Брачная афера Ривотта Мадсона

Анна Пожарская, 2020

От отчаяния я заставила авантюриста Мадсона взять меня в жёны. Брак помог сохранить наследство и ускользнуть от человека, семь лет терзавшего мое тело и душу. Но мой мучитель могущественен, а муж не стал защитой и опорой. Придется спасать себя самой. Хм… благоверный путается под ногами, осталось только понять зачем. В тексте есть: отчаянная героиня с уникальным даром, ушлый герой, драконы в качестве домашних животных, противостояние характеров, приключения и много любви.

Глава четвертая

Каждый раз, заходя на драконюшню покойного мужа, Гортензия вспоминала, что нелетающие драконы получили свое название именно из-за самок. Это на дракодроме хватало больше похожих на гигантских варанов самцов, а здесь жили преимущественно лучшие их половины: неуклюжие крупные ящеры с бесполезными маленькими крыльями.

Возможно, когда-то они умели летать, но сейчас крылья только мешали использовать самок для катания верхом, больше никакого прока. Сами животные, похоже, этого не понимали, и, когда их что-то пугало или злило, быстро-быстро махали ненужными атрибутами. Драконицы живородящих видов могли еще плевать «огнем» — разъедавшей кожу кислотой — но только пока вынашивали детенышей. В остальное время ящеры были вполне безобидны и пугали гораздо больше, чем могли навредить.

«Драконы безопасны!» — повторяла себе Гортензия, втягивая носом характерный горьковатый запах и захватывая взглядом свободно гуляющих по территории животных. Теоретически, конечно, любой из нелетающих вне зависимости от пола мог сожрать человека — и размеры особей, и челюсти это позволяли — но зачастую рептилии побаивались двуногих и предпочитали прятаться. В редких случаях, и то скорее от отчаяния, они могли повредить человеку голову или руку.

Остановилась, собираясь с мыслями. До здания, где расположились управляющий и другие работники, было рукой подать, но еще на середине пути сердце забегало так резво, что Гортензии понадобилось перевести дух. Несколько раз глубоко вздохнула и продолжила путь. Тут не дракодром, где за каждым зверем следят, здесь они гуляют сами по себе.

Побаивалась ящеров с детства. И хоть давно убедилась: рептилии по большому счету ничем не отличаются от крупных собак, все равно частенько замечала за собой покалывающие шею мурашки, противно потные ладони и бешеный стук крови по вискам.

Обычно ее встречал кто-то из работников, но сегодня Гортензия надумала приехать внезапно, проверить, справляется ли новый управляющий. Предыдущего рассчитала сразу же после смерти супруга: мужчины вели какие-то темные делишки, а ей не хотелось сложностей из-за нечистых на руку работников. Новый управляющий производил приятное впечатление, однако проверить, как и что, было нелишним.

Уже подходила к зданию, когда воздух прорезал стон. Громкий, протяжный, гортанный. Показалось, сжалось сердце и кровь застыла в жилах. Гортензия испуганно оглянулась, пытаясь найти источник звука. Стон повторился. На этот раз он показался жалобным и просящим. Вздохнула с облегчением. Точно не человек.

Из здания вышел смутно знакомый усатый мужчина с большой сумкой. Заметив Гортензию, он тепло улыбнулся и вежливо поклонился.

— Добрый день, госпожа Патрак! — поздоровался он, удобнее перехватывая сумку на ходу. — Рад видеть вас в добром здравии! Простите, спешу, Чучундре плохо, надо помочь.

Гортензия вернула улыбку. Память услужливо подсказала, кто перед ней. Когда госпожа Патрак приезжала сюда в последний раз, Лютик помогал местному ветеринару. Тогда мужчина был худее, моложе и, кажется, белобрысее.

— Что случилось? — поинтересовалась она, шагнув следом за работником. Как-никак Чучундра — одна из самых дорогих самок, и ее болезнь может иметь серьезные последствия для всех.

— Она же на сносях, — махнул рукой мужчина, ускоряя шаг. — И так вредная, а сейчас еще вреднее. А господин управляющий, как назло, на своем ящере приехал. Что они там не поделили, непонятно, но самец подрал ей шею. Еле разняли. Она, конечно, в него тоже пару раз ядом плюнула, — тут Лютик ехидно ухмыльнулся. — Теперь он одноглазый ящер в яблоках, — вздохнул: — Но рана огромная, у Чучундры шкура сейчас не такая прочная и заживает плохо. Мы хотим помочь, а ей больно и она сопротивляется. Вроде знает нас, но удержать на месте почти невозможно. И привязать нельзя, только хуже сделаем. Ребята уже у загона, а я несу лекарство. Попытаемся намазать заживляющей мазью.

Гортензия покачала головой. Сжала кулаки, стараясь унять подступающую злость. Порубит на фарш и пришлого ящера, и его хозяина. Без всякого яда! Ей сейчас только потерять породистую самку не хватало!

Лютик остановился и прищурился.

— Госпожа, — осторожно позвал он, и Гортензия прикусила губу в ожидании. Знала, что попросит мужчина, и заранее боялась этой просьбы. Но Лютик был не из робких, поймал взгляд собеседницы и продолжил: — Вы же ящерочуткая… Помогите нам! Это и в ваших интересах, — опустил глаза: — Простите, если дерзок. Но это самый лучший выход…

Горьковатый запах стал невыносим. По телу Гортензии пробежал давно забытый холодок. Она тяжело проглотила застрявший в горле ком и прикрыла глаза. Вот уж не думала, что когда-нибудь еще придется делать это.

— Я давно не пользовалась даром, — поделилась еле слышно. — Были обстоятельства, когда думала, что больше не смогу… И не знаю, получится ли сейчас…

Лютик мягко улыбнулся.

— Если дар пропал, она просто вас не подпустит. Даже если разъярится, мы успеем ее отогнать. Ничего страшного ни с вами, ни с ней не случится.

Гортензия потерла лицо ладонями и шумно выдохнула. Лютик прав, но как же не хочется, чешуя подери! Поежилась и потерла плечи, отгоняя охвативший тело холод. Надо идти! Чучундра — самка дорогая, терять ее — непозволительная роскошь.

— Давайте попробуем, — согласилась Гортензия и не узнала своего голоса. Получилось шершаво и глухо, будто каждое слово давалось с трудом. — Ведите!

Мужчина кивнул и поспешил дальше по дорожке, госпожа последовала за ним. Воздух снова разрезал протяжный жалобный стон.

Около загона Чучундры их уже ждали. Завидев Гортензию, работники расступились, позволяя спокойно подойти к рептилии. Женщина не спешила. Остановилась у ограждения и схватилась за деревянную перекладину.

— Попробую установить связь, — обернулась она к Лютику, — если все получится, подойду к ней. Не мешкайте, помните, эффект длится недолго.

Мужчина кивнул и добродушно улыбнулся.

— Не волнуйтесь, госпожа, — поспешил заверить в своей осведомленности. — Мы все видели ящерочутких в деле.

— Вы сталкивались с отражениями, — покачала головой Гортензия. — Со мной будет иначе. Будет отдача.

Вздохнула и закрыла глаза. Сжала деревяшку до белых костяшек, до легкой боли, впиваясь ногтями в шершавую волокнистую структуру. До крови прикусила губу, мысленно взывая к пространству, будто трубящий слон, собирающий сородичей на водопой. Накрыло знакомыми ощущениями. Тело будто пронзило тысячей леденющих игл, а потом оно взорвалось и рассыпалось на мириады частиц. Смешиваясь с воздухом и пылью, те медленно поползли к земле.

Перед глазами возникла Чучундра. Она лежала на полу, опустив огромную голову на передние лапы. Гортензия была рядом с ней и в ней, смотрела со стороны и одновременно владела разумом драконицы. Сердце стучало от страха, от боли в плече хотелось кричать в голос, они обе — зверь и человеческая женщина — оказались растеряны и испуганы в унисон. Гортензия выдохнула и приказала ящеру подняться. Чучундра застонала тем самым ужасным звуком, который еще несколько мгновений назад переворачивал внутренности, и неохотно встала на ноги. «Раз-два, раз-два», — подбадривала Гортензия шагающую драконицу, подавляя желание разреветься от чужой боли. «Раз-два, раз-два», — шептала она, ожидая, когда, наконец, все закончится, и опасаясь разрыва тонкой связи.

Вышли наружу, и вокруг замельтешили мужчины. Чучундра собралась спрятаться, но Гортензия велела ей остаться на месте. Захотелось кричать, когда к шкуре самки приложили тряпки с мазью. От боли перехватывало дыхание, но женщина удерживала связь: отпусти она зверя сейчас, все усилия будут напрасны.

Работники не медлили, сделали все даже быстрее, чем рассчитывала. Плечо еще саднило, но беспокоить его перестали. Чучундра фыркнула на мужчин и отправилась к поилке. Гортензия тяжело проглотила слюну, мысленно сжимаясь в комок. Настал самый неприятный момент. Требовалось разорвать связь. Отпустить зверя.

Плавно вдохнула, мысленно готовясь получить очередную порцию боли. Собрала разлетевшиеся частички в вихрь. Закружила его так быстро, как смогла, и раскрыла объятия. Части пора присоединиться к целому.

Показалось, кто-то облил кипятком: боль, зуд и выступающая в трещинах кожи кровь. Судорожно хватила ртом воздух, пытаясь удержаться в границах реальности, но мука оказалась такой сильной, что сознание предпочло отступить в спокойную черноту. Прежде чем все исчезло, Гортензия услышала свой полный ужаса вопль.

Очнулась в кресле в кабинете управляющего. Сквозь приоткрытое окно дул прохладный ветерок, но нос улавливал только резкий кошачий запах платка, который обеспокоенные мужчины пихали в лицо.

— Как хорошо, что вы очнулись! — с облегчением выдохнул Лютик. — Я уж решил, все пропало. Особенно когда у вас кровь пошла носом. Нужен доктор?

Гортензия покачала головой, залезла в карман платья, достала платок и вытерла нос.

— Если можно, сладкого чаю…

— Сейчас сделаем, — управляющий подобострастно поклонился и убежал прочь.

— Со мной все в порядке, — поспешила успокоить Лютика. — Отдача в основном в голове. Реальная боль гораздо слабее, чем кажется.

— Простите, — мужчина развел руками. — Я забыл, как бывает, когда имеешь дело с ящерочуткими, а не с отражениями. Но без вас мы бы не смогли ей помочь… От веревок ей становилось только хуже, они сдирали шкуру.

— Ерунда, — махнула рукой Гортензия. — Главное, что Чучундре легче. Она так мучилась! Что до отражений, не обманывайтесь. У них нет отдачи, зато у ящерочутких, с которых эти отражения создали, есть каждый раз. Так что даже если никто не мучается при вас, кто-то совершенно точно страдает вдали.

— А господин Патрак говорил, что в этом случае все хорошо…

— Он ошибался, — Гортензия хотела сказать, что супруг намеренно лгал, но потом решила не посвящать работников в семейные дрязги.

Лютик кивнул. Вошел управляющий с подносом. Кабинет заполнил запах мяты. На столе перед Гортензией поставили чайник с чашкой и вазу с конфетами.

— Отправляйтесь работать, Лютик, — не терпящим возражения тоном приказала хозяйка, и ветеринар тут же покинул кабинет.

Остались вдвоем с управляющим. Смерила этого лощеного мужчину взглядом, раздумывая, рассчитать его сразу или дать шанс. Снова вытерла подтекающую из носа кровь и налила себе чаю. Отхлебнула, ожидая первого шага от подчиненного.

— Клянусь, госпожа Патрак, больше такого не повторится, — запальчиво заверил он.

— Уверена, — ухмыльнулась Гортензия и отпила еще. А потом выпалила ровно так, как отчитывал подчиненных почивший муж. — Потому что если еще хотя бы раз по вашей вине пострадает какое-то из моих животных, вы вылетите отсюда с таким свистом и рекомендациями, что закончите свою жизнь на паперти. Это понятно?

— Понятно, — кивнул мужчина спокойно.

Гортензия покачала головой. Учитывая размер его жалованья, он мог бы и крепче держаться за место. А потом вспомнила его рекомендации и смягчилась. Если этот мужчина и впрямь такой весь из себя грамотный, стоит дать ему шанс.

— Давайте проверим книги, — предложила она примиряюще, и управляющий посмотрел на нее с благодарностью. Вероятно, общаться по делу для него было проще, чем пытаться загладить вину.

Два часа спустя Гортензия уже ехала в карете в центр города за советом к знающему человеку. Обещали, что, взглянув на договор драконюшни с придворными зельеварами, он подскажет, к кому обратиться, чтобы немного изменить условия. Золотых гор не сулили, но Гортензию устраивали и небольшие поблажки. Даже два процента сейчас были важны как никогда.

До назначенного времени еще можно было успеть перевернуть мир, но оставаться на драконюшне не хотелось. Ловить на себе жалостливые и виноватые взгляды каждый раз, когда подтекало из носа, надоело. К вечеру все пройдет, а холодок от лицемерной жалости будет преследовать вечно. Когда просили помощи, прекрасно представляли, чем все закончится, так непонятно, зачем изображали сожаление после…

На подъезде к дворцовой площади скорость уменьшилась, народу и карет вокруг стало больше, и извозчик, похоже, боялся столкнуться с кем-нибудь. От нечего делать Гортензия уставилась в окно. Увидела здание и ухмыльнулась. Поговаривали, в этом строгом особняке с высокими, идеально-правильными колонами и тяжелыми резными дверями был лучший дом терпимости в городе. Фыркнула и покачала головой. Никогда бы не подумала! Снаружи все так чинно и гладко, школа благородных девственниц, не меньше.

Дверь здания распахнулась, и на крыльцо вышел Ривотт собственной персоной. Он довольно улыбался и насвистывал веселую песенку.

Гортензии захотелось расхохотаться. Надо же, какой стеснительный муж ей попался! Вчера не решился прийти к ней, зато легко отправился к девкам. Оно, конечно, к лучшему, ей мысли о постели внушают скорее страх, чем предвкушение, но давать повод для сплетен не стоило.

Велела остановиться и, приоткрыв дверцу, окликнула благоверного. Ривотт встрепенулся потревоженной птахой и послушно запрыгнул в карету. Уселся напротив. Гортензия поморщилась, учуяв запах знакомых женских духов. Не таких уж дешевых! Ухмыльнулась и смерила супруга взглядом. Ривотт будто ожидал скандала: собранный и серьезный, он сложил руки в замок, сжал губы и уставился на жену. А потом нахмурился и по-хозяйски поинтересовался:

— Что у тебя случилось? Выглядишь — краше в гроб кладут.

— Ерунда, — Гортензия махнула рукой, — накрыло отдачей. Уже забыла, как это — владеть чужим разумом, думала, не смогу больше… Оказалось — могу, — шумно вздохнула: — Лучше бы и не знала никогда, что это такое…

Ривотт оживился. Редкий дар приятельницы не был новостью, в юности мужчина даже смеялся, что если Гортензия выйдет за ящера, всегда будет знать, с кем ночует супруг. Видимо, и сейчас разговоры о ящерочуткости настраивали на шутливый лад.

— Насколько помню, есть отличный способ избавиться от дара, — выпалил он. — Надо родить ребенка. И ящерочуткость пропадет навсегда.

Гортензии захотелось разреветься. В груди будто разгорелся огонь, не давая вздохнуть по-человечески. Хватила ртом воздух и ущипнула себя за запястье. «Дело прошлое», — напомнила мысленно и скривилась в усмешке.

— Осталось только найти, от кого, — заметила философски, сама не зная, хочет услышать комплимент или просто поддеть мужа.

— Ну здесь мне даже присоветовать нечего, — развел руками Ривотт и подмигнул. — Попроси кого-нибудь по дружбе. Денег приплати, в конце концов! — потом деланно прищурился. — Придумал! Можешь дать объявление, что готова создавать отражения, это ж вроде через постель делается. Помучаешься, конечно, немного, но рано или поздно у тебя все получится. Зато при деньгах будешь. Опять же, сможешь сама выбрать нужного папашу…

Гортензии показалось, что тело бьет мелкая дрожь и противный леденящий холод завоевывает каждую частичку. Поежилась, пытаясь согреться. Тщетно! Из груди вырвался стон, и страх тонкой шалью укрыл плечи. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы муж замолчал. Чтобы больше ни словом, ни мыслью, ни вздохом не напоминал ей о прошлом. О том, что хотелось забыть до боли в груди, до готовности удавиться. Об унизительных и мерзких ночах в компании братьев Патраков, и о страшных, полных боли днях после. Об охватывающем все существо ужасе даже от скрипа двери, сообщающего о приходе супруга домой, одного или в компании братца. О не сулящих ничего хорошего тяжелых шагах в коридоре, от которых хотелось исчезнуть, скукожиться до пылинки, раствориться в окружающем воздухе. О том, что каждая новая порция семени в ее лоне обещает еще один полный ужаса день.

— Что с тобой? — будто издали позвал Ривотт. — Прости, сморозил несусветную глупость…

— Они трахали меня вдвоем, — зло прошептала Гортензия, чувствуя, что больше не хочет держать эту жижу в себе. — Муж и деверь. Когда одновременно, когда по очереди, непременно наблюдая друг за другом и давая советы. А утром шли к животным воспользоваться моим даром! Управляли драконами. И если муж просто продавал свои услуги хозяевам ящеров, только чтобы наказать меня за непокорность и попытки бегства, то Белдон творил с животными что-то непотребное. От его отдачи я отходила по несколько дней. А потом Патраки снова тащили меня в постель…

По щекам, кажется, потекли слезы, но ей уже было плевать. Плотину прорвало. Семь лет она молчала о своей беде, семь лет гадала, а не сама ли виновата в происходящем, и вот наконец смогла заговорить. Посмотрела на растерянного Ривотта и твердо произнесла то, ради чего завела столь длинную речь.

— Ни один мужчина больше не прикоснется ко мне, пока не буду уверена, что ему не нужен мой дар. Так что твой способ не годится.

Ривотт громко сглотнул. Шутки кончились, а слов утешения он не знал.

— Скажи, — поинтересовался первым, что пришло в голову, — а Белдону зачем к ящерам?

— Какой-то секретный ингредиент для королевского отвара, — пожала плечами Гортензия и шмыгнула носом. Боль потихоньку отступала, и слезы вместе с ней.

— Мне следовало бы догадаться….

— Его жена была ящерочуткой, а потом он овдовел, и они с братом нашли меня.

Ривотт кивнул. Подозревал, что папаша Гортензии и рад был сбагрить ее в хорошие руки! Посмотрел на жену и, не выдержав, пересел к ней. Обнял. Уложил голову Теззи к себе на плечо и осторожно, чтобы не испортить прическу, погладил по волосам.

— Ты пахнешь, как дешевая шлюшка, — усмехнулась супруга, но не шелохнулась. Ривотт только покачал головой, если Теззи пытается шутить, значит, ей становится легче.

— Не такая уж и дешевая, — больше для порядка возразил он и поспешил внести ясность. — Мне нужно было снять напряжение после бегов, отвлечься хотя бы немного. Тащить тебя в постель не хотелось. Мы почти чужие люди, и ты вряд ли была рада мне как мужчине. Проще заплатить. Ни обязательств, ни задушевных разговоров, ни принуждения.

— Зато заразы… — хихикнула Гортензия, выбираясь из его объятий.

— Зельевары сейчас лечат все, — заверил Ривотт и невозмутимо продолжил: — Может, прогуляемся немного в городе? Поужинаем вместе… Мне неудобно, что ты меня кормишь, а я ни за что не плачу. У тебя нет великих богатств, да и мне не пристало.

— Я еду на встречу в торговую палату и не знаю, хватит ли сил на прогулку. Освобожусь часа через два.

— Прекрасно, — согласился Ривотт. — Тогда жди меня там около выхода. Я забегу в холостяцкую квартиру, переоденусь и встречу тебя. Там и решим: пойдем к тебе сразу или погуляем.

— Договорились, — улыбнулась Теззи, и Ривотту стало спокойнее на душе. Отпустило чувство вины за невоздержанный язык и снова, как всегда после удачных постельных упражнений, захотелось петь.

Остановил карету и, помахав Гортензии, отправился воплощать задуманное.