Улыбка смерти на устах

Анна и Сергей Литвиновы, 2020

Ко мне, частному детективу Павлу Синичкину, пришла клиентка, которая попросила расследовать гибель своего отца – руководителя, работавшего в крупной госкорпорации. Полиция считает, что произошло самоубийство, в возбуждении уголовного дела отказано – однако девушка уверена, что не все так просто, и подозревает собственную сестру и ее мужа. Мы с моей помощницей Риммой взялись за дело, не подозревая, что окажемся вовлечены в целую цепь преступлений. Притом одним из них окажется убийство игрока прямо на съемках популярного телешоу «Три шага до миллиона»…

Римма

Итак, вторым номером в сегодняшнем списке у нее значилась психиатриня, пользовавшая погибшего. Любовь Михайловна Бобылева любезно пошла Римме навстречу — правда, договорились они встретиться поздно, аж в полдесятого вечера: «До девяти у меня прием». Женщина пригласила ее в свой офис — частную клинику в районе Театра армии.

Римма с вокзала заскочила домой, приняла душ и переоделась. Счастливое расположение ее квартирки — у метро «Павелецкая» — позволяло добраться до дома за четверть часа с любого вокзала (исключая слабо востребованные Рижский и Савеловский). Наряд, приличествующий визиту на дачу, джинсы и куртяшку, она сменила на более уместные в городе плащ, платье, туфли. Как раз когда переодевалась, пришла эсэмэска от Синичкина. Босс был, как всегда, лапидарен: «Поступили данные, что наш горняк завел амурное знакомство за несколько дней до своего отхода. Прокачай».

Когда-то в баснословные, еще советские времена (Пашка ей рассказал) по рации нельзя было произносить: «погибший», «пострадавший». Запретные слова заменяли эвфемизмами. Жмуриков называли горняками, раненых — степняками. С тех пор кодовые слова в их обиходе прижились — а то заглянут через плечо в переписку, подслушают разговор.

Девушка на метро доехала до «Достоевской». Станция оказалась из новых, и, кажется, Римка очутилась здесь впервые. Стены и колонны украшали портрет Федора Михайловича и иллюстрации к его романам. На одной из колонн Раскольников топором мочил старушку. «Эх, не было в те времена нынешних технологий, — подумалось сыщице. — А то бы Порфирию Петровичу не пришлось в течение всего романа Родиона Романыча колоть. Простая дактилоскопия многое бы доказала. Вдобавок обязательно изъяли бы одежду подозреваемого. Провели анализ — например, хемилюминисценцию. Нашли бы следы крови. Затем — ДНК-экспертиза кровавых следов, и обнаружили бы, что кровь на одежде Раскольникова принадлежит старушке-процентщице и сестре ее Лизавете. И всё, дело раскрыто. А Порфирий со своей психологией весь роман чикался, прежде чем произнесть: «Вы и убили-с».

Римма, посматривая в навигатор, пошла искать нужное здание. Лето приближалось к макушке, поэтому вроде стемнело, да не полностью. Небо разбеливалось темно-молочным светом, вдобавок сумерки разрезали многочисленные фонари, вывески и огни припозднившихся фар.

Как часто бывает в центре, старинные особнячки чередовались с памятниками советского домостроения: брежневскими панельками в девять и двенадцать этажей. «Ничего удивительного, — думала Римма, — что нынешние московские власти спят и видят: как бы их (да и мой дом!) снести да понастроить на том месте бизнес-класс с панорамным остеклением и подземными паркингами: столько земли пропадает! Только вот куда нас, здешних жителей, девать, бонзы пока не решили. Они, конечно, были б только счастливы, если б мы все, коренные москвичи-нищеброды, перемерли, а нам на смену откуда-нибудь из Тюмени понаехали богатые нефтяники с тугими кошельками».

Клиника, где трудилась доктор меднаук и профессор Бобылева, отыскалась в доходном доме предреволюционной постройки. В подъезде в своей будке охранник трудился над кроссвордом. Римка сказала, к кому. Он кивнул, не отрываясь от своих занятий:

— Нажмите домофон и входите. Первый этаж.

В самой клинике за высокой конторкой никого не оказалось. Теплый свет заливал пустынный коридор с рядами дверей. Стены были украшены не бюллетенями санпросвета, как при бесплатной медицине, а картинками в стиле пин-ап довольно фривольного содержания: девчонки в коротких юбчонках и чулочках с блудливыми улыбочками мыли полы, развешивали белье, готовили пищу.

Пустые и тихие пространства почему-то напрягали — особенно после сегодняшней безумной выходки Константина Камышникова. В какой-то момент показалось, что из дверей выскочит вдруг маньяк с топором.

Но нет. В коридор вышла дама (Римка все-таки вздрогнула), одетая элегантно и стильно. Деловое платье без рукавов — скорее всего, из последней коллекции «Максмары», туфельки от «Гуччи». Женщине было под пятьдесят — при том, что какой-нибудь ненаблюдательный лох мог счесть, что ей слегка за тридцать: натянутая кожа лица, полные губы, сияющие глаза. Идеальный маникюр и прическа. Каждый квадратный сантиметр кожи, каждый погонный миллиметр волос или ногтей свидетельствовали о тщательном и дорогостоящем уходе за собой. Нимало не обвислые, а упругие на вид бицепсы и трицепсы говорили о ежедневных часах, проведенных в спортзале. Волосы умело осветлены и небрежно всклокочены — каковая небрежность дается лишь дорогостоящим умением модного куафера. Проницательный блеск глаз говорил, что женщина постоянно работает над собой не только по физической, но и по умственной линии. Вот только кисти рук — самая проблемная и трудно поддающаяся коррекции зона — выдавали возраст: ах, ах, узловатые, суховатые пальцы, выделяющиеся вены. Но в целом психиатриня выглядела так, как к пятидесяти годам смотрится только очень, очень богатая женщина (или спутница сверхобеспеченного мужчины).

— Я из детективного агентства, я вам звонила, — пробормотала Римма.

Глаза врачихи смотрели испытующе, казалось, пробуравливали самый мозг.

— Проходите.

В кабинете располагались удобнейшая психотерапевтическая кушетка, покрытая искусно состаренной кожей, а также пара нормальных кресел вокруг антикварного — похоже, ломберного — столика. На нем стояла резная скульптура черного дерева, изображавшая Приапа с бесстыдно выпяченными достоинствами. Пара картин в золоченых рамах также демонстрировала обнаженную натуру, но женскую — нечто из восемнадцатого века в стиле классицизма: Венеры, нимфы, все такое. «Что-то слишком они тут повернуты на сексе», — подумалось Римме.

У зашторенного окна стоял, правда, строгий письменный стол, вокруг которого помещался в приличествующих скромных рамочках табунчик дипломов.

Гранд-дама пригласила садиться к ломберному столику с Приапом.

— Я по поводу вашего пациента, Игоря Николаевича Порецкого, — бросила Римма. — Вы знаете, что он покончил с собой?

— Согласно этическим нормам, — глубоким и спокойным голосом заявила психиатриня, — я не имею права обсуждать даже тот факт, являлся или нет данный гражданин моим пациентом.

Римма ожидала чего-то подобного.

— Судебно-медицинская и судебно-химическая экспертизы показали, что Порецкий был отравлен психотропными препаратами. А рецепты на эти препараты выписывали вы. И, замечу, они, с вашей подписью и личной печатью, в деле имеются.

— Возможно, — глубокомысленно проговорила докторша, и повисла пауза.

Дама явно не собиралась оправдываться. Сидела и посматривала довольно свысока: что дальше последует? Какие еще козыри приберегла посетительница?

— Как вы думаете, — елейным голоском продолжила Римма, — как отреагируют медицинское сообщество и надзорные органы, если мы предадим огласке факт, что именно вы выдали рецепт на антидепрессанты, с помощью которых впоследствии покончил с собой (или был убит) ваш пациент?

В ответ на столь недвусмысленный шантаж психиатриня лишь тонко усмехнулась.

— Как давно (как вы говорите, мною) выписывались эти самые рецепты?

— Около двух лет назад, — не стала лукавить Римма.

— Ну, тогда они попросту недействительны. И тот фармацевт или провизор, что сейчас выдал по ним препараты, совершил должностное упущение.

— А если таблетки купили тогда, два года назад? И с тех пор они лежали в личной аптечке покойного? Ждали, так сказать, своего часа?

На этот выпад докторица лишь снисходительно улыбнулась.

Девушка-детектив попробовала сбавить тон:

— Вы дали заключение, оно есть в деле, что Порецкий страдал депрессией, так?

— Ладно, — тонко улыбнулась профессорша, — я пойду вам навстречу, но отнюдь не из-за вашей неловкой попытки угрожать мне. Она не засчитана. Никакое, как вы говорите, обнародование вами информации моей репутации не повредит. Ни по профессиональным, ни по человеческим, ни по божеским законам ни малейшей ответственности за гибель гражданина Порецкого я не несу. — Голос дамы звучал убежденно. — Даже если вы свяжете мои давние рецепты с его сегодняшней гибелью и начнете об этом орать

Конец ознакомительного фрагмента.