Шестое чувство

Анна Яковлевна Яковлева, 2012

Антон Квасов, демобилизованный по ранению офицер, считал свою беременную соседку Серафиму клинической идиоткой. Но после того, как помог ей при родах третьего ребенка, мыслить ее чужой не получалось, установка "чужак – враг" сбилась. К тому же Серафима стала с завидной регулярностью попадаться на жизненном пути мрачного, задиристого и пьющего ветерана чеченской кампании, в медицинской карточке которого психологом вписан безнадежный диагноз: «Синдром участника военных действий". До встречи с Серафимой и ее детьми диагноз устраивал Квасова и не вызывал желания изменить жизнь …

МАДИНА

…Боль в ноге, хирург, четырехчасовая операция — все было задвинуто в дальний угол памяти.

— Слышишь меня? Открой глаза, — тряс Антон бесчувственную роженицу.

Не хватает только девочку в соседней комнате разбудить. Проснется, увидит мать, поднимет вой… Ему тогда вообще крышка.

Симка открыла глаза, подернутые мутью, всмотрелась и поморщилась — с трудом, но узнала в незнакомце соседа:

— Антон? — Посиневшие губы плохо слушались.

— Антон, — мрачно подтвердил тот, дождавшись, когда взгляд соседки станет осмысленным, — теперь вот что, сестренка, еще раз отключишься — дети останутся сиротами.

Дети. Сироты. Слова не имели никакого смысла. Какие дети? Какие сироты? Боль вытравила из памяти все чувства и привязанности.

— У-у-у, — в ответ глухо простонала Сима.

Сил кричать не было. Как, собственно, и сил жить.

Неожиданное прояснение в памяти причинило другую острую боль: дети… Как же это? Она не может их оставить. А Руслан? Он приедет, а ее не будет? Нет-нет, этого никак нельзя допустить. Никак.

— Мане кисель сварить не успела. Она так любит. — Горячие слезы побежали по вискам, теплые и липкие, они затекли даже под спину. Как много слез. Она уже вся мокрая…

— Епэрэсэтэ! — рявкнул Антон. На светлом кожаном диване, куда он перетащил бесчувственную Симку — та еще была военная операция, не для слабонервных — угрожающе расплылось кровавое пятно.

Симку клонило в сон.

— Открой глаза, дыши, — командовал властный голос, мешая спать.

Какой умный. Попробовал бы не спать, когда глаза сами закрываются. И больно. Мысли опять стали путаться, Сима стремительно теряла силы.

— Не спать, не спать! Смотри на меня! — рычал Антон, набирая 03.

Откуда он взялся на ее голову? Кто дал ему право командовать? Вот приедет Руслан…

— У нее кровотечение, — рычание соседа слышалось, как сквозь вату, — где машина, мать вашу?

— М-м-м-м, — стиснув зубы, промычала несчастная мать-одиночка и потеряла сознание.

Антон ненавидел себя за это бессилие, смотрел на зловещую темно-вишневую лужу, выползающую из-под Серафимы, и вспоминал: промедол при ранении и жгут выше раны. А что делать в этом случае? Какой тут жгут, к едрене фене? Может, поднять повыше ноги Симе? Подушку подсунуть? Где эта скорая, черт бы все побрал!

Руки противно дрожали. Что еще он может сделать? Что? Смириться с тем, что две жизни уходят вот так, беспрепятственно, у него на глазах — за что это ему? Антон опустился на пол рядом с диваном, испачканные в родовой крови ладони сдавили готовый взорваться череп. Если только Ты есть, Господи…

Очнулся Антон, когда люди в белых халатах заполонили комнату.

— Мужчина, вы меня слышите? — вопрошала врач-реаниматолог. — Где карта?

На лице Квасова читалась напряженная работа мысли: карты бывают географическими, топографическими, игральными… и еще какими-то… «Медицинскими», — выручила память.

— Н-не знаю, — расстроился Антон.

Шапочка и маска скрывали лицо медички, халат — фигуру. Антон видел только глаза, как в прорези никаба. Глаза выдавали зрелость.

— Поищите на зеркале, в спальне, на книжных полках. Обычно их кладут куда-то недалеко. — Глаза между чепцом и повязкой отследили брошенную в прихожей, так и не собранную сумку. — Что в сумке?

— Да, — Антон вспомнил, — Сима собиралась в больницу.

Карта — затрапезная общая тетрадь — нашлась в сумке среди каких-то воздушных, легкомысленных вещичек, похожих на пеньюар. А может, и не пеньюар — просто Антон других названий женской одежды не помнил, хоть убей. Впрочем, кажется, еще кофты у них бывают.

«Юн-Ворожко» — успел прочитать на обложке.

— Жена завтракала? — донеслось до Антона, и он для верности решил уточнить.

— Чья жена завтракала?

— Ваша жена позавтракать успела? — терпеливо переспросил никаб, пока Симе что-то кололи.

— Я не видел.

— Кислород, — коротко произнесла медичка, пролистав карту, — вторая положительная.

Прозвучало слово «кесарить», Антон не успел опомниться, как истекающую кровью Симу уложили боком на каталку и вывезли на лестничную площадку.

Профессионально, быстро и слаженно вкатили в грузовой лифт, к счастью работающий.

Пока Квасов спускался в пассажирской кабине, Симу уже загрузили в реанимобиль.

— Куда везем? — высунулся водитель.

— В третий роддом, — садясь в кабину, бросила докторша.

Тормозя на лежачих полицейских, маневрируя между припаркованными авто и детскими площадками, скорая миновала двор, включила сирену и вырвалась на проезжую часть.

Антон провожал проблесковые маячки с чувством, что отправил на вертушке в госпиталь «груз-300».

«Довезут — не довезут, — пульсировало в висках, — довезут, и не таких довозили», — уговаривал себя Квасов, однако уговоров хватало ненадолго.

Совершенно опустошенный, вернулся на девятый этаж, отказавшись от мысли заскочить домой (схватка с собой была короткой и беспощадной) и «поправиться» — из-за ребенка и тетки, которой Антону предстояло сдавать вахту.

Разбросанные вещи, раззявленная пасть сумки, тишина и настороженность в каждом углу встретили Антона.

С того момента, как они с соседкой поднялись в ее квартиру, казалось, прошла вечность — при такой напряженности событий день идет за три, как на войне. Он и чувствовал себя как после боя. Вот уж никогда не думал, что случайные свидетели родов получают почти боевой стресс. Впрочем, стыдливое «почти» можно смело упустить.

Смазанные кровавые потеки на диване уже потемнели и запеклись, и Антону пришло в голову, что Симина дочь вряд ли обрадуется, увидев эту постапокалипсическую картину.

В нем самом кровь будила не самые приятные воспоминания о других событиях и других обстоятельствах. Пограничное состояние психики, посттравматический синдром УБД (участника боевых действий) — в пухлой медицинской карте Антона тоже имелись особые отметки.

Собственно, эти малопонятные, как древние письмена, небрежные закорючки и отняли надежду на регулярный секс, вшивенькую должность при каком-нибудь занюханном филиале Газпрома и солидный счет в банке.

Если серьезно, в начале карьеры Антон строил планы о работе в управлении Генштаба, а тут — получи, Антон Васильевич, фугас.

После ранения все пошло вкривь и вкось. Мечты о престижной работе пришлось похоронить.

Старую не вернуть (Квасов даже на минуту не мог представить себя в редакции, ваяющим нетленку для очередного номера), а с новой не получилось. И теперь капитан Квасов охранник в гаражном кооперативе — вот все, что ему обломилось.

Вовка Чиж как-то подогнал место начальника охраны в банке, но Антона и туда не взяли: оранжерейных банкиров отпугнуло пограничное состояние психики кандидата.

…Найдя в ванной щетку и тряпку, Квасов оттер загустевшие потеки с дивана и с пола.

Пятна на ковре оттираться не желали, и, повозив для очистки совести щеткой, Антон оставил попытки.

С подушкой дело обстояло еще хуже, как ее реанимировать, Антон не имел понятия и на всякий случай унес подальше от детских глаз — на балкон.

Еще несколько минут ушло на то, чтобы придать квартире первоначальный бесстрастный вид: убрать из прихожей сумку, чем-то напоминавшую тревожный чемоданчик, и, наоборот, выставить в прихожую тапки. Беспорядочно выдвинутые стулья от большого обеденного стола — их Антон с неожиданным педантизмом тоже вернул на место.

Покончив с этим, Квасов понял, что умрет, если не выпьет пива.

Холодного, плотного, пенистого — Антон чуть не застонал, представив запотевшую бутылку. Это ж надо так вляпаться…

Тоскливый взгляд описал круг по светлой гостиной.

Позвонить бы этой сменщице, тетке Юн-Ворожко, но как? Где найти номер телефона?

Наплевав на условности, Квасов пролистал от начала до конца записную книжку, приткнувшуюся на комоде в прихожей. Чужая записная книжка напоминала братскую могилу. Как ни напрягал зрение Антон, в наспех нацарапанных детской рукой кривых, приплясывающих, неуверенных строчках не попадались ни «Наина», ни «тетя», ни «тетка», ни «родственница».

Положение становилось отчаянным. Почему от него все время требуются какие-то нечеловеческие жертвы?

Если уж ни покурить, ни выпить этим утром не судьба, то хотя бы чаю в этом доме можно выпить?!

С решимостью человека, которому нечего терять, Антон покинул балкон, вошел на кухню и забыл, зачем пришел.

Модерновая Küche поражала воображение. Никакого сравнения с его убогим, допотопным камбузом.

Но главное — где искать чашки, было совершенно непонятно: вдоль стен тянулись глухие, поблескивающие металлом и стеклом фасады шкафов, которые вкупе с хирургической чистотой создавали впечатление операционной и останавливали на пороге. Страшно было осквернить святилище. Антон все же рискнул. Не подыхать же, в самом деле, от жажды — такого уговора не было. Был уговор посидеть с ребенком. А чтобы сидеть, нужно быть как минимум живым. Как максимум — здоровым.

В шкафчике над мойкой чашек не оказалось — вот и верь после этого мифу о том, что во всех кухнях вещи находятся примерно на одних и тех же местах.

Методом тыка с третьей попытки Антон обнаружил хрупкий фарфор, от которого веяло стариной. Пить чай из такой посуды — то же, что палить из пушки по воробьям. Раз десять наливать придется. Прямо хоть иди за кружкой домой.

Идти не пришлось.

Сиротскую кружку с претенциозной гравировкой «Серафиме от Руслана» Антон обнаружил в буфете, рядом с детскими поделками из бисера и глины, из чего сделал вывод, что кружкой не пользовались — это был сувенир из разряда дорогих сердцу.

От красного бокала, от золотой гравировки за версту несло безвкусицей и безнадежной любовью. Такие безделицы дарят девочкам прыщавые одноклассники.

Квасов хмыкнул и с мстительным удовлетворением снял сувенир с почетного места.

Отыскал в шкафчике пачку чая и ругнулся: чай и тот не могли купить человеческий, обязательно с выходом из-за печки — с бергамотом!

Залил пакетик кипятком, подумал, бросил еще один (гулять так гулять!) и сбежал из этого рая концептуальных домохозяек на балкон.

Только под завязку налившись чаем, Антон смог вернуться к событиям этого кошмарного во всех отношениях утра, героиня которого должна была либо уже разрешиться от бремени, либо…

Беспокойство о соседке с новой силой придавило Квасова, Антон узнал по справке и набрал номер третьего родильного дома.

— Скажите, как там Юн-Ворожко? — приглушив голос, поинтересовался в регистратуре.

— Минуту.

В долю секунды беспокойство переросло в страх, страх змеей прополз по спине, окольцевал и сдавил грудь.

— Операция еще идет, — через длинную паузу доложила трубка.

Антон провел языком по пересохшим губам.

Интересно, юн-ворожковского мужа сейчас, в эти минуты, не одолевают дурные предчувствия или тревога? Может, мужик места себе не находит, мечется, ищет телефон, продает душу за звонок?

Глава семейства, а болтается где-то, зная, что жене вот-вот родить…

Вот ведь урод! Работа у него, видите ли. Какая работа может быть настолько важной? Не в космосе же папаша?

Может, на нарах прохлаждается… Так-так-так. Вот почему не приехал к родам! Во всяком случае, это единственное, что может служить оправданием.

Антон вздохнул: какая разница, чем занимается этот мужик. Гораздо важней, что он, Антон Квасов, охраняет гаражи.

Сдержанные всхлипы донеслись откуда-то из глубины квартиры и оторвали Антона от мрачных дум.

Плач недвусмысленно говорил о том, что пятилетняя Маня обнаружила чужого дядьку в доме и, как следовало ожидать, испугалась. Епэрэсэтэ.

Квасов с балкона обшарил глазами комнату, выглянул в коридор — никого. Плач просачивался из комнаты справа.

Неслышно подойдя, Антон замер перед дверью.

Вот чего тебе, Антон Васильевич, для полноты чувств не хватало, так это с утра на хмельную голову заводить дружбу с маленькими девочками.

Костеря себя, чужих детей вообще и эту конкретную девочку в частности, Антон толкнул дверь.

В цветной пижаме, босиком, средняя дочь Серафимы Юн-Ворожко сидела в постели, прижимала в груди маленькую плюшевую обезьянку и утирала ладошками безутешные слезы. Черные волосы доставали до плеч, из-под челки на Антона смотрели несчастные раскосые глаза. Чистый ангел.

Не стоит заблуждаться, напомнил себе Антон: если дать слабину, это с виду невинное создание способно отравить существование любому самому геройскому парню. Например, прорыдать весь день. Не пальцем он деланный, кое-что о таких злодейских ангелочках знает. Едва подумав об этом, Квасов тут же почувствовал себя заложником. Эх, была не была!

— Чего ревем? — Из соображений безопасности Антон напустил строгости.

— А ты кто? — Глаза с застрявшими в ресницах слезами максимально распахнулись.

— Сосед ваш.

— А как тебя звать?

— Антон. Дядя Антон, — внес ясность Квасов.

— А меня Маня.

— Тоже неплохо, — утешил девочку дядя Антон.

— А где мама? — Босая ножка с растопыренными розовыми подушечками на пальцах качнулась, за ней последовала вторая.

— В больнице.

— Почему? — Амплитуда раскачивания розовых подушечек возросла.

— Поехала за сестричкой или братиком.

— У нас будет сестричка, — похвасталась Маня, и к раскачивающимся ногам подключилась улыбка. — А ты красивый.

Квасов думал, что ослышался.

— Красивый? — с некоторой долей беспокойства переспросил он: все-таки не в спа-салоне ночь провел.

— Очень, — серьезно подтвердила девочка, — похож на ковбоя из бродилки.

Это все объясняло.

— Слушай, а ты не знаешь телефон вашей тети? — осенило Квасова. Пора было брать судьбу в свои руки и приближать радостный момент освобождения из заложников.

— Бабушки Наины?

Вот до чего он не допетрил: поискать в блокноте позывной «Бабушка».

— Точно, — с досадой протянул Антон, — бабушки Наины.

Маня спрыгнула с кровати и с готовностью сообщила:

— Знаю. Пошли звонить. А что у тебя с ногой? Почему ты хромаешь? — засыпала девочка вопросами Антона, как только он затопал вслед за ней к телефону.

— В аварию попал, — буркнул Квасов.

— Большую? — Маня уважала все большое.

— Мне хватило.

Под диктовку набрал номер юн-ворожковской родственницы и стал ждать.

— Здравствуйте, я сосед Серафимы, — произнес Антон, когда в трубке раздалось сонное «алло». Квасов почему-то представил себе толстую одинокую каракатицу, у которой никого нет ближе пузатой Серафимы и двух девчонок.

— Да? Что случилось? — Подозрительно молодой, низкий голос насторожился.

— Симу увезли в роддом.

— Ей же еще рано! — заволновалась бабушка. — Что случилось?

Антон молчал, обдумывал ответ. Не хватало еще пуститься в описание красочных подробностей преждевременных родов с осложнением.

— Все в порядке, — успокоил он Наину, хотя сам многое бы дал, чтобы это было правдой.

— Вы дождетесь меня?

— Долго ждать?

— Не больше часа, — пообещала бабушка Наина, и Антону ничего не оставалось, как согласиться.

— Хочу кашу, — сообщила злодейская Маня, как только Антон простился с теткой Серафимы.

В течение следующего получаса Квасов топтался по чужой неприступной кухне, готовил чужому ребенку завтрак и тихо себе удивлялся: как это могло случиться, чтобы он, герой кампании 1996 года, боевой офицер, капитан в отставке, занимался такими глупостями?

С приходом «бабушки» сюрпризы продолжились.

Несмотря на ранний час, юн-ворожковская тетка выглядела так, точно провела несколько часов в косметическом салоне. Это был многолетний уход, и он просто лез в глаза: маникюр, сияющая кожа и необычный, холодный оттенок светло-русых волос.

Женщина с неприкрытым недоверием отнеслась к соседу племянницы, обнюхивала, сканировала взглядом, так что Антон поспешил убраться.

Второй раз в роддом Квасов звонил уже из дома — при «бабушке», оказавшейся на несколько лет старше самого Антона, ни капли не похожей на каракатицу, звонить и наводить справки не хотелось.

Когда дозвонился, мать и ребенок — девочка, три килограмма сто граммов, пятьдесят один сантиметр — были уже вне опасности.

Был повод выпить!

…А через два дня, трезвый как стекло, Квасов приперся в роддом.

В результате серии расширенных консультаций с продавщицами супермаркета с этой целью были куплены йогурты и сырки.

Перед окошком регистратуры вилась очередь, и Антон обратился к пробегающему мимо молодому мужчине в белом халате и шапочке.

— Слушай, друг, тут мамаша одна лежит, ей нужно передать вот это. — Квасов встряхнул пакет.

— Кому? — на бегу задал вопрос мужчина, прощупывая Антона цепким взглядом.

— Юн-Ворожко. Только не знаю, в какой палате.

— Юн-Ворожко, говоришь? — Собеседник притормозил.

— Так точно.

— Иди за мной, — велел мужчина и устремился вверх по лестнице на второй этаж, а там — по унылому коридору к двери с табличкой «Ординаторская».

Мужчина оказался лечащим врачом Симы и, как врач, видел свой долг в том, чтобы вынести Квасову мозг.

— Папаша, ты понимаешь, что едва не потерял жену? Непростительная безответственность! — тут же обвинил Антона доктор, предварительно заведя в кабинет и усадив напротив.

Квасов сразу завязался в узел: обнял себя за локти, закинул ногу на ногу, отвел глаза, настоятельно рекомендуя себе не заводиться, потому что док ни при чем. Потому что откуда эскулапу знать, что «папаша» — никакой не папаша, и не любовник, и не седьмая вода на киселе, и даже не двоюродный плетень нашему тыну. Всего лишь условный (весьма и весьма условный!) сосед.

Не сорвись, уговаривал себя Квасов, если ты сорвешься, случится еще один тривиальный привод за административное нарушение. И где? В роддоме…

— Дефицит железа — это вам не насморк вульгарный! — горячился док. — С таким диагнозом на сохранение ложиться надо, а не ремонтом заниматься. Вот и результат — преждевременные роды, маточное кровотечение.

— Виноват. — Раскаяние вырвалось у Антона непроизвольно.

— Виноват, исправлюсь?

Видимо, выглядел Колосов совсем уж жалко, потому что настроение у доктора переменилось, взгляд потеплел. Он достал из шкафа колбу с притертой пробкой и два мерных стаканчика, четким движением отмерил по пятьдесят граммов и примирительно улыбнулся:

— Будем надеяться, что все обойдется. Вовремя успели, счет шел на минуты. Кто-то из вас под счастливой звездой родился. Давай за здоровье матери и ребенка. Аркадий, — спохватился док и протянул сильную ладонь с длинными, как у пианиста, пальцами.

— Антон, — ответил на крепкое пожатие Квасов.

Они воссоединили стаканы и опрокинули содержимое. Горло обожгло неразведенным спиртом, Квасов крякнул, а док осклабился:

— Торкнуло?

— Торкнуло, — выдохнул Антон.

— Я смотрю, ты мужик нормальный, — из чего-то заключил Аркадий, — береги ее, ей тяжести поднимать нельзя с полгодика.

Одним натренированным движением док собрал улики, спрятал в стол, достал и разломал закуску — плитку горького шоколада.

— Мы не женаты, — ответил Квасов, заедая выпитое. Щемящее чувство утраты, прежде не испытанное, сдавило грудь.

Конец ознакомительного фрагмента.