимо — как всегда надеются все люди, — на лучшее.

Но лучшего не случилось.

И он не дрогнул — за что потом сам себя хвалил.

Она соступила с тропинки, желая обогнуть его — раз он такой невежа. Однако он как раз выхватил из внутреннего кармана ветровки нож. Тот самый, купленный в незнакомом «Ашане».

Мишень не успела испугаться. И даже, наверное, не поняла, что происходит, когда он вонзил нож ей в живот. Она как бы наткнулась на него в своем беге. Это получилось просто. Очень просто.

Как в игре. Да это, в сущности, и была игра.

Брызнула кровь. Он выдернул нож и отступил. Словно тореадор от набегающего быка.

Она по инерции пробежала мимо и начала заваливаться, будто получила подножку.

Наконец, пробежав, вихляясь и качаясь, словно пьяная, метров семь, стала падать. Лицом вниз.

Кажется, она так и не поняла, что случилось.

Она рухнула ничком — лицом в землю, в траву. Потом стала ворочаться и с усилием повернулась навзничь, лицом к убийце. Глаза моргали, смотрели удивленно.

Он так и не узнал, слышала ли она его, когда произносил условленную фразу: «Ты сама этого хотела».

Потом он, как и собирался, снял с ее головы наушники и услышал, что она внимала, оказывается, новому альбому группы «Тул». Многие с-понтом-интеллектуалы сейчас по нему с ума сходят — о, новый виток психоделического рока. Хм, у нее, оказывается, хороший вкус. Был хороший вкус.

Подходящая музыка, чтобы умирать.

Увидев или почувствовав, что он снял с нее наушники, она дернулась. И даже оперлась рукой, пытаясь подняться. Наверное, вообразила, глупая, что это — банальное ограбление. И еще не додумалась, что ее убивают.

Но встать она, конечно, не смогла. Ноги подогнулись, и она снова упала. Прямо к его ногам.

И тогда он нагнулся и ударил ее ножом в сонную артерию.

После того как все было кончено, для него самым главным стало не запаниковать.

А паника подступала.

В какой-то момент, стоя над окровавленным трупом, он потерял контроль над собой. Захотелось заорать и понестись прочь куда глаза глядят. Казалось: вот-вот набегут, схватят, заломят, потащат.

Но нет, никто не собирался пока его арестовывать. Никто ничего не видел. Только кроны сосен в вышине шумели.

Он подышал по йоговской системе: глубокий вдох, задержка, выдох. Сердце успокоилось, паника схлынула.

Надо было поскорее убираться. Да, уходить, и быстро, однако ни в коем случае не суетясь. И тщательно все продумывая.

Крови оказалось много, очень много. Но, главное, когда она хлынула из артерии, он в ней не испачкался. Знал, как оно примерно будет — фонтан! — и отпрыгнул в сторону.

Он схватил труп за ноги и потащил в сторону с дорожки, в кусты. Тело оказалось тяжелым, слишком тяжелым. На траве от него оставался кровавый след.

Конечно, останки найдут. Начнут искать пропавшую — наверное, сегодня же вечером, когда муж вернется с работы. А то и раньше, днем.

И обнаружат, наверное, быстро. Если он сообразил, в каком месте на нее напасть — сопоставив треки, где она обычно бегает, — дойдет и до мужа, и до полиции. Не дураки.

Однако ему лучше, конечно, чтобы ее не нашли сразу. Пока следы еще не остыли. Пока он еще тут.

Ее ноги сквозь тренировочные оставались теплыми.

Он доволок тело до кустов. По траве протянулась кровавая полоса. И на месте смерти — яркая лужа.

Но с тропинки труп вроде будет не видно. Да, найдут, конечно, но, верно, не случайный прохожий. Хорошо бы, если не случайный прохожий.

Здесь же, в леске, он снял с себя верхнюю одежду. И брюки тоже. На брючинах нашлась пара красных точек. Он все-таки испачкался.

Под брюки он поддел сегодня спортивные штаны. Жарко было, конечно. Но чего не сделаешь ради того, чтоб не оставить улик.

Он засунул одежду в прихваченный с собой полиэтиленовый пакет. Туда же бросил нож и ее наушники. Вот зачем, спрашивается, снял их с нее? Мальчишество какое-то. На подобном и сыплются.

Никакой жалости к убитой он не испытывал. Только азарт. И удовлетворение, как в компьютерной игре, когда прошел очередную миссию.

Теперь оставалось сделать так, чтобы его никто не засек во время отхода. До машины от опушки идти минут семь. Из них минуты две — мимо особняков. Сто двадцать секунд. По закону подлости его увидят. Или кто-нибудь ему встретится.

Нет, лучше не думать, чтоб не накликать. Лучше иначе: кто-то может встретиться. И, конечно, потом, задним числом, когда выяснится, что произошло убийство, этот свидетель вспомнит чувака, который выходил из леса с черным полиэтиленом в руках. Да, вспомнит. Или, возможно, вспомнит. И с определенной вероятностью придет в полицию. А может, и не придет. Полицаев у нас не любят и дел с ними стараются не иметь.

Поэтому он пошел, очень быстро и не глядя по сторонам, поглубже надвинув на лоб бейсболку.

Вот выход из леса. Покореженные, проржавелые ворота, перекрывающие тропу. Особняки на краю у леса стоят угрюмо, нахохленно, посматривают, как кажется, пустыми, безжизненными стеклами. Но вдруг за ними кто-то прячется? Высматривает, подмечает?

Нет, вздор. Никого там нет. А даже если его вдруг заметят — и что?

В самом худшем случае — явятся со временем в ментовку, скажут: «Я видел(а) в день убийства, как из леса выходил гражданин с пакетом в руке». — «Опишите вышеозначенного гражданина». — «Лица я не видел, но черная бейсболка, черная майка и черные спортивные штаны». И всё.

Ищи-свищи. Сколько тысяч или даже сотен тысяч чуваков в столице и в области носят черные бейсболки и черные майки? Как в старинной песенке пелось: «В Москве сотни тысяч, чьи брови вразлет, и полмиллиона курносых»^[3].

Когда он шел по окольной улице поселка по направлению к своему лимузину, вдруг откуда-то залаяла собака. Он чуть не подпрыгнул. Она разорялась где-то за оградой, захлебывалась лаем. Надо же, именно сейчас! Когда он шел на дело, к лесу, ее слышно не было. Черт! И без этой тявкалки нервы звенят, как струны.

И вдруг — надо же такому негодяйству случиться! — навстречу ему шествует кто-то. Женщина. Пенсионерка. В чудной кокетливой шляпке, что особенно странно для дачи. Полусумасшедшая — как многие старички, что проживают в загородных поселках, да еще у леса. Особенно если одинокие.

Он поравнялся с ней. Старательно глядел в сторону от нее. Не след, чтобы она заметила лицо. И услышала голос.

Слава богу, в российских, бывших советских поселках не принято ни с кем здороваться. Не Германия, чай, не Америка.

Но дама ласково, любезно протянула, растягивая гласные и указывая на пакет:

— Грибкиии пошли-и?

Он сначала даже не понял, о чем она. Потом выдавил, старательно отворачиваясь:

— Да, сморчков набрал.

— Ой, а мооожно посмотре-еть? — с приветливым любопытством нацелилась она к пакету.

— Нельзя! — грубо оборвал он и переложил ношу в другую руку, от дамочки подальше.

А что он ей еще мог ответить? «Пожалуйста, смотрите, тут у меня, в пакете, окровавленная одежда и нож»?

Пенсионерка опешила, а он стремительно пошел подальше от нее.

Наконец скользнул в машину. Он не видел и не чувствовал, смотрит ли тетушка ему вслед. Лучше бы нет.

Темная иномарка, пусть и с заляпанными номерами, — улика посерьезней. Поэтому он рывком открыл водительскую дверцу, бросил мешок с вещдоками на пассажирское сиденье рядом. Только тут, в зеркала заднего вида, заметил: дама в шляпке вслед ему не глядит. Шествует себе в сторону опушки. Не дай бог, прямо сейчас увидит кровь, полицию вызовет. Ай-ай-ай. Надо скорее валить.

Он сорвался с места и проехал по дачной улице метров триста. Женщина так и не оглянулась ему вслед. Слава богу.

Перед выездом на межпоселковую дорогу он еще раз тормознул. Снял с ног одни кроссовки, переобулся в другие. Те, что побывали на месте убийства, сунул все в тот же пакет. Туда же полетели и перчатки, которые до сих пор оставались на руках.

Он вышел из авто и переложил мешок в багажник. Пакет с уликами.

Держать его в машине было опасно. Сейчас остановят, обыщут. Окровавленная одежда, нож. Тут не отвертеться. На минуту вновь нахлынула паника. Выбросить! Просто выкинуть в мусорный контейнер! Или прямо на улицу!

Нет, нельзя! На одежде и ноже и ее кровь, и его ДНК. С нынешними методами криминалистики их немедленно свяжут друг с другом. Оставить пакет — выдать ордер на собственный арест. Подписать себе будущий приговор.

Преодолевая паническую атаку, он завел мотор, поехал. В движении стало легче.

В навигаторе он заранее проложил маршрут до собственной дачи. Опять по возможности в обход камер.

Получалось в целом очень удобно.

— Где вы были шестнадцатого мая сего года?

— Ммм, дайте вспомнить. Да, это был четверг, я не работал и поехал с утра на дачу. Да, на собственную дачу.

— Во сколько конкретно вы выехали?

— О, очень рано. Еще и шести не было.

— А когда на место прибыли?

— Часов около десяти.

— И что же так долго? Какое расстояние между вашей квартирой и дачей? Километров тридцать, сорок?

— Я немного покатался. Заехал в «Макдоналдс», перекусил. И что-то меня сон одолел. Заехал в лесок да покемарил минут сорок прямо в машине.

И пусть доказывают.

Главное — ведь его с покойницей ровным счетом ничего не связывает.

Всегда для убийства важен мотив. А у него мотива нет. Отсутствует как класс.

Однако пока он ехал, толкался по подмосковным пробкам, все равно временами накатывало. А вдруг все-таки его тормознут? И машину досмотрят? Нет, этого нельзя будет допускать ни в коем случае, грудью лечь поперек багажника, ордер на обыск требовать. А вдруг уже нашли труп? Та самая бабка в шляпке обнаружила и теперь звонит во все колокола?

Когда спустя час он наконец добрался до дачи, то немедленно, едва успев загнать авто в гараж, достал вещдоки, развел в бочке огонь. В бочке он заранее, еще в выходные, приготовил нарубленные сухие сучья. И даже позаботился тогда же накрыть их сверху фанеркой от дождя. Восхитился сам собой: «Какой я предусмотрительный!»

Огонь разгорелся довольно быстро. Он бросил в него пакет с одеждой и наушниками. И «левый» телефон.

Жаль, немного повоняет пластиком, вызывая неудовольствие соседей.

Соседи у него — борцы за экологию. Да он и сам терпеть не может, когда пластик жгут. Но чего не сделаешь, чтобы избавиться от улик.

— А что это, не от вас ли дымом вчера воняло?

— От меня, батенька, от меня. Представляете, сучья сухие жег, да выронил по ошибке пустую пластиковую бутыль в огонь. И воняет, а вытащить горячо. Пока за водой бегал, она и прогорела.

Впрочем, что планировать! Всего все равно не предусмотришь.

Надо просто быть готовым к любой неожиданности. И не зевать.

Он ушел в дом, сделал себе двойной — нет, даже тройной бурбон со льдом. Стал попивать, прихлебывать.

Вещи скоро прогорели. В горе углей и золы осталось лишь лезвие ножа. Лучшее — враг хорошего, и он не собирался его доставать и куда-то прятать: закапывать, топить. Все равно огонь, скорее всего, уничтожил на лезвии остатки чужого ДНК, да и его собственные — тоже.

Примечания

3

Неточная цитата. Правильно: «Сто тысяч девчонок, чьи брови вразлет, и полмиллиона курносых». Стихи Владимира Лифшица.