Как рождается русский человек

Анна Садовина, 2023

Социально-психологический роман о современных молодых людях, мечтающих разрушить лживый мир своих родителей и на его обломках построить новый. Студента Максима Гордеева в числе прочих задерживают на одной из демонстраций города. После несправедливых осуждений он вместе с новоприобретенными единомышленниками намеревается создать собственную организацию, противостоящую нечестным законам этого мира. На пути студентам придется столкнуться с кучей противоречащим им мнений и обстоятельств. Удастся ли им дойти до конца, не потеряв своей правды?

I.

В этот воскресный день в одном здании собрались самые неудачливые из огромной толпы людей. Большинство из них объединяло ноющее чувство, так внезапно обострившееся сегодня утром. К чему ведут внезапно вспыхивающие эмоции? Бог весть к чему! И никакой атеизм здесь не поможет. Однако именно такие эмоции заставили уже упомянутых людей выйти из своих уютных домов и прийти на совсем не уютную площадь. На митинг. Там же выяснилось, что эти люди не являются любимчиками фортуны, а оттого, конечно же, и были привезены сюда — к темной непривлекательной решетке.

Оформляли их долго, и все это время несчастные неудачники провели здесь, в комнате административно задержанных. По словам одного из полицейских, такая мера была необходима для того, чтобы присутствующие не толпились в кабинетах. Среди задержанных находился студент Гордеев, сидевший теперь на скамейке совершенно сбитый с толку.

Его окружали три глухие серые стены, две из которых соединяла решетка с замком. Вдоль этих стен тянулись небольшие скамейки, а под ними — пол, покрытый такими же серыми плитками, в зазорах которых виднелся мусор. Это обстановка наводила на присутствующих ужасную тоску и злость. Уж не виноват ли в этом дизайнер интерьера? Скорее всего, именно из-за него на этих людей нашла некая опустошенность и запутанность.

Перед глазами Гордеева еще мелькали картинки часовой давности. Тогда он находился на площади среди огромной толпы людей. Ему запомнились плакаты и крики, а особенно один протяжной выкрик. Он исходил от человека, окруженного людьми в форме, под масками которых не было видно лиц. Означает ли это, что под ними нет самих людей? Гордеев по велению своего чувства бросился на помощь тому человеку, и тут его схватили за плечи. А дальше — картинка, перевернутая вверх дном. По картинке ударили дубинкой. Затем уже в трясущихся стенах черного воронка неохотно звучали речи их провожатых.

Последним пассажиром той машины не по своей воле оказался парень пятнадцати лет. Его зеленая футболка была в пыли, волосы растормошены, а по лицу можно было понять — он сопротивлялся.

–Успокойся, родители потом за тобой приедут, — обращался длинный провожатый в весьма спокойном тоне к тому парню. Второй, поменьше, подал бутылку воды, которую тот не взял.

— Вы так нам и не объяснили, за что забрали, — резко сказал Гордеев.

— Нам не сказано что-то объяснять, а только забирать, — выпалил длинный провожатый, совершенно растерявшись. Другой, поменьше, зло посмотрел на Гордеева и, словно заглаживая оплошность своего коллеги, резко сказал:

— В протоколе свою статью увидишь! А то мы еще не знаем, дописывать ли к основной сопротивление. Больно ведь дрыгался, борзый какой!

— И вас не волнует, как вы с помощью дубинки людей задерживаете? — покосившись на пятнадцатилетнего парня, все гнул свою линию Гордеев, бывший в этот момент на взводе.

После заданного вопроса оба провожатых испытали отвращение к говорившему и стали смотреть теперь уже в другую сторону от Гордеева, стараясь не замечать его так, как не замечают назойливую муху. Один из них, тот, что подлиннее, повернулся к мальчику и снова произнёс своё:

— Мы позвоним твоим родителям, скажем, куда приехать, они приедут, — попытался убедить он этого еще совсем юного паренька, что так оно и будет, а потом новое недолгое молчание, видимо, в чём-то пытался убедить себя. — У меня тоже есть маленькая дочь и сын чуть младше тебя.

Уже с явным простодушием, явно пересиливая себя, провожатый повернулся к Гордееву:

— Нам ведь тоже ничего не объясняют, — посмотрел он на него доверчиво. — Сказали забирать активных людей — мы это делаем. Начальству нашему тоже мало чего объясняют. Им сказали привести сегодня на площадь нас, ну они и привели. А что там выше — я не знаю, ведь на наше начальство ещё выше начальство давит. Беспорядки у нас в стране, а нам сказали, что мы должны их убирать. Работа у нас такая.

— Это ещё ничего, — прозвучал низкий хриплый тон второго провожатого, — Моему бывшему напарнику вон чуть судимость не дали. За что? Во вкус вошёл: одного паренька сильно покалечил полгода назад на другой площади. Вот он покалечил так, потому что, как мне показалось, с желанием и удовольствием бил, а я так, потому что надо было. Другого напарника обругали за то, что на иностранца полез, а на них нельзя.

Он говорил негромко, постоянно поправляя свой шлем, и, видимо, недовольный такой внушающей экипировкой в небывалую жару, во время своего рассказа попутно снимал щитки с рук и ног.

— Жарко в шлеме? — спросил кто-то.

— Да, но не так уж и плохо, — ответил вновь длинный провожатый. — Вот с жилетом тяжко, а шлем я с удовольствием надеваю. У меня же тоже семья есть. Сейчас такие люди пошли — со всех сторон много неадекватных. А это всего лишь работа, да и вдобавок платят не так уж и много, хоть и по контракту я тут.

Машина всё тряслась, отдаляясь от площади всё дальше, и громкие кличи, взрывные речи становились всё тише. Немного помедлив, длинный провожатый, до этого упорно смотревший за мутное стекло, снова произнёс, посмотрев на мальчика:

— Ничего, родители заберут. Вот недавно тоже случай был: скрутили одного паренька, а отец его за ним ломится, кричит, чтобы отпустили сына или его взяли вместе с ним. Жалко, да. Но мы не забрали их вместе, ребята этих бедолаг по отдельности скрутили.

Ещё за то недолгое время, пока их везли с площади, Гордеев успел разглядеть остальных задержанных. Они все сегодня попали под беспощадную руку с дубинкой — символом власти во все времена. В машине теснилось человек двадцать. Гордеев моментально отметил про себя, что публика собралась совсем уж разная. Самому молодому, как уже было сказано, на вид дашь лет пятнадцать, а напротив него почти не шевелилось тело с седыми волосами да чуть прикрытыми глазами. Это был мужчина с взъерошенной причёской, впечатляющими мешками под глазами и несколько вычурным костюмом серого цвета, на котором что-то поблескивало.

Теперь же вся эта компания собралась среди трех серых стен и одной решетки. Вмиг незнакомые доныне люди стали соратниками. Спусковым крючком для этого поспособствовала общая несправедливость и тюремная обстановка. Они начали обсуждать произошедшее, и Гордеев мигом втянулся в непрекращающиеся разговоры. За первые полчаса ему удалось составить некое впечатление об окруживших его людях.

В камере насчиталось двадцать человек. Часть из них задержали в спешке совершенно случайно. Видать, у росгвардейцев было много работы, а разбираться некогда. Пятеро человек направлялись в магазин, метро или же просто шли по своим делам, так неудачно проходивши мимо той самой площади. Остальные же шли в некоторой степени целенаправленно. К чему здесь это сомнительное «в некоторой степени»? Дело в том, что кто-то пришел на площадь лишь из-за того, что его позвали друзья, в некоторых же победило любопытство. В таких случаях безопасность вкупе со стабильностью перестает владеть умами. В этих людях, конечно же, присутствовали зачатки стремления к справедливости, ради которой и было организовано роковое событие на площади. Однако эти не сформировавшиеся ростки еще не представляют собою непреклонные стебли убеждения. Оттого такие люди и находились в смятении, все больше жалели о своем порыве неокрепшей мысли, которая и привела их на площадь.

Таких людей Гордеев не понимал и не принимал. После недолгой беседы с ними он пересел на дальнюю скамейку. Внезапно послышались тяжелые ленивые шаги полицейского, который вяло направлялся сюда с ключами в руке. Это был тучный мужчина сорока лет. Под его чёрными усами виднелись желтоватые зубы, пока он кривил рот, с ухмылкой отпирая замок. В его взгляде, сквозящем из-под нависших бровей, можно было угадать плохо скрываемую насмешку.

— Кочетников, на выход! — сказал полицейский громким прокуренным басом.

Со скамьи поднялся самый молодой — тот самый пятнадцатилетний парень в зелёной футболке. Это был шанс, которым нельзя было не воспользоваться.

— Когда вы нам объясните, за что нас забрали? — выкрикнул Гордеев, обращаясь к полицейскому. — И почему вообще держите нас здесь? Мы имеем право воспользоваться услугами адвоката.

— Ты кто такой? — быстро среагировал полицейский. — Кто разрешил высказываться? Сидели бы дома, да и высказывались, нечего было для этого на улицу тащиться.

Вновь закрывая дверь решётки, он уже обращался к мальчику:

— Твои родители тебя ждут. Иди и смотри, чтобы твои гормоны снова не разбушевались, — сказал он, рассмеявшись. — О родителях совсем не думаешь! У них своя работа, дела, а ещё и за вами, отпрысками, следить надо.

Они вдвоём ушли тяжёлой, ленивой поступью полицейского и робкими, быстрыми шагами подростка.

— Козёл! — неслышно прокомментировал ситуацию Гордеев.

— Скорее свинья, — отозвался парень, сидевший рядом.

Это был тёмноволосый парень среднего роста с округлыми чертами лица, но острой, как стрела, улыбкой, которая теперь ясно проявилась. На вид ему — лет двадцать. Как позже оказалось, так оно и было. Хоть он и выглядел сейчас размякшим и будто худощавым, Гордеев вспомнил, что видел его на площади, где тот яростно кричал и держал плакат, и выглядел при этом очень внушительно.

— Денис, — представился парень, подавая руку в честь приятного знакомства в столь неприятном месте.

— Максим, — произнёс, в свою очередь, Гордеев и подал руку в ответ.

В тяжелых и неопределённых ситуациях люди, переживающие одно и то же, легче сходятся. Больше всего подвержены этому те, кто проходит в жизни одинаковый период. Возможно, именно поэтому Денис не стал останавливаться на Гордееве и сразу же нашел еще одного нового знакомого их возраста.

— А как тебя зовут? — обратился Денис к девушке, сидевшей рядом, у начала другой стены.

— Алиса, — быстро произнесла она.

С самого начала своего присутствия здесь она, в отличие от других, не возмущалась чересчур сильно, лишь прислушивалась к разговорам и отвечала на обращавшиеся к ней вопросы. Но было заметно, каким неловким стало для неё нахождение в этом месте. Растрёпанные волосы, которые та постоянно поправляла, русыми волнами ложились на джинсовую куртку, немного ещё пыльную. Именно пыльная куртка оправдывала её присутствие в этом месте, так как её наличие являлось своеобразной отметиной, которую проводят для тебя служащие в масках до попадания сюда.

— Выглядишь расстроенной, — заметил Макс, — Но не волнуйся. Нас забрали с митинга незаконно. Справедливость еще нагрянет.

— Думаешь? — спросила она с легкой иронией.

–Верю.

Она усмехнулась, Денис тоже расплылся в улыбке.

— А вы во что верите, раз пошли на ту площадь? — с напором спросил Гордеев. Вопрос, направленный к конкретным двум людям, всполошил и заставил оглянуться на Макса всех.

— В то, что больше так продолжаться не может, — ответила Алиса твердым голосом.

— Разве этого достаточно?

— Хотя бы, — произнесла она со слабой, примиряющей улыбкой.

Сейчас ее уже более-менее спокойное лицо было оттенено лишь понятной грустью. Она сидела перед ними слегка улыбаясь, чтобы поддержать разговор, возникший для нее совершенно случайно. Говорила она мягким тоном, наполненным уверенностью, которую та заложила в смысл сказанных слов

— Я вот тоже верю, — встрял неожиданно Денис, внимательно выслушавший Алису, — Верю, что скоро всё изменится.

— Почему именно скоро? — с сомнением в голосе спросила девушка, взглянув на него.

— Время такое. Прекрасный век! Сейчас быстро всё меняется.

— А что раньше? — спросил Макс.

— Не то время.

На этот раз лёгкая улыбка промелькнула на лице Макса.

«Разве для истины может настать своё время? Она вечно права и заслуживает того, чтобы за неё постояли» — думал Гордеев. — «Это никаким образом не зависит от века».

Алису схватили, с удивлением подметил для себя Макс, приблизительно по той же причине, что и его. Она заметила, что волокли совсем юную девушку и попыталась схватить ее за руку, чтобы задержать, попробовать увести, убежать вместе с ней. Этого, конечно же, не получилось бы. Но кто рационально мыслит в такой миг? В подобные моменты нами двигают чувства: либо понятный всем страх, и ты пятишься назад, либо возмущённый гнев, и ты бросаешься вперед. Алиса мгновенно почувствовала: она выбирает второе. Дениса, как и предугадывал Гордеев, схватили из-за того, что он держал плакат и привлекал к себе чересчур много внимания.

Через некоторое время Гордееву позволили воспользоваться своим законным правом и позвонить один раз по телефону. Свой-то у него давно уже разрядился. Он долго размышлял над своим положением, ведь он уже взрослый, как считалось. В доказательство этому он не стал звонить матери. Не к чему её беспокоить, она и так излишне волнуется за него, предостерегает. Да и здоровье её в последнее время не жалует. Конечно, горе на двоих делить легче, но если мама расскажет ещё и бабушке о случившемся, то уже им двоим придётся тяжко. И нет гарантии, что они смогут ему помочь, ведь с деньгами в больницах сейчас тоже нелегко, а о пенсии и думать нечего. Другого же способа выбраться из ситуации, кажись, не существует.

По этим причинам он сделал позволительный звонок своему другу и по совместительству соседу. Позвонил ему точно от безысходности, ведь явно знал: денег на выплату штрафа у того нет. Откуда же им взяться? Да и выйти отсюда тот не поможет. Всё же он обрисовал ему вкратце ситуацию и назвал адрес, тот, в свою очередь, сказал, что постарается что-нибудь сделать.

В расспросах, пустых диалогах проходило время. Прошло по меньшей мере три часа. Камера опустела ненамного. Поначалу многие из собравшихся возмущались, жаждали объяснения ситуации. Однако такое желание здесь, за решеткой, длится недолго. На смену ему приходит жгучая потребность — выйти отсюда. И все силы бросаются на поиски иного варианта развития событий. Тогда-то люди и ощущают что-то наподобие тягучего, настоящего одиночества перед неизведанным. Это начало пути переустановок и зачастую разочарования.

Сидеть уже стало совсем невыносимо. Гордеев встал и подошёл к ржавой решётке, чтобы как-то размяться.

«Именно эту решётку лучше всего бы сейчас дубинкой» — подумал он.

— Несправедливо, — сказал он тихо, как бы в себя.

— Что, ещё не привык? — внезапно зашевелил губами тот самый седой мужчина, медленно и вяло произнёсший это, через секунду снова погрузившись в сон, будто бы слов его не было и выхода из созданного транса тоже.

Гордеева поразил усталый и спокойный вид мужчины. «Ну конечно», — подумал он, — «Сколько всего повидал этот старец на своем веку. Все еще живем, под собою не чуя страны, те же серые плитки под ногами да мусор. То же желание биться, та же решетка». Он вернулся на свою скамейку, не желая тревожить покоя задремавшего мужчины.

За прошедшие четыре часа из камеры отпустили семь человек. Гордеев замечал, как проведенное здесь время меняло людей. Оно ощущалось плотным и вязким. Время обволакивало человека так, что он начинал замечать каждый час, минуту и секунду, проведенную не на свободе, а в неприятной и непонятной ситуации, которая уже затянулась.

Когда же и мы выйдем? — зачарованно смотрел вслед вновь уходящим Денис. — Уже почти четыре часа находимся здесь, и знаете что? За последние три часа тот седой мужик пошевельнулся всего раз.

— А ты не смотри на него три часа подряд, — посоветовал Макс, — Может, он тебя стесняется.

— А куда смотреть? Здесь только он и решетка. Вечны и недвижимы.

Гордеева мало волновало настоящее, сам он уже погрузился в заботы о будущем. Он понимал, что с последствиями сегодняшней вылазки придется справляться самому. Придется выплачивать штраф, который, скорее всего, ему присудят. Это означает, что самое трудное — поиски работы — еще впереди. Будто прочитав то, о чем он думает, Алиса произнесла:

— Вам тоже сказали, что на суде скорее всего выпишут штраф? Максимальный — двадцать тысяч.

— Я другое слышал, — отвечал Денис. — Эти должностные лица между собой говорили, будто сейчас такой закон, они сами не знают, за что будут судить, как и что из этого выйдет.

На миг повисла тишина, а затем Денис добавил:

— А вообще, скорее всего штраф и дадут. Это еще не плохой вариант. Придумаем что-нибудь, родители помогут.

— А ты как будешь выплачивать? — поинтересовался Макс судьбой Алисы. Та механически улыбнулась.

— Дядя, наверное, поможет.

Внезапно послышались уже знакомые шаги и походка, сопровождаемая отдышкой. Повод для нового прихода полицейского стал совершенно неожиданным и, по личному мнению Макса, никак не логичным.

— Гордеев, — крикнул он своим басом.

Его впервые так изумила собственная фамилия.

«Что я опять натворил? Неужели сейчас меня снова обвинят? Теперь уже за разговор с этим полицейским?» — думал про себя Макс, пока вставал со скамьи, но не смог и сдвинуться с места.

— Чего стоишь как истукан? На выход.

Гордеев помялся на месте от нерешительности. Полицейский продолжал угрюмо смотреть на него. Значит это не шутка, его действительно выпускают отсюда! Он хотел было пойти, но призадумался и посмотрел мельком на Дениса и Алису.

— Как ваши фамилии?

Они назвались и уже через секунду провожали его, кивнув на прощанье. Он, наконец, вышел на свободу, последний раз взглянув на своих новых знакомых.

II.

— Поздравляю! — говорил его друг Эдик, который встретил Гордеева у ворот.

Тёплый июльский воздух освежал после духоты закрытого и тесного помещения. Повеяло резким терпким ароматом растущей у ворот липы. Расспрашивать своего соседа Гордеев не торопился, ведь знал: Эдик не нуждается в расспросах. Он обязательно всё выпалит в первые пять минут разговора абсолютно бессознательно. Это же Эдик!

Высокий, немного долговязый парень с юридического факультета. Он выбирал себе специальность наугад, как и многие его однокурсники. Ему пришлось заниматься этим в спешке, слишком уж сильно начинал интересоваться им тогда военкомат. Но Эдика это, кажется, не волнует, даже наоборот, неимоверно радует. По типу своему он — конформист, по первому впечатлению — славный парень, а по собственному его мнению — сложный человек.

Они вышли на улицу, на которой кое-где уже зажигались фонари. После удручающего безмолвия камеры слишком громкими показались звуки пыхтящих машин. Город продолжал свою суетливую жизнь, как будто и не произошло никаких изменений. Небо заволокло тучами, что прерывались проблесками заходящего солнца. Оказывается, находились они в северной части города — далековато от их дома и той самой площади. Они пересекли перекрёсток и направились через сквер в сторону метро.

Расспрашивать друга Гордеев всё ещё не спешил. Эдик уже сам поглядывал на него, как бы пытаясь вытянуть на разговор, а уверенность в том, что он сам сейчас всё выдаст, была непоколебимой.

— Не хочешь спросить, с чем я поздравляю? — спросил Эдик спустя несколько секунд после того, как они ступили на брусчатые дорожки.

— С чем?

— Поздравляю себя с тем, что оказался прав. Признай, твоя затея пойти на площадь, чтобы что-то отстоять, — засмеялся он, при разговоре активно жестикулируя, — Была глупа. Ну, помнишь, сам мне рассказывал про это, да про права какие-то. Помнишь же? А теперь что? Сходил? Отстоял? — снова засмеялся он. — Всего тебя ведь ободрали. Полез ты туда, куда не надо.

— А куда не надо?

— В свои права, — объяснял Эдик как маленькому. — Все это знают. Нам на факультете в первую очередь установку делают: лишний раз не соваться в законы, подумать сто раз, прежде чем что-то сделать.

— Истинная юриспруденция! — воскликнул Гордеев.

— А то! Много знают, поэтому и говорят так, — продолжал Эдик, — А ты не знаешь, поэтому с правонарушением за решётку и попадаешь. Сидел, понимаете ли, в каком-то чертом забытом месте, еле до тебя добрался. А главное, прихожу, чтобы сигареты хоть передать и спрашиваю: «Гордеев у вас?» А они меня переспрашивают, не понимают, говорят. Я и повторяю: «Высокий такой, черноволосый дерзкий парень, наглый очень, вопросы постоянно задает, вот он у вас?» И они мне наконец-то отвечают, что у них. Запара там большая, всех не успевают выпустить, объясняют. Я сигареты хотел передать, а они просят подождать и тебя приводят. Ну, так даже лучше. У меня новость хорошая есть. Вот сейчас зайдём куда-нибудь, да отметим такое дело.

Первые капли дождя освежали бордюры и скамейки, всё чаще и чаще выстукивая свой марш. Лёгкий ветер постепенно нарастал свою мощь, раскачивая каждое деревцо сквера и разгоняя всех птиц. Тучи медленно продолжали выполнять свою работу — закрывать каждый луч заходящего солнца. Встревоженные этой переменой настроения погоды люди вставали со скамеек, ускоряли свой шаг и любым образом стремились скрыться от дождя под навесом. Добежав до конца сквера, Гордеев вместе с другом перешли дорогу до цветной вывески, обещавшей досыта, а главное удивительно дёшево их накормить. Они уместились за столиком у окна, и принялись за еду.

По воспоминаниям Гордеева в последний раз он ел ранним утром, за которым последовали лишь площадь да решётка. Проклятая решётка, возникшая из ниоткуда, она — есть причина и следствие его бурного рывка из маленькой тихой квартирки на огромную шумную площадь. Ветвь главного дерева прогнила насквозь, а это является плохим знаком — сетуют садоводы. Позор свободы настиг его именно тогда, когда он защищал вечно правую Либертас. Долгожданное облегчение не настигло Макса после утомительного ожидания неизвестности. Он на свободе, но суд будет только завтра, а впереди утомительные часы поиска работы и труда для оплаты очевидного штрафа. Дождь барабанил за окном на уже опустошённой улице.

— Пойду закажу ещё картошки, — проговаривал Эдик, тщательно вытирая рот салфеткой.

— Ты разбогател, а я и не заметил? — наконец-то решил спросить Макс.

— Нет, в моей жизни ничего не изменилось, а уж с финансами и подавно, — жуя курицу говорил Эдик, но после удивлённого лица Гордеева добавил. — Успокойся, на еду нам хватит. Это и есть та самая хорошая новость, о которой я и хотел тебе рассказать. Я добыл деньги для выплаты твоего штрафа, занял у одного знакомого тысяч двадцать пять.

— Какой знакомый отдаст тебе такую сумму? — засомневался Гордеев.

Не нужно было перечислять многочисленные долговые ямы Эдика, чтобы понимать несложный факт: денег ему никто взаймы не даст. Даже родители, несмотря на обеспеченность, смутились бы подобной его очередной просьбе.

— Игорь, — Эдик заедал слова новой порцией картошки. — Игорь Михайлович. Ты его не знаешь. Он скорее не мой знакомый, а родителя моего. Отец с ним в институте на экономическом факультете учился. Много мой папа рассказывал, чего они с Игорем только не делали в те года. Всё кутили. Даже с института чуть не вылетели (только об этом уже моя мама рассказывала). А у Игоря отец — большой дядя, как папа говорил. Вот он и подогнал нашему Игорю фирму, а тот её поднял каким-то образом, да по старой дружбе отца на работу взял. Он на этой должности до сих пор работает, для виду какие-то бумажки просматривает, а платит Игорь довольно щедро. Да и заходит он иногда к отцу. Вот и сегодня посетил нас, а я у родителей в то время был и рассказал ему про тебя. Видел бы ты его лицо! Он, конечно, дико удивился, они с отцом пообсуждали поколение, назвали тебя «романтическим максималистом». А потом он денег дал. Как выразился: «Безвозмедно». Представляешь?

Макс напряженно слушал Эдика. На протяжении всего повествования он рисовал себе образ заранее неприятного для него человека. Он представлял Игоря таким, каким принято представлять в народе всех богатых, к тому же этот еще и бизнесменом был. Тут у русского человека слова автоматически складываются в нарицание подобного толка людей «ворюгами ненавистными», «негодяями, не имеющими за душой никаких человеческих качеств», «нелюдьми, совсем не думающими о народе». Повезло Игорю, что он еще чиновником никаким не был, наречений было бы больше. В таких случаях в нашей стране никто не задумывается о подборе фраз. И нужно ли спорить по этому поводу с русским человеком? Ему же лучше знать? Или так думать. Вот и Игорь, как богатый человек, запросто получивший свой бизнес от отца, представился Гордееву заочно неприятным человеком. Он считал, что против таких людей и было устроено сегодняшнее событие на площади.

А надо сказать, что Гордеев искренне верил во все свои мнения. Он один из тех, кто идёт за всё хорошее против всего плохого до самого края, без остановки на середине. Вера подпитывала его. Верно то, что самые искренние — радикалы. Верно и то, что именно они по-настоящему меняют мир, все остальные лишь его поддерживают. Впрочем, Гордеев лишь просто нахмурился после рассказа Эдика. Только и всего. А после заключительных фраз своего соседа резко вскрикнул:

— Не нужны мне его деньги! Сам заработаю деньги на оплату штрафа.

Эдик коротко и броско отреагировал на заявление Макса:

— Фу, ну и дурак!

Спустя еще минуту поедания картошки Эдик заговорил:

— Деньги я все равно уже взял. Мы вон на них едим сейчас, а ты выпендриваешься. Тебе же легче штраф оплатить сразу. А после — как захочешь: можешь добыть деньги и вернуть их этому Игорю, у какого их навалом, а можешь успокоиться и забыть, как я бы на твоём месте и поступил.

Неумолимые капли отстучали своё.

В это время плотность людей в метро достигла максимума именно на его остановочной станции. Многие до сих пор возвращались с той площади, которая сегодня была у всех на слуху. Они проходили мимо уже изрядно уставшие, мокрые, но довольные. После большого потока информации, просмотренных новостей, что вызвали в них бурю пассивной агрессии, данное мероприятие помогло выпустить пар. А это уже станет новостью завтрашнего дня.

Дойдя до своей улицы, Гордеев со своим товарищем нарочно завернул за угол большой библиотеки, чтобы пересечь площадь по пути к дому. На ней не было замечено признаков сегодняшнего бедствия, лишь ограда с левой стороны, казалось, была немного подкошена, и то сразу же возникла мысль: «А не было ли так всегда?» Спокойствие и отчуждённость, не имеющие никакое дело к произошедшему, выражала площадь, говорящая собой, что она ни в чём не замешана. Протест закончен, и площадь вернула свои очертания действительности. Будто ничего и не было.

Они вошли в маленькую захудалую квартиру. Пропорционально неправильно устроенная передняя придавала ощущение тесноты этого помещения. Всего три метра в ширину, один из которых занимал шкаф и непонятно откуда взявшаяся стена, которая являлась продолжением кухни — всё это формировало не лучшее мнение о квартире сразу же, с порога. Но он прошёл прямо по коридору и очутился в довольно просторной гостиной, где и проживал. Эдик прошёл в свою комнату, которая находилась справа, чуть дальше этой. Гордеев опустился на свою излюбленный диван, уже старый, но всё ещё прочный, а к тому же мягкий. Обстановка комнаты, да и в целом квартиры, оставляла желать лучшего. У хозяйки этого жилья была постыдная страсть к евроремонту в своё время. Ну а что взять потребителю-студенту? Да и интерьер этого места его совершенно не волновал, и его чувство эстетики при этом не было нарушено.

Транслировался весь его прошедший день. Ведь было сегодня прекрасное воскресное утро! Тогда он был решителен, силен и готов ко всему, с чем только возможно столкнуться на пути. Но даже самый стойкий разум можно вывести из колеи его противоположностью — абсурдом.

«Абсолютно несправедливо! До чего они докатились? Где здесь смысл?» — проносились оборванные мысли у него в голове.

Гордеев закрыл глаза и припомнил судьбоносные события в очередной раз. Среди быстрого потока толпы он вырвался и побежал на громкий зов, к столпотворению людей в масках. Они, закрытые лица от внешнего мира, спустя одну минуту уже бежали на него с дубинками. А дальше он только слышал возмущенный гул людей со всех сторон.

Много последствий вытекло из события на площади, по большей мере неприятных. В самые первые моменты проскользнула мысль попросить деньги у мамы, но он её сразу же откинул. Не хватало ещё подозрений и вопросов с её стороны. Но устранялся этот вариант не по одному этому поводу. Она ведь точно бы согласилась дать денег — вот, в чём загвоздка. Пришлось бы ей брать сверхурочные в больнице и экономить, а это не являлось приемлемым для Гордеева способом добычи средств. Стипендии его не хватало, слишком сложно она ему далась, он чуть не завалил летнюю сессию. Как назло, всего лишь на прошлой неделе он уволился с работы. Впрочем, зарплату там, конечно, задерживали, но она хотя бы была.

Его телефон был выключен ещё с утра, а затем и вовсе изъят полицейским. Теперь на экране высвечивалось бесчисленное количество пропущенных от матери. Быстрое движение руки, и голос на том конце телефона дрогнул от радости при приветствии, затем сменился спокойным тоном с ноткой взволнованности и тревоги. Она банально интересовалась его делами, озвучивала свои наставления и рекомендации, и как бы невзначай упомянула о событии, произошедшем сегодня на площади, упрекая его в том, что он не брал телефон, когда она звонила ему днём.

— В порядке ли ты? — спрашивала она. — Я ведь даже не знала о неразберихе на площади у твоего дома, так, слухи дошли, что на другом конце города проводится такое мероприятие. Я бы и внимание не обратила на это, но вдруг мне говорят название площади. Подумать только! Рядом с тобой! Поэтому я и звонила, чтобы узнать, не задело ли это тебя? Не коснулось ли каким-то образом? Скажи, ты был там?

— Нет, конечно, нет, — он лежал на расправленном диване, попутно разговаривая с ней. Дальнейшие объяснения и обсуждения этой ситуации он хотел пропустить как можно скорее, поэтому и давал короткие односложные и ложные ответы.

— Ну, хорошо. Не ввязывайся ни во что подобное. Пусть этим занимаются другие, если и взаправду это нужно, но не ты. Ты слушаешь меня? Понимаешь? Не для нас это всё, не нам заниматься этим, не нам думать. Ты, главное, будь в безопасности, понял? — Она вроде успокоилась его кратким ответом, но при своём материнском подозрении и исключительно женском предчувствии продолжала уговаривать и убеждать сына в своих взглядах, отговаривать испытать хоть какой-то интерес к этому событию.

— Да.

Его быстрое соглашение, и она отключилась. Единственным источником света в комнате был угрюмый торшер. Он встал, закурив сигарету — привычка, ужасно раздражавшая Эдика, пронося в голове предыдущий разговор с матерью. Внезапно послышались шаркающие шаги по его потолку. Сосед сверху вернулся довольно поздно, и, как всегда пьяный, что означало последующую ругань со стороны его жены. Досадуя на то, что его уши пропустят этот прекрасный трёхэтажный мат, он вышел на балкон. Но здесь снизу послышалась музыка, которую включила собравшаяся на детской площадке группа.

«А кому положено об этом думать?» — дым развеивал прохладный воздух ночи, а неподвижную луну намеревалось закрыть подступающее облако, — «Всё это происходит где-то там, наверху, с отсутствием соприкосновения с нашей повседневной жизнью? Всё мимо нас, где-то там случается что-то непонятное, случается с кем-то другим, очень и очень далеко? Нет, это не так. На моих глазах избивали человека, забирали людей в холодное решетчатое пространство закона. Если бы мои глаза этого не видели, произошедшее бы все равно случилось. И по мере того, как часто подобное случается, дубинка все ближе подбирается ко мне. И вот, она меня и настигла. Сегодня — я, завтра — другие, а потом снова я. Колесо беззакония катится, сметая всех на своем пути, оно не объезжает убравшихся с дороги, так как траектория его беспорядочна. Значит, всё происходящее вокруг — это в том числе и я, оно касается и меня тоже» — заключил Гордеев и потушил сигарету. Ругань наверху прекратилась, молодых музыкантов прогнали. С последней обдуманной мыслью он заснул.

Проснулся он не вместе с солнцем, часы показывали десять утра, но никаких мук совести он не испытывал! Режущие лучи солнца светили прямо в лицо, так как окна его выходили на восток. Светлые обои будто отражали солнечный свет и из-за этого казались невыносимо блестящими. Как они не вписывались в общую потрёпанную и тёмную мебель! Лишь невообразимо странные картины, напоминавшие дешёвый сюрреализм прикрывали это безобразие.

Суд был назначен на час дня. Гордеев вышел на балкон и только закурил, как за спиной послышался сонный голос Эдика:

— Опять куришь! — проговорил он.

Гордееву пришлось потушить сигарету. Эдик вторгся к нему на балкон в одних спортивках, допивая свою кружку утреннего кофе. Он сел за небольшой столик. Тот был куплен хозяйкою квартиры и предназначен для садовой мебели, но, конечно, не учитывал одного важного вопроса: «Какой, черт возьми, сад?» В связи с тем, что дачи у той не было, и даже ничего похожего на неё, стол был поставлен сюда, на этот балкон, будто так оно и задумано. А если кто-то дойдёт до мысли, будто это не планировка интерьера такая, то пошёл он к черту! Макс сел рядом с Эдиком на садовый диван, который находился в аналогичной ситуации со столиком. Просто хозяйка шла к своей мечте не спеша, на цыпочках, чтобы не спугнуть её, как она сама думала.

— Чем планируешь заняться? — поинтересовался Эдик.

— В час будет суд, а потом нужно поискать какую-нибудь работу.

— Почти месяц до арендной платы, — вскользь упомянул сосед.

— Знаю, — коротко ответил Гордеев.

Ему, Эдику, не стоило волноваться об арендной плате. Родители, несмотря на крайнее недовольство способностями своего сына растрачивать финансы и желание приучить его самостоятельно зарабатывать деньги, всё же присылали ему ограниченную сумму каждый месяц. Её хватало на плату хозяйке квартиры и некоторое количество еды. Но ни о каких развлечениях речи не шло, поэтому у Конформовых старших теплилась надежда, что их сын в виду своей тяги к удовольствиям пойдет зарабатывать на них деньги. Однако Эдик до такой логики даже не додумался, мысль о работе обошла его стороной. Он старался жить именно на ту сумму, какую выдавали ему родители, кое у кого брал в долг. Поэтому-то денег у него зачастую не водилось.

Эдик допивал уже кофейную гущу на дне кружки, но всё ещё пытался что-то из неё вынудить. Он достал из кармана пачку денег и выложил на столик, произнося четко и незамысловато:

— На вон, оплатишь штраф, а потом — как знаешь.

Гордеев лишь посмотрел на деньги и вышел с балкона.

Суд прошел монотонно, но быстро. Видать, совсем не в первый и, чувствуется, не в последний раз зачитывают приговор по такому делу. А вменили ему статью за нарушение установленного порядка проведения митинга. Женщина-судья была похожа на пропившую свои весы Фемиду. В зале находилось не так уж много людей. Все они выглядели усталыми и, как показалось Гордееву, смотрели на него самого с возмущением. Будто только он оказался виноватым в том, что им пришлось прийти сюда сегодня, сидеть и разбирать его дело. Прогремел судейский молоток, эхом разнося по залу несправедливый приговор. Гордеева обязали выплатить максимальный штраф по своей статье — двадцать тысяч.

Из зала суда Гордеев вышел раздраженный. Казалось, все сидящие там люди, провожали его с тем же чувством. Пытаясь развеять свое негодование, Гордеев полез за поддержкой в новостную ленту. Там он надеялся найти множественные посты на тему вчерашнего события. В сетях ничего утешительного он не увидел. Пик публикаций приходился на вчерашний день, а сегодня — другое дело. Агрессия уже выплеснута потоками криков, чувства выражены на площади, и поэтому новости лишь подбирали печальные остатки результатов. Особенно поразил Гордеева пост, опубликованный в одной из групп его родного города. На фотографии — седой мужчина, тот самый, с которым Гордеев находился в одной камере, а дальше — подпись о сборе средств для выплаты штрафа, на который у дедушки не хватает средств. Гордеев отшвырнул телефон с чувством непередаваемой злости. Он достал сигарету и вышел на балкон. На столике всё еще лежали так необходимые ему двадцать тысяч. Скорее всего, Эдик потратит их на что-нибудь увеселительное. Этот Игорь, который так легко раскидывается деньгами, наверное и не подозревает о том, как нуждаются другие люди. Внезапная мысль пришла Гордееву в голову: «Пусть же его деньги пойдут кому-нибудь на пользу». Он схватил купюры, сбегал до банкомата и перевел недостающую сумму на счет тому дедушке. Произошло мимолетное облегчение из-за самодовольного порыва доброты, но через мгновение на Гордеева навалилась еще большая тяжесть. Ему вдруг стало стыдно за то, что он воспользовался деньгами такого неприятного для него человека пусть и во имя благородной цели. Он мучался весь оставшийся день и вечером подошел к Эдику:

— Передай Игорю, что я верну ему всю сумму до конца месяца.

— Всё-таки взял деньги! — победно выкрикнул сосед.

— Да, но не для себя, — смущенно проговорил Гордеев, — Я их перевел другому нуждающемуся человеку.

Брови Эдика поползли вверх.

— Совсем с ума сошел! Сам не взял, так мы бы на эти деньги полмесяца шиковали, за аренду заплатили бы, в конце концов.

— Ты сам мне их дал, а значил я могу распоряжаться ими, как хочу.

Эдик громко вздохнул и возмущенно пробормотал:

— Сам виноват, не надо было тебе давать всю сумму. Легко пришли-легко ушли. Вот ведь я не подумал, что ты ими как попало воспользуешься.

— Передай Игорю, что я верну ему деньги до конца месяца, — повторил Гордеев, подумал еще с несколько секунд и выпалил:

— Скажи, что половину смогу уже через две недели отдать. Завтра поищу работу, чтобы выплатить долг твоему приятелю.

— Не приятель он мне! — воскликнул Эдик.

— А к чему же дал такую сумму?

— Дурак, — произнёс он совершенно невозмутимо. — Я это ещё при первой встрече с ним заметил и сразу подумал, что такой точно денег даст. Это хорошо, что ты работу будешь искать. Вряд ли найдешь, разумеется, но ты ищи, лишним не будет, а то начинаешь какой-то ерундой заниматься. Я, может быть, тебе вскоре помогу, хотя у меня самого дел навалом.

— Я сам справлюсь.

— Как знаешь, — бросил ему Эдик, все еще разозленный на своего соседа.

III.

Что сказать о том, как прошли эти дни его, когда он ходил устраиваться на работу? С самого начала его выбор пал на самые распространённые вакансии для студентов. В трёх точках фастфуда на него смотрели жалостливыми глазами, извинялись за то, что не убрали свои объявления с сайта и уходили, пожимая плечами. Какой-то паренёк, увидав Гордеева на выходе из очередного ресторана быстрого питания, предложил ему привлекать посетителей в его магазин. Но это бы заняло уйму времени, а так и за лето не управишься отдать долг. Должность бариста и вовсе посчитали сложной для него!

— Мы не уверены, что вы справитесь с этой должностью с отсутствием какого-либо опыта доныне, поэтому в наших силах предложить вам неоплачиваемый испытательный срок, определяющий, место ли вам здесь, — сказал мужчина деловитым тоном в дешёвом пиджаке. Он — администратор небольшого старого кафе на окраине города, но, по-видимому, состояние помещения не мешало ему говорить нарочито важно. В его вежливом предложении слышалась беспомощность, казалось, проблема была очевидна: кафе также имело проблемы с финансами. Из-за этого Макс, не уступая в формальностях, отказался. Тот очень расстроился, что было видно по его глазам и, как можно резвее, удалился.

«Нет, нужно отсеивать сомнительные предложения» — думал он. — «Отдать долг как можно быстрее — вот что важно, да и подзаработать на жизнь не помешало бы»

В попытке устроиться консультантом магазина на него накричали две зрелые женщины:

— Итак, работы никому нет, ещё и студенты лезут под ногами! Выучись сначала, и только потом — расстраивайся из-за отсутствия вакансий!

Его тщедушные попытки куда-то себя деть не увенчались успехом. Если сказать проще, это был полный провал наряду с унижением.

Но вот в четверг в шесть часов вечера в дверь Макса и Эдика, спокойно ужинавшим на балконе, нервно звонили. В квартиру ворвалась Наталья Алексеевна, настороженная хозяйка этого жилья. Женщина, далеко уже даже не бальзаковского возраста, с выступающей сединой на висках, которую та отчаянно закрашивала в дикий рыжий цвет, отчего её волосы одуванчиком приобретали неуклюжий вид. Вошла она с горшком в руках, стуча своими внушительными туфлями.

— Что же у вас замок сломался? — недоумевала она, внося огромное растение, и поставила это не то дерево, не то куст, на стол. — Я полчаса пыталась открыть своими ключами дверь, да не смогла.

— Это я ключ в замке оставил, — признался Эдик. — А вы могли бы предупредить нас, что собираетесь навестить.

— Когда же предупреждать-то? Ведь я в спешке сюда приехала.

Она вымылила руки под краном, и, видимо по привычке, схватилась за губку рядом и начала протирать ею стол.

— Порядок бы у вас навести, — верещала она.

— Куда же вы спешите? — спросил Макс, чтобы та отвлеклась и не вошла во вкус, а то на Наталью Алексеевну пагубно действовала её эта неконтролируемая никем привычка — постоянно хвататься за что-то прежде, чем подумать, и не мочь остановиться.

— На новоселье, — она закончила протирать стол, и, наконец, уселась. — Дочка у меня с зятем на квартиру новую заезжают. Вот я и спешила, цветок этот купить, пока магазины не позакрывались.

— Подарок на новоселье? — поинтересовался Макс.

— Да что ты! Не знаете, что ли? — она вскинула руки и совершенно изумилась подобному неведению двух студентов-недоучек. — Когда в новый дом заезжаешь, непременно какое-нибудь растение необходимо. С пустыми руками нельзя. А принесённый цветок притянет энергию солнца и возрождения.

— Что же вы с этим магнитом к нам пришли? — поинтересовался Эдик.

— Да вот диван хочу старый забрать, что в комнате у тебя пылится, на первое время им в квартире сгодится, а потом уже новый купим.

— Что так срочно? — допытывался Эдик.

— Конечно, — возмутилась она. — Нужно именно сегодня, да побыстрее, а завтра никак нельзя. Пятница — день неблагоприятный для переезда. Все дела в такой день пятятся, — наставляла их она с видом опытного знатока.

— Неужели? — засомневался Гордеев, — Какая-то бессмыслица.

— Глупый человек, — показывал на Гордеева Эдик, обращаясь к Наталье Алексеевне, — Ничего не понимает. А между тем, всякий русский человек знает, что не происходит ничего просто так, на любую фигню найдётся примета.

— Вот! — одобрила с довольным видом Наталья Алексеевна, а затем набросилась на Эдика:

— Ну что ты несёшь? Лучше бы пошли да вынесли этот диван на улицу, сейчас мой зять приедет да заберёт.

Этот диван Наталья Алексеевна покупала ещё во времена своей молодости, то есть очень и очень давно, хотя она бы сказала на это, что лет пятнадцать назад, не позже. Старый, потрёпанный он действительно стоял в комнате Эдика без надобности, лишь мешал да становился предметом ругани всякий раз, когда тот об него спотыкался. Диван средних размеров с обивкой из флока и большими подлокотниками цвета тёмного ореха. Что было совершенно удивительного в нём, так это нелепый орнамент — огромные тёмные цветы. Весь диван был усыпан ими да листьями. Здесь невольно вспоминается всё та же привычка Натальи Алексеевны — хватать без разбору. Видимо, в один из таких моментов очередного своего припадка она и купила сей диван, но относилась к нему, как и ко всем вещам, принадлежащим ей, чрезвычайно трепетно.

— Осторожней! Не поцарапайте мне мебель! — кричала она в то время, пока Макс с Эдиком тряслись и изнывали под тяжестью дивана, стараясь пронести его через проём. Спустя семь рек их пота, они добрались до лифта, а там дело оставалось за малым.

Уже на улице, пока они дожидались опаздывавшего зятя Натальи Алексеевны, она завела свой разговор:

— Вот спасибо, что помогли, а то бы сама не справилась. Между тем предупреждаю: за арендной платой зайду в двадцатых числах месяца, постарайтесь быть дома.

— Конечно, будем, — говорил Эдик, — Нам некуда деваться, сходить даже куда-нибудь не можем, — намекал он на их жалкое финансовое положение.

— А что так? — заинтересовалась она. — В вашем возрасте много гулять требуется. Мы в своё время много гуляли.

Тут она предалась воспоминаниям своей юности, тем самым, которые кружат голову всем людям преклонных лет. Лицо, уже успевшее утомиться жизнью, оживает в эти моменты, взгляд устремляется вдаль — в прошлое. Ностальгия — чувство, неотступно преследующее людей после пятидесяти лет. Его можно было бы сравнить с очками. Они — наш накопившийся опыт, который мы надеваем на нос при ностальгии и смотрим на окружающий мир сквозь линзы сравнения. Причём чувство это невозможно замалчивать. Вот и сейчас губы Натальи Алексеевны любовно выговаривали:

— С первым мужем моим помню, гуляли до утра, так много, что уставали, и он меня потом на руках до дома носил. Вот вы сейчас так можете? Диван этот еле вытащили.

— Ну, Наталья Алексеевна, простите уж, но вы — не диван, — заметил Эдик, — Максимум кресло.

— Вот и отец заметил нас тогда… — не обратила она никакого внимания на слова Эдика и продолжала упиваться своими воспоминаниями, но тут во двор из соседнего подъезда вышла женщина лет сорока с маленьким померанцем на поводке с ватной, белоснежной шерстью и заинтересовалась их небольшим столпотворением.

— Что это вы делаете? — спрашивала она в то время, как её шпиц успел схватить в зубы совсем уж непонятный предмет.

— Диван перевозим, — отвечала Наталья Алексеевна, — В новую квартиру временно хотим поставить.

— Хороший диван, — испытывающим взглядом оценила она мебель. — Переезжаете что ли? Квартирка у вас освобождается здесь?

— Да, но не мы переезжаем. Дочка с зятем новоселье устраивают, — входила во вкус Наталья Алексеевна. — Купили вот недавно квартирку в центре города рядом с собором.

Она бы и дальше разворачивала эту беседу, но неугомонный шпиц, давно, видимо, не бывавший на улице, тащил свою хозяйку в сторону, на площадку. И в этот момент во двор въехал серебристый Киа Рио с прицепом.

— Наконец-то! — воскликнула Наталья Алексеевна.

Машина подъехала прямо к подъезду, у которого стояли двое парней с женщиной и молчаливый диван. Из автомобиля вышел высокий рослый мужчина с удивительными для Макса чертами лица, которые тот видел, кажется, не впервой. Гордеев также казался длинному приезжему до боли знакомым.

— Что же так долго, — спрашивала бывшего длинного провожатого Макса Наталья Алексеевна.

— Задержали сегодня, — отвечал тот спокойным своим тоном, недолго покосившись на Гордеева.

— Ничего, вот диван уже готов, мальчики, квартиранты мои, вынесли, — говорила она, — Справились. Осталось только погрузить его.

Спустя несколько минут совместных усилий диван был погружен в прицеп со всеми условиями безопасности. После проделанной работы Наталья Алексеевна с удовольствием сказала:

— Ну, вот и всё хорошо. Пора нам, Витя, ехать. Заждались нас, наверное.

Она попрощалась с Максом и Эдиком и села в машину. Длинный Витя тоже при расставании оказал вежливость, подавая руку им двоим, благодаря за помощь, и Гордеев не мог её при этом не пожать.

Наталья Алексеевна при всей её откровенности не была такой уж простой. Да, торговала она на рынке своими цветами, но только от того, что порой ей становилось скучно. А так это не являлось источником её основного дохода. А была она типичная рантье. Муж у неё — военный, до того, как его не стало, успел за свою жизнь квартиру получить, пока не скончался по состоянию здоровья, отчего жильё и дали. Спустя некоторое время, Наталья Алексеевна вышла замуж второй раз, да и поселилась у нового своего мужа. А квартиру ту, да ещё одну, какая ей по наследству от собственных родителей досталась, сдавать стала, причём, весьма неплохо. В одной из них и сидели сейчас Макс с Эдиком.

Гордеев при этом сидел на том же балконе и, по словам Эдика, уменьшал время своей жизни медленными затяжками.

«Как смешно получается» — думал он о сегодняшней встрече со своим провожатым. Мысли его не были направлены на тему до крайности тесного мира, скорее восхищали и поражали его контраст и неоднозначность. Странная череда обстоятельств вскрыла иронию этой жизни: «Недавно только он меня дубинкой на земле бил и за решётку увлёк, а сегодня я диван помог погрузить для его нового дома и руку ему жал». Но сделался ли Гордеев от этого лицемером?

Во двор въехал чёрный громкий автомобиль, динамики которого извергали шумные звуки на все ближайшие окрестности и путали мысли. Окно балкона было закрыто, но этого оказалось недостаточно, пришлось зайти в душную от невыносимой жары последних дней квартиру.

«Ужасно!» — думалось Гордееву, пока он мерил шагами комнату, — «Не только меня одного ведь усадили за решётку. И Дениса, и Алису тоже. Нет, всё-таки ужасно! Последствия ощутили на себе мы, кто не нарушил ни один закон. А тот, кто совершил настоящее преступление в сторону человека…Нет, не только человека, в сторону разума, тот сейчас, скорее всего, заносит цветок в свой новый дом для возрождения и собственного спокойствия, кое у него непременно будет, и готовится праздновать грядущее новоселье. Несправедливо. И нет, не привык!»

Раздумья неотвратимого долга также не покидали его в последние дни. Деньги были нужны. Вот новость! Деньги всегда нужны, беден ты или богат, со средним достатком или совсем уж неимущий, даже мёртвым теперь деньги нужны! Да что тут мёртвым, самому Богу сейчас деньги подавай, и в церковь просто так не придёшь, и не получится легко уйти оттуда. А как же! То подаяние, то свечки, то иконки всё дороже становятся. Видать, Бог в последнее время совсем обнищал. Что же тут говорить о Гордееве? Неудачи здесь сыпались друг за другом, а о фортуне не могло быть и речи. Ни она, глупая, ни семь других счастливых помочь не могли. Даже они, всемогущие, уверен кто-то, сами сейчас молили о помощи. И кто их осудит?

Но не столько волновала это приевшаяся уже всем проблема недостатка средств, сколько занята была голова Гордеева, который лежал теперь навзничь, другим: «Верну вот я долг, допустим этому Игорю. Обязательно верну. А как потом быть? Кто же объяснит за произошедшее? Ведь суть дела в этом, в справедливости и правде. А где они? И что мне до этого Вити и долга проклятого? Вот как теперь я мучаюсь, а каково другим? Где сейчас Алиса? Денис?»

Внезапные мысли, было б им пусто, после ещё более внезапных обстоятельств привели Гордеева на следующий день под вечер на другой конец города. Однако сначала они подсказали ему фамилии, какими назвались его бывшие сокамерники. Гордеев быстро нашёл их в небезызвестной нам всем социальной сети. И сейчас он стоял здесь, у церкви на красной улице. «Как иронично» — подумал он. Палитра цветов, в общем, не была слишком разнообразна: блошиные сооружения, серые здания, мозаика коричневых, зелёных красок составляла пейзаж.

Но белокаменная церковь была красива. К чему таить её это чуть ли не единственное достоинство? Золотой крест на золотом куполе будто рассекал возникшую на небе тучу. Барабан был украшен аркатурой, и портал с ведущей к нему лестницей того же белоснежного цвета выглядели солидно. Весь фасад сооружения намекал на торжественность, возвышенность здания, что непременно ощущали приходившие сюда. Чистота и одухотворённость места вперемешку с романтическими ритуалами оказывают на разум магическое несуразное воздействие. Даже сидящий у стен попрошайка дополнял какую-то поистине христианскую картину.

Недалеко от моста над малой рекою прозвенел благовест. Площадь вокруг церкви не была пустынна: мало-помалу приходили и уходили люди. Гордеев отошёл дальше по улице к возникшему из ниоткуда похоронному бюро. Но и здесь не пришлось задержаться, возникла необходимость завернуть во дворы, где, усевшись на скамейку, он стал ждать. Уже через минуту дверь подъезда открылась.

— Давно сидишь? — спросила Алиса.

При ярком свете солнца её волосы сделались ещё светлее, и карие глаза, которые та теперь уставила на него, как будто выцвели и приобрели янтарный оттенок.

— Нет, недавно…, — начал он и за спиной послышался голос Дениса.

— Как рад увидеть вас на свободе! — сходу продекларировал он.

Ну, он нисколько не изменился. Тёмная косая чёлка всё так же время от времени закрывала его правый глаз. Густые брови лишь, может быть, сделались ещё гуще.

За стеной, в тёмной гуще подъезда послышались неторопливые шаги, которые звучали громче и громче, затем скоропостижно пропела открывающаяся дверь. Из дома вышла худощавого телосложения женщина зрелого возраста с заполненными пакетами в каждой руке. Направляясь, очевидно, по назначению пустяковому, она заострила внимание на трёх молодых людях у лавочки.

— Что за собрание у молодёжи, а, Алиска? — посмотрела она вопросительно на девушку с незначительной улыбкой и принялась рассматривать вплоть до каждой нитки парней.

— Свежим воздухом дышим, Вера Николаевна, — ответила та.

— Правильно! — поддержала женщина и сделала ошеломительное умозаключение, — Воздухом дышать надо. Сразу с двумя парнями даже можно, верно, Алис?

После отсутствия какого-либо ответа она, ещё немного постояла, высматривая что-то, а затем произнесла, уходя:

— Ну ладно, ладно, дышите, — дала она своё благословение, — Не буду вам мешать, — и скрылась за аркой.

— Быть может, сходим куда-нибудь отметить воссоединение? Недалеко отсюда я приметил один бар, — предложил Денис.

— Замечательная идея! — поддержала Алиса.

Эта небольшая пивная, взаправду, находилась относительно недалеко. Подвальное помещение было немного тесновато, однако сумело вместить то множество людей, что выпивали здесь. За небольшой тёмной стойкой сидело как минимум пятеро. Остальные разместились за деревянными столиками, стоящими вдоль двух свободных стен. Они сели за один из них. Единственный свободный стоял в углу и отличался от других, квадратных, своей формой, напоминающей полукруг. Стены помещения были выложены коричневыми кирпичами, огромное количество дешёвых ламп, характерных для подвальных помещений, находилось повсюду.

Рядом с их столиком по одну сторону выпивала компания, состоящая, в основном, из мужчин, и зашедшая сюда, скорее всего, после рабочего дня. А по другую руку сидела пара в возрасте.

— Не заказать ли нам немного пива? — воодушевился Денис.

— Я буду безалкогольное, — смущенно проговорила Алиса, и парень, кивнув, направился к стойке, у которой неумелый бариста, предоставивший всем выпивку, успокоился этим и протирал запыленные стаканы, отчего они не переставали быть менее запыленными.

— Не думала, тебя снова увидеть. — проговорила Алиса.

— Я и сам не знаю, зачем вам написал… — начал оправдываться Гордеев.

— Ну и хорошо, что увидела! — быстро пресекла его слова Алиса и улыбнулась.

Денис вернулся очень скоро с тремя большими стаканами и тоже решил заметить тот факт, как интересно всё совпало:

— Прекрасно, что мы опять собрались все вместе и даже не за решёткой! — с этим согласились все и решили провозгласить произнесенное первым тостом.

— Как скоро вы выбрались после меня? — задал вопрос Макс.

— Мы недолго просидели там после твоего ухода, — рассказывал Денис, а Алиса кивнула в знак согласия, — Но, честно говоря, дольше, чем я ожидал. Второй покинула тот ужас Алиса, а через полчаса только я. На такой исход события я никак не ставил.

— Ну а суд?

— Похоже, нам всем дали штраф, — говорила Алиса. — Говорят, это еще нам повезло, некоторым — заключение на пятнадцать суток.

Над столом повисло недолгое молчание.

— Извините за тот случай у подъезда. Это Вера Николаевна, моя соседка, у нее такой характер.

— Как и у многих наших родственников, — сказал Денис, — Не волнуйся, ничего такого, чего не было бы знакомо каждому русскому человеку.

— Согласен, — поддержал Макс. — Вот и оно, хваленое старшее поколение. Вот они, русские люди, все время лезут, куда не надо, а куда надо, ни за что не полезут, не им понимать, видите ли, не им решать.

Второй тост был поднят со смехом. Зазвучала всем знакомая ныне песня, связанная с известными цветами, из динамиков, висящих не стене. Это кто-то у бара попросил включить музыку. Даже в таком тесном помещении, в подвале маленького здания возникает неутомимое желание пуститься в танец. И зависит оно от настроения, твоего мироощущения и количества выпивки, которое ты употребил. Как только заиграла песня, сразу несколько пар и одиночек вышли из-за столиков и начинали двигаться там, где было для этого место.

— И всё-таки в удивительное время живём! — с восхищением сказал Денис. — Недавно нас за решёткой лишь видели, куда упрятали так, что стыд берёт за них. Казалось бы, тяжёлые времена, но когда они лёгкими-то были? Глядишь, слушаешь других, книжки читаешь и думаешь: всегда так и было, и сейчас есть. Но всем известно, что изменилось, что мы испытываем на себе прогресс. Информация и знание сейчас власть, случается сдвиг интересов, который, я верю, принесёт изменения. Замечательное, повторяю, время.

Он с неимоверным удовольствием сделал большой глоток из своего стакана после последних своих сказанных слов.

— Разве всё зависит исключительно от времени? — задал вопрос Гордеев.

— Не от самого всеобъятного времени, а лишь средств, используемых для достижения цели, в нём. И с этим в нашем веке проблем не имеется, всё вокруг — информация, которая нам доступна, а как много можно сделать с помощью неё!

— Да уж, действительно когда-то немногие располагали такой огромной информацией, — соглашался Гордеев, — Взять хотя бы время два века тому назад, но что тогда было! Может век и не бунташный, но пробудившиеся, переродившиеся, воскресшие люди тогда жили! Я уже не говорю про тот период, что был столетие тому назад. Не век информации, но и без неё век изменений. Почему сейчас? А тогда что? Не от времени это зависит, а от самого существа справедливости и правды!

По его лицу можно было заметить, как разгорячился он во время своих слов, немного покраснел, и во рту пересохло. В честь окончания своих слов был сделан глоток освежающего пива, как своеобразная точка собственной мысли.

Для начала выражения своего ответа Денис прикоснулся к запотевшему стакану и только раскрыл рот, как Алиса ему помешала:

— Быть может, — произнесла она в один миг, затем резко снизила темп, довольно робко проговаривая следующие слова, тоже как-то неловко прикасаясь к своему стакану, — В каждый период толпа имеет свою точку кипения? После кульминации сюжет, как правило, изменяется, да и герои тоже. Другое дело, резкие скачки, бывало, не изменяли основного положения времени хоть через триста, двести, сто лет. Ведь если нужно дать ему определение, то твердишь одно и то же спустя века, самое что ни есть скорбно правдивое.

Между тем, музыка всё звучала, хотя танцы уже всем наскучили до чёртиков. Вмиг поменялось общее настроение так, что потребовали выключить этот шум или сделать потише. Было принято несогласованное решение утихомирить общий гул, так как это уже приелось, да и люди засыпали. Один такой завалился на своём диванчике, другой сложил голову у бара. Какой-то седовласый мужик, сидевший один, и, видимо, выпивавший за это, похоже нечаянно спился. Разговоры стали глуше, но искреннее, так как люди с неудавшегося настоящего времени перешли у доброй части бара на их самозабвенное прошлое, какое бы оно не было. Ведь там скрывалась их лучшая часть жизни — их весна, молодость. Тем были увлечены почти все присутствующие. Проблемы прошлого не тревожили лишь тех, кто был занят будущим. А именно тем, как им самим казалось, занимались трое студентов, сидящих у стены, с дешёвым, горьковатым на вкус пивом.

— Как же! Менялось многое, да не изменилось, — сделал свой вердикт Денис. — На этом, в любом случае, останавливаться не следует.

И с этим были согласны все, пластиковые стаканы оказались подняты верх и пригублены.

— Мы и не будем останавливаться, — проговаривал каждое слово Макс, — Что бы ни случилось. В каждое время люди боролись за одно и то же: справедливость и правду, — его речь становилась всё жарче. — Это не меняется, они есть всегда — те люди, которые борются за эти неизменные пласты, на которых строится лучшее общество! Не равнодушные! Пока они есть, не всё потеряно!

Выпивший мужчина, сидящий за соседним столиком по правую руку от нашей компании, повернул своё красное лицо к Гордееву и пролепетал, активно жестикулируя:

— Не верю! Ни единому слову не верю! Не искренен ты в своих речах, — он попытался по-дружески хлопнуть по плечу Макса. — Ну невозможно такие горячие чувства и мысли выражать без мата!

Вся компания за его столом, что состояла из таких же мужчин и пары женщин примерно одинакового возраста сорока лет принялась одобрительно поддакивать мужчине, который сделал Максу замечание.

— И без водки! — выкрикнул кто-то из-за его стола.

— Именно! Вместе с таким душевным разговором на столе не имеется нормального алкоголя. Не порядок! — он повернулся в сторону бара и движением руки подозвал бармена, который пытался разбудить заснувшего мужика.

— Принеси нам чего-нибудь выпить, — продолжал красный мужчина.

— Чего желаете? У нас появилась искусная новинка — шнапс. Только недавно привезли.

— Неет, — протянул он, — Не надо этого, не морочь голову всякой заморской гадостью. Водки лучше принеси какой-нибудь хорошей.

— Вы тут разговор интересный устроили, — обращался он, уже к троим студентам после того, как бармен ушёл, — Эту полемику?

Он сидел, уже развернувшись к ним, что означало за их столом, какой был поставлен очень тесно к их столику.

— Просто беседуем, — заговорила Алиса.

— Милая, — посмотрел он на неё, улыбнулся и сказал приторно ласковым тоном, насколько это было возможно выпившему человеку, — Я ведь ничего не говорю, лишь одобряю, хорошая у вас беседа. Я, между прочим, полностью с вами согласен. Нужны такие люди, совсем как вы: молодые, энергичные, душевные. А-то кто же спасёт нас от всего этого?

— Всевышний! — снова выкрикнул, казалось, тот же самый.

— И то верно! — подтвердил он. — Кто бы он ни был, нам, хорошим людям, помогут. Когда-нибудь так и сделают.

— А Петьке не помогут, — воскликнула белокурая женщина, — Он плохой от алкоголя становится, а таких пьяниц нигде не сыщешь.

— Что ты говоришь! — повернулся он к ней. — Плохой он, что выдумываешь! Он бедный. Вот те, кто сидят там, наверху, воруют, вот они настоящие мерзавцы. А ты честного нищего оскорбляешь! Да мне он, бедный пьяница, милее тех чертей!

— Да ты, потому что сам пьяница, — вновь произнесла та женщина, но уже еле слышно, и как бы в сторону.

Бармен, наконец, соизволил принести «Пять озер» вместе со стопками из обесцвеченного стекла. Красный мужчина взял три рюмки, налил туда водки и поставил на соседний стол.

— Вот, теперь не стыдно! Вы не стесняйтесь, ребята. Это лично от меня вам сувенир. А вы продолжайте, с молодёжи, студентов всегда всё начиналось.

Повернувшись к своему столику, он выдурил свою стопку и начал разливать всем остальным, кому в стаканы, кому в бокалы.

— Однако он прав, — Алиса и Денис наблюдали за сюжетом соседнего столика, и в этот момент посмотрели на Гордеева, — Многое начинается с нашего возраста. Вы только вспомните про окончание пражской весны, период освободительной борьбы! Разве мы не можем взять на себя роль индикатора общественного мнения? Стать очагом свободомыслия?

— С этим никто и не спорит, — произнесла Алиса, а Гордеев продолжал:

— Мы дадим Отпор! Искру! Свой альянс!

— Что ты имеешь в виду? — задал вопрос Денис, слишком уж увлечённому Максу.

— А вот что! Что нам мешает создать собственное объединение? Наподобие студенческого движения?

— Я бы назвал причины, но не хочется тебя расстраивать, — говорил Денис, ничего не понимая.

— Неформальное содружество единомышленников никто не в силах запретить. А что мы можем? Всего лишь выражать своё мнение разрешёнными способами. Можем начать хотя бы с того, что будем проводить беседы о том, что есть достойные граждане нашей страны во имя родоначальника освободительной мысли!

— Ты предлагаешь попытаться…

— Организовать всё это самим! — Гордеев с довольным видом опустошил до дна свой стакан и выжидающе уставился на своих двоих знакомых.

— Неплохо! — оценил Денис, помолчав некоторое время. — Мы всё же имеем множество преимуществ сейчас для поиска сторонников и распространения информации.

— Хорошая идея, — одобрила и Алиса, пока Денис передвигал стопки к каждому.

Девушка молчаливо отказалась от выпивки, но решила приободрить ребят своим настроем:

— Нас уже трое, какое-никакое объединение намечается.

— За наше новое объединение! — заключил Денис, и маленькие угрюмые стаканчики на пару с Гордеевым были иссушены.

IV.

Красный закат догорал своё и последним лучом глядел в подступающие сумерки, унося с собой теплый день. На смену взошла округлая луна и напустила свой тусклый свет на и без того ярко освящённые фонарями улицы. Раз и два, по порядку зажигались окна в хрущёвках и других многоквартирных домах, куда заходили люди и, в первую очередь, ставили чайник, затем расслаблялись в собственном пригретом месте. Каждый второпях шёл по своей улице среди фонарей и аптек да обратно.

Денис же не спешил после приятно проведённого вечера в приятной компании и с ещё более приятным напитком. Алкоголь тормозил его. Он не торопился, чтобы при вялой, неторопливой походке надышаться липким, но охлаждённым вечерней порой воздухом после жаркого дня и встряхнуть свой разум. По возвращению домой, помнил он, его ожидала из ниоткуда взявшаяся другая компания.

— Уже приехали! — воскликнула его мать, когда Денис заявился на пороге, имея в виду дальних их родственников, вздумавших навестить их, как и полагается подобного рода связям — второй раз за два года.

Между тем, его мать уже возилась на кухне, гремя кастрюлями и тарелками, попеременно, то открывая, то закрывая холодильник и каждый раз вытаскивая из него что-то новое. Она, ещё совсем не старая, в меру упитанная женщина с черной култышкой на голове, резво управлялась своими мозолистыми руками, добавляя разные ингредиенты в суп. Из гостиной доносились шумные оживлённые разговоры, часто прерываемые смехом. Денис направился к дверям той комнаты, чётко понимая, что так оно и заведено, и уже через секунду услышал громкий возглас, посвящённый ему.

— Посмотрите, кто пришёл! — сказал глава семейства и по совместительству отец Дениса — Маслов Михаил Иванович, отчего все остальные четыре пары глаз уставились на него. — Дениска! Проходи! Мы как раз с Пашей тебя упоминали, — произнёс он имя мужчины, который сидел на диване, раздвинув ноги, и со своей улыбкой, в которой чётко виднелся золотой зуб, довольно смотрел на застывшего у дверей Дениса. Маленькая женщина, жена упомянутого Паши, тоже повернула свою беленькую голову в его сторону и красным от помады ртом восхищённо произнесла:

— До чего же вырос! Каким стал высоким! Настоящим мужчиной! — она отодвинулась для вида на диване, на котором места и так хватало, и побудительно сказала:

— Проходи, присаживайся. Чего же в дверях застрял? Давненько мы тебя не видели.

Довольно молодого вида парень, также находившийся в этой комнате, первым подал руку Денису для приветственного рукопожатия. Светлая девочка восьми лет ни на секунду не отпускала рукав своей мамы, лишь любопытными глазами оглядывала нового для неё Дениса.

— Прошу к столу! — прозвучал с кухни звонкий голос его матери, нарушивший на минуту наступившую тишину.

Стол был завален всякими угощениями. По случаю приезда гостей хозяйка этого дома, чопорная Лидия Ивановна, вытащила из шкафа дорогой праздничный сервиз. Изысканная посуда, так долго ждавшая своего часа, блестела на столе не то своей белизной, не то небезызвестным золотым узором — кобальтовой сеткой. Лидия Ивановна чрезмерно гордилась этим сервизом, какой с трудом отхватил её свекор в неразборчивые времена и подарил молодожёнам на свадьбу. Она доставала его не для всех, а только для тех избранных, кто его ещё не видел. Теперь в этих тарелках дымились горячие отварные щи, а в фарфоровых чашках был разлит крепкий чай. Посередине стола лежала живая когда-то, но теперь запечённая в духовке курица с приправами и аппетитно пахла. Дополнял картину наспех приготовленный овощной салат и помещённые в блюдце исключительно для красоты — разнообразные конфеты и фрукты. Ну а в середине величаво томилась весёлая бутыль с прозрачной жидкостью, которую Лидия Ивановна разлила всем, кроме светлой Анютки по стопкам.

— Красивая посуда! — оценила белокурая гостья. — Это же самый, что ни есть антиквариат! В наше время настоящей ценностью был такой сервиз!

— Ну что вы, Нина, какой антиквариат? Этот милый сервиз нам Пётр Сергеевич на нашу с Мишей свадьбу подарил, — она заулыбалась во время этих слов, довольная, что гости оценили её фарфоровую гордость.

Все принялись за вкусное угощение. Даже маленькая Анютка сидела, свесив ноги, и долго дула на большую ложку с горячим супом.

— Как много ты приготовила, Лида, да ещё так вкусно, — начал расхваливать хозяйку гость. — Откормишь нас здесь! Мы ведь не голодные к вам приехали.

— Ничего, ничего, ешьте. Вон, Саше нужно много питаться. Он у нас молодой организм.

Упомянутый Саша сидел в тёмном пиджаке и, видимо, изнывал от жары, но по каким-то причинам его не снимал, лишь упрямо поедал свою порцию щей, улыбнувшись на своё имя.

— Какой взрослый, статный стал! — заговорил отец Дениса, — Кем, говорите, он у вас устроен?

— Журналистом, — отвечала гостья за сына, — Работает в местной газете.

— И как оно?

— Неплохо, — начал говорить сам Саша, — Зарплата средняя, но работа не пыльная, могут быть и перспективы.

— Ну и хорошо! Нам бы Дениску тоже куда-нибудь устроить. Он пока в институте учиться, ну а потом — неизвестность. Что будет дальше? Уверенности пока нет. Надо бы вакансию ему уже присматривать, а то норовит без работы остаться.

— Пускай доучится сначала, потом о работе подумаем, — осадила отца мать, но сама ушла от темы и полезла в сторону, в дебри. — А то, знаете ли, что провернул? Слышали, что происходило ныне в выходные в центре на площади? Туда пошёл! Совершил какое-то правонарушение, и пришлось нам в этот же день его из-за решётки вытаскивать!

— Да ну?! Как так?! — раздались голоса гостей.

— Я ничего не нарушал, — оправдывался Денис, пока все за столом, даже маленькая Анютка, уставились на него. — Я вёл себя совершенно спокойно и мирно. Скорее это они нарушили мои права. Справедливо ли это, забирать вот так, без основания?!

Гости доели свою порцию щей и стали управляться с аппетитной курочкой с салатом. Анюта сидела молча и непонимающе глядела на всех, обгладывая куриную ножку, жадно хватая каждое слово родителей и неизвестных для неё людей с желанием проникнуться и понять шедший разговор.

— Чего же ты говоришь? — начал хозяин квартиры, — Справедливо или не справедливо — это не важно. Зачем же ты пошёл туда?

— Вот вот, — заговорила беленькая Нина, не позволив ответить Денису, — Не понимаю я, зачем они все только собираются. Только спокойствие нарушают.

— Нет уже никакого спокойствия, — резко высказался Денис, — Только беспорядок, какой даже не прикрывается уже никак.

— Да плохо, плохо…Но знаете что? — Маслов-старший оглядел всех присутствующих. — На самом деле хорошо! А знаете почему? Потому что когда-то было хуже!

— Верно! — подхватил обрадовавшийся гость. — Во времена моего детства туалетной бумаги не было, а во времена молодости — подгузников. Молодёжь такого и не представит! Это не то, что сейчас и компьютеры, и телефоны, и все удобства есть.

Жена Павла и чета Масловых дружно поддакивали этим вырвавшимся воспоминаниям и задумались о своих прожитых днях.

— Чего тогда только не было, — вновь заговорил хозяин квартиры, додумавшись до чего — то, — Инфляция, дефолт и деноминация. У меня отец учителем был. Двадцать лет он деньги копил, откладывал половину от своей зарплаты прямо в банк, экономил. А что в итоге? Выдали ему после переворотов тридцать тысяч ровно. Разве это деньги, что он зарабатывал да откладывал всю жизнь? Мебель для гостиной в те времена купили на эту сумму и всё. Обидели его сильно, но разве он мог что-нибудь сделать? Что-то решить? И сейчас ничего решить не можем, зато всё стабильно.

— Какой вывод? — подала свой звонкий голос хозяйка, — В лучшее время живём!

Прозрачная жидкость в маленьких стеклянных рюмках после этих слов поднеслась к губам. Салат в стеклянной посуде с красными цветами передавался из рук в руки и служил закуской. Анюта тоже принялась за огурцы и помидоры с детской радостью удовлетворённости общим расположением духа. Недовольный Денис выпил горячую воду, но не из-за согласия с общим мнением. Саша-журналист тоже поднял свой бокал как-то не искренне, с иронией, однако уподобился приподнятому хорошему настроению. После салата всё ещё нахмуренный Денис произнёс:

— Разве разумно сравнение с прошлым в подобном вопросе? Когда-то и крепостничество было, что же теперь? Нужно стремиться к лучшему! — но его никто не воспринял всерьёз. Они, затянутые когда-то петлёй неудачных перемен и трудностей лишь смеялись над стабильной верёвкой, висящей над их головами, глотали ещё свободный воздух, ели, пили и жадно дышали. Лишь его отец заметил высказывание Дениса и кинул оборванные фразы в его сторону:

— Вот ещё! Что говоришь? Потом поймёшь.

Спокойный Саша тоже ненадолго обратил внимание на вспотевшего Дениса и шепнул ему:

— Правильно говоришь! Не обращай внимания, одно и то же время разные люди по-разному воспринимают, — через секунду он начал отвечать на расспросы Лидии Ивановны по поводу своей работы с улыбкой, запивая чай конфетами.

Через некоторое время разговоры велись под звуки телевизора в хорошо обставленной гостиной. Лидия Ивановна со своей гостьей сидели у окна на креслах, о чём-то перешёптываясь. Время от времени из той стороны слышались возгласы удивления. Анюта сидела в стороне, на стуле, уставившись в экран телевизора. Остальные разместились на диване и слушали, как Маслову-старшему чрезвычайно повезло в последний раз.

— Представьте себе, два дня назад на работе коллега приходит в офис и спрашивает, кто хочет удилище новое купить. Жена, говорит, просит продать, деньги нужны. Принёс и показывает продовольствие своё. Очень уж хорошее и действительно совсем как новое. Я смотрю и спрашиваю, за сколько он продаёт. И вы угадайте, какую цену он запрашивает?! Ни за что не угадаете! Одну тысячу ровно! Ну не дурак ли?! Я, разумеется, сразу же и приобрёл. Это же такая выгодная сделка!

— Но пап, — оборвал его радость Денис, — Ты никогда не ходил на рыбалку.

— Какая разница! Я тебе сейчас покажу этот предмет, и ты поймёшь, что такое удилище за такую цену — это сказка, — он подпёрся локтем о подлокотник дивана, будто и взаправду решил встать и принести это удилище, о котором сейчас так много сказывалось. Но спустя мгновение вновь расслабился и уже пониженным тоном, чтобы все слышали, с довольной ухмылкой произнёс:

— К тому же продать теперь такой предмет можно подороже.

— Верно, верно! — поддержал того гость. — Главное — уметь подать! И спокойно за три тысячи сможешь продать. С руками и ногами оторвут!

— Дело говоришь! — улыбнулся хозяин.

В это время около окна что-то рьяно обсуждали две немолодые женщины. Они расслабленно сидели в креслах, уставшие от своей зрелости.

— Недавно вот знакомая дала номерок. Очень хороший! — нахваливала номер телефона гостья, а Лидия Ивановна вся во внимании в данный момент, напряжённо её слушала. — Эта женщина за городом живёт, но всё, как и полагается. Погадала она мне, а я ей много вопросов задавала, на этом ограничений нет. Мне повезло ещё, что к ней пошла. В конце сеанса совсем недорого заплатила! Из-за того, что через знакомых её нашла, скидку сделала! — дальше она принялась перечислять вопросы, которые задавала своей гадалке и незамысловатые на них ответы, какие невозможно было слышать, так как их разговор перешёл на этом этапе совсем уж в шёпот. Лишь изумление Лидии Ивановны можно было прочитать на лице через каждые десять секунд.

Хозяин квартиры вместе со своим гостем в данный момент упомянули какого-то общего знакомого, отчего отец Дениса крикнул через всю гостиную своей жене:

— Лида, а что там со Степаном Кавериным недавно произошло?

— Несчастье с ним произошло! — заговорила, отвлекшись от своего мистического разговора, Лидия Ивановна. — Хотя из-за этого больше Маринка его переживает.

— Рассказывай, — дал он своё благословение, хотя той оно и не нужно было. Она уже начинала свой рассказ:

— Случилось так, что напился он в который раз в стельку да на работу не вышел. На работе его устали терпеть и уволили, когда явился к ним. Маринка, жена его, не выдержала такого исхода событий, дети ведь у них есть, а дохода почти нет. Она посоветовалась с кем-то, да и предложили те положить Степана в клинику на реабилитацию. В наркологический диспенсер! Та так и сделала, а он и не противился, даже не понял, что произошло. Вот только через неделю звонит ей и говорит как-то вяло, непонятно, как будто язык заплетается. А на следующий день явился домой! Сбежал! В домашних тапочках! Еле на ногах стоит, говорит очень медленно, губами почти не шевелит. Говорит, что лекарство ему какое-то давали, от этого голова плохо стала работать. Он, как только почувствовал неладное, сразу сбежал. Пожалела она его, сам не свой, говорит, пришёл. Только через неделю полностью оклемался. А тут с работы его звонят и говорят, что готовы обратно принять. Вот только в карточке медицинской его теперь навсегда появилась запись о нахождении в той клинике, а с ней мало куда берут. В психи его записали! Вот и на работу из-за этого лишь не взяли обратно, в суде ведь он работал. Марина теперь рвёт и мечет, а Степан напился, кажется, снова.

Всё в комнате с увлечением слушали эту историю. Даже Анюта отвлеклась от своего телефона, впитывая каждое слово говорящих. После конца рассказа гостья запричитала:

— Как же так! Поступили необдуманно! Всякое бывает, — остальные лишь вздохнули на это угрюмо в знак согласия.

Ночь тёмным цветом закрасила окна и только одну луну в окне, казалось, пропустила. В цветном ящике зашумели последние вечерние новости. Все в гостиной начали время от времени зевать и глядеть за окно. Попеременными взглядами было принято решение собираться домой.

— Может, заночуете? Места всем хватит. — говорила Лидия Ивановна, провожая гостей.

— Нет, сейчас по центру быстро доедем! Всех довезу! — выкрикивал гость, натягивая на себя тёмный бушлат.

— Куда ты повезёшь! — накричала на него бойкая Нина. — Саша за руль сядет, он меньше тебя выпил.

— Пусть и он за руль сядет, — согласился тот, не справляясь с шнуровкой на своих ботинках.

Высокий темноволосый Саша разговаривал о чем-то с Денисом, в основном о пустяках: учебе, работе, семье. В конце разговора он продиктовал свой номер телефона и сказал с воодушевлением:

— Звони в любое время!

В это время все столпились в прихожей, где были слышны такие фразы:

— Спасибо большое за радушный приём!

— Да что вы! Приезжаете чаще!

— Вы к нам тоже жалуйте! В любое время!

На этом решено было проститься.

В тот же вечер белоснежная церковь всё так же сияла в отливах багряных лучей заходящего солнца. Алиса проходила мимо этого красивого здания, откуда уже выходили люди, снимая хлопчатые платки с голов. Один из церковных служащих с густой бородой в длинной чёрной рясе направлялся к своему припаркованному фольксвагену. Нищий попрошайка всё еще сидел в своих темных истертых башмаках у белокаменных стен. Возникает вопрос: Кто из этих двоих лучше познал Бога?

Горячая земля остывала после неумолимой жары прошедшего дня. Свежий ветер подул с северо-запада, освежая и распространяя приятное дуновение прохлады. Он бил прямо в лицо Алисы и тормошил волосы. Охлаждающий воздух улицы как-то резко вернул сознание после полного расслабления, и появилось привычное напряжение. В связи с этим она внимательно просмотрела потемневшие дворы, и только потом прошла к своему подъезду.

— Что же ты так долго? — с укором встретила её мать. — Мы уже стол накрыли, чай остыл.

— Вы решили всё-таки отпраздновать? — спросила она глухо.

— Да, внезапно приехали Боря с тётей Таней и привезли торт. Говорят, что такое событие нельзя не отпраздновать. Отец твой сегодня тоже как-то рано явился, поэтому и успели всё подготовить, только тебя одну ждём.

Они прошли в маленькую, но чистую кухню, где был накрыт скромный стол. Каждому сидевшему отвели по порции утреннего плова, а в середине поставили медовый торт, который заботливо принесли гости. Рядом же стояла бутылка водки, что была наспех куплена в магазине на углу. Отец Алисы уже разливал её каждому в стакан. За столом кроме родителей сидел дядя Боря — крупный мужчина с небольшим шрамом на лбу, а рядом сидела его простоволосая жена тётя Таня и нарезала ломти хлеба. Мать сегодня была в каком-то приподнятом настроении, как заметила Алиса.

— Алиска наконец-то пришла, — улыбнулся её дядя, — Теперь можно и по-настоящему начинать.

После этих слов были подняты стаканы и тётя Таня, протерев руки полотенцем, начала со сбитым дыханием и перерывами проговаривать своё поздравление:

— Сегодня замечательный летний день! Именно в этот месяц этого же числа двадцать лет назад вы, — она обращалась к родителям Алисы, — Обручились. Прожили вы, Горбуновы, вместе немало, и желаю я вам прожить ещё столько же да не знать горя. С фарфоровой, как говорится, свадьбой!

Гранёные маленковские стаканы чокались над столом. Сидящие поочерёдно зазвенели вилками, поедая разогретый плов. Горбунов-старший, толком и не закусив, принялся разливать себе ещё, но его намерениям помешала супруга:

— Куда тебе! Хватит пока!

Тётя Таня своим тоненьким голосочком принялась докапываться до Горбуновой:

— Надь, а ты слышала, что говорят о Бороднинском? — какая-то новость, связанная с этим человеком, по-видимому, раздирала её, отчего та перестала есть и всё своё внимание сосредоточила на смотревшую на неё Горбунову.

— Что говорят?

— Умер он.

— Как? — задала она первый попавшийся вопрос, искренне увлекаясь, но всё ещё не до конца осознанно участвуя в теме разговора.

— Инсульт его схватил, — порывисто отрезала Татьяна. — Тут другое под вопросом: А как теперь Лёня? Никого же у него нет, ещё и с отклонением небольшим.

— Что с ним? — задавала она вопросы, как бы от всех сидящих. От этого каждый, в отличие от тёти Тани, не останавливая приёма пищи, слушал их разговор.

— Как же! Рассказывала ведь я тебе! — она с упрёком посмотрела на свою золовку. — В детстве у него это произошло, когда тому год с лишним исполнилось. Температурил Лёня в то время, в больницу его и положили, а там вкололи антибиотик. В таком-то возрасте! Через некоторое время заметили, что ничего ребёнок не слышит. Оглох. Ошибка врачей, что же тут поделаешь, — дальнейшая судьба этой семьи была известна Наде, но тётя Таня решила продолжать рассказывать историю для других трёх пар глаз, которые теперь увлеченно смотрели на неё. — Отец его заработать решил и поехал на север, а там избили его жестоко. Вернулся он домой и ничего не помнит, никого не узнаёт, даже жену с сыном. Положили его в больницу в пригороде, правда, несколько лет назад он уж скончался. Нина вышла за другого. Со временем потребовалась ей операция, чтобы камни в почках удалить. Использовали лазер и опять ошиблись. Умерла она тогда. Вот и мужа нового её инсульт недавно схватил, про него недавно новость дошла. А с мальчишкой теперь непонятно, что будет. У них ведь ещё дочь есть, чуть старше Лёни.

— Пристроят их куда-нибудь, — жуя, проговорил Дядя Боря.

— Скорее всего, — согласилась Надя.

— Куда они денутся! — добавил Горбунов и вновь потянулся к бутыли, отчего Надежда Дмитриевна вновь отодвинула её от него.

Из-за тонкой соседней стены послышался детский рёв и взрослые крики. Кроме этих звуков и позвякивания посудой не наблюдалось ни одного источника шума, поэтому строптивая тётя Таня захотела взять инициативу в свои руки, но ей помешал её муж:

— Как дела на работе, Надя? Что ты такая радостная?

— На работе как обычно, вот только зарплату наконец-то за два месяца выдали! От того сегодня у нас на фабрике все рады! Я бы и торт сама купила, если бы вы предупредили, что приедете.

— Пустяки, угощайтесь, — улыбнулся он своей широкой улыбкой.

Было принято решение разрезать торт. Дядя Боря торжественно делил десерт на куски, пока Надежда Дмитриевна разливала чай. С улыбкой он отдал самый большой кусок Алисе, приговаривая:

— Вот, чтобы была такой же сладкой, как этот торт! — на что та лишь смущённо улыбнулась.

— Где ты была то так долго сегодня? — спросила мать.

— С друзьями встретилась.

На ответ было обращено мало внимания, как и вопрос Озерская задала лишь для приличия. Горячий чай уже стоял на столе у каждого вместе с тарелочкой медового торта. Дядя Боря принялся рассказывать забавный случай, произошедший недавно на работе с клиентом. А таких случаев у таксистов хоть отбавляй. Больше всего хохотала тётя Таня, запивая смех крепким чаем. Во время сладкого угощения она завела неуместную для десерта тему. Разговор пошёл о политике.

— Совсем не поверите! Недавно соседка рассказывала, что на другом конце города произошло событие! Люди собирались, а некоторых оттуда даже забирали! За решётку!

Алиса сидела, опустив глаза в своё блюдце и ни специально, ни ненароком не подавала знаки интереса в сторону того, о чём говорила замолкнувшая тётя Таня. Только дядя Боря с полуулыбкой посмотрел на неё. Остальными же эта новость не была встречена с восторгом или каким-либо успехом. Лишь Надежда Дмитриевна, дожевав свой кусок, произнесла:

— А нам что за дело? Мне бы зарплату негодяи выдали в следующем месяце вовремя, а то этот, — она показала на мужа, — Много пропивает, в долг везде просит. Надо бы ещё, чтобы Алиса доучилась, хоть какая-то подмога будет, верно, Алис?

— Ага, — буркнула она.

— А слышали ли вы, какие грядут изменения? — поинтересовалась тетя Таня, пытаясь вызвать интерес.

— Про многие такие изменения слышали, что они всё грядут. До сих пор ждём, а они никак не нагрянут, — с пьяной ухмылкой проворчал Горбунов.

— Зарплату учителям и врачам повысить обещали, — гордо, с улыбкой, произнесла она.

— Скажи лучше, что всем. Так ещё радостнее станем.

— Надя, угомони своего, — пожаловалась она золовке.

— Дай договорить человеку, — жена налила маленькую стопочку уже пьяному мужу. «И так не трезвый, что с ним ещё будет?» — думала она. Тот с радостью её опустошил.

— Со временем, может быть, это войдёт в силу, — продолжала тётя Таня. — Главное, что скажу: сейчас для детей всё делают, поэтому рожать надо. Это я к тебе обращаюсь, Алис.

— Зачем рожать-то? — с иронией спросила та.

— Как зачем? Говорю же, сейчас всё для ребятишек делается. Рожать надо! Для себя, для страны…

— А что страна?! — хозяин квартиры, уже изрядно опьянев, хлопнул кулаком по столу. — Страна — казармы под церковным куполом! Я был кем? Начальником! А теперь что? Охранником вздумали меня уволить…

Все, ошеломлённые от внезапного удара и дикого напора говорящего, изумлённо и немного испуганно смотрели на Горбунова, который принялся наливать себе очередную порцию водки. Через секунду до каждого дошёл смысл последних им сказанных слов. Вмиг лицо Надежды Дмитриевны побледнело.

— Как уволили? — произнесла она, почти не шевеля губами, сразу выхватила стакан у мужа из рук, вылив ни в чём не повинную жидкость в ни в чём не повинный цветок. Она побагровела и воскликнула:

— Что же ты такое говоришь, скотина такая?! Когда это тебя уволили?

— Два дня назад, — отмахиваясь от неё, отвечал он, — Изменения до нашей конторы только дошли — под сокращение попал.

— Какое сокращение! Ты не прошлой неделе только один раз на работу выходил, пьяный был.

— Ну, а ты думала, после этого меня не уволят?

Надежда Дмитриевна резво вскочила и метнулась в другую комнату. Было слышно, как она что-то ищет. Озерской тем временем допил остатки бутылки прямо с горла и не спеша пошёл в свою комнату засыпать и не слышать дальнейшие крики, но не дошёл до спальни и свалился в гостиной на диване. С телефоном в руках его жена вернулась на кухню и впрямь закричала:

— Что же ты раньше мне не сказал! Что мне теперь Никите Ивановичу спустя два дня звонить?

— Негоже так ссорится в петров пост, — осторожно проговорила тётя Таня, качая головой.

— А нам что? — усталая женщина ополоснула горло стаканом воды, — Нам не до Бога, у нас своих проблем хватает.

Она бросилась в комнату к спящему мужу и принялась его будить, упрашивать, чтобы встал и пошёл извиняться да просить перед начальством. Проворная тётя Таня направилась за ней, чтобы ту успокоить. Молча наблюдавший за всем дядя Боря, уже сам изрядно выпивший, остался и завёл разговор с Алисой, также с печальной немотой смотревшей на происходящее.

— Что ты такая грустная сидишь? — начал разговор он, заглядываясь не её лицо. — Говорят, что улыбка красит человека, слышала о таком? Тебе бы улыбаться побольше — ещё краше станешь!

Он попытался встать, подошёл к ней сзади и начал перебирать её волосы, приговаривая:

— Какие они у тебя длинные! Смотри-ка, можно тебе различные причёски делать, косы плести. Вот такие! Длинные, длинные косы тебе заплетём! Хочешь, заплету?

— Ладно, потом, — отвечала Алиса.

— Что потом? Не хочешь? Ну, хочешь? — проговаривал он пьяным голосом.

— Потом.

— Ты же у меня любимая дочка моей сестры. Правильно? Кто? Племянница! Дай, я тебя обниму!

Только спустя один час уставшая Надежда Дмитриевна стояла на кухне и мылила загрязненную посуду, которую Алиса вытирала, выслушивая причитания и ругань своей матери. К этому времени дядя Боря с тётей Таней успели уехать, подняв заснувшего Горбунова с пола, куда его свалила в попытке разбудить жена. Ещё через некоторое время в этой квартире воцарилась тишина от того, что, проживавшие в ней, уже спали в отдельных комнатах, изрядно уставшие от прошедшего дня.

На следующий день телефон зазвенел с самого раннего утра, отчего разбудил недовольного Макса. У того изрядно болела голова, но он сделал усилие и поднял трубку.

Звонила его мать. Она пожелала ему доброго утра, которое Гордеев таким не считал, и напомнила о том, о чем он уже успел благополучно забыть.

— Конечно, не забыл, — отвечал он, — Да, приду.

Поводом для своевременного пробуждения служило напоминание матери о данном им обещании — навестить их с бабушкой. Именно на этот день выпал её нечастый выходной, в который та захотела увидеть сына. После долгих утренних сборов и оживляющей минеральной воды Гордеев вышел из дома совершенно посвежевший. Мать с бабушкой жили в двадцати минутах езды от его дома. Спустя это недолгое время он уже стоял в небольшой прихожей и принимал объятия от своей радостной матери и бабушки.

— Долго же мы тебя ждали, — произнесла Людмила Васильевна в то время, как стрелки на часах отсчитывали девятый час утра, — Проходи, голодный, наверное.

На столе уже ожидали аппетитные, только что приготовленные блины и необычайно вкусно пахли, распространяя свой аромат на всю квартиру. Рядом стояла керамическая розетка с рисунком гжели, в которой помещалось земляничное домашнее варенье. Несколько разогретых пирожков дымилось рядом на тарелке. Всё это и разлитый по кружкам чай были заботливо расставлены на столе вместе с сахарницей и предусмотренными салфетками.

Макс благосклонно сел за стол и с удовольствием принялся за еду. В животе до этого момента было необычайно пусто, ведь вчера он не поужинал как следует, так как вернулся на квартиру довольно поздно и выпившим, отчего Эдик начал спрашивать, где он успел принять алкоголь.

Для того чтобы не отвечать на вопросы, Гордееву пришлось идти спать голодным. Он, ничего не сказав Эдику, прошёл мимо него и без единого звука лёг на свой до пятнышек известный диван, укрылся и заснул. С завтраком тоже не повезло: после того, как его разбудила мать он успел лишь принять душ и выпить минералки. Теперь же домашняя лакомая еда была очень кстати. Управляясь с блинами, Гордеев отвечал на то и дело возникающие вопросы.

— Как ты поживаешь то? — спрашивала мама. — Давно тебя не видали, редко заходить стал, случилось что-то?

— Нет, всё хорошо. Я лишь занят на данный момент поиском работы, поэтому совсем нет времени вас навестить.

— Как так ты на работу решил устроиться? — воскликнула бабушка.

— Макс, тебе что, денег не хватает? Возникли какие-то проблемы или что-то хочешь приобрести? Ты только скажи, мы что-нибудь придумаем, — с беспокойством задавала вопросы Людмила Васильевна.

— Всё нормально, не беспокойтесь, — отвечал он непринуждённо, — Мне всего лишь нечем заняться летом, а денег подзаработать — лишним не будет.

У него не было сомнений по поводу рассказа о воскресной истории и его будущих замыслов, придуманных вчера на скорую руку в баре — говорить об этом не стоило. Всё это вышло так нелепо и неприятно, а затем вылилось во что-то возбуждающее и неопределённое. Но лгать обо всём он не хотел. Его одолевало чувство неудобства перед своими родными. В такой ситуации правду необходимо объяснять, а также рассказывать о мотивации своих действий тем, кто этого не поймёт. Поэтому он решил пропустить данные этапы и благополучно недоговорить о своих замыслах.

— Что же ты раньше не сказал, что работу ищешь! — воскликнула бабушка. — Я же совсем недавно только ходила в церковь к батюшке, свечки на здоровье ставила. Я ведь и тебе могла поставить, чтобы Боженька работу помог найти, коль сказал бы раньше.

— Ничего, бабуль, с поиском работы в наше время и Бог не справится, сам побежит свечки ставить.

— Вот что ты опять такое говоришь! — недовольно заговорила она и перекрестилась наспех.

— Ничего, говорю, что мне лишь удача поможет.

— Так я ведь и на удачу могла свечки поставить!

— Поставь, поставь, бабуль, в следующий раз. Лишним не будет.

— Ну вот и хорошо! Тебе бы самому, конечно, сходить, но я с батюшкой в хороших отношениях, я его попрошу, и он о тебе помолится, — она сразу повеселела, перекрестилась и прикоснулась к своей кружке крепкого чая, будто произнося тост:

— Да прибудет с нами Бог!

— Да не убудет от него здесь! — добавил Макс.

Бабушка будто и не заметила его слов, возбуждённая внезапными божественными думами. Мать искоса на него посмотрела.

— Церковь многим помогала, да некоторые не хотят в неё идти, — продолжала тянуть тему бабушка, а после и вовсе принялась рассказывать о чужой судьбе:

— Вот, например, одна моя знакомая не хотела сначала, а потом сходила, и легче стало. Татьяна — бедная женщина. Замуж она вышла по любви, а после детей с мужем захотели. Всё не получалось у них никак, но в один момент чудо случилось, и родился мальчик. Однако с диагнозом — сахарный диабет. Вроде и не страшно, живут же люди с этим в наше время. Но никто не понимал, откуда болезнь взялась, оба ведь здоровые, да и в роду у них такого не было. Смирились и второго ребёнка родили. Следующий мальчик тоже не совсем здоровый получился, астма, говорят. Тут уже отец загоревал. Не богатые ведь они, а на лекарства много денег уходит. Пить он начал. Так много пил, что однажды возвращался пьяным в морозы, да чуть-чуть до дома не дошёл. Свалился в снег и замёрз насмерть. Татьяна поплакала, но не опустила руки. Сходила в церковь, чтобы вспомнить, что ради детей надо ещё жить. Ничего не поделаешь, стала одна двоих больных мальчиков растить. В две смены работает и иногда в церковь к батюшке забегает. Такая бедная, что даже сильная женщина!

— Татьяна — боевая натура, она справится, — прокомментировала мать. — Я вон тоже Макса одна воспитывала, через многие трудности мы прошли. И хорошо, что прошли!

— Верно, трудности нам Бог посылает, чтобы мы сильнее становились, — одобрила бабушка.

— Будто в неудобствах есть сила! — воскликнул Гордеев.

— Конечно! — отозвалась на реплику сына Людмила Васильевна. — Ничего, что неудобства были, можно и с ними вырасти нормальным здоровым человеком.

— Здоровый человек! — не выдержал Гордеев. — Нет сейчас здорового человека, ни психически, ни физиологически. Что это вообще значит? Покажите мне такого человека с идеальной осанкой, хорошим зрением, режимом сна, крепкими нервами, без психологической травмы детства, вредных привычек, своих заскоков и нереализованных мечтаний. Покажите мне его, да и вскройте следом. Внутри него непременно окажутся болтики и винтики ну или же флаг другого, нероссийского государства.

Гордеев даже отодвинул кружку с чаем, чтобы хватило место его широкому недовольству и обширному высказыванию. У Людмилы Васильевны монолог также вызвал бурю эмоций и вулкан негодования. Она начала всплесками отрывистой речи перебивать мысль Макса.

— Мы через многие трудности прошли и столько же неудобств выдержали, а полностью нормальными выросли. Продолжаем, и будем продолжать так, что всё перенесём и вытерпим!

Бабушка принялась усердно кивать, пребывая в собственных раздумьях, поглядывая то на внука, то на дочь, которая принялась перечислять весь багаж перенесённых ею сложностей.

— Что такого ещё было? Зарплату маленькую выдали, так мы научились экономить! Я собственными руками вещи тебе, маленькому ребёнку, шила из ткани, что мне сестра присылала. Еда у нас всегда была. Ещё какая! Свежие, натуральные, домашние овощи имели, какие нам моя тётка присылала из собственного огорода. И сейчас нормально живём.

— Только горячую воду порой отключают, — добавила бабушка. — Дом уже старый, всё время какие-то работы у них ведутся.

— Да, но мы кипятить её умеем, быстро приспосабливаемся, — звонко проговорила Людмила Васильевна и добавила с некой гордостью. — Это хорошо, что с неудобствами живём, ведь так не каждый выдержит. А мы, сильные, выдержим непременно!

На том она, совершенно успокоившись, завершила свою речь.

— Неудобств, конечно, много, — подтвердила бабушка. — Вот, например, у вас на квартире должно быть плохо от шума было, когда на площади собралась толпа в воскресенье?

При возобновлении этой забытой темы мать внимательно посмотрела на лицо сына с некой тревогой, ожидая его реакцию.

— Очень шумно было, — с невозмутимостью отвечал Макс. — Звукоизоляция ведь у нас не к чёрту! Всякий раз, когда слышу, как Иван Петрович, мой сосед, чихает, то здоровья ему желаю, а он мне на это «Помереть бы уже» отвечает.

— Я слышала, как там происходили большие беспорядки, — осторожно добавила мать.

— Беспорядки везде сейчас происходят, — проговорила бабушка.

— И то верно! — отметил Гордеев. — Беспорядки везде, но только с площади увозили за решётку.

— А ты откуда знаешь, что увозили людей? — заинтересовалась Людмила Васильевна.

— Говорили об этом и писали в интернете так много, что больше, наверное, и не напишут.

В оставшееся время за столом поднимались темы обыденного, бытового характера. Разговор был протянут до обеда. В двенадцать часов Гордеев вновь стоял в прихожей и принимал прощальные объятия от матери и бабушки, которые говорили ему напутственные слова и взяли с него обещание приезжать к ним почаще.

V.

Речь Макса, произнесённая в баре, не являлась странным последствием опьянения. Не без нотки юношеского максимализма, но уже с твёрдым намерением он говорил о своей идее. Это стало своеобразным итогом его долгих раздумий последних дней. Решение это, скорее всего, зародилось много времени назад после первого потрясения от вида ужасающей несправедливости, про какую он услышал или же увидел собственными глазами либо в детстве, либо уже в ясном возрасте. Нельзя было вспомнить точку поворота окружающей действительности во что-то совсем уж непристойное. Казалось, так было всегда, но продолжения ему не хотелось. Что-то было в душе неладно, жгло, отказывалось смиряться и подсказывало иной путь. Но он не мог понять, какой же был тут выход. После событий на площади не поменялось ничего, и его разочарование, казалось, нарастало с каждым днем. Лишь в то мгновение в том самом баре, когда рядом находились молодые, весёлые единомышленники, его осенило. Где-то внутри проскользнула мысль, был подсказан единственно правильный путь борьбы.

Вся следующая неделя была заполнена подготовкой плана воплощения его задумки. В связи с этим было принято решение встретиться всем в конце недели в каком-нибудь укромном месте, чтобы обсудить дальнейшие действия их новоиспечённой организации. Провести первое, так сказать, собрание. Максим, Денис и Алиса решили до этого времени привлечь к себе единомышленников. А именно: ненавязчиво выяснить обстановку среди своих знакомых, не рассказывая, разумеется, до конца о своих планах. Но если бы кто-то действительно интересовался общественными делами, пригласить его на посиделки с обсуждением этих тем. Необходимо это было для того, чтобы начать их задуманное масштабное дело с большей силой, чем являлись они в лице трёх человек.

Все знакомые Алисы из того района, в котором она жила, не были заинтересованы политикой. Или же они не были заинтересованы ей настолько, чтобы куда-то идти, да ещё что-то делать. Даже разговоры на эту тему заводились в те редкие минуты, когда поговорить уже и впрямь было не о чём. Старшее поколение всё же негодовало, но лишь на миг, вскоре они всё равно возвращались к своим приближённым проблемам. Оттого было удивительно, откуда в Алисе возникли эти идеи и не свойственная здесь решимость что-то изменить.

На поиски единомышленников Гордеев не жалел сил. Он решил обзвонить всех своих знакомых однокурсников, друзей, соседей, заводил с ними отдалённые разговоры в надежде выявить диссидента, для которого так же, как и для Гордеева, была ощутима потребность в борьбе, переменах. Через два часа бессмысленных звонков Макс уже искал любого человека, готового прийти и посидеть в баре, послушать их рассуждения, почитать всем известных классиков. Наблюдая за тщетными попытками Гордеева, Эдик долго смеялся, крутя у виска и поговаривая, будто тот сошёл с ума. Ему Макс рассказал все, как оно есть, пребывая в это время, видимо, в моменте своей горячности. Эдика нельзя было этим удивить, он хорошо знал своего соседа. Гордеев, конечно, не стал предлагать ему примкнуть к их движению, так как мог предугадать его поистине гротескную реакцию, которая затем и произошла:

— Уже представляю вас, юные гераклы, решившие истребить древнее зло, — смеялся Эдик, когда Макс поведал ему о своей затее. — Вы грозно ступаете на подземную тропу, едете на метро, затем воинственно подходите к обители мрака, дурдома и кошмара, в руках у вас свисток, на голове бейсболка, а вид — несчастного котёнка.

После этих слов Эдик важно прошёлся по комнате Макса, напялив на себя кепку и взяв в руки небольшой свисток, продолжил говорить, махая руками:

— И начинаете вы колдовать, посыпались проклятия, волшебные заклятия, ещё какая-то ерунда, и вот — вся ваша, целиком, борьба.

Данный спектакль с собственным сценарием Эдик устроил исключительно по порыву своего творческого Я, как он это называл. Как уже было сказано, на юридический он поступил в спешке, не слишком задумываясь о своей будущей профессии. Однако он об этом и не жалел, но иногда упоминал это самое Я, которое в нем, по его словам, жило и проявлялось в любых уместных или же неуместных ситуациях. Каждому приятно мнить себя творческим, креативным человеком, нужно же что-то о себе вообще мнить. И в этом Эдик не отличался от всех.

Всё же эта сценка и причитания Эдика не остановили Макса. Более того, он и вовсе не обращал никакого внимания на слова и выходки соседа. Характер и взгляды его Гордееву давно были ясны. Темы, которые волновали Макса, нисколько не заботили Эдика, он упорно их избегал, так как это абсолютно не входило в круг его интересов. В редкие минуты невозможности отмолчаться по поводу некой проблемы он имел скорее консервативные взгляды, но старался и их высказывать осторожно, чаще всего он уподоблялся мнению большинства.

Остальные люди, привыкшие и успевшие приспособиться к существующему образу жизни, к которым обращался Макс, также отвечали отказом на его предложение.

Успеха в зазывании своих знакомых не имел и Денис. Однако в его голову пришла решительная мысль. Неожиданно для себя он вспомнил недавнее знакомство с ни кем иным, как молодым журналистом. В личном разговоре тот признался, что пишет не только для местной газеты в качестве успокоения своих родителей, но и ведет успешный блог. Идея Дениса заключалась в том, чтобы через этот самый блог Саша дал бы объявление о возникновении кружка поэзии и обмена мнениями. А после, как представлял себе это Денис, журналист мог бы распространить данную новость среди коллег, и таким образом дать размах их идее. Никакого обмана парень не чувствовал, ведь их движение так и должно начинаться — с объединения людей и высказывания своих мнений, а что будет дальше — время покажет. «Более того», — думал он, — «Главное — привлечь людей, а там уже и выяснять настроения. Быть может, получится хорошо провести время. А если и что-то большее, то и это хорошо»

В среду, к назначенному месту Саша явился с опозданием в пятнадцать минут. Извинившись, он угостил Дениса пивом и внимательно выслушал его просьбу. После чего, то ли с недоверием, то ли со скрытым интересом спросил:

— Поэзию любишь?

Денис мгновенно кивнул.

— А кого предпочитаешь? — продолжал допытываться журналист с профессиональной ненавязчивостью, но с тем же профессиональным любопытством.

Денис не стал вспоминать и перечислять знакомые фамилии, а ответил простодушно тем, что первое пришло к нему в голову:

— Всякого, кто пил и в жизни разочаровывался люблю. Это же признак хорошего поэта! — проговорил он несерьезно, однако собеседник его по другую сторону стола посмотрел на него вдумывающимся и более чем серьёзным видом.

После некоторого молчания Саша потупил взгляд и с напущенной неловкостью принялся говорить:

— Понимаешь, я бы и рад вам помочь, — проговаривал он будто виновато, — Но инициативу такую общественную сейчас не жалуют. Какая-либо активность, обмен мнений тоже не приветствуется. Не могу я опубликовать об этом пост. Хочешь, закуску закажем?

Денис отказался. Спустя еще минуту молчания журналист так же тихо заговорил:

— Своих коллег я тоже не могу подключать. Сам понимаешь, вопросы начнут задавать. Опасно все это. Давай-ка лучше пива выпьем! — он приподнял свой стакан и отпил из него.

Денис же мгновенно, не без некоторого расстройства в глубине души, произнёс:

— Спасибо за то, что выслушал просьбу. Я всё понимаю, не стоит переживать.

Уже немного повеселев, Саша вытащил что-то из кармана и сказал:

— В качестве извинений прими, — он протянул конверт. — В нём сертификат на ужин в ресторане. Мне самому его подарили, да только я вряд ли туда схожу: нет времени, да и не с кем. Бери, бери. Мне один человек его дал — хозяин этого самого ресторана. Я его прорекламировал в блоге. По секрету тебе скажу, котлеты бараньи у них не заказывай, — журналист тихонько рассмеялся, — Зато креветки у них шикарные. Что и говорить, сам попробуешь. Давай, всё-таки пива еще закажем, у них новое, немецкое появилось.

Денис прекрасно понимал горькую правду доводов журналиста. Более того, он, в общем-то лишь минуту упивался бессмысленными мечтами о появлении в блоге его объявления. Всё же в душе присутствовал, но уже угас уголек надежды на согласие Саши. Ему бы хотелось похвалиться перед ребятами, перед Алисой своей находчивостью. Этим планам не суждено было сбыться. И дело тут не в судьбе. Она бы при происходящих обстоятельствах с ужасом отрицала свою вину и подала в суд за клевету. Ведь и эта чертовка бывает помилостивей существующих ныне порядков. Итак, никого из своих знакомых он не сумел заинтересовать в их движении. Последняя надежда уже тлела, угасавшая и насмехавшаяся над ним.

Конверт Денис принял без энтузиазма, не взглянув, и спокойно поблагодарил его за этот подарок. Позднее остальные члены их только намечающегося движения рассказали о своём несостоявшемся успехе. Тогда-то Денис вздумал их подбодрить, решив, что они могут использовать подаренный сертификат во время их первого собрания, о чем сообщил остальным.

В пятницу, ровно в семь часов вечера молодая организация бедных студентов собралась в вычурном ресторане. Они заняли угловой столик, прямо под минимализмом, напоминающим простоквашу Штеренберга. Неудобным казался этот ресторан для решительных и резких идей. Будто их юношеская горячность разрывала элегантность и спокойствие атмосферы в таком месте. Однако это положение мгновенно отошло на второй план после начала обсуждения их планов, а особенно после пламенной речи Макса:

— Я, смущённый такой честью, готов произнести первые слова нашего зародившегося движения, — он выстоял необходимую паузу, держа в руках бокал по-настоящему хорошего алкоголя, и продолжил, чётко всё выговаривая, интонационно расставляя приоритеты. — Это движение, в создании которого принимает участие каждый, имеющий хоть какое-то к нему отношение, возникло мгновенно и неожиданно, но я уверен, что каждый из нас шёл к нему долго. Оно — результат огромной смеси наших чувств и мыслей. Всё что мы испытывали: будь то грусть от вида несправедливости окружающего мира, нетерпимость к такому роду вещей, злость от абсурдности этой действительности, жалость к людям, живущим в ней, привело нас к мыслям осознанности себя во всём этом. Дальше пошли размышления, анализ происходящего по шкале невозможной глупости, анализ отношения к такой жизни окруживших тебя людей, непримиримость, выслушивание мнений и, наконец, полемика с самим собой — всё это копилось в нас и привело к вполне ожидаемому результату. К этому движению, в которое мы сегодня официально вступаем. Ничто не может сохранять свою форму вечно, каждое живое меняется, поэтому выживает, всякое явление переходит время от времени в свою противоположность, и так по кругу, пока не дойдёт до критической точки — одной из своих высших форм и не уничтожит себя. Всё меняется — это главное, так существует жизнь. И мы собрались сегодня здесь, потому что ранее приняли внутреннее решение перемен. Мы решили поспособствовать одним важным изменениям. Я рад быть здесь, надеюсь и вы тоже. Поздравляю всех с официальным началом нашего долгого, трудного, но важного пути!

Он говорил это всем тем, кто находился за этим столом, кто всё-таки смог прийти на эту встречу. И этот один парень, сидевший вместе с Гордеевым, Алисой и Денисом по-настоящему оценил пылкую речь Макса и, не стесняясь, похлопал. После этого хороший алкоголь и различные другие напитки наконец-то оценили по достоинству, предварительно сомкнув бокалы с вином и коктейлями с улыбками на лицах, как знак качества хорошего начала.

Федя Желейнов — человек, которого смог убедить Макс прийти на их встречу, являлся старостой его группы. Он — мягкий по своей натуре, чрезвычайно активный, по существу, стремился заполнить собою всё пространство, оттого и не пренебрегал всякими предложениями, которые ему поступали. В частности, из-за желания оказать услугу, в общем из-за интереса или еще непонятно из-за чего. Гордеев преподнес ему данное собрание в историческом, поэтическом контексте, что безразмерно понравилось его старосте. Желейнов сам смог себя убедить в поддерживании тех идей, которых придерживался Макс. И именно в эту минуту, выслушав Гордеева, поднимая вместе со всеми бокал, он был уверен в своём предназначении быть здесь. Всё из-за посыла. Благородные мотивы и намерения позволяют чувствовать себя легче, выше, возвышенней. Многим хочется в какой-то момент именно так себя и почувствовать, чтобы превознести себя над остальными, низменными страстями. Отсюда вывод: всё для себя любимого.

— Мы участвуем в по-настоящему важном деле! — не сомневался Желейнов, поедая только что заказанные Денисом устрицы.

Сертификат Саши был не на маленькую сумму. Этот жест был воспринят с удивлением всеми. Благодаря этому открытие их первого собрания произошло в шикарном месте с приличным алкоголем и лакомой едой. Каждый воспринял такое начало по-своему.

«Искреннему подарку не надобно пропадать» — думал Денис и слегка гордился абсолютно внезапной для него услугой Саши. Он заказал кому-то треску, кому-то стейк и каждому устрицы. Этот поход в хороший ресторан должны были все оценить, как ему казалось, в том числе Алиса. Открытие их движения таким образом было возможно только с его помощью. Слова Макса также поспособствовали хорошему началу.

Между тем речь Гордеева оценили все. Алиса пристально смотрела на него в течение его выступления. Сомнения, казалось, отпали, отвлеченные думы сдвинулись в сторону, с покорностью уступив место настоящим смелым идеям. Момент сделался слишком взволнованным и проникновенным так, что все вмиг почувствовали сдвиг к чему-то серьёзному, собственное единение и невозможность отступления. Таков был момент.

Макса самого взбудоражил его монолог. Он был проникнут радостью от какого-то сдвига с мёртвой точки, считал, что поступает правильно, когда вспоминал решётку и ту встречу с провожатым. Это ставило перед ним цель, в то время как попытки найти работу всё ещё не увенчивались успехом, а бабушка между тем сказала, что уже поставила свечки в приходе. Однако сейчас всё это не имело никакого значения, ведь Денис успел войти в раж и уже начинал с самого основного — с Пушкина. Причем читал он его по-своему: с собственными откликами на слова и комментариями:

— Храните гордое терпенье! Ведь именно этого не хватает нам всем. Не пропадёт ваш скорбный труд! Да! Именно к этому надо стремиться, — вдруг он остановился и заговорщически оглядел всех:

— Знаете, что нам нужно? — начал он таинственно. — Не что иное, как отличительный знак, может быть слово?

— Верно, верно, — расплылся в улыбке Федя Желейнов, — Так в истории было всегда. Отличительный знак нужен.

— А лучше, чтобы это были две фразы, — подумав немного, произнесла Алиса, — Чтобы при их обмене люди понимали, что принадлежат к одному движению, что их взгляды хотя бы сходятся.

— Давайте попробуем произвести это, — все же безынициативно проговорил Макс, посмотрел на Алису и сказал первое, что пришло в голову:

— Солнце сегодня не то.

— Не то, но скоро будет иным, — без замешательств ответила та.

— Получается! Сойдет! — оценил Желейнов и бокалы сомкнулись над столом.

Несмотря на практическое начало движения, Гордеев всё же был не до конца удовлетворён общим положением вещей. Количество людей на этом собрании не являлось положительным для него результатом. Оттого он разорвал всеобщее веселье и проговорил:

— В первую очередь, нам нужно определиться с нашим посылом, чтобы суметь привлечь больше людей, — говорил он.

— За что мы ратуем в первую очередь? — спрашивал Денис, подготавливая почву для дискуссии.

— За справедливость, — произнесла Алиса, — Свободу, честность и неподкупность.

— Правильно! — оценил Денис и улыбнулся ей. — За всё это и ещё что-то реальное.

— Наша цель уверить людей в том, что всё это реально, — вмешался Гордеев, медленно проговаривая слова с интонацией убеждения. — Наш посыл должен утверждать нашу готовность бороться с тем, чтобы люди не ощущали себя одинокими, бесправными или немощными. Оттого мы, в первую очередь, не будем молчать, а восхвалять всё то, что восхваляли до нас лучшие умы.

— Звучит хорошо. И как ты собираешься это сделать? — спросил сидящий напротив него Денис.

— Ещё коньяку? — спросил из ниоткуда появившийся официант. Его натянутая улыбка казалось нарисованной и совсем не подходила к этому угловатому лицу.

— Нет, спасибо, — отказался Денис, памятуя об ограниченном сертификатом бюджете.

Официант, ни на секунду не переставая смущать всех своей улыбкой, удалился к соседнему столику, и так из каждого угла ресторана доносился его бас с одними и теми же заученными фразами.

— Это верно, ребята, — говорил Федя с полунабитым треской ртом, — Что же вы собираетесь далее делать?

— К примеру, провести какую-нибудь акцию, — резко заговорил Гордеев.

— Да хоть какую-нибудь историческую акцию, — вставил своё слово Желейнов.

— История — все же ненадежный союзник, она может повернуться в любую сторону, в зависимости от того, кто на нее смотрит, — задумчиво проговорил Макс. — Нам нужна однозначность.

— То же самое можно сказать и про поэзию и все искусство в целом, но это не умаляет их значения, — встряла Алиса.

— В любом случае нужно начинать действовать. Без промедления. Действовать необходимо незамедлительно, чтобы стать заметным движением и привлечь людей…

— Самое главное — это увеличение количества наших соратников, — перебил Гордеева Денис. Мы не можем подставляться прямо сейчас, когда даже не имеем никакой силы. Необходимо действовать осторожно. В первую очередь, мы должны привлечь единомышленников. Это возможно сделать разными способами в наше время. Всемирная сеть соединяет нас всех и дает возможность объединиться. Возможны объявления о кружке по интересам на разных специальных сайтах.

— Что нам мешает распространять информацию, чтобы привлечь людей, и одновременно действовать, чтобы нарабатывать статус? — резко вступала в разговор Алиса. — Быть может нам сейчас как раз необходимы последовательные размеренные действия без крайностей. Мы можем разместить объявление, приглашать людей примкнуть к нашему движению и в то же время продумывать возможные действия, какие есть возможность предпринять. Нужно сразу же начинать действовать, начиная с лёгкого, понемногу.

— Верно! — воскликнул Фёдор, отложив в сторону приборы, и трое пар глаз уставились на него. — Вам, то есть теперь уже нам, необходимы последовательный план действий пока безо всяких рисков и хорошая реклама вашему, то есть нашему, движению.

— Наше движение не продукт, — резко поправил Макс, — Поэтому нам не нужна реклама. Мы хотим, чтобы о нас узнали единомышленники и могли присоединиться, а нарочно заставлять кого-то примкнуть к нам не собираемся.

— Это понятно, — вступил в разговор Денис, — Однако он и Алиса правы, размеренные действия сейчас будут очень кстати.

— Хорошо, — помедлил с ответом Гордеев, — Статус нашего плана определился.

— Солнце сегодня не то! — воскликнул Денис.

— Не то, но скоро будет иным! — произнес в ответ ему нестройный хор из трёх голосов и бокалы сомкнулись при этих словах.

За оставшийся вечер успели вспомнить Маяковского, Мандельштама и то время, при котором они жили, но не выжили. Так и настал двадцать первый час.

— Как быстро время пришло! — удивлялся Фёдор, — Разом на улице потемнело.

— Я могу проводить тебя, — немного промедлив сказал Макс, обращаясь к Алисе.

— Я бы тоже мог пойти с вами, — добавил Денис.

— Не стоит, — отвечала она, смущаясь, — Доберусь сама.

— Можете пойти со мной, — развеял начавшееся тягостное молчание Фёдор, так, что остальные вновь смотрели теперь на него.

Четверо молодых людей, наконец, покинули этот манерный ресторан. Ночная летняя прохлада резким дуновением ветра взбодрила довольные лица, опьянённые какой-то идеей, растормошила неиспытанные, свежие, но уже искрящие, яркие мысли. Уверенно делали шаги новоиспечённые соратники. Румяная круглая луна отчётливо виднелась и путеводные звёзды, казалось, сияли вокруг. По улицам неторопливо гуляли молодые, никуда не спеша, наслаждались зеленью вокруг и внутри них.

На перекрёстке четверо людей разделились. Денис с Фёдором отправились на одну и ту же улицу, на которой, как оказалось, вместе жили. Макс с Алисой не спеша также направились в свою сторону.

— Давай я всё же тебя провожу, — не унимался Макс, когда они спускались в метро. Внутреннее чувство долга, а может и не оно подсказывало ему сделать это.

— Правда, не стоит, — с натянутой улыбкой отвечала она, подняв на него глаза.

Гордеев также смотрел на неё, стоя ступенькой ниже на эскалаторе. Неуверенность, отказ и волнение — быть может они и направили его в один вагон с Алисой.

— Хорошо, если тебя смущает формулировка моего предложения, — вновь говорил он, подсаживаясь к ней, — Я могу попросить у тебя разрешения подышать свежим воздухом и прогуляться до твоего дома? Если ты этого хочешь, то могу идти даже позади тебя.

На этот раз искренняя, сдержанная улыбка появилась на лице Алисы, которая теперь смело смотрела на него.

— Хорошо, в таком случае, я не против.

До белокаменной церкви они дошли молча. Золотой крест отливал лунным светом среди звёздного неба. С наступлением ночи эта святыня казалось опустошенной. Белоснежная потускневшая обитель будто притаилась в сумерки, в то самое время, когда совершаются грехи.

Только приблизившись ко дворам Алиса по привычке предусмотрительно окинула мимолётным быстрым взглядом местность после чего ступила к своему дому. Гордеев обратил внимание на этот неприглядный жест:

— Не боишься? — спросил он.

Она, будто забывшая о его присутствии, посмотрела на него сначала как на незнакомца, но уже через секунду расплылась в смущённой улыбке:

— Нет, я же часто здесь хожу, уже всё знакомо и привычно.

— Да, но тут достаточно тёмные дворы, поэтому я и спросил, — начал оправдываться Макс. — Мало ли, люди разные бывают.

Алиса посмотрела на него уже без улыбки и каким-то твёрдым голосом произнесла:

— Только не здесь. Люди тут одинаковые и к тому же не меняются. Мало что здесь меняется.

При вновь наступившем молчании они подошли к дому. Вокруг было пустынно, лишь рядом с подъездом валялось какое-то средних размеров пьяное тело. Алиса при этом засмущалась, отвернулась и посмотрела Максу в глаза:

— Спасибо, что проводил.

— Прогулялся до твоего дома, — поправил он. — Не стоит благодарить. Я всего лишь подышал свежим воздухом в приятной компании.

Искренняя улыбка вновь засияла на лице Алисы. Она смущённо отвела взгляд. Макс тоже как-то неловко начал смотреть по сторонам. Тишина вмиг повисла над ними, и они уже готовы были распрощаться друг с другом, как вдруг дверь подъезда протяжно запела, и оттуда вышла низенькая беленькая старушка с деревянной клюкой в руке.

— Чего здесь собрались? — набросилась она, потом взглянула на Алису и видимо узнала её. — Алиска, ты что ли? Я-то думала опять малолетние сюда пришли курить, дымить. Приходят постоянно, мусорят, слов не понимают уже совсем.

Она принялась вздыхать и ругаться, обзывая приходящих сюда, по её словам, малолетних преступников. Тут же она вновь вернулась к Алисе.

— А ты чего здесь стоишь, — обращалась она к ней, совсем не обращая внимания на Макса, — Тоже тишину ночную нарушаете. Лучше вон, папку своего забери домой.

Деревянной клюкой она показала на лежащее у скамейки возле подъезда тело. Алиса вмиг покраснела. Между тем старушка, всё ещё ругаясь, уже заходила в подъезд.

После закрытия дверей подъезда двух молодых людей вновь окутала ночная тишь. Алиса беззвучно опустила взгляд вниз. Затянувшееся безмолвие нарушил Гордеев. Он как-то резко двинулся в сторону скамейки с телом и сказал:

— Давай я тебе помогу.

— Нет, не стоит, — попыталась остановить его Алиса, а затем тихо добавила, — Мы с мамой справимся.

— Я и сам справлюсь, — успокаивающим тоном проговорил он, — Не надо беспокоить твою мать. Лучше открой дверь.

Он подхватил тело под руки пьяного и затащил его в подъезд. Алиса пыталась сначала разбудить отца, но тщетные попытки не увенчались успехом. Было принято решение самим затащить его на второй этаж. Алиса поддерживала того за ноги, и они совместными усилиями занесли тело в квартиру. Мать к тому времени еще не спала. При виде дочери и Гордеева она, молча, указала им на комнату, в которую следовало положить пьяного, и помогла им это сделать. Когда дело было завершено, она с видимым спокойствием с ноткой равнодушия спросила Алису:

— Где он был?

— Около скамейки возле подъезда валялся, — отвечала Алиса, а затем, когда её мать посмотрела на Гордеева, добавила:

— Это мой приятель. Он оказался рядом, поэтому помог занести папу домой.

— Спасибо, — холодно произнесла Надежда Дмитриевна.

— Не стоит, — заговорил Гордеев.

— Тебе, наверное, пора, — осторожно проговорила Алиса, обращаясь к Максу, стараясь не смотреть парню в глаза, — Спасибо за помощь.

— Не за что, — проговорил он и посмотрел на неё, когда выходил за дверь, — Ещё увидимся.

Алиса, молча, улыбнулась ему вслед и закрыла за ним на засов дверь.

VI.

Суббота следующего дня началась с напряженных мыслей. Прошло без малого почти две недели с того поворотного для Гордеева воскресенья. Это время, в течение которого он обременился новыми думами и заботами, проплыло облаками незаметно. Внезапный порыв, возникший вследствие шумных событий, сделал своё дело: Гордеев совершенно забыл про свою вынужденную обязанность. Обстоятельство возникшего долга не посещало его голову в последнюю неделю, так как она затуманилась совсем другими мыслями. Впрочем, бремя, которое он теперь нёс, напомнило о себе лишь в один вечер текущей недели. В пятницу перед их собранием бабушка Максима сообщила своему внуку о выполненной ей необходимости — она поставила свечки за Гордеева в церкви. Но тогда в его голове лишь вспыхивали думы о предстоящем собрании, важном для него новом начале, поэтому он не стал освобождать место мыслям, посвящённым долгу. Теперь же ситуация в корне изменилась. Наступило утро субботнего дня. Того самого дня, когда почти истек срок, который самозабвенный Гордеев сам же себе и назначил. Уже завтра он пообещал вернуть расточительному Игорю половину той суммы, которую он передал Эдику и которую Макс в порыве своей страсти раздражения после ненавистного суда употребил для выплаты штрафа незнакомого почти что деда. В общем говоря, оказался он в затруднительном, в первую очередь, для самого себя положении. Не находилось варианта заработать двадцать пять тысяч рублей за один день даже с божественной помощью, и Гордеев это прекрасно осознавал.

Весь день он посвятил размышлениям о возникшей для него ситуации. В шесть часов вечера Гордеев во время ужина с Эдиком на кухне поведал ему о складывающемся безвыходном положении.

— Не мог бы ты попросить своего приятеля, у которого брал в долг, об изменении сроков выплаты ему этих денег, — говорил Макс. — Я не могу сейчас вернуть всю сумму, с поиском работы возникли проблемы.

— Не отдавай ты ему этих денег, — высказался Эдик, — Перебьется. У него их навалом. Не зря же он произнёс это слово…как его…Безвозмездно!

— Нет, ты ему передай, что я обязательно верну ему деньги, но не сейчас, — настаивал на своём Гордеев, и Эдик уже распалился в гневе от упрямства соседа.

— Черт с тобой! — вскрикнул он и достал свой телефон. — Видишь, при тебе сейчас ему позвоню и передам всё, если, конечно, трубку возьмет. Занятой он, видите ли. А если не возьмет, то перетерпишь денек, через отца передам твое занудство.

Конец ознакомительного фрагмента.