Заговор небес

Анна и Сергей Литвиновы, 2000

Кому и зачем понадобилось жестоко и расчетливо устранять со своего пути четырех с юности друживших девушек? Отравившись грибами, умирает за праздничным столом одна. Другая заживо сгорает в собственной квартире. Третья едва не погибает в автомобильной катастрофе, а четвертую преследует маньяк-убийца… Кто он? Где искать его следы? В настоящем или в далеком прошлом, когда четверка увлеченно занималась парашютным спортом и главным в их жизни была страсть к рискованным прыжкам?..

Глава 2

Смерть под рождество

Катя Калашникова, 24 декабря, католический сочельник

(за две недели до описываемых событий)

Катюша с Андреем прибыли первыми.

Особняк Вальки Лессинг, в девичестве Крюковой, помещался по Алтуфьевскому шоссе всего в семи километрах от Кольцевой автодороги. Правда, последние двести пятьдесят метров пути приходились на зимник. Катюшин «фиатик», сконструированный для езды по разным там виа де Венеттам, дважды зарывался носом в снега. Андрею приходилось вылезать из машины и подталкивать ее в толстенькую попку. Катюша в это время газовала. Визжали покрышки, стонало сцепление… Пальто профессора все уделали снежными брызгами… Наконец, когда смеркалось, подкатили к особняку.

Ворота были не заперты. Валентина Лессинг-Крюкова отличалась удивительной беспечностью. Андрей вышел из «Фиата», распахнул створки ворот. Катюша въехала во двор и впоролась в снег уже окончательно. Мотор заглох; Катя махнула рукой: «А, ладно, завтра мужики всем миром вытащат».

Катюша посигналила — и только тогда на крыльце появилась Валентина.

Валюха была в полнейшем растрепе. Нечесаные волосы, провисшие на коленках треники, немыслимая куртка, валенки. Трудно было поверить, что это — супруга преуспевающего германского бизнесмена, а в ее гардеробе имеются как минимум три шубы и не менее пяти пар изящнейших сапожек. Не считая, конечно, вечерних туалетов и несметного количества нитей жемчуга, золотых и платиновых колец, серег, браслетов и брошей, украшенных бриллиантами, топазами и изумрудами.

Однако когда Ганс-Дитрих пребывал (как нынче) в отъезде, Валентина Лессинг-Крюкова ходила в доме и на участке совершенной распустехой. И даже визит гостей не стимулировал ее причесаться, приодеться и сделать маникюр. Точнее, если бы в гости пожаловали чужие — к примеру, деловые партнеры герра Лессинга, — Валя предстала бы перед ними во всей красе: в вечернем туалете, блистая очами и драгоценностями. Но Катюша вместе с Андреем были занесены Валентиной в категорию свои — а раз так, что толку беспокоиться!..

Судя по туалету Вали, прочие гости, ожидавшиеся сегодня, также считались своими.

— Ну, дай я тебя поцелую, подруга, — Валентина обняла Катюшу. Сначала, играя на публику — на Дьячкова то есть, — троекратно ее облобызала. Потом прижала к себе, уткнулась носом в Катино пальто. Прошептала еле слышно: «Соскучилась я… Жуть прям». Наконец выпустила Катю из объятий. Сияя глазами, обратилась к Андрею:

— Иди ко мне, мой любимый.

Потрепала его по щечке и чмокнула прямо в губы. Затем сказала: «Вкусно целуешься, гад», оттолкнула профессора и громко спросила:

— Ну, что вы привезли?

— Какая ты меркантильная, Валюха! — со смехом проговорила Катя. — Не успели приехать, а ты сразу: что привезли?

— Дурочка! Я ж не к тому, что мне от вас чего-то надо! Просто, хватит ли еды, выпивки? Может, надо в город смотаться?

— Ну, на мне ты далеко не уедешь, — усмехнулась Катюша. — Я тут у тебя так в снег впоролась — завтра всей командой будем «пунту» мою вытаскивать.

— Ничего: если что, сходишь со своим, — Валя кивнула на Андрея, — в магазин пешочком. Тут недалеко, километра два.

Катя округлила глаза. Андрею показалось: сейчас она ляпнет что-нибудь резкое. Но жена сделала усилие и проглотила колкость. Засмеялась:

— А что, надо будет — и сходим. Прогуляемся.

И, без перехода, Катя добавила:

— Язва ты, Валюха! Отвыкла я от тебя.

— Ничего, привыкай, — приказала Валентина.

Андрей, пока подружки пикировались, прохаживался по участку. Протирал потеющие очки, запрокидывал голову на вековые сосны.

— Эй, господин профессор, — окликнула его Валюха, — давай выгружай пищу.

Профессор безропотно отправился к багажнику и принялся таскать из «Фиата» в дом, на кухонный стол сумки с едой и выпивкой. Валюха без стеснения осмотрела содержимое сумок и осталась, очевидно, удовлетворена. Гости привезли три литровые бутылки водки, бутыль «Мартини», граммов триста развесной красной икры в пластиковой плошке, кусок белорыбицы и нарезку семги. Кроме того, Андрей оттащил в дом кастрюлю с собственноручно приготовленным салатом из креветок с яблоками и ананасами. После этого «господин профессор» с чувством выполненного долга отправился вновь бродить по участку, очевидно, наслаждаясь и морозным воздухом, и хлопьями снега, которые падали на его непокрытую голову, лицо и очки.

Женщины остались в доме, в огромной кухне, плавно перетекавшей в гигантскую гостиную. Было так тепло, как бывает только в загородном доме, куда приходишь с морозца. Потрескивали дрова в камине, перед очагом лежала шкура белого медведя.

— Так, хлеб я купила, — хозяйка вслух принялась размышлять над провизией, разложенной на столе. — Холодец готов, оливье сделала… Овощи есть… В морозилке — грибочки… Знаешь рецепт? Собираешь осенью грибы, отвариваешь, потом заливаешь топленым маслом — и в морозилку… Стоят хоть до Нового года, хоть до Первого мая…

— Рецепт-то я знаю, да собирать некогда, — отвечала Катя. — Один раз за всю осень выбрались…

— Пусть твой профессор собирает. Он-то и готовить любит…

— А у него тоже по субботам-воскресеньям ученики…

— Ученики-ученики, — проворчала Валентина, задумчиво обозревая продукты. — Гимназистки румяные… Так, что еще?.. Настька обещала привезти шашлык на всех… Хватит! — решительно произнесла Валя. — Я думаю, всего хватит.

— А Настена будет одна? — полюбопытствовала Катюша.

— Кто ж ее знает! Одна — не одна, с девочкой — с мальчиком… Это ж Настя!.. Она партнеров меняет чаще, чем ты — колготки!..

Злой язычок был отличительной чертой фрау Валентины Лессинг-Крюковой.

— Фомич притаранит еще выпивки… — продолжила ревизию Валя.

— Ты и его позвала?

— А почему нет? Всех — так всех.

— И Мэри?

— А что делать! Договорились же: встречаемся все вместе, командой.

— Ну, ты рискуешь…

— Ничего, в доме я ей блевать не дам… И хулиганить не дам. Если что — живо на мороз… Вот ей я как раз ничего привозить не заказывала, — продолжила кулинарно-гостевой обзор хозяйка. — Что с нее взять!.. Сама б доехала! А то заснет, как в прошлый раз, на вокзале!

— Она по-прежнему пьет? — спросила Катя.

— А кто ее знает! — в сердцах проговорила Валентина. — Она то пьет, то не пьет… Да только, когда не пьет, ума у нее еще меньше… Ладно, черт с ней — пусть и она приезжает… Хоть посмотрит, в каких домах люди живут, на каких машинах ездят…

–…как одеваются… — не преминула слегка уколоть Валентину Катюша.

— Хочешь, я своего песца надену? Хочешь? Или чернобурку, что мне в прошлом году Ганс-Дитрих, черт нерусский, подарил? Хочешь? Специально для нее?

— Да ладно, Валюха, не заводись, — охолонила подругу Катюша. — С нее и дома твоего хватит.

— Вот именно, — проворчала Валентина. — Почему-то как встречаться — все ко мне ездят, а не к тебе в твою «двушку». — Валя нанесла подруге ответный укол.

Но Катя на уколы не реагировала. Вспомнилось старое, еще аэродромное, правило: когда Валька начинает ворчать, лучше молчать, в пререкания не вступать. Поэтому Катя спокойно продолжила:

— Я ж не о доме говорю. А о том, что ты, мать, рискуешь. Будешь в таком виде бродить перед своим Лессингом — бросит он тебя.

— А где ты тут видишь Лессинга?.. Лессинг, ау!.. Нету его! Не-ту-ти!.. Рождество у мамочки встречает, в Кельне… А если ему так захочется, — ухмыльнулась Валя, — пусть меня бросает, фашистская морда… Пусть! Дом записан на меня, машины обе — на меня… Пусть бросает, Лили Марлен себе ищет…

Валентина слегка понизила голос:

— Надоел он мне, Катька, сил нет! Когда он там у себя — я прямо отдыхаю… Такой ведь он жмотина, такая жадина-говядина — пустая шоколадина — я от него просто чумею… Представляешь, он, фашист проклятый, когда здесь бывает — каждый вечер проверяет мои счета. Все записывает, до копейки. И каждый вечер зудит: «Ти много потратиль… На оптофый рынок хлепп стоить на дфенадцать пер сент дешеффле, чем ф магассин…»

Катюша рассмеялась: подруга передразнила немецкий акцент собственного супруга очень похоже.

— Я раз, когда он здесь ошивался, к мамане поехала, она приболела тогда… — продолжила ободренная Катиным смехом и участием Валентина. — Ну, навестила, навезла ей там апельсинчиков, аспирина, «доктора Момма»… Рублей на сто, что ли… Так он мне, херр этот Лессинг, вечером и говорит: «Зашшем ты платиль столько своих рупплей на мамма? Ты долшшен пиль брать у ее ф фидде компенсаций ее теньги…» Тьфу! Говнюк!.. Я ему этот счет в рожу швырнула!..

Катя улыбнулась.

— И, главное, он и Миньку таким же сквалыгой делает, — с горячностью продолжала Валентина. — Спрашиваю тут его: что тебе, Минечка, подарить на Новый год? А он: подари мне, мамочка, семнадцать рейхсмарок — я буду себе на «Феррари» экономить!.. И ведь именно семнадцать ему, дьяволенку, рейхсмарок понадобилось! Откуда он цифру-то взял?!

— Где он сейчас-то? — спросила Катя, имея в виду Миньку, по паспорту Михаэля, — шестилетнего сына Валентины и Лессинга.

— С отцом он, в Кельне, у фашистской свекрухи… Ладно, пусть погостит. Они его хоть своему «орднунгу» поучат — а то он тут у меня совсем распоясался…

Обсуждение семейных дел, в которое грозило перерасти затеянная было подружками ревизия провианта, прервалось отчаянным бибиканьем автомобиля.

Дамы выскочили на крыльцо.

Обогнув завязший у калитки «фиатик», к самому крыльцу особняка лихо подрулил небольшой джип.

С водительского сиденья выскочила маленькая, чернявая, стильно одетая дамочка.

— Ну ты еще давай мне прямо в дом въехай! — грубовато поприветствовала новую гостью Валюха.

— Неси сходни — въеду в дом, — не полезла за словом в карман вновь прибывшая.

— Сходни тебе… — проворчала Валентина. — Давай угоняй машину назад к воротам, будешь тут мне в дом коптить своим це-о-це-аш!.. — И тут же, без перерыва, радушно промолвила: — Ну, здравствуй, подруга, здравствуй, Настена, — наконец-то ты ко мне доехала!

Третья подружка поднялась на крыльцо и поочередно расцеловалась с Валентиной и Катюшей.

— Здорово, Настюха! — откуда-то с просторов участка заревел Катин муж. Он пошел к дамочке с распахнутыми объятиями. Настя рассеянно чмокнула профессора в румяную щеку.

— Давайте быстро выгружайте из багажника шашлык, — распорядилась новая гостья. — Боюсь, как бы он у меня по дороге не замерз. Мясо-то парное.

— В лимоне вымачивала? — ревниво спросил Андрей. — Или в уксусе?

— В лимоне, в лимоне, господин шеф-повар, — успокоила Андрея Настя.

— Вина добавляла? — не отставал Дьячков.

— Добавила, зануда, добавила. Пять столовых ложек «Шабли».

Все Катюшины подруги знали, что кулинария — хобби ее мужа и по части приготовления пищи он даст сто очков вперед не только Кате, но и Насте — обеим работающим женщинам. Одна лишь Валюха, домохозяйка со стажем, могла на равных соперничать с ним в поварском искусстве.

Андрей потащил кастрюли с шашлыком в дом, а три грации остались на крылечке: обниматься и ревниво разглядывать друг друга.

Настя Полевая, самая маленькая росточком и самая хрупкая среди подруг, сделала по сравнению с ними наиболее впечатляющую карьеру. У нее была собственная туристическая фирма, которой она уверенно управляла своей железной ручкой. Вот уже десять лет ее компания росла, расширялась, организовывала новые маршруты, вводила новые формы обслуживания и — богатела. Ни изменение конъюнктуры, ни кризисы, ни крахи банков, ни наезды налоговой полиции были ей, казалось, нипочем. Материальным свидетельством преуспевания Насти был и джип, на котором она прибыла, и особняк, недавно купленный ею на Мальте. Правда, оборотной стороной Настиных производственных успехов явилась ее не слишком счастливая партикулярная жизнь. В общем и целом Настя была еще вполне хороша собой: худенькая, глазки сверкают, в ушах и на пальцах бриллианты, на плечи небрежно накинут норковый палантин… Но каждодневное плавание в водах русского бизнеса, среди акул и пираний, давало себя знать. Хотя Настя была моложе и Кати, и Валюхи и следила за собой никак не менее тщательно, чем они, выглядела она постарше, чем товарки. Под глазами залегли мешки. Резкие морщины обрамляли рот. Седая прядь пробилась в черной, как у грача, голове.

С мужеским полом у Насти тоже вечно были проблемы. Да и немудрено: кто, кроме полной тряпки, потерпит рядом с собой такую женщину: резкую, умную, волевую…

Вот и сейчас с пассажирского сиденья Настиного джипа «Киа-Спортэйдж» выползла некая бледная тень. Молодой человек, прибывший совместно с Настей, выглядел, несмотря на курчавую бороденку, лет на десять моложе ее.

— Познакомьтесь, — представила своего пингвина Настя. — Мой заместитель по фирме, Володя.

— Оч-ч приятно, — первым пожал руку молодому человеку Андрей Дьячков — Калашников (он, кулинарный хлопотун, собственноручно отнес в дом шашлык и снова возник на крыльце).

Катюша с Валюхой переглянулись: что, мол, за чудо в перьях Настена привезла, что за жиголо во плоти, — но тоже по очереди подали руки юноше.

— Давай, Настька, в дом — переодеваться, — скомандовала Валентина.

— Да, я надеюсь, у тебя найдется что-нибудь плохонькое, — прощебетала Настя Полевая. — Не хотелось бы в норке да по снегам… Мы прямо с работы…

— Дам, дам я тебе телогрейку… И валенки дам… А ты, профессор, — скомандовала Валентина, — давай расчищай снег, готовь очаг, таскай дрова… Потом можешь разводить костер — под шашлыки. Вон юноша тебе поможет, — хозяйка кивнула на спутника Насти, стоявшего безмолвно, как тень.

— Йес, мэм, — охотно откликнулся Дьячков.

— В баню потом пойдем? — спросила Валентина.

— А как же без бани-то! — пророкотал «господин профессор».

— Обязательно и всенепременно, — добавила Катя.

— Тогда я иду растапливать печку. А вы, девчонки, — Валя кивнула Кате и Насте, — идите занимайтесь продуктами. И сервировкой… Давайте-давайте, шевелитесь! Скоро Фомич приедет…

Настена и Катя переглянулись, фыркнули и исчезли в доме.

— Ну, вот: всех построила, — удовлетворенно проговорила сама себе Валентина, натянула валенки и пошлепала в сторону бани, стоявшей на отшибе, у самого забора.

Андрей переоделся в привезенные с собой старые сапоги и дворницкий тулуп. Взял в сарае снеговую лопату и брезентовые рукавицы. Наметил место для очага и принялся размеренно расчищать снег. Спутник Насти, юноша, прислонился к балясине крыльца и покуривал, сложивши ручки в наполеоновском жесте. В этом заключалась, видимо, в его понимании помощь по хозяйству.

Вернулась из бани Валюха.

— Печку я растопила, — доложилась она Андрею. — Часа через три будет в самый раз. А мы пока за это время покушаем… Скажешь, когда надо будет шашлыки нанизывать, ладно?

— Скажу. Но пока еще не скоро, — откликнулся Андрей, продолжая махать лопатой. Лицо его раскраснелось, очки он снял.

— А ты что тут стоишь, как тень отца Гамлета?! — бесцеремонно накинулась Валентина на юношу. — Пошли, дам тебе переодеться — и кирпичи ему, профессору, для очага таскай… А потом дрова принесешь — они там, у забора, в поленнице. Ишь, дедушка на тебя работает — а ты стоишь, руки в боки!

Воистину Валентина была женщиной без комплексов. Андрей улыбнулся, продолжая помахивать лопатой. Ему понравилось, как Валюха припахала молодого человека — хотя, если быть точным, он годился юноше никак не в дедушки, а, скорее, в старшие братья.

Валентина исчезла в доме.

Пока Андрей расчищал площадку под очаг и пробивал к ней дорожку от крыльца, Настин вьюноша молча и с видимым отвращением принес из сарая несколько кирпичей и снова застыл со скрещенными на груди руками.

Андрей организовал из кирпичей очаг — не большой и не маленький: как раз такой, чтоб угольям было тесно, а шашлыку — просторно.

— Не могли бы вы помочь мне принести дровишки? — с изысканной вежливостью обратился Дьячков к Настиному спутнику.

— Пошли, — буркнул юноша.

Давно стемнело, но участок освещался яркими галогеновыми лампами (они размещались высоко на соснах), и от этого была видна каждая снеговая складочка, каждый след, оставленный на недавно выпавшем снегу.

Вскоре Андрей вместе с юношей возвратились с поклажей к очагу — Дьячков нагрузился едва ли не поленницей, а молодой человек нес по одному бревнышку в каждой руке.

Тут снова распахнулись ворота особняка, и во двор, рыча и газуя, въехала белая, далеко не новая «Волга ГАЗ-24». Водитель изящно объехал Катюшин «Фиат» и остановился метрах в пятнадцати от крыльца.

Затих мотор, погасли фары.

Андрей вынул из кармана очки, чтобы рассмотреть новых гостей, — он не был знаком с ними.

Первым из-за руля вылез седой и стройный человек. Он был экипирован по-походному — как это понимали в шестидесятых годах: брезентовая, почти белесая ветровка, из-под нее торчит толстый свитер. Синие тренировочные штаны с начесом. Ботинки-»говнодавы», поверх них высовываются белые шерстяные носки бабушкиной вязки. Издалека, да еще с неважным Андреевым зрением, «туристу», благодаря выправке и сухопарости, можно было дать не более сорока. И только когда он подошел к Дьячкову почти вплотную, тот увидел, что новому гостю скорее под шестьдесят.

— Иван Фомич, — дружелюбно представился водитель «Волги», радушно блеснув всеми своими тридцатью двумя сахарными зубами.

Андрей пожал его руку.

— Можно просто Фомич, — продолжил визитер.

— Андрей Витальевич, — улыбнулся «господин профессор», — я — муж Кати. Можно просто Андрей.

— Хорошего парня Катюха отхватила! — любезно, на правах старого дядюшки, промолвил Фомич, без церемоний оглядев Андрея.

Далее Иван Фомич пожал длань чахлому Володе. Осмотрел и его с ног до головы, однако комплиментов не сказал и «просто Фомичом «звать себя не позволил.

В этот момент распахнулась пассажирская дверца «Волги», и на свет появилась еще одна фигура — на этот раз женская. Одета она была в видавшее виды пальтишко. Сапоги также оставляли желать много лучшего. Лицо ее, как заметил Андрей, было довольно-таки потрепанным — и при этом несколько ярче, чем того требовала обстановка, накрашенным. Женщина подошла к Андрею, протянула маленькую красную руку без перчатки и кокетливо представилась:

— Мария.

— Оч-ч приятно, — проговорил Дьячков. — Наслышан. — И слегка покраснел — то, чего он успел «наслышаться» о новоприбывшей, было для нее не слишком лестным. Счастье, что на морозе его стыдливый румянец остался незамеченным.

— А вы Андрей — Катин супруг как бы? — столь же кокетливо осведомилась гостья.

— Точно так, — отвечал Андрей. Его слегка покоробило словечко «как бы».

Тут на крыльцо высыпали наконец три подруги: первой выбежала маленькая, хрупкая, черная, как грач, Настя — руки, перепачканные шашлычным соком, она держала на весу. Второй Валентина — подруги все-таки заставили ее причесаться, переодеться и сделать некое подобие макияжа. Третьей — Катюша. «Она все-таки лучше всех», — в который раз подумал, взглянув на нее, Андрей.

— Фомич!.. Фомич!.. Машка!.. Ну, наконец-то!.. — наперебой заголосили подружки. — А как вы встретились?.. Ну, идите сюда, целоваться будем!..

После довольно-таки бестолковых объятий и поцелуев, все, включая новеньких, исчезли внутри особняка. Под шумок туда удалился и юноша, безмолвный спутник бизнесменши Насти.

Андрей остался один во дворе. Он принес из сарая еще одну охапку дров. Наколол топориком щепочек. И стал разжигать костер.

Хорошо было заниматься очагом морозным вечером, под тихим и темным небом. И делать это одному. Андрей любил одиночество. А совсем рядом, но как будто бы из другого мира, светили теплые огни двухэтажного особняка…

Андрей разжег костер — не без удовлетворения подумал, что ему удалось это сделать с одной спички. Первые пять минут (детство — самый напряженный момент в жизни любого существа, и огонь в этом смысле — не исключение) он безотлучно был рядом с ним, поддерживая и подправляя слабенькое пламя.

Тут из дома вышла Катя. Молча подошла к Андрею, обняла.

За судьбу костра уже можно было не опасаться. Алые языки вовсю лизали сложенные по-пионерски дровишки. Катя, прижавшись к Андрею, молча смотрела на огонь. Потом тихо сказала:

— А я видела, как ты его зажег. С одной спички.

— Ишь ты, глазастая, — польщенно усмехнулся Андрей.

— «Мне сверху видно все, ты так и знай…» — пропела Катюша. — Нам Валька дом свой показывала.

— Ну и как?

— Хорошо, Андрюша, хорошо. Две ванные — вверху и внизу. С джакузи и биде. Внизу — гостиная, кухня — ну, это ты видел — и еще кабинет. Вверху — спальная, детская и три гостевые комнаты. Так что все поместимся… А на нулевом этаже — погреб, тренажерный зал и гараж на две машины. Две иномарки…

Андрей молчал, задумчиво глядя на огонь.

— Андрюш?

— А?

— А когда у нас такой дом будет?

— Когда ты начальником приемной комиссии станешь. Или когда я Нобелевскую премию получу.

— А ты получишь?

— Конечно.

— Ну, тогда подождем.

Катя чмокнула Андрея в щеку и пошла назад в дом. По пути, обернувшись, сказала:

— А я все-таки начальником приемной комиссии быстрей стану.

— Поглядим! — беспечно воскликнул Андрей.

Дверь за Катюшей захлопнулась, и Андрей опять остался один.

«Кажется, тьфу-тьфу, не сглазить бы, — подумал он, — вечеринка обещает быть удачной». А ведь он не очень-то хотел сюда ехать. Андрею нравились мужские сейшны — с банькой, преферансом, спорами о политике и футболе, анекдотами и спонтанными состязаниями в остроумии. Нынешний междусобойчик был, по определению, женским.

Вечеринку организовали четыре подруги — Катя, Валюха, Настя и Мэри. Собрались в память о времени, когда они были очень молоды и отчаянны, когда они были командой. И Фомич (безусловно, симпатичный человек) тоже был из того ихпрошлого времени. А он, Андрей, вкупе с Настиным недоноском, оказывались на этом сборище ни пришей, ни пристегни. Но очень уж Катюшке хотелось (он видел это), чтобы он поехал с нею. Ей хотелось показать, что она не одинока, продемонстрировать Андрея подругам, погордиться. А это лестно, черт побери, что ты из тех, кем женщина может гордиться.

Андрей подкинул в очаг еще пару полешек. Костер полыхал вовсю.

«Трудно поверить, — подумал он, — что когда-то эти четыре девчонки, такие разные, собирались вместе каждые выходные. Жили в одной комнате. Ходили вместе в столовку. Выпивали. Кадрились с мужиками. — Да, черт возьми, наверняка кадрились — что-то об этом и в Катиных рассказах проскальзывало. — А самое главное: эти девушки были заняты тем, что прыгали с парашютом. Каждую субботу, всякое воскресенье. Все лето, всю зиму… (Только в осеннюю и весеннюю распутицу делали перерывы.) Прыгали по пять, семь, десять раз ежедневно. Неслись к земле со страшной скоростью, в бездонной выси… А по пути встречались в воздухе. Организовывали в полете всякие фигуры. По команде одной из них (а, кстати, надо бы спросить Катю, кто из них тогда командовал — Настя, наверное?..) рассыпались, разлетались в воздухе. Раскрывали парашюты. Приземлялись…»

Отчаянные головы! Слава богу, что все это у них позади! У Катюши, во всяком случае, позади. Слава создателю, угомонились, утихомирились.

«Я бы здесь, на земле, извелся, — подумал Андрей, — если бы Катя носилась где-то там, за облаками. От одной мысли все внутри холодеет… И почему им нельзя было заниматься каким-нибудь спокойным, благородным спортом: теннисом, плаванием, фигурным катанием?.. Нет: потянуло в облака. И ведь у каждой из них — по куче прыжков. У Кати, кажется, четыреста семьдесят восемь… У Мэри — того больше: вроде бы даже за тысячу. Она, по-моему, и до сих пор прыгает… Надо бы спросить, сколько там набралось у Насти и у Валентины… Тоже, наверное, под пятьсот… А у Фомича — вообще какая-то оглушительная цифра… Десять тысяч прыжков, что ли… Ну, это его жизнь… Его судьба!.. На то он и директор аэроклуба…»

На крыльцо из особняка вышла Валентина.

— Эй, костровой, — весело окликнула она Андрея, — когда угли будут? Шашлык мы нанизали. Народ уже жрать просит.

— Еще пятнадцать минут, — глянул на часы Андрей. — Да вы закусывайте пока.

— Ну, нет, мы без тебя не будем. И без шашлыков — тоже… Рюмочку тебе вынести?

— А вы там уже выпиваете?

— Естественно!

— Тогда тащи бутылку. Сухого, если есть.

— Есть сухое. Мэри какую-то гадость молдавскую притащила. Сейчас принесу. Валенки только надену.

Около восьми вечера компания наконец-то уселась за стол. Валентина сервировала его в огромной гостиной.

Стол удался на славу. Валюха расстелила крахмальную скатерть — белее, чем в рекламе отбеливателей. Поставила сервиз из тонкого немецкого фарфора. Достала столовое серебро, богемского стекла фужеры, бокалы и рюмашки, накрахмаленные салфетки. Потушила верхний свет, зажгла не менее двух дюжин свечей. Кроме того, комнату освещал то глухо мерцающий, то вдруг вспыхивающий камин.

По центру стола располагались закуски. В интимном огне свечей и камина они выглядели еще аппетитней, чем обычно. Мерцали вазочки с красной и черной (привез Фомич) икрой. Вызывающе лоснились белые и красные ломти севрюги и семги. Искрился радужными пятнами холодец. Сиял изготовленный экзотический салат Андрея. Изнывало серебряное ведерко со льдом. Запотевшие бутылки дружным отрядом, плечом к плечу, притаились на углу стола.

В процессе приготовления пищи, а этим были заняты все, кроме Фомича и Настиного хахаля, компания уже успела распить бутылочку. Девушки, порой мешаясь и сталкиваясь друг с другом на огромной Валюхиной кухне, почистили и сварили картошку, поджарили грибы, заправили майонезом и сметаной салаты. Андрей колдовал на улице над шашлыками. Время от времени готовка прерывалась дружескими возлияниями. Поэтому к ужину все (за исключением, пожалуй, Настиного компаньона) пребывали в несколько приподнятом настроении. Казалось, публика — не исключая чужого, в общем-то, в компании Андрея — заразилась неким вирусом веселья, добросердечия и взаимной любви. Реплики налетали одна на другую, смех раздавался порой без всякой причины. Один только Настин вьюноша был далек от всеобщего благодушия, стоял близ камина в позе Чайльд Гарольда, порой криво усмехался и пощипывал себя за бороденку.

— Садимся! Садимся! Садимся! — троекратно прокричала Валюха. — Что, Вовик, тебе особое приглашение нужно? — фамильярно прикрикнула она на Настиного хахаля. — Давай за стол!

За крахмальным столом расположились в следующем порядке: во главу стола посадили, по общему молчаливому согласию, начальника аэроклуба, заслуженного мастера спорта Фомича. По правую руку от него устроилась Настя. Рядом с нею поместился ее молчаливый альфонс. А рядышком с ним — Мария-Мэри. Она оказалась в скромненьком деловом костюмчике из вискозы, весьма не соответствующем загородному характеру мероприятия. («Костюмчик — не иначе как от Тома Клайма», — шепнула Катюше зловредная Валентина.) Напротив Насти, юноши и Мэри (от Фомича, стало быть, по левую руку) уселась Катюша. Рядом с нею занял позицию ее невенчанный супруг Андрей. И, наконец, противоположный край стола заняла хозяйка — Валюха: села так, чтобы быть поближе к кухне.

Выпили по первой: «За высокое небо!» Потом — за себя, любимых, за то, что наконец встретились. «А то сидим по углам, как будто и командой никогда не были», — прокомментировала Валя.

Салаты подверглись немедленному разграблению.

Фомич подналег на «оливье» с холодцом, девушки — дружно, не сговариваясь, — на Salade exotique a la Andre Diachcoff.^[3] Его смели мгновенно и с удовольствием. Сделали паузу только для третьего тоста, который пили молча, не чокаясь — «за тех, кто не приземлился». Женщины принялись несколько преувеличенно расхваливать салат в частности, кулинарные способности Андрея вообще и его самого в целом. Понеслись реплики: «Эх, повезло тебе, Катенька!» — «Золотой мужик!» — «А как готовит!» — «Да он вообще прелесть!» — «И голова у него варит!» — «А гляньте, какая у него попочка!»

Последняя фразочка, конечно же, принадлежала Валентине.

Девушки расхохотались, Андрей густо, до шеи, покраснел и стал протирать платком очки.

— А шашлык у него получается — еще лучше салата! — закричала приободренная похвалами подруг Катюша.

— Горячее! Горячее! — подхватила Мэри.

— В самом деле, где горячее? — осведомилась Настя. — Шашлык ведь там стынет!

— И грибочки! — воскликнул Андрей, отвлекая внимание от своей персоны.

— Ну, что, подавать? — спросила хозяйка. — А как же закуски?

— Закуски потом!

— После доедим!

— Шашлык остынет!

— Даешь горячее!

— Ну, горячее — так горячее, — несколько обиженно проговорила Валя. — Еще бы: все, кроме Фомича, пренебрегли ее замечательным холодцом и не менее прекрасным «оливье». — Но тарелки я вам мыть не буду! Отставьте в сторонку! — распорядилась она. — Потом будете из них снова есть закуски. Ночь-то длинная!..

Валентина собрала тарелки, ей бросились помогать и Катя, и Мэри. Настя оказалась увлечена узкоспециальной парашютной беседой с Фомичом. Андрей в ней ничего не понимал. Мелькали какие-то термины: «отцепка», «ПЗ-81» и даже какие-то «задние концы»…

Валя достала новую посуду, с помощью Кати и Мэри разложила по тарелкам шашлык — он, пока суд да дело, подогревался в углу камина и томил всех своим ароматом. В каждую тарелку положили, в качестве гарнира, чудесным образом сохраненных с осени грибочков. Один только Настин молодой человек отказался от главного блюда:

— Я мяса не ем, — безапелляционно заявил он.

— А грибочков?

— И грибов не ем.

Даже Настя метнула на капризничающего спутника уничижительный взгляд.

Наконец все снова уселись.

— Под горячее!.. Выпьем под горячее!.. — донеслись возгласы.

Фомич постучал вилкой по бокалу, поднялся — девушки сразу стихли — и с долей патетики проговорил:

— Дорогие мои девушки! Милые мои Валя, — легкий поклон в сторону хозяйки, — Мэри, — поклон, — Настя, — поклон, — и Катюша!.. Я — в небе давно. Я при парашютах уже без малого сорок лет. И разные команды у меня были. Были — успешней, чем вы. Были — вообще чемпионы. И СССР, и России, и Европы, и мира. Были, честно говоря, команды более яркие. И более талантливые, прямо скажу, были… — Фомич сделал тщательно продуманную паузу. Все молчали и неотрывно глядели на руководителя аэроклуба. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине. — …Но не было, — продолжил Фомич, — у меня команды, которую я… — снова пауза, председатель аэроклуба обвел всех своих девочек взглядом — …любил бы больше, чем вашу! Не было — более любимой, не было — более милой, не было — более очаровательной!.. И это — чистая правда!

Девушки наперебой закричали «Ура!», выбежали из-за стола и бросились к Фомичу целоваться. Получилась этакая веселая, влюбленная друг в друга куча мала.

Андрей погрустнел. Что там его экзотический салат в сравнении с десятью тысячами прыжков Фомича!

Наконец девочки отцеловались, отчокались. Расселись снова по местам, выпили.

— Шашлык-то — прелесть! — громко сказала Катя.

— Да, удался!

— Настя постаралась, — Андрей отвел от себя внимание. А может, напротив, привлек? — И мясо высший класс, и маринад.

— И повар! — подхватила Мэри, глянув на Андрея этаким многообещающим взглядом.

— А грибочки — чудо! — воскликнула Настя.

— Сама собирала, — откликнулась хозяйка. — У нас тут роща грибная. Выйдешь в будний день утречком, когда все на работе, и через час — готова корзинка. Все — белые, один к одному!

— Давайте еще выпьем — за кулинарию и кулинаров! — предложила Мэри, опять сверкнув на Андрея особенным взглядом.

Галантные мужчины снова наполнили рюмки бывшим спортсменкам.

Чокнулись, выпили, принялись закусывать.

Один только Настин Вовочка сидел, по-прежнему скрестив руки на груди, над пустой тарелкой.

За столом просидели еще долго. Воздали дань и Валентининому холодцу, и салату «оливье», и икре, и рыбе. Приговорили литровую бутыль «Мартини» и бутылку водки. Девушки налегали на «Мартини», Фомич и Дьячков пили водку, Мэри принимала и тот, и другой напиток без особого разбора, и только вьюноша пробавлялся минеральной водой. Вспоминали парашютные истории, травили байки: «А помнишь…» Выбегали курить на крыльцо.

Андрею порой надоедал девичий гам — он любил покой и одиночество, — тогда он выходил на улицу, прогуливался по участку, подбрасывал дровишек в баньку.

Наконец уже за полночь решили идти париться.

Сперва в баньку, стоявшую на отшибе, отправились Андрей с Фомичом. Настин юноша париться наотрез отказался.

Сухая парная раскалилась градусов до ста десяти. Сидели на нижней полке. Фомич только багровел и крякал. Тело его оказалось крепким, по-стариковски жилистым. Пересидеть его в парной Дьячков не мог. Вылетал из парной, бросался в снег.

Фомич научил его париться «дуплетом»: сперва сидишь в парной сколько хватает мочи, потом — в снег, затем вытираешься насухо полотенцем и снова — в парилку. «Это ж какое сердце надо иметь…» — подумалось Андрею, однако рекомендации парашютного аса он послушно выполнил. И оказалось не зря. После прыжков в снег тело по второму заходу в парилку словно бы проглаживали изнутри ласковым утюжком, миллионы нежно колющих иголочек будто вонзались в кожу. А уж когда отпарились, вышли в предбанник, Андрей с полчаса, наверное, не мог шевельнуть ни рукой ни ногой. Чувствовал себя как после доброго сеанса массажа — или после ночи непрерывной любви с новенькой, молодой партнершей.

Наконец вернулись в дом, умиротворенные, раскрасневшиеся.

Отправили в баню девушек. Сами с Фомичом затеяли долгий, под водочку, разговор о политике, науке, об армии и престиже Отечества — о чем еще могут разговаривать мужики под водочку после баньки! Настин вьюноша участия в диалоге мужчин не принимал, только щурился высокомерно.

Девушки тоже парились долго. Временами до дома доносились их выкрики, визг, смех: по примеру мужчин дамы тоже выбегали на снег. Один раз Андрей не утерпел, подошел к окну, подсмотрел: далеко, у бани, в снегу резвились и барахтались четыре белые фигурки, четыре нимфы: маленькая, как подросток, Настя; полноватая, грудастая Валентина; худенькая, самая пропорциональная Катерина; слегка расплывшаяся, но по-прежнему сексапильная Мэри… Андрей мельком глянул, устыдился, задернул занавеску, вернулся к столу…

Девушки возвратились, когда шел уже третий час ночи. Сна ни у кого не было ни в одном глазу, да и пьяным себя никто не чувствовал. И есть захотелось… Решили продолжить застолье. Валентина обновила закуски, поставила свежие тарелки, достала из холодильника новые бутылки.

Расселись все в том же порядке: во главе стола — Фомич, справа от него Настя, ее приживальщик и Мэри. Напротив них расположились Катя, Дьячков и Валентина. Веселье было готово вспыхнуть снова и продолжаться до самого утра. Разлили по первой — или по какой там с учетом уже выпитого?

Фомич провозгласил тост: «За прекрасный дом — и его великолепную и милую хозяйку!» Все чокнулись с Валентиной, а Маша даже вышла из-за стола, обняла и поцеловала ее.

И вдруг произошло нечто неожиданное и страшное.

Настя — она сидела напротив Андрея, поэтому он видел все случившееся слишком хорошо — выронила вилку. Лицо ее внезапно смертельно побледнело.

— Ой, что-то мне нехорошо, — сдавленным голосом проговорила она. Схватилась за живот, скрючилась на стуле.

— Настенька, что с тобой, что? — участливо воскликнула Катюша.

Настя не ответила. Согнувшись в три погибели, держась за живот, она попыталась выйти из-за стола. Ее стул упал. Скрючившись, она сделала несколько шагов. За столом воцарилась тишина. Все с недоумением, растерянностью и ужасом смотрели на бизнесменшу.

Настенька повалилась на бок, на шкуру у камина, по-прежнему держась за живот.

— Больно! — жалобно, по-детски простонала она.

Девушки остолбенело смотрели на Настю. Фомич и Андрей вскочили.

— Чем она болела? Быстро! — прикрикнул на юношу Фомич.

Тот сидел, как замороженный, над пустой тарелкой.

— Я… я не знаю, — пролепетал он.

Фомич подскочил к лежащей на боку, в позе эмбриона Насте. Глаза ее были закрыты. По лицу разлилась нечеловеческая, восковая бледность. Было видно, как посинели ее губы и крылья носа.

— Это отравление! — прокричал Фомич. — Девки, быстро! Теплой воды! Активированный уголь! И звоните в «Скорую»!

Все повскакали из-за стола — и теперь, в критической ситуации, стало на мгновение заметно, что девушки когда-то были командой. Они не принялись бестолково носиться, мешая друг другу. Каждая четко занялась своим делом.

Катя побежала к телефону и принялась названивать в «Скорую». Валюха бросилась к аптечке за активированным углем. Мэри схватила на кухне полный чайник воды и кинулась к отравившейся. Дьячков тоже подбежал к ней и стоявшему над Настей Фомичу, отрывисто спросил: «Что делать?» И только молчаливый Настин спутник в панике выбежал из-за стола и забился в дальний полутемный угол, наблюдая оттуда, посверкивая глазами, за страшной сценой.

Настя потеряла сознание. Она лежала все так же скрючившись, схватившись обеими руками за живот. Плечи ее и руки, казалось, свела судорога. Синева вокруг рта разливалась все шире по ее безжизненно-белому личику.

Фомич мягко, как куклу, перевернул Настеньку на спину. Лицо ее запрокинулось. Казалось, она не дышала. Фомич приподнял веко девушки. Зрачки не реагировали. Прислонился ухом к губам. «Дыхания нет», — пробормотал он. Скомандовал:

— Делаем искусственное! Кто?!

— Я! — выкрикнула Катюша. И добавила: — «Скорая» едет! Я им сто баксов обещала!

— Не болтай! — рявкнул Фомич. — Иди работай!

Валюха, не надевая валенок, в одних носках выскочила из дома — встречать «Скорую».

— Все окна — открыть! Лишние — на хер! — проорал Фомич.

Мэри распахнула окна и бросилась вон из комнаты. Андрей раскрыл дверь в прихожую, а потом дальше — во двор.

Когда он снова вбежал в гостиную, там уже гулял холодный воздух. Настена лежала навзничь на белой шкуре. Вид у нее был безжизненным. Фомич по-медвежьи разодрал ее блузку. Катя раскрыла Настеньке синеющий рот.

— По команде! — крикнул Фомич.

Катя приникла ртом ко рту Настены.

— Раз, два! — проорал Фомич.

На «два» он изо всех сил нажал обеими руками на грудину Насте. Андрею показалось, что что-то хрустнуло. Катя вдувала воздух в Настины легкие.

— Раз, два!! — снова прокричал парашютный ас и снова изо всех сил нажал на грудь Насте. Катя колдовала над ее ртом. Тело по-прежнему было безжизненным. Вовик и Андрей с ужасом наблюдали за этой сценой.

— Раз, два! — опять скомандовал Фомич. Снова — удар руками в грудь, снова — хруст ребер.

Тело Насти дернулось, но, как прежде, оставалось безжизненным.

— Раз, два!

Хруст!

Андрей увидел, как по лицу Кати, которая делала искусственное дыхание «рот в рот», покатились две слезы.

— Может, нашатырь? — робко спросил Андрей.

— К черту! — прорычал Фомич. — Работаем! Раз, два!!

Андрей отвернулся. Он не мог этого видеть. Со стороны ему казалось, что несчастное тело Насти абсолютно, стопроцентно мертво.

Откуда-то издали послышался вой сирен «Скорой помощи». «Господи, да успейте же вы! — стал молить про себя Андрей. — Да скорее же! Сделайте что-нибудь! Укол в сердце, дефибриллятор — что там у вас есть?!»

Впервые на его глазах умирал человек.

Не в силах вынести этой картины, он выбежал в сени, а потом на крыльцо. Вслед ему несся рык Фомича:

— Работаем! Раз, два!

С крыльца Андрей увидел, как в широко распахнутые ворота особняка въезжает машина «Скорой помощи». «Рафик» с красным крестом остановился рядом с «фиатиком». Из машины выпрыгнули в снег Валюха в одних носках и два человека в белых халатах поверх пальто. Они порысили к дому.

Втроем они взбежали на крыльцо, пронеслись мимо Андрея в гостиную.

— Всем отойти! — закричал из гостиной врач.

На крыльцо к Андрею вышла Валентина. Глаза у нее были безумными, ее колотила крупная дрожь.

— Дай сигаретку! — как сомнамбула попросила она.

— Я не курю, — безучастно отвечал Андрей.

— Спасут? Как ты думаешь, ее спасут? — горячечно спросила Валя.

На крыльце появилась и Катя. Уткнулась Андрею в плечо. Всхлипнула. Он обнял ее. Ничего спрашивать не стал. Ему все было ясно…

Через пятнадцать минут на крыльцо вышел опечаленный врач. Закурил.

— Она умерла? — жадно спросила Валентина.

Доктор грустно кивнул.

Валюха заплакала в голос. Зашмыгала носом Катюша.

Примечания

3

Экзотический салат а-ля Андрей Дьячков (франц.).