После – долго и счастливо

Анна Тодд, 2015

Тесса и Хардин вместе уже год. Они очень изменились – это уже не «плохой парень» и «хорошая девочка». Это «Хесса» – двое людей, которые не могут жить друг без друга. Но ничто так не опасно для чувства, как испытания судьбы. А в жизни Тессы и Хардина испытания случаются то и дело, словно судьба всерьез решила проверить их союз на прочность. Ревность, разочарования, депрессия, потеря близких – хватит ли у них сил не сломаться, сохранить свою любовь? Об этом – заключительная книга тетралогии «После».

Глава 6

Тесса

Хардин идет к дому, где прошло его мучительное детство. Я спешу за ним босиком и, споткнувшись, падаю на колено в траву, но быстро вскакиваю. Распахивается сетчатая дверь, и я слышу, как Хардин возится с ручкой второй, деревянной двери, а затем начинает раздраженно стучать по ней кулаком.

— Хардин, прошу тебя, поехали обратно в отель, — убеждаю я его, подходя ближе.

Не обращая на меня внимания, он наклоняется, чтобы подобрать что-то у крыльца. Мне кажется, что это запасной ключ, но я быстро понимаю, что ошиблась. Камнем размером с кулак Хардин разбивает стекло в середине двери, просовывает руку внутрь и, к счастью, не задев острых осколков, открывает замок.

Я оглядываю тихую улицу, но, похоже, все в порядке. Никто не заметил нашего вторжения, никто не зажег свет, услышав звук бьющегося стекла. Я молюсь, чтобы Триш и Майк не оказались в доме Майка по соседству, чтобы они провели эту ночь в каком-нибудь шикарном отеле, ведь на роскошный медовый месяц ни у одного из них нет денег.

— Хардин. — Я словно иду по краю пропасти, изо всех сил стараясь не сорваться. Оступлюсь хоть раз, и мы оба разобьемся.

— В этом чертовом доме не было ничего, кроме мучений, — ворчит он, спотыкаясь о собственные ботинки. Хватается за подлокотник маленького дивана, но все равно падает.

Скользнув взглядом по гостиной, я с радостью отмечаю, что почти вся мебель упакована или уже вынесена. После переезда Триш дом планируют снести.

Прищурившись, Хардин всматривается в диван.

— Вот этот диван… — Прежде чем продолжить, он потирает лоб. — Знаешь, на нем все и случилось. Именно на этом гребаном диване.

Я понимала, что он не в себе, но эти слова только подтвердили его состояние. Несколько месяцев назад Хардин говорил, и я хорошо это помню, что тот диван он сломал. Уверял, мол, ничего не стоило разодрать его на куски.

Я смотрю на диван перед нами: жесткие подушки и отсутствие пятен явно свидетельствуют о том, что он новый. У меня сжимается сердце и из-за этого воспоминания, и из-за опасений, во что выльется сегодняшний настрой Хардина.

Он тут же закрывает глаза.

— Один из моих гребаных отцов мог бы догадаться купить новый.

— Мне так жаль. Я понимаю, что сейчас это для тебя слишком.

Я пытаюсь успокоить его, но он, все так же не обращая на меня внимания, открывает глаза и идет на кухню. Я держусь в паре шагов позади.

— Где же… — бормочет он и опускается на колени, чтобы заглянуть в ящик под раковиной. — Нашел.

Он вытаскивает бутылку с какой-то прозрачной выпивкой. Мне даже не хочется спрашивать, как она туда попала и кому принадлежала — или принадлежит до сих пор. Хардин вытирает бутылку о свою черную футболку, на ткани остается слой пыли. Судя по всему, бутылка пролежала под раковиной пару месяцев, не меньше.

Он возвращается в гостиную, не зная, что делать дальше, и я иду следом.

— Я знаю, что ты расстроен. Ты имеешь полное право злиться.

Я встаю прямо перед ним, отчаянно пытаясь привлечь его внимание. Он даже не смотрит на меня.

— Но давай вернемся в отель, пожалуйста. — Я тянусь к его руке, но он ее отдергивает. — Прошу, там мы сможем поговорить, и ты немного остынешь. Или ляжешь спать. Что угодно, только, пожалуйста, идем отсюда.

Хардин обходит меня и останавливается у дивана.

— Она лежала здесь… — Он указывает бутылкой на диван. Мои глаза жжет от наворачивающихся слез, но я сдерживаюсь. — И никто, черт возьми, их не остановил. Ни один из этих неудачников.

Он сплевывает и, открутив крышку непочатой бутылки, прижимает ее к губам, а затем, откинув голову назад, делает глоток.

— Хватит! — кричу я, делая шаг в его сторону.

Я уже готова вырвать у него из рук эту бутылку и разбить ее о кафельную плитку. Лишь бы он больше не пил. Не знаю, сколько еще алкоголя сможет принять его организм, прежде чем он вырубится.

Хардин делает еще один большой глоток и останавливается. Вытерев тыльной стороной ладони пролившиеся капли со рта и подбородка, он ухмыляется и переводит взгляд на меня — впервые с тех пор, как мы зашли в дом.

— Почему? Тоже хочешь?

— Нет… Хотя да, хочу, — лгу я.

— Жаль, Тесси, на двоих не хватит, — бормочет он, поднимая огромную бутылку.

От его слов меня бросает в дрожь — так меня называл отец. В бутылке, должно быть, не меньше литра какого-то пойла — этикетка стерлась и наполовину оторвалась. Интересно, как давно он ее там спрятал? В один из тех одиннадцати дней, худших в моей жизни?

— Уверен, тебе все это нравится.

Я отхожу от него и пытаюсь придумать какой-нибудь план действий. Вариантов не много, и меня начинает охватывать страх. Конечно, он никогда не причинит мне вреда. Но я и понятия не имею, что он может сделать с самим собой. А я совершенно не готова к очередному скандалу. В последнее время я слишком привыкла к Хардину, который худо-бедно контролирует себя: ехидному и иногда угрюмому, но не исполненному ненависти. Этот блеск налитых кровью глаз слишком знаком мне, и я вижу, как в их глубине зарождается злоба.

— Почему это должно мне нравиться? Я терпеть не могу, когда ты такой, и хочу, чтобы ты никогда не испытывал боли, Хардин.

Слегка усмехнувшись, он отводит бутылку в сторону и проливает немного жидкости на диванные подушки.

— Ты знала, что ром — самое легковоспламеняющееся спиртное? — мрачно спрашивает он.

У меня в жилах застывает кровь.

— Хардин, я…

— Это чистый ром. Очень крепкий. — Он продолжает обливать диван, его голос становится неразборчивым, медленным и пугающим.

— Хардин! — повышаю я тон. — Что ты собираешься сделать? Сжечь дом? Это ничего не изменит!

— Тебе лучше уйти. Спички детям не игрушка, — ухмыляется он, отмахнувшись.

— Не разговаривай со мной так!

Я смело, но все же с некоторой опаской протягиваю руку и хватаюсь за бутылку. У Хардина раздуваются ноздри, и он пытается ослабить мою хватку.

— Отпусти. Сейчас же, — цедит он сквозь зубы.

— Нет.

— Тесса, не вынуждай меня.

— Что, Хардин? Подерешься со мной из-за бутылки рома?

Опустив взгляд на бутылку, которую мы тянем в разные стороны, будто канат, он открывает рот от удивления, его глаза округляются.

— Отдай ее мне, — требую я, ухватившись покрепче.

Бутылка тяжелая, и Хардин мне ничуть не уступает, но адреналин зашкаливает, придавая мне сил. Выругавшись под нос, он разжимает пальцы. Я и не ожидала, что он сдастся так легко. Как только он перестает держать бутылку, та выскальзывает из моей руки и падает на пол, ром проливается на старый паркет.

— Оставь все как есть, — говорю я, хотя сама тянусь за бутылкой.

— В чем проблема-то?

Он успевает схватить ее раньше меня и снова льет ром на диван, затем обходит комнату по кругу, оставляя за собой горючий след.

— Эту дерьмовую лачугу все равно снесут. Считай, я делаю новым хозяевам одолжение. — Посмотрев на меня, он легкомысленно пожимает плечами. — Дешевле выйдет.

Я медленно отворачиваюсь от Хардина и лезу в сумку за телефоном. Мигает значок почти разряженного аккумулятора, но я все равно набираю номер единственного человека, который может сейчас помочь.

— Если ты это сделаешь, в дом твоей матери приедет полиция. Тебя арестуют, Хардин, — говорю я, держа телефон в руке. Надеюсь, человек на другом конце линии меня слышит.

— Пошли они на хрен, — бормочет он сквозь зубы. Его пристальный взгляд, прикованный к дивану, пронзает настоящее и проникает в прошлое. — Я до сих пор слышу, как она кричит. Словно раненый зверь. Представляешь, каково было это слышать маленькому мальчику?

Мне больно за Хардина: и за невинного мальчугана, которому пришлось смотреть, как избивают и насилуют его мать, и за терзаемого злобой и болью парня, считающего, что единственный способ избавиться от воспоминаний — это сжечь дом.

— Ты ведь не хочешь сесть в тюрьму? Что тогда будет со мной? Я останусь одна. — Мне плевать на себя, но я надеюсь, что эта угроза заставит его передумать.

Мой прекрасный темный принц внимательно смотрит на меня — похоже, мои слова его смутили.

— Вызови такси. Дойдешь до конца улицы. Я не стану ничего делать, пока ты не уедешь.

Его голос звучит гораздо более внятно, чем должен бы, учитывая количество выпитого. Но я слышу лишь то, что Хардин собирается поставить на себе крест.

— Мне нечем заплатить за такси. — Я демонстративно достаю кошелек и показываю, что в нем только американские деньги.

Зажмурившись, он швыряет бутылку о стену. Она разбивается, но я даже не моргаю. За последние семь месяцев я столько всего насмотрелась и наслушалась, что этим меня не испугаешь.

— Возьми мой гребаный бумажник и уходи отсюда. Уходи. Отсюда. Черт! — Одним движением он вытаскивает бумажник из заднего кармана и бросает его на пол передо мной.

Я подбираю его и кладу в свою сумку.

— Нет. Ты должен пойти со мной, — тихо говорю я.

— Ты совершенство… Ты ведь знаешь об этом?

Он подходит ближе и дотрагивается до моей щеки. Я вздрагиваю от прикосновения, и его прекрасное измученное лицо омрачается.

— Разве ты не знаешь? Что ты совершенство?

Его ладонь пылает жаром, а большой палец начинает поглаживать мою кожу. Я чувствую, что у меня дрожат губы, но сохраняю невозмутимый вид.

— Нет, я не совершенство, Хардин. Никто не идеален, — тихо отвечаю я, глядя ему в глаза.

— Ты идеальна. А я тебя недостоин.

Мне хочется закричать: «Мы что, опять вернулись к этой теме?»

— Я не позволю тебе оттолкнуть меня. Знаю, к чему ты клонишь: напился и пытаешься оправдаться, сравнивая нас. В моей жизни все так же чертовски запутано, как и в твоей.

— Не говори так, — снова хмурится он, запуская вторую руку мне в волосы. — Подобные слова не должны срываться с таких прекрасных губ.

Он проводит большим пальцем по моей нижней губе, и я не могу не заметить разницы между болью и яростью, горящими в его глазах, и этим легким, нежным прикосновением.

— Я люблю тебя и никуда не уйду, — говорю я в надежде достучаться до его затуманенного разума. Не отрываясь от его лица, стараюсь рассмотреть в глубине его глаз моего прежнего Хардина.

— «Если двое любят друг друга, это не может кончиться счастливо»^[1], — спокойно отвечает он.

Сразу узнав фразу, я отвожу взгляд.

— Нечего цитировать мне Хемингуэя, — огрызаюсь я.

«Он что, думал, я не узнаю цитату и не пойму, что у него на уме?»

— Но это правда. Счастливых концов не бывает — по крайней мере, не для меня. Черт, я совсем запутался. — Он убирает руки и отворачивается.

— Нет, это не так! Ты…

— Почему ты со мной возишься? — бормочет он, пошатываясь из стороны в сторону. — Почему всегда пытаешься найти во мне что-то хорошее? Очнись, Тесса! Во мне нет ни хрена хорошего! — кричит он и бьет себя кулаком в грудь. — Я ничтожество! Я облажавшийся кусок дерьма с облажавшимися родителями, у меня крыша давно съехала! Я пытался предупредить тебя, пытался оттолкнуть прежде, чем погубил…

Его голос затихает, и он лезет в карман. Я узнаю сиреневую зажигалку Джуди, которую он прихватил в баре.

Не глядя на меня, Хардин чиркает зажигалкой.

— Мои родители тоже облажались! Боже, да мой отец лечится в клинике! — кричу я.

Я знала, что это случится, знала, что признание Кристиана станет для Хардина последней каплей. Не каждый выдержит такое, а Хардин уже был сломлен.

— Это твой последний шанс уйти отсюда, пока дом не сгорит дотла, — говорит он, не поворачиваясь ко мне.

— Ты сожжешь его вместе со мной? — давлюсь я слезами, совершенно не помня, когда начала плакать.

— Нет.

Он идет через комнату, громко топая ботинками. У меня кружится голова, колет в сердце, и я боюсь, что начинаю терять чувство реальности.

— Иди сюда, — протягивает он мне руку.

— Отдай мне зажигалку.

— Иди ко мне. — Он тянется ко мне обеими руками. Я уже плачу навзрыд. — Пожалуйста.

Я заставляю себя не отзываться на этот привычный жест, как бы ни было больно. Мне хочется броситься в его объятия и увести отсюда. Но это не роман Остин со счастливым концом — в лучшем случае Хемингуэй. И мне ясно, что кроется за его действиями.

— Отдай мне зажигалку, и тогда мы сможем уйти отсюда вместе.

— У тебя почти получилось убедить меня, что я могу быть нормальным. — Зажигалка по-прежнему опасно зажата в его ладони.

— Никто не может! Никто не нормален, и я не хочу, чтобы ты был таким. Я люблю тебя такого, какой ты есть, люблю тебя и все это. — Я обвожу взглядом гостиную и снова смотрю на Хардина.

— Неправда. Никто не полюбил бы — и никогда не любил. Даже моя собственная мать.

Как только он это произносит, дверь с шумом хлопает о стену, и я, резко вздрогнув, оборачиваюсь на звук. В гостиную врывается Кристиан, и я испытываю невероятное облегчение. Он запыхался и явно в панике. Заметив, в каком состоянии маленькая, залитая ромом комната, он резко останавливается.

— Что за… — Кристиан замолкает, увидев в руке Хардина зажигалку. — Я слышал сирены по дороге. Надо уходить, сейчас же!

— Как ты сюда… — Хардин переводит взгляд с Кристиана на меня. — Ты ему позвонила?

— Конечно! Что еще ей оставалось? Позволить тебе сжечь дом и угодить в тюрьму? — кричит Кристиан.

Хардин начинает размахивать руками, по-прежнему не выпуская зажигалки.

— Убирайтесь отсюда на хрен! Оба!

Кристиан поворачивается ко мне:

— Тесса, подожди на улице.

Но я непреклонна.

— Нет, я его здесь не оставлю. — Неужели Кристиан еще не понял, что нас с Хардином нельзя разлучать?

— Уходи, — говорит Хардин, делая шаг в мою сторону.

И снова чиркает зажигалкой.

— Уведи ее отсюда, — буркает он Кристиану.

— Моя машина в переулке через дорогу. Иди туда и жди нас, — говорит мне Кристиан.

Повернувшись к Хардину, я вижу, что уставился на белый огонек. Я знаю его достаточно хорошо, чтобы понять: уйду я или нет, он все равно это сделает. Он сейчас слишком пьян и расстроен, чтобы остановиться.

В моей руке оказывается связка холодных ключей.

— Я не допущу, чтобы с ним что-то случилось, — наклоняется ко мне Кристиан.

Пара секунд внутренней борьбы, и я все же сжимаю в руке ключи и, не обернувшись, выхожу из дома. Перебегаю улицу и начинаю молиться, чтобы слышащийся вдалеке звук сирен не приближался.

Примечания

1

Цитата из книги Эрнеста Хемингуэя «Смерть после полудня». (Здесь и далее прим. пер.)