Зоя. Том первый

Анна Юрьевна Приходько

1908 год. Шестнадцатилетняя Зоя приезжает с родителями из Саратовской губернии в Ростов-на-Дону. После нескольких месяцев жизни в трюме баржи её отца приглашает на работу владелец мельниц Пётр Елпидифорович Парамонов. А Зоя знакомится в порту с польским юношей Янеком. Вспыхнувшие чувства перерастают в любовь. Брата Зои и её возлюбленного Янека подстерегает опасность. Их революционная деятельность оказывается раскрытой. Что ждёт влюблённых впереди?

Глава 4

Когда Густав погиб, пани Анна не поверила в это. Она несколько раз пыталась опознать его, но не смогла, потом вызвали сына. Янек всё время был рядом. Помогал, поддерживал. Но даже присутствие любимого сына не давало спокойствие измученной воспоминаниями женщине.

Когда оставались с Янеком наедине, пани просто смотрела сквозь него и молчала. Иногда вспоминала о Зое и о том, как хотела свести сына с ней, чтобы полностью удостовериться в своих догадках.

А потом и вовсе выгнала Янека из дома. Захотелось побыть одной. Помощницу-переводчицу уволила.

Когда Янек переехал в рабочее общежитие, пани Анна совсем потеряла сон. Она днём и ночью ходила из комнаты в комнату и пела на русском:

«Сердце ноет от тоски,

Горе больше не придёт,

Я запрусь на все замки.

Буду ночи напролёт

Песни петь и слёзы лить,

Чтобы сердце растопить.

Уходи тоска скорей,

Ключ ржавеет от дверей».

После нескольких бессонных ночей она решила прилечь и уснула. Проспала два дня. Проснулась в залитой солнцем комнате. Почувствовала, как полегчало. Улыбнулась. И ей привиделся Густав.

Он сидел за швейной машинкой и говорил:

— Аннушка, ну почему я раньше не шил? Я бы смог зашить твоё разбитое сердце прямо на машинке. Скажи, Аннушка, это помогло бы тебе?

Пани Анна вздрогнула, подбежала к машинке, а Густава уже не было. Показалось…

«А ведь и правда, — подумала она. — Сердце можно починить только через боль. Зашить на машинке. Останутся шрамы-строчки, а жить-то буду. Так и Густав чинил своих пациентов, пока я не лишила его такой возможности».

— Спасибо, Густав, — прошептала пани Анна. — Прости меня. Dobra i wdowa, gdy młoda i zdrowa (Хорошая и вдовая, когда молодая и здоровая).

Пани открыла двери нараспашку, вышла на улицу, глубоко вдохнула, выдохнула, вернулась и принялась за уборку в доме. Когда закончила, присела выпить чай. Услышала стук в дверь.

— Войдите, — крикнула она громко по-русски.

Но никто не вошёл. Пани встала, сама подошла к двери, открыла. На пороге стояла Зоя.

Зоя, увидев портниху в чёрной косынке и опухшими глазами, не признала её. Удивилась, что за несколько месяцев пани так изменилась.

— Здравствуйте, пани Анна! Извините, я без предупреждения.

— Добрый день, Зоя! Входи, — ответила пани. — Если ты на примерку, то сейчас я ничего не шью. Тебе придётся найти другую портниху. Я могу только заново снять мерки, и ты передашь их другой швее. Мои замеры очень точные и по ним работают многие портнихи, даже специально отправляют ко мне своих клиентов. Раздевайся…

— Нет-нет, — Зоя перебила Анну. — Мне не с кем поговорить. А вы так тепло отнеслись ко мне в первую нашу встречу! Мне нужен ваш совет.

Пани Анна вспомнила первую встречу. Её даже передёрнуло от мысли, что перед ней всё же девушка, которую любит Янек.

Жизнь после ухода Густава сильно изменилась. Пани стала чаще говорить на русском и в Польшу уже не собиралась. Сегодня разобрала чемоданы, которые много лет стояли нераспакованными.

Первое время с утра до вечера была на кладбище. Разговаривала с Густавом, вспоминала совместную с ним жизнь. Ругала себя за то, что не дала ему полностью погрузиться в профессию. Винила себя за то, что не уговорила Густава вернуться в Польшу и вообще согласилась приехать в Ростов.

И всё же окончательно решила остаться в том городе, который забрал у неё мужа. Пани Анна любила Густава очень. Но с годами старалась эту любовь не показывать. Думала, что маска безразличия заставит Густава добиваться её расположения. Хотелось романтики как в самом начале отношений.

А он быстро устал, и семейная жизнь превратилась в рутину. Пани становилась всё более вспыльчивой. Брезгливо и недовольно она относилась ко всему, что её окружает. От нечистоплотных людей держалась подальше, и если кто-то невольно касался её, она старалась по возможности сразу вернуться домой, принять ванную, смыть с себя чужие прикосновения.

Густав всегда ругал её за это. Но ничего не менялось. А потом Густав и Янек стали тащить домой бездомных и обнищавших больных.

Муж наблюдал за ними, прописывал лекарства, кормил, готовил им еду сам. Пани Анна ни разу за всё время не приготовила для больных ничего.

Пациенты занимали целую комнату. Густав исследовал болезни разными методами. Всё это он делал в свободное время. А пани ругала его, опасаясь распространения инфекций.

И однажды ей это так надоело, что поставила условие: «Или я, или пациенты! Жить среди немытого племени не хочу».

Выбрасывать постельное бельё после тяжелобольных было накладно, но приходилось совершать такие неэкономные поступки. Вскоре Густав выписал всех, сделал санитарную обработку комнаты и пообещал больше никого не приводить.

Но обещание не сдержал и позволил Янеку привести домой юношу по имени Макар, который упал в обморок от температуры. Пани Анна только-только начала привыкать к спокойствию в доме без стонов, криков, истерик, а тут опять. Сильно поругалась тогда с сыном и мужем, ушла из дома.

Когда вернулась, Густав сказал ей:

— Анна, спасибо, что ты позволила мне долечить этого парня. Прости, но теперь точно никого не приведу. Я снял помещение, все нуждающиеся в моём лечении будут находиться там. И Густав стал появляться дома очень редко. После своей основной работы в Думе он спешил к пациентам, старался вылечить всех. Всегда говорил: «Я отрабатываю за то, что не смог спасти дочь».

Зоя заметила, что пани Анна задумалась, и не стала отвлекать её. Постояла немного повернулась к двери и уже хотела уйти, как портниха очнулась и произнесла:

— Куда же ты, Зоя! Давай поговорим, рассказывай, что беспокоит твою прекрасную голову?

Пани взяла Зою за локоть и проводила в мастерскую.

Зоя начала не со своих душевных переживаний, а со слов:

— Почему вы в трауре, пани Анна?

Ей было любопытно, что так сильно изменило эту стройную, красивую женщину.

Но пани покачала головой и сказала:

— Не будем об этом. Я могу выслушать тебя, но открывать свою душу тебе я не буду. Я не жалуюсь никогда. И могу теперь себе это позволить только с сыном.

Зоя как будто не поняла, что пани Анна не хочет откровений и произнесла:

— Вы говорите, что только с сыном можете, значит, с вашим мужем что-то случилось?

Пани Анна зло взглянула на Зою, ответила резко:

— Мы будем говорить только о тебе. Моя семья — мои заботы.

Зоя пожала плечами, ей стало не по себе. Начала думать о том, правильное ли решение она приняла, придя к пани Анне.

После небольшой паузы в разговоре пани неожиданно улыбнулась и сказала:

— Со мной мы всё решили, я готова выслушать тебя.

Зоя тоже натянула улыбку, но открывать душу передумала. Она встала, поклонилась пани Анне и сказала:

— Простите, я отняла ваше время. Мне нужно идти.

— Нет-нет, подожди, я помогу тебе, девочка.

Но Зоя торопливым шагом уже вышла из комнаты.

«Как же так? — думала про себя пани. — Она ведь про Янека пришла рассказать, а я спугнула её. Если Янек и правда сбежит, то я останусь совсем одна. Анна, Анна, доведёт тебя твоя вспыльчивость до беды. Уже хлебнула вдоволь и не каешься».

Пока пани Анна опять ушла в свои думы, Зоя уже выбежала на улицу и направилась в сторону дома.

Она оглядывалась, надеясь, что пани позовёт её ещё раз, догонит. Но никто не звал.

Зоя подошла к дому. Разочарованная тем, что никакого разговора не получилось, ругала себя за желание открыть своё сердце незнакомой женщине.

Потянуло на причал. Как давно она не прогуливалась вдоль знакомых торговых рядов, не слушала, как Дон борется с врезавшимися в него носами барж, обливая их водой. Как давно не ловила не себе восторженные взгляды моряков.

— Янек запретил, а я пойду! — гордо произнесла Зоя вслух.

Зоя прошлась вдоль торговых рядов, поприветствовала знакомых. Сегодня в порту было очень оживлённо. Прибыло две баржи. Повсюду была слышна русская, английская и немецкая речь. Матросы, капитаны, работники порта сновали туда-сюда.

Когда дошла до того места, где торговала Екатерина, остановилась.

— Катерина, — прошептала она, — как бы мне хотелось всё-всё рассказать тебе, спросить совета, защитить свою любовь за твоей спиной. Ты бы спрятала Янека и меня, никто бы нас не нашёл. Прости меня, Катерина, за мою глупость.

У Зои защемило в сердце, и стало стыдно за то, что провоцировала Янека и вопреки наказам отца гуляла по порту.

— Господи, — затараторила она, — что же я такое творю? Опять на грабли наступаю, нужно срочно домой! Лишь бы ничего не случилось, Боженька, помоги мне!

Зоя повернула назад. Прошла немного, засмотрелась, как танцевал матрос. Зрители обступили его со всех сторон, хлопали в ладоши, свистели.

Пытаясь пробраться через толпу ближе к танцующему матросу, Зоя заметила Таисию.

Та стояла в окружении трёх полицейских. Сначала Зоя рванулась к ней, собралась окликнуть подругу. Но в этот момент один из полицейских поцеловал Таисию в губы. Она не сопротивлялась. Зоя потёрла глаза, присмотрелась. Поняла, что не могла ошибиться. Это была Тайга, а целующий — не Николай.

Зое стало не по себе. Она осторожно, прячась за других людей, подошла ближе. Стали долетать обрывки разговора подруги и стражей порядка.

Поначалу они все смеялись и по очереди обнимали Тайгу, а потом она вытащила из-за ворота платья кипу листовок и отдала одному из полицейских. Тот внимательно посмотрел, произнёс:

— Таечка, отличная работа, ты хорошо справляешься. Но нужны ещё доказательства. Пойми, революционеры — народ временный. Когда с ними борется такая мужественная мисс, царю ничего не грозит.

— Боже, Царя храни, — гордо пропела Тайга.

Зоя узнала эти листовки, их готовил и печатал Макар. Тайга должна была раздать их работникам порта и мельницы в обеденный перерыв.

«Но почему Таисия здесь? Почему листовки у полицейских?» — Зоя ничего не понимала. Сердце бешено билось. Она продолжала прятаться, натянула шаль на голову, чтобы остаться незамеченной.

Полицейский отдал Таисии половину листовок, она сунула их обратно.

«Наверное, эти полицейские тоже против царя, — подумалось Зое. — Но почему она пела гимн? На собраниях его не разрешалось ни петь, ни цитировать».

Два других спутника Таисии тоже рассматривали листовки, ругались. Один из них произнёс:

— Ну ничего, скоро эти писари будут работать на рудниках, писать и читать разучатся быстро.

— Имя составителя листовок? — строго спросил у Таисии третий полицейский.

— Кирьянов Макар, — Таисия произнесла это так громко, словно звала Макара.

Зоя задрожала.

Мысли одна за другой проносились в голове: «Тайга — предательница! Нужно срочно предупредить Макара, Янека». Зоя выбралась из толпы, потом вернулась назад, решила послушать ещё. Но Таисия попрощалась с полицейскими и прошла в нескольких метрах от Зои, не заметив её.

Один из полицейских сказал:

— Надо с девчонкой поработать, хватка у неё есть. Просит она не трогать одного из революционеров, да кто ж её послушает? Они все там сынки начальников да депутатов. Всех нужно снимать с должностей и судить за то, что воспитали врагов царя.

— Да подожди ты, всех бы тебе посадить. А кто работать будет? Встанет всё к чертям, если всю родственную линию проверить и осудить. Небось, в каждой семье есть тот, кто царя хает. Начнём с непосредственных участников, а там посмотрим. Но главарей необходимо задерживать в первую очередь.

Потом полицейские прекратили этот разговор, начали обсуждать фигуру Таисии и другие подробности. Подслушивать это не было никакого смысла.

Сомнений у Зои уже не было. Таисия предала всех.

Зоя побежала по порту к месту работы брата. Запыхалась. Тяжело дыша спросила о Макаре у первого попавшегося на пути молоденького работника.

— Прибудут завтра, — ответил тот.

— Можно я записку оставлю, есть чем написать?

— Гля, какая ты грамотная, — сослуживец присвистнул, обошёл Зою вокруг. — Никак жена?

— Сестра, — зло ответила Зоя, — карандаш есть?

— Нет, зайди в сторожку, там есть. Макар сестру от нас прячет, во даёт! Надо бы ему высказать. Породниться что ли с будущим помощником капитана? Дивчина, замуж хочешь?

Но Зоя не слушала его, а бежала к сторожевой будке. Забралась по ступенькам, влетела внутрь, протараторила:

— Мне нужно оставить брату записку.

Сторож, мужчина лет шестидесяти, внимательно взглянул на девушку:

— Тебе чего дома не сидится? — произнёс он. — Мало тебе Катерининой жизни, ещё погубить хочешь? А ну марш домой и не высовывайся! Куда только родители смотрят. Матросы — не железные! Ходишь тут, дура!

Зоя удивилась, что этот мужчина знает её.

— Чего уставилась? — произнёс он. — Тебя здесь все знают, а многие и за Катерину простить не могут. А тебе тут мёдом намазано?

— Мне нужен карандаш, — крикнула Зоя.

— Щас, карандаш! Марш отсюда! — прокричал в ответ сторож и тростью начал выгонять девушку.

— Мне нужно брата предупредить, — со слезами на глазах мямлила Зоя.

— Марш отсюда, — ещё громче крикнул мужчина.

Зоя в слезах вылетела из сторожки и побежала домой.

Уже около квартиры передумала и вернулась обратно в порт. Янека там тоже не нашла. Она в последнее время виделась с любимым только после того, как Макар приносил весточку. И вдруг в голову пришла идея всё рассказать отцу, и Зоя отправилась к нему на работу. Отыскала его быстро. Испуганная, зарёванная, она бросилась к нему на шею.

— Зоя, — произнёс Григорий Филиппович строго, — что случилось?

Он заговорил с Зоей впервые за несколько недель.

Но дочь не могла успокоиться. Отец вывел её на улицу, нашёл на территории складов укромное местечко с лавочкой. Присели там.

— Хватит рыдать, — раздражённо повторял отец. — Говори уже, что произошло? Тебя обидел кто-то?

— Папа, Макара хотят арестовать, — дрожащим голосом произнесла дочь.

Григорий Филиппович нахмурил брови.

— Что он натворил? Откуда ты про это знаешь?

— Я была в порту, слышала, как полицейские назвали его имя и фамилию.

— Что ты, чёрт возьми, там делала? Ох, Евдокия, ох, баба дурная. Говорил ей, чтобы глаз с тебя не спускала, а она со своей работой, денег ей мало. Ты почему дома не сидишь?

Отец встал, сжал ладонь в кулак, поднёс к носу дочери, пригрозил:

— Вот так ты теперь у меня погуляешь. Тебя, шельму, кто потом замуж возьмёт? Рассказывай всё, да поторопись. Макар прибывает завтра после обеда.

Зоя отклонилась назад от отцовского кулака, мгновенно пожалела, что пришла к нему за помощью.

— Говори, — крикнул на дочь Григорий Филиппович.

Зоя разболтала о собраниях, о председательстве Макара. Рассказала, как познакомилась с Тайгой. Про Янека и других участников умолчала. Не называла ни имён, ни фамилий, ни кличек.

Да отец и не спрашивал. Он только нервно вырывал на голове по одной волосинке и, рассмотрев каждую, небрежно бросал на землю.

— Марш домой, — скомандовал Григорий. — Да не выходи никуда. Матери скажешь, что я в командировку уехал. Фамилию Тайги знаешь?

— Нет, — Зоя повертела головой.

— Эх, — произнёс отец. — Кого воспитал? Революционеров? Да вы с Макаром в гроб меня загоните. Давно я Евдокии говорил, что тебя только замужество исправит, а она всё уговаривает меня подождать, с женихом познакомить. А вот тебе!

Отец скрутил дулю и сунул Зое под нос.

— Выйдешь замуж как миленькая. Всё, свободна. Если в моё отсутствие придёт полиция, то с ними разговор не заводи. Молча сиди. Евдокия сама от них отгавкается. Если надо, они проверят и на работе. Меня здесь прикроют.

Зоя кивнула отцу на прощание. А потом опять прилипла к отцу, запричитала:

— Папа, папенька, как же Макара спасти? Ты же спасёшь его?

Но отец оттолкнул её и пошёл прочь.

Зоя не торопясь возвращалась домой. Она вспоминала всех товарищей из комитета. Думала, кого бы ещё предупредить, но не знала даже, где кто работает или живёт.

Перед домом развернулась и опять пошла в порт. Присела на лавке возле общежития, в котором жил её любимый, решила подождать. Спросила у проходившего мимо паренька про Янека. Тот поведал, что не видел его пару дней. Сообщил, что Янека перевели на работу в город, и он сейчас не ночует в общежитии.

«Что же теперь будет? — размышляла Зоя. — Вдруг на собрании всех поймают, и Янек там будет. Господи, их же заберут! Таисия сдала пока только Макара, но она могла раньше и о других разболтать».

Зое стало неприятно вспоминать о Тайге. Жалела, что выбирала с ней платья и подарила наряд, доставшийся от матери.

Евдокия Степановна уже была дома. Она с порога набросилась на Зою.

— Опять шлялась?

Но девушка прошла мимо разъярённой мачехи и сказала спокойно:

— Отец уехал в командировку.

— Что ты мелешь? Какая командировка? Мы завтра утром с ним на ярмарку собрались. Видела его утром, ничего мне не говорил.

— Видимо срочное что-то, — пожала плечами Зоя, разделась и прилегла на кровать.

— Как это ты знаешь про отъезд, а я нет? — не унималась Евдокия.

Но Зоя больше ничего не отвечала.

Евдокия Степановна поверила в это только ближе к ночи, когда муж не вернулся. Не вернулся он и на следующий день.

Мачеха спросила у Зои утром:

— Так куда отец уехал? Не морочь мне голову про командировку.

— А вы, маменька, спросите в отделе кадров. Вам, как супруге, все карты откроют, — ответила девушка язвительно.

Мачеха метала молнии. Когда уходила на работу, так хлопнула дверью, что со стены упал семейный портрет. Зоя подняла его. Удивилась, что тонкое стекло, защищающее фотографию, не разбилось, а деревянная рамка лопнула.

Отец не вернулся и на третий день, а вечером пришли полицейские. Евдокия от неожиданности дар речи потеряла.

— Чем могу быть полезна? — произнесла она грубовато. — Если вы по поводу выселенцев, то вам на другой этаж, они живут там.

— Нам нужно поговорить с Григорием Филипповичем Кирьяновым. Он дома? — поинтересовался полицейский и, оттолкнув Евдокию, вошёл в квартиру.

Увидев Зою, укутанную в одеяло, словно на улице зима, кивнул приветственно и повторил:

— Нам нужен Григорий Филиппович Кирьянов. Вы кем ему приходитесь?

Полицейский уставился на Евдокию.

— Я жена, — испуганно выпалила Евдокия, а через минуту уже без страха произнесла:

— А какое вам дело до моего мужа? Он человек рабочий, ездит по командировкам.

— Значит, нам нужна жена, то есть вы.

— Евдокия Степановна, — подсказала Евдокия полицейскому.

— Писать умеете?

— И вас научу, — пошутила Евдокия.

Пока один беседовал с Евдокией, второй выворачивал содержимое шкафчиков.

— Что вы себе позволяете? — вспылила хозяйка.

— Ваш сын Макар Григорьевич Кирьянов не вернулся сегодня с боевого похода. В четыре часа по полудню нам поступил этот сигнал. Предварительная причина пока устанавливается. Это либо побег, либо бурные воды захотели взять его себе.

Евдокия как стояла, так и спустилась на пол. Села, расставила ноги до неприличия сильно и зарыдала. Зоя тоже не могла сдержать слёз.

«Неужели папенька не успел?» — беспокоилась Зоя.

Полицейские, поняв, что с Евдокией сейчас сложно говорить, обратились к Зое.

— Кем вы приходитесь Макару Григорьевичу? — осведомился у Зои один из полицейских.

— Сестра, — ответила девушка.

— Макар жил с вами?

— Нет, — Зоя покачала головой, — он работает в порту и живёт там.

— Где сейчас находится ваш отец Кирьянов Григорий Филиппович? — продолжал допрос полицейский.

Евдокия Степановна продолжала рыдать. Она всхлипывала, захлёбывалась слезами, выла.

Один из полицейских помог подняться ей с пола, уложил на кровать. Зою трясло. Она помнила, что отец просил не разговаривать с полицией, но не могла молчать, так как мачеха не «отгавкалась» бы в таком состоянии.

— Отец в командировке. Вы же всё можете узнать у него на работе. Он главный наладчик мельниц, — сообщила Зоя.

— А вам известно, что ваш брат и по совместительству сын главного наладчика является председателем революционной ячейки?

Зоино сердце колотилось громко, и ей показалось, что полицейские это услышали.

«Какая же дрянь эта Таисия! Чем ей Макар помешал? А Янек, как же Янек? Его не было на работе! Господи, неужели его уже поймали?» — Зоины мысли были так быстры, что она словно потеряла слух. Думала, думала…

Вздрогнула от крика полицейского:

— Ваш брат создал революционный комитет против царя. Его подозревают в распространении листовок и иных преступлениях.

— Нет, Макар хороший. Он не мог, — защищала девушка брата.

Евдокия продолжала биться в истерике.

— Писать умеешь? — поинтересовался у Зои второй полицейский.

Девушка кивнула.

— Распишись здесь. Всю семью на допрос завтра в полдень.

Зоя поставила подпись.

Когда стражи порядка ушли, Зоя бросилась к мачехе, начала её успокаивать. Обе заливались слезами.

— Макар, — шептала Евдокия, — что же тебе не сиделось-то дома, сынок. Какой чёрт тебя понёс в этот комитет? Зойка, неужели и ты с братом чудила? Это всё от безделья и глупостей в голове. Чего вам полоумным не хватает-то? Где же теперь Макар? Убёг или в Дону схоронился? Бедный мой Гришенька, как же сказать ему об этом? Вот приедет из своей командировки, а тут такое. Такое…

Мачеха всхлипывала. Зоя принесла ей воды. Но та оттолкнула кружку, вода полилась на Зоино платье.

Рассказывать Евдокии о том, что отец возможно отбыл спасать Макара, она не стала. Решила, что распространять такую информацию опасно.

Ночью не спалось обеим. Евдокия немного успокоилась.

Пооткрывала сундуки. Начала вываливать из них вещи.

После того как Янек проводил Зою домой в своей рубахе, они не встречались. Поначалу девушка думала, что Янек больше не хочет её видеть, но Макар успокоил и велел ждать весточки. Девушка, когда вернулась домой, спрятала порванное платье и рубаху в свой сундук.

И сейчас, когда мачехе приспичило перебирать одежду, она забеспокоилась. Бросилась к своим вещам, закинула их обратно.

— Что вы ищете, маменька? — спросила Зоя.

— Чувствую, что-то лишнее есть в нашем доме. Не могу успокоиться. Мешает что-то. Давит в груди. Ещё моя матушка говаривала: «Если плохо, то приберись. Вещи потряси, пол вымети. И грудь освободится». Так что не мешай, — шикнула на Зою Евдокия.

Девушка продолжала защищать свой сундук.

Евдокия Степановна оттолкнула её, открыла крышку, вывалила всё опять и заметила рубаху Янека. Взяла в руки, расправила, начала рассматривать. Взгляд, которым мачеха смотрела, запомнился Зое на всю жизнь. Девушка попятилась к двери.

— А ну стоять! — громко заорала Евдокия. Видимо, она разбудила соседей, и те стали стучать в стены. — Ах ты шельма! Чья рубашка, говори! Шляхтича твоего смазливого? Что ещё ты прячешь?

Евдокия Степановна наклонилась над сундуком, вытащила порванное платье. Заохала, застонала.

— Опозорила ты нас, Зойка! Макар убил, и ты тоже! Да неужели ж вам хочется в нищете прозябать? Один работников жалеет, другая первому попавшемуся отдалась.

— Нет, маменька, нет, — прошептала Зоя. — Не отдавалась я. Не мои это вещи. Подруга попросила спрятать, выбросить жалко. Отнесу ей завтра.

— Подруга, говоришь? Думаешь, я — дура? Господи, как же теперь Гришеньке всё это рассказать? Всё кубарем!

— Чиста я, — уже более уверенно высказалась Зоя. — Хотите, проверяйте меня.

Но Евдокия словно не слышала Зою. Она продолжала копаться в вещах, заметила отсутствие платья Марии. Посмотрела на Зою вопросительно, та поняла, в чём дело и виновато произнесла:

— Платье маменьки мне велико было, я его подруге подарила.

— Такую ценность подарила? Да разве ж можно? Платье материнское как оберег хранит дочку. А ты подарила? Что же у тебя в голове? Солома?

За руганью не заметили, как наступило утро.

Евдокия с рассветом закончила разбирать вещи. Нашла у Зои ещё одно незнакомое платье. Бросила его на пол, к уже валявшейся на нём рубашке. Порванный наряд отправился туда же.

И начала топтаться по ним приговаривая:

— Вот так я дурь твою вытопчу, вот так я дурь твою выведу. Шельма неблагодарная!

Зоя сидела на своей кровати и плакала.

К полудню Евдокия засобиралась на допрос. Зою с собой не взяла, заперла её дома.

На допросе Евдокия всё отрицала, хвалила Макара как могла. Туда же пригласили и капитана судна, на котором трудился Макар. Тот тоже ничего подозрительного не замечал за работником. Но при обыске на судне было найдено несколько листовок. Кому они точно принадлежали, установить не удалось. Их содержание отличалось от тех, что передала полицейским Таисия.

Позже вызвали и Таисию. Она пристально рассматривала Евдокию, когда узнала, что перед ней мачеха Макара. Таисию допрашивали отдельно, поэтому никто не подозревал, что она — та самая наводчица.

Листовку, найденную на барже, Таисия не признала. Сказала, что памятка не из-под пера их комитета. Специально приврала так. Листовку составлял Николай.

Там же на допросе узнала, что Макар исчез. Она разозлилась. Начала обвинять полицейских в том, что теперь ей грозит опасность.

На регулярную встречу комитетчиков, назначенную вечером, Таисия пришла одна.

Её злость выплёскивалась через край.

«Какая скотина предупредила всех? — думала она. — Неужели меня раскрыли. А как же Николай? Он тоже всё узнал? Почему не нашёл меня? Получается, все в комитете предупреждены об облаве, а я нет? И Зоя тоже хороша, наверняка от Янека узнала, что не состоится собрание, но мне никто, никто из них ничего не передал!»

Таисия металась из стороны в сторону, оглядывалась, рыскала глазами, надеясь увидеть знакомых. Думала о том, что могла перепутать время, день. Но нет… Не перепутала… Помнила хорошо. Через час после назначенного собрания должна была начаться облава.

По договорённости она беспрепятственно сбежала бы с Николаем. А судьба остальных не интересовала предательницу. Тайга мечтала, что уговорит любимого во время бегства покинуть город и начать жить вместе. Понимала, что родительского благословения ему не дождаться. А хотелось семейного счастья, любви.

Всё время пыталась забыть о прошлом, стереть из памяти и замужество, и ребёнка. Но воспоминания часто беспокоили её. Иногда жалела, что так и не увидела рождённого малыша, что приходится обманывать Николая. Боялась, что за новое венчание Бог накажет. Но гнала, гнала от себя эти мысли.

Стала замечать, как к зданию подтягиваются дружинники. Побрела медленно, уходить быстро боялась, не привлекала внимания на себя.

Решила сходить к Николаю домой. Каким было её удивление, когда соседка сказала, что её возлюбленный с отцом спешно уехали из города.

— Собирались быстро, торопились. Ночью ещё сгинули, перебудили всех. Прохор Николаевич так кричал, так кричал! С виду спокойный человек, а тут разошёлся, будто бес в него вселился, — шёпотом поведала Таисии соседка Николая. — Я украдкой крестилась, Боженьке молилась, чтобы Прохоровское зло ушло побыстрее. Ан нет, не помогло. А Колька-то ехать не хотел, так отец его побил маленько. Такой человек степенный и тихий, а на сына взрослого руку поднял. Поговаривают, что Николай натворил что-то, вот отец и решил его перевоспитать.

Таисия слушала, нервно теребила рукав платья. Сердце выпрыгивало из груди. Она кивнула соседке и пошла.

Услышала, как та крикнула вслед:

— Ты имя своё скажи, как вернутся, передам, что приходили к ним.

Но Таисия только покачала головой и, не обернувшись, продолжила идти.

«Что же я наделала, неужели не увижу больше Коленьку?» — слёзы текли по щекам.

Вспомнился день, когда полицейский в порту задержал Таисию и попросил показать содержимое сумки. Девушка бросилась бежать, но страж порядка быстро её настиг. Заломил руки, отвёл в участок. Начался допрос. За наводку Тайге обещали свободу. А она выпросила её не только для себя, но и для Николая. Сдала всех. Долгое время ходила на собрания и каждый раз ждала, когда их задержат, но облавы не было.

Время от времени Тайгу вызывали в участок, и она отчитывалась обо всём, что происходило в комитете. Ей приказали не прекращать свою деятельность, а продолжать раздавать листовки. За ней в это время следили полицейские, вычисляли тех, кто с интересом брал листовки. А пару недель назад за свободу Николая она начала ублажать тех, у кого была на крючке.

* * *

Прошло три дня. Григорий Филиппович так и не вернулся. Евдокия Степановна продолжала запирать Зою перед уходом на работу. Девушка изнывала от своего узничества.

В дверь постучали.

— Кто там? — спросила Зоя.

— Открывай, это я, Таисия!

Зою затрясло. Она промолчала.

— Ну что, подруга, открывай уже! — повторила Тайга весёлым и требовательным голосом.

— Я заперта, — сказала Зоя, найдя в себе силы на ответ.

— Да ты что? Как так заперта? Неужели про твоего Янека уже все знают? Из-за него, небось, дома сидишь? — язвительно произнесла Таисия.

Зоя почувствовала этот неприятный тон, он словно прошёл сквозь неё. Решила взять себя в руки и не раскрывать все карты.

Засмеялась, ответила весело:

— Да это случайно так получилось, я ключи потеряла, а мачеха на работу ушла и закрыла. Вот и ожидаю её теперь.

— Ну-ну, — произнесла с той стороны двери Тайга, — ладно, сиди за своей решёткой, завтра зайду.

Зоя начала придумывать, как ей всё-таки выбраться из квартиры.

Вдруг услышала опять стук. Прислушалась.

— Это я, Галя, — произнесла соседка.

Зоя оторопела.

«Что же за день сегодня такой? — подумала она. — Вся нечисть ко мне лезет».

— Прости меня, — послышалось за дверью, — я тебе помочь хочу. У меня есть знакомый мастер. Вечером зайду, подкину воск. Ты отпечаток снимешь, я завтра ключами тебя открою.

Зоя не верила в то, что слышала. Отвечать Гале не стала. Решила, что дождётся вечера, а там определится, как быть дальше.

Когда перед глазами замаячила свобода, стало намного легче. Постоянные думы о брате, Янеке, отце всё равно не давали покоя, но свобода была теперь милее всего.

Галина не обманула. Вечером пришла за солью, протянула кусок воска. Заговорила Евдокию Степановну, а Зоя успела сделать слепок. Отдала бывшей подруге.

Всю ночь не спала, ругала себя за то, что опять доверилась Галине.

На следующий день Зоя ждала, когда наконец-то Галя откроет её. Подруга пришла после обеда, отперла дверь, сунула ключ Зое в руки.

— Держи, беги куда надо. Но только завтра. Евдокия Степановна скоро дома будет, мне матушка сказала. А завтра у них долгий день, поздно вернутся.

— Спасибо, — поблагодарила Зоя и сжала в руке ключ.

Галя вышла. Улыбнулась ехидно. Зоя этого не заметила.

В кармане у Гали прятался ещё один дубликат.

Сон к Зое опять не шёл. Она лежала в кровати и пыталась представить рядом с собой Янека. Хотелось побыть в тишине, но Евдокия Степановна после визита полицейских тоже не спала ночами. Молилась. Ночи напролёт стояла перед иконами, Зоя присоединялась к ней.

Евдокия Степановна голосила громко, повторяя и повторяя: «Отче наш…» и другие молитвы. Мачеха проговаривала слова быстро, как скороговорки, до Зои только иногда долетали: Макар, Григорий, Зоя…

На работе Евдокии Степановне подтвердили, что Григория Филипповича отправили в командировку. Куда и насколько ей не сказали. Новость о том, что Макар пропал без вести, облетела весь порт. Молва дошла и до мельниц.

Все знакомые и незнакомые, встречавшиеся на пути Евдокии, высказывали своё сожаление и соболезнования. Евдокия отмахивалась, уходила от разговора. Возмущалась:

Конец ознакомительного фрагмента.