Солнце восемь минут назад

Анна Малышева, 2023

Александра Корзухина – художница, реставратор и продавец антиквариата – получает новый заказ. Задание, очень хорошо оплаченное, кажется ей странным. Ей предлагают подделать… подделку. Она становится участницей давней семейной драмы, и самое невероятное в ней то… что она, кажется, влюбилась.

Глава 2

Обеденный стол был таким длинным, что, когда за него уселись пять человек, он все равно казался пустым. С каждой стороны стола стояло по дюжине стульев. Здесь, в трапезной главного здания, могли разом разместиться все постояльцы отеля, даже если бы он был заселен до отказа, прикинула Александра. Сама она к столу еще не присаживалась — художница вызвалась помогать Жоре, хлопотавшему на кухне. Светлана, сидевшая рядом с мужем, не двинулась с места. Она была поглощена беседой с приехавшим хозяином, и те обрывки ее фраз, которые ловила Александра, сплошь состояли из восторженных восклицаний: «Чудесное место! Дивная природа! Великолепная идея!»

Александра, раскладывая по новеньким белым салатницам и блюдам привезенное готовое угощение, иронично улыбалась. Не выдержав, она негромко заметила:

— Всегда восхищалась людьми, которые умеют скрывать свои чувства. Это лучшие продавцы.

— А что она продает? — Жора оглянулся на открытую дверь, тоже понизив голос.

— Своего супруга.

Она осеклась, встретив внимательный взгляд молодого человека, и поспешила сгладить впечатление:

— Все профессии — это ведь товар, правда?

— Ну да, — ответил тот, по-прежнему пристально глядя на нее. — Хорошо тем, у кого этот товар имеется.

На этом разговор оборвался: они отправились накрывать на стол. Аристарх при их появлении поднялся было, чтобы помочь, но жена едва заметным движением усадила его обратно, придержав за локоть. Она явно не желала, чтобы супруг ронял достоинство перед заказчиком.

Первые минуты ели почти в полном молчании. Впрочем, с аппетитом поглощала пищу одна Светлана. Аристарх выглядел задумчивым, и мысли были не из приятных, судя по его лицу. Он упорно смотрел в тарелку, словно надеялся найти там ответ на терзавшие его вопросы. По правую руку от Александры сидел Жора. Парень ел без удовольствия, механически — словно по обязанности, потому что так полагается. Сама художница, хотя и была голодна, слишком волновалась ввиду предстоящих переговоров с заказчиком и едва замечала, что ест.

Хозяин отеля сидел во главе стола перед нетронутой тарелкой, поставив локоть на салфетку, подперев кулаком щеку. Его взгляд был устремлен на елочку, мигавшую красной гирляндой. Казалось, мужчину заворожили огоньки, то медленно погасавшие, то неохотно разгоравшиеся, то бегущие резвой волной вокруг деревца в кадке. На сотрапезников он не смотрел и, если Светлана к нему обращалась, отвечал не сразу. С Александрой он обменялся парой дежурных фраз, когда их знакомили. Его поведение тревожило и интриговало художницу. «Вид у него не праздничный, но ведь у богатых людей и неприятности большие, — думала она, поддевая вилкой салат. — Только бы заплатил, в сущности. Какое мне дело до остального!»

И все же она украдкой посматривала на Максима — так попросту, без отчества, он ей представился.

У него была внешность, далекая как от красоты, так и от мужественности, но такие типажи привлекали ее внимание. На вид владельцу отеля было около пятидесяти лет. Среднего роста, худощавый, одет без претензий — черный свитер, джинсы, кожаная куртка, которую он не снял, садясь обедать. Черные волосы с проседью коротко подстрижены ершиком. Впалые щеки выбриты до блеска. Водянистые прозрачные глаза треугольного разреза, под глазами круги, пристальный взгляд без выражения, устремленный в никуда. Александра мысленно уже делала карандашный набросок этого жесткого нервного лица, фиксируя глубокие складки у рта, губы неожиданно женственного очерка, короткий нос с горбинкой и тонкими подрагивающими ноздрями. «Расстояние от носа до рта больше обыкновенного, — отмечала она. — Высокий лоб, уши плотно прижаты к черепу… И хотя он сейчас о чем-то грезит, у него вид человека, готового взорваться и вспылить».

— Что это вы на меня так смотрите? — внезапно обратился к ней Максим, оторвав взгляд от гирлянды.

Опешив, она ответила честно:

— Я думаю, что вас интересно было бы рисовать.

Мужчина поднял брови:

— Серьезно? Ну, этого не требуется. Заказ будет другой. Вы закончили с обедом?

Александра посмотрела на свою тарелку и отодвинула ее:

— Да, спасибо.

— Тогда мы с вами поднимемся наверх и все обсудим. — Максим с шумом отодвинулся от стола вместе с тяжелым стулом и встал. — Незачем время терять, хочу засветло в Москву вернуться. Кофе хотите?

— С удовольствием. — Александра тоже встала.

— Жора нам наверх принесет.

С этими словами, не взглянув на Сазоновых, прекративших есть, хозяин направился к лестнице. Александра последовала за ним.

На площадку второго этажа выходили две двери — одна напротив другой, точно как в маленьких шале. За первой отворенной дверью оказался кабинет. Александра переступила порог вслед за хозяином, отмечая более чем скромную обстановку. Большой сосновый стол, офисное кресло, железные стеллажи, полки которых были уставлены картонными коробками. Единственным предметом роскоши здесь был большой сейф — таких монстров последнего поколения ей доводилось видеть в хранилище аукционного дома «Империя», с которым она часто сотрудничала. Ее знакомый аукционист Игорь Горбылев говорил, что некоторые экземпляры стоят более миллиона рублей. «Клиентам это нравится, — прибавлял он с самодовольной улыбкой. — Хотя, прямо скажем, такая степень безопасности нам ни к чему. Но огневзломостойкий сейф со стенками в сантиметр, с кодовым и ключевым замком — это всегда производит впечатление!»

— Присаживайтесь. — Максим ногой подтолкнул к Александре офисное кресло. — Давайте сразу к делу.

Кресло покатилось, художница поймала его за спинку и села. Хозяин кабинета вынул из внутреннего кармана куртки ключ и подошел к сейфу. Александра дипломатично смотрела в сторону и все же, когда массивная дверь отворилась, не удержалась и бросила короткий взгляд внутрь сейфа. Она увидела слева стопку коробочек в простых коричневых упаковках, в углу виднелся рулон бумаги, вдоль правой стенки в глубине — большой плоский пакет. Именно его Максим и достал, положив на стол. Вынув из ящика стола канцелярский нож, он выдвинул лезвие и несколькими резкими движениями вспорол упаковку по периметру. Пузырчатый целлофан и белая шелковистая ткань клочьями посыпались на пол. Александра поднялась с кресла и, подойдя к столу, принялась рассматривать картину в гладкой раме бронзового цвета.

«Это лучше, чем я ожидала. — Она склонилась над полотном, сожалея, что лупа и фонарик остались в сумке, в ее шале. — Намного лучше».

Перед ней был пейзаж, примерно сорок на пятьдесят сантиметров, несомненно, немецкий, несомненно — середины девятнадцатого века, и скорее всего — подлинный. На картине был изображен исполинский дуб на краю сжатого осеннего поля, окаймленного лесом. Присмотревшись, можно было заметить охотников, верхом преследующих оленя, почти исчезнувшего на опушке. Но главными героями картины были не охотники, а огромный дуб и осеннее небо с кучевыми облаками, насквозь пронизанными утренним солнцем. Человек был здесь малозначимой деталью.

— Очень удачная вещь, — вырвалось у нее.

— Да? — Максим стоял рядом, заложив руки в карманы куртки и склонив голову набок. — Георг Генрих Крола. Дюссельдорфская школа. Это я в Цюрихе купил, на аукционе Шуллера.

Он резко хохотнул:

— Хорошее название для аукциона?

— Это солидный дом, — Александра выпрямилась. — Я видела их каталоги. Если не секрет, во что обошлось?

— Пять тысяч пятьсот швейцарских франков. Недорого.

— Для дюссельдорфской школы — нормально, — осторожно согласилась Александра.

Хозяин обратил на нее загадочный взгляд осьминога — тяжелые веки необычного разреза делали его жутковатым.

— Даже если я переплатил, то немного, — заметил он. — От стартовой цены недалеко ушел, всего на три шага. Драки за картину не было. В зале никто не набавлял, только в Сети какой-то блаженный — один раз. В общем, сами видите, самое то для столовой.

Он указал пальцем в пол.

— Возле камина повешу.

— Вы уверены? — усомнилась художница. — Там постоянные перепады температуры, влажности… Полотно может испортиться.

Максим отмахнулся:

— Поэтому я и не стал брать ничего ценного. Для отеля — в самый раз. И не жалко, и не стыдно, и постояльцам приятно. Искусство, мать его так.

«А он ничего себе, — Александра с трудом сдерживалась, чтобы не улыбнуться. — Тоже лучше, чем я ожидала».

— Как я поняла, речь идет о копировании? — спросила она, вновь обращая взгляд на полотно. — Так, может, лучше будет повесить в столовой копию?

— Нет-нет, ни в коем случае, — категорично заявил Максим. — Но копии мне действительно нужны. Для шале. Пять копий для пяти домиков, и побыстрее. За месяц управитесь?

Теперь Александра не сводила с него изумленного взгляда. Она была сбита с толку и ожидала продолжения, но Максим, судя по всему, считал, что выразился ясно.

— За месяц успеете? — повторил он.

— Во всех шале будут одинаковые картины? — нерешительно уточнила художница.

— Именно, — кивнул Максим. — Да и не совсем картины, если быть точным. Что такое венка, знаете? Сталкивались?

Ей показалось, что она ослышалась. Мужчина смотрел на нее уже с явным раздражением. Его тонкие ноздри нервно подергивались, водянистые глаза приобрели жесткое выражение.

— Венка? — переспросила она. — Если это то, о чем я думаю, то венка — это олеография, наклеенная на холст, оттиснутая под прессом, чтобы придать бумаге рельеф холста, и покрытая лаком. Впервые такие гибриды появились в Вене, во второй половине девятнадцатого века, отсюда название… Имитация настоящей картины маслом за небольшие деньги… Некоторые венки даже дописывались вручную, для пущей рельефности.

— Все верно. — Максим достал из сейфа рулон, который заметила там Александра. — Вот, здесь олеографии. Масштаб один к одному. Остальные материалы купите сами и предоставите мне счет. Багеты тоже должны быть идентичны оригиналу. — Он постучал указательным пальцем по бронзовой раме. — Все. Теперь насчет сроков и оплаты…

— Подождите! — Александра с трудом сохраняла самообладание. — Вы предлагаете мне сделать венку?

— Пять штук, — уточнил Максим. — Есть препятствия?

— Да как бы сказать, — она терялась под его взглядом, который ощущала как прикосновение — бесцеремонное и недоброе. Наконец, собравшись с духом, художница заявила: — Я никогда этого не делала.

Богуславский поднял брови и улыбнулся. Улыбался он, опуская углы губ вниз. Это была улыбка наоборот.

— А разве это так сложно? — осведомился он. — Светлана мне сказала, что вы первоклассный реставратор. С такой-то ерундой справитесь!

Александра покачала головой:

— Нет, я не так выразилась. Я никогда этого не делала… И не хотела бы делать, — закончила она с сильно забившимся сердцем.

Мужчина присел на край письменного стола, скрестив руки на груди, рассматривая собеседницу с явным любопытством.

— А почему, что тут такого? — спросил он. — Для вас это какая-то репутационная потеря? Это вас унижает?

— Ну, можно и так сказать. — Александра снова уселась в кресло. Сердце все еще колотилось в горле, и она сама не понимала, отчего так волнуется. — Такую работу может сделать для вас любой студент художественного училища. Нужно только мало-мальски разбираться в технологии. Я реставратор, это так, но я еще и художник. А то, что вы предлагаете… Это очень странно. Если уж на то пошло, можно заказать пять копий акрилом на холсте, их нарисует краскопульт, когда в компьютер загрузят изображение оригинала. С абсолютной точностью. Это все равно что вышивальные швейные машинки, все по шаблону. Ну, а потом можно будет и лаком покрыть, и кракелюры строительным феном сделать, если вам угодно.

Она указала на картину Крола:

— Полотно в хорошем состоянии, наверняка перед торгами его освежили, так часто делают. Парадокс в том, что копия зачастую выглядит старше оригинала, ее старят нарочно, чтобы выглядело убедительнее.

— Копия или подделка? — перебил Максим, не сводя с нее глаз.

— Подделка — тем более! — горячо воскликнула художница. — Тут уж не жалеют ни трудов, ни денег. Есть аутентичные материалы, которые проходят все проверки, они дорогие, но достать их не составляет труда. В Китае, например, работает целая сеть фабрик, производящих краски и грунт по вышедшим из употребления технологиям, с применением запрещенных химикатов. Учитывая то, что на таких производствах нет очистных сооружений, отравляются и рабочие, и окружающая среда. Но никому нет дела. Производство свинцовых белил, например, превращает рабочего в тяжелого инвалида за пару лет. Зато поддельная картина успешно проходит рентген, химический анализ — и пожалуйста, эксперт с чистой совестью дает заключение, что никаких несоответствий не обнаружено. Ватто не писал, например, цинковыми белилами. Только свинцовыми. Цинковые изобрели через шестьдесят лет после его смерти.

Максим рассмеялся. Смех у него оказался неожиданно заразительный, но художница даже не улыбнулась.

— Да я же не предлагаю вам подделать картину! — напомнил он, успокоившись. — Я предлагаю вам сделать предельно достоверные венки, и это не так просто, как вам показалось. Понимаете, ваши работы должны выглядеть так, будто их сделали еще в девятнадцатом веке, при жизни Крола. Краскопульт не подойдет. Это дешевка, а мне нужен высокий класс.

— Я должна сымитировать имитацию? — переспросила Александра. Она никак не могла осознать услышанное. — Венку, которой цена за глаза — десять тысяч рублей? Вот этого еще не доводилось делать… Предложений сымитировать подлинник было немало. Но вы этим не интересуетесь, как я поняла…

— Я похож на преступника? — осведомился Максим.

«Похож!» — подумала художница, молча пожимая плечами.

— Ну, спасибо. — Он правильно истолковал ее движение. — Ладно, давайте еще раз: вы изготавливаете, по всем правилам, как вы там умеете, пять венок, идентичных тем, которые делали в девятнадцатом веке. Никто их за подлинники не примет, разумеется. Подделать подделку — это не подделка.

«А украсть краденое, по его логике, — не кража, — мысленно закончила Александра. — Все-таки он человек из-под темной звезды, Света права!» Вслух же она спросила:

— Не мое, конечно, дело, но можно узнать, зачем это вам?

— Да все просто, — с досадой произнес Максим. — Тут будет арт-отель. В Европе таких полно. Бывают экоотели, бывают арт, чего только не бывает. В главном здании повесим подлинник — пейзаж со сценой охоты. Я специально узнавал — это самая подходящая тема для шале. Во всех домиках будут висеть олеографии, примерно той же поры, что и подлинник. Мелочь, а приятно. Думаете, легко было такие достать?

Он бережно развернул рулон. Александра приподнялась:

— Это олеографии девятнадцатого века?

— Представьте себе, — гордо ответил Максим. — И все вместе они ощутимо стоили, включая комиссионные агентам. Две нашли в Нидерландах, одну в Швейцарии, одну в Германии, одну в Австрии. Так что забудьте про десять тысяч рублей за штуку.

— Вы проделали большой труд. — Она рассматривала пожелтевшие отпечатки со сценой охоты на оленя. — Надеюсь, идея себя оправдает… Хотя в домиках можно было просто повесить другие охотничьи сценки того периода. Я бы вам достала недорого. Уж не по той цене, за которую вы Крола приобрели. И возни меньше.

— Нет-нет, другие картины не нужны! — запротестовал Максим с непонятным ей жаром. — Мне понравилась вот именно эта, я ее еще перед аукционом на выставке присмотрел. Шатался по Цюриху, случайно, в общем, зашел… Что-то меня зацепило.

И, словно устыдившись своего эмоционального порыва, саркастически добавил:

— А рядом с картиной я еще экспертное заключение аукционного дома в рамочке повешу. По-немецки, готическим шрифтом. Пусть гости наслаждаются.

Александра сдалась, внутренне посмеиваясь — больше над собой, чем над заказчиком. «Это нелепо, но, в конце концов, он платит…» Оговорили условия. Максим предложил ей назначить вознаграждение самой, и Александра, поколебавшись, назвала цену пяти реставраций средней сложности. Услышав сумму, хозяин отеля скривил губы. Художница забеспокоилась, что запросила слишком много.

— Понимаю, что работа не выглядит сложной, — с запинкой произнесла она, — но я планирую все же прописать кое-что маслом. А то, получается, вообще дурим людей. Венки девятнадцатого века часто прописывали поверх бумаги…

Мужчина пожал плечами:

— Думаете, мои потенциальные постояльцы в курсе таких деталей? Человек, который разбирается в искусстве, в арт-отель не поедет. Он поедет в экоотель.

«Что ж такое, этот тип мне нравится!» — удивленно констатировала про себя Александра.

— Ну, цену вы сами назначили, — продолжал Максим, запирая сейф. Повернулся обод электронного замка, щелкнул ключ. — Если считаете, что этого вам достаточно — по рукам. Через месяц жду пять картин. Расходы по производству — на ваше усмотрение, не скупитесь. Присылайте сканы чеков. Да, запишите мой телефон!

Она внесла его номер в память мобильного телефона, тут же позвонила, чтобы у Максима отразился ее номер. Через пару секунд во внутреннем кармане его куртки раздалась медленная минорная мелодия.

— Записал. — Максим достал телефон и внес ее контакт в список. — Вам деньги все сразу? В рублях возьмете?

— Конечно, возьму. Сперва аванс, наверное… — начала Александра.

Максим открыл ящик стола и достал небольшую пачку купюр. Отсчитав примерно треть, протянул деньги Александре, остальное небрежно бросил в ящик.

— Возьмите все, я запомню, что расплатился, — сказал он. — Договор составлять не будем, обойдемся без этой ерунды. Олеографии заберете к себе в шале. Картина ведь вам для работы не нужна? Я предпочитаю оставить ее здесь.

— Разумеется, картина не потребуется, — кивнула Александра, принимая деньги. Художница поняла, что запрошенная ею сумма вознаграждения показалась заказчику мизерной. «Можно было просить больше, тем более цифра взята с потолка!» — Но скажите, это не опасно, что в ближайшем будущем картина будет находиться не в сейфе, а просто на стене, без сигнализации? Понимаю, это не самое ценное полотно на свете, но…

— Вот на этот счет вообще не переживайте, — поморщился Максим. — Чужие здесь не ходят. Да, и еще одно условие! Вы должны работать здесь. Венки нельзя вывозить в город. Ну и, разумеется, нельзя публиковать изображения в Сети.

— На этот счет можете не беспокоиться, — заверила его художница. — Не скрою, мне было бы удобнее работать в своей мастерской, но ваши условия — это ваши условия.

— Ну, раз мы все решили, принимайтесь за работу.

Александра попросила разрешения оставить олеографии в кабинете до утра. Она опасалась, что старая хрупкая бумага пострадает от холода и влаги в промерзшем шале. Максим согласился.

— Меня уже тут не будет, но Жора откроет вам кабинет. У него ключи от всех дверей. Кроме этой. — Он с усмешкой кивнул на сейф. — Все будет лежать на столе. Что-то еще? — добавил он, видя, что Александра замешкалась.

Она смущенно улыбнулась:

— Да нет, просто рингтон у вас такой знакомый, а я не могу вспомнить, где это слышала.

Его глаза сощурились, углы губ снова поползли вниз в улыбке «наоборот»:

— Ну вот, теперь я знаю, что вы когда-то ходили на «Служанок» Виктюка!

— Точно! — машинально подтвердила она. — Музыка оттуда. Где же это было?.. В Вахтангова.

— Я тоже на Арбате смотрел, в начале девяностых. Может, на одном спектакле были…

Он вдруг запнулся и закончил, уже без улыбки:

— Страшно подумать, сколько лет прошло. Ну, я вас не задерживаю, нужно еще с дизайнером переговорить. Скажите там, внизу, что я его жду. Да!

Александра, уже направлявшаяся к двери, обернулась на возглас.

— Жду без супруги, — добавил Максим. — Она нам очень мешает.

И хотя поручение было щекотливым, Александра почувствовала, что выполнит его с удовольствием. А хозяин отеля, словно разом забыв о ней, устремил взгляд на лежавшую перед ним картину. Закрывая дверь, художница спросила себя, чем именно так завораживает его рядовое, в общем, полотно? «Бессмысленно гадать, — подумала она. — Бывает странное лицо, от которого глаз не оторвать, бывает идеальная красота, от которой быстро устаешь. Здесь законов нет…»

* * *

Выйдя из кабинета, она едва не столкнулась с Жорой — тот осторожно нес две чашки с дымящимся черным кофе.

— Подноса нет, не могу найти, — пожаловался парень. — А вы уже все?

Александра взяла у него одну чашку:

— Похоже на то. Аристарх внизу?

— Оба там, ругаются, — Жора фыркнул. — Они, видно, из тех, кто любит выяснять отношения при свидетелях. На колхозном собрании, как говорится.

Спускаясь в столовую, Александра приостановилась на лестнице — отсюда она видела и слышала все, что происходило внизу. Аристарх пересел на диван у камина и смотрел на огонь. Светлана ходила взад-вперед за спинкой дивана и отрывисто бросала в затылок мужа:

— Никогда, слышишь, никогда! Завтра утром приедут дети!

— Этим детям тридцать и двадцать девять, — неожиданно резко отвечал Аристарх, не оборачиваясь. — Ты до сих пор все решаешь за них. Для меня это будет не помощь, а обуза.

— Если ты пригласишь эту тварь, я уеду! — Светлана вцепилась в спинку дивана так, что кожаная обивка заскрипела. — Слышишь, немедленно уеду!

Александра, застывшая с чашкой посредине лестницы, стала свидетелем невероятного — Сазонов равнодушно пожал плечами в ответ на угрозу. Художница решила, что пора подать голос.

— Аристарх, тебя ждет заказчик. — Она быстро спустилась в столовую, подошла к дивану и уселась в углу. — Хочет поговорить с глазу на глаз.

— Наедине?! — оскалилась Светлана. — О чем это?!

— Надеюсь, к нему-то ты меня не ревнуешь? — Аристарх поднялся. — Успокойся, пожалуйста.

Светлана бессильно задыхалась, глядя, как супруг поднимается на второй этаж. Когда он исчез на верхней площадке, женщина упала на диван рядом с Александрой — та едва не расплескала кофе себе на колени.

— Вот, Саша, вот! — бормотала она. — Ты же его знаешь, ты же видишь, как он изменился! Будто с цепи сорвался. Стоит заговорить об этой твари, прямо сам не свой. И он еще смеет врать, что ничего не было. Я знаю мужчин!

— Просто переживает, — дипломатично ответила Александра. — Заказ большой, время ограничено.

— Делал он и больше, и быстрее. — Светлана сидела рядом, сгорбившись, спрятав нижнюю часть лица в сложенных ладонях. Ее голос звучал глухо. — С ним творится неладное. Мы тридцать лет вместе, я его видела таким один раз. Вот именно тогда!

Она не договорила, но Александра, уже знавшая от Аристарха о его разрыве с напарницей, прекрасно поняла, о каком событии идет речь.

— Тогда его будто подменили, — продолжала Светлана, отнимая руки от лица и кладя их на тесно сдвинутые колени. Женщина неотступно глядела на огонь и говорила, словно обращалась к пламени. — Огрызался, не отвечал на вопросы, работал спустя рукава. Ничего не было?! Да он полгода прийти в себя не мог. Все было, все. Я не дурочка, я его насквозь вижу. Да, как профессионал эта Лена была ничего, не спорю. Дело не в этом… Не в этом!

Она обернулась к Александре, и та увидела, что маленькое востроносое личико собеседницы мокро от слез.

— Я боюсь, понимаешь? — сипло проговорила Светлана. — Боюсь, потому что думала, все забыто, а оказывается… Он может сорвать заказ. Может наделать глупостей, он сейчас в том возрасте, когда мужчины начинают сходить с ума. Вторая весна наступает… Дети выросли, жена надоела… Как он сыновьям собирается в глаза смотреть? Хотя тебе этого не понять.

И, вскочив, отойдя к столу, Светлана принялась вытирать щеки салфеткой. Александра сидела молча. Она прислушивалась, не раздадутся ли на лестнице шаги — появление Жоры могло бы избавить ее от этой тягостной исповеди. Но сторож не возвращался.

— Он ей позвонил, представляешь?! — Голос Светланы больше напоминал шипение. — Выслал ей свои проекты! И ничего мне не сказал!

Александра глубоко вздохнула и ответила, стараясь говорить бесстрастно:

— Света, ты как бы его агент, я понимаю, но работать — ему, и ему лучше знать, кого…

Договорить ей не дали. Подскочив к камину, Светлана загородила собой огонь и яростно выпалила:

— Он — работает?! Да это я вкалываю день и ночь, кому он нужен, таких сотни! Значит, я — никто?! Меня можно просто отодвинуть в угол, поставить перед фактом, так?!

Александра, бросив взгляд в сторону лестницы, сделала предупреждающий жест. Светлана обернулась и обнаружила прямо над собой Жору. Парень перегнулся через перила и без всякого стеснения слушал. Лицо маленькой женщины покраснело, но не от жара очага, а от гнева. Она несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и закончила почти беззвучно:

— Если эта тварь явится, я ее собственными руками…

И, словно в доказательство, Светлана предъявила художнице раскрытые ладони. Затем крепко сжала кулаки, подошла к столу, уселась на свое место и оттолкнула тарелку:

— А можно и мне кофе?!

В ее голосе звучали вызов и готовность к ссоре. Жора неторопливо спустился и направился на кухню. Александра, не желая оставаться наедине со Светланой, пошла за ним.

— Ну и бесятся эти двое, — пробормотал парень, завидев ее в дверях. — Прямо как молодожены.

Он возился с кофемашиной, засыпая зерна. Послышался хруст, горько и масляно запахло размолотой арабикой. Жора вынул из кухонного шкафчика чашку с блюдцем, молочник и сахарницу. Повернулся к Александре:

— Скорее бы уж повар приехал! Но он появится только перед открытием. Я жил себе один, разогревал замороженную пиццу в микроволновке, и дело с концом. Теперь вас трое, надо чем-то кормить, а я даже не знаю, зачем тут все эти штуки…

Парень широким жестом обвел шкафы.

— И куча коробок еще не распакована, — добавил он, ставя на блюдце чашку с дымящимся кофе. — Подносы явно где-то там. Должны же они вообще быть в отеле!

— Ну, обойдемся, — рассеянно заметила Александра. — И в конце концов, чем плоха пицца? Мы сюда явились не объедаться деликатесами, а работать.

— Так вы остаетесь? — Жора двинулся к двери, но тут же обернулся: — Договорились с Максимом?

— Что за вопрос, остаюсь, конечно, — удивленно ответила художница. — Зачем же я приехала, по-вашему?

Жора кивнул и удалился в столовую. Александра подошла к большому панорамному окну и остановилась, захваченная открывшимся видом. Короткий январский день заканчивался, солнце опускалось к лесу, сверкающий нетронутый наст приобрел теплый розоватый оттенок. Из окна кухни она видела два домика — примерно на расстоянии пятидесяти метров. Домики были точными копиями тех шале, где разместили Сазоновых и ее саму. За одним исключением — все оконные проемы были наглухо закрыты щитами. Художница приоткрыла створку окна, и в кухню влился поток холодного воздуха, показавшегося ей сладким.

Прямо за ее спиной раздалась минорная мелодия, Александра резко обернулась. Максим стоял в шаге от нее, рассматривая экран смартфона. Сбросив вызов, сунул телефон в карман и взглянул на художницу:

— Нравится здесь?

— Очень, — искренне ответила она. — Хотя я привыкла жить в центре Москвы, в самом муравейнике… И никогда особенно не любила такие уединенные места.

— Ну, это место постепенно перестает быть уединенным, — мужчина тоже смотрел на домики, освещенные заходящим солнцем. — Завтра утром еще два человека приедут, помогать дизайнеру.

— Да, его сыновья, — машинально подтвердила Александра.

— Вообще-то речь шла о супружеской паре, — Максим искоса на нее взглянул. — Вряд ли это его сыновья.

— Супружеская пара? — недоуменно переспросила она.

— Мы только что с ними созванивались. Некие… — Максим достал из кармана куртки сложенный листок и близоруко сощурился, разбирая написанное. — Елена и Сергей Кольцовы. Тоже дизайнеры. Аристарх уверен, что втроем они успеют к сроку. Я же не могу отказать гостям накануне заселения! Тут будет большой праздник, катание на санях, чучело Масленицы, блины, сбитень… Приедете? — неожиданно осведомился он.

— На блины-то? С удовольствием. А кстати, о поездках, — спохватилась художница. — Мне ведь нужно будет закупить в Москве материалы для работы. Я без машины, ваш сторож — тоже, как он мне сказал. Просить Аристарха, отрывать его от работы — неудобно…

— Все решаемо. — Максим не сводил взгляда с домиков, казавшихся пряничными в свете уходящего дня. Сосновый лес, стеной стоящий за оградой, багровел, стволы сосен словно налились кровью. — Ну и мороз будет завтра! А знаете, ведь сегодня особенный день.

— Вот как? — вежливо осведомилась Александра.

— Да. — Максим склонил голову набок, словно к чему-то прислушиваясь. — Сегодня впервые после зимнего солнцестояния день начинает прибавляться с двух сторон. Солнце взошло на минуту раньше, чем вчера, и сядет на минуту позже.

— Ну да, ведь день прибавляется после двадцать первого декабря, — недоуменно взглянула на собеседника Александра. — Это даже заметно.

— До сих пор день прибавлялся только с вечера, — мужчина говорил задумчиво, глядя на медленно темнеющие стволы сосен. — Закат наступал чуть позже, но и рассвет — позже. Потом два дня рассвет стоял на месте, а закат отодвигался. А сегодня солнце взошло раньше. Еще два дня восход будет в это же время, потом снова сдвинется. Это очень необычные дни, не зря наши предки связывали с ними столько мистики. В астрономии, кстати, они разбирались куда тоньше нас. От того, вернется ли солнце после самых длинных ночей, зависела жизнь. Выражение «конец света» — не пустые слова. Нам-то что — знаем, что день убывает или прибавляется, а с какой стороны и как, не наше дело. Мы все воспринимаем как должное.

Александра ощутила на своих губах улыбку, которую поспешила погасить, чтобы заказчик не подумал, что она над ним посмеивается. «Он со странностями, это здорово, — думала художница. — С такими людьми приятно иметь дело!»

— И что же, каждый год так? — спросила она, нарушая повисшую тишину. — Минута в минуту?

— Конечно, — мужчина глубоко вздохнул, словно просыпаясь, перевел на нее взгляд, пристальный и отсутствующий одновременно. — Это и прекрасно. Люди вечно ошибаются, солнце не ошибается никогда.

Лес померк внезапно, словно кто-то выключил багровую подсветку. В ясном небе сразу стали видны звезды — колючие, обжигающе ледяные, как глоток колодезной воды в январе. Максим закрыл окно:

— Мне пора ехать.

— А захватите меня в город, пожалуйста. — Александра достала из кармана часы с оторванным ремешком и взглянула на циферблат. — Глядишь, еще успею кое-что купить для работы. Просто подкиньте до метро, если не затруднит.

* * *

За все время поездки они едва обменялись несколькими безликими фразами о пробках и о грядущих морозах. Александра, заинтригованная рассказами об астрономии, ожидала найти в Максиме более интересного собеседника. Но тот явно был поглощен своими мыслями, и Александра успела пожалеть, что навязалась в попутчицы. С другой стороны, ей совсем не улыбалось весь вечер любоваться перекошенным лицом Светланы и выслушивать ее гневные тирады. «Да там словами не кончится, как бы не передрались, — думала художница, следя за тем, как вдоль шоссе множатся огни, распахиваются развязки возле сверкающих гипермаркетов. — Аристарх действительно взбунтовался. Пригласить на свой страх и риск бывшую напарницу, к которой Светлана его ревновала… Да, но ведь та приезжает с мужем…»

По радио пел Синатра. «Незнакомцы в ночи» вскоре сменились сводкой погоды.

— По области ночью до минус двадцати. — Александра смотрела на алое марево, застывшее над центром. В чернильном далеком небе совсем не было видно звезд. — Знаете, если все эти домики будут отапливаться только время от времени, венки долго не протянут. Я не могу дать никакой гарантии, что они не расслоятся. Клеевой слой очень чувствителен к перепадам температуры и влажности.

— Да и не надо гарантии, — равнодушно бросил Максим. — Это все — так…

И вновь загадочно замолчал. Александра начинала понимать, что имел в виду Аристарх, говоря, что заказчику «все равно». Тяготясь немногословием своего спутника, художница высматривала ближайшую станцию метро и, завидев, наконец, переход, попросила остановиться.

— Вам куда надо, собственно? — словно очнувшись, взглянул на нее Максим.

— На Кузнецкий Мост. Но я выйду здесь, не хватало еще тащиться по центру, по пробкам, в это время. — Она застегнула куртку, поставила сумку на колени. — Спасибо, что подвезли.

— Не за что совершенно. — Максим окинул ее непроницаемым взглядом глубоководного жителя. — Когда вернетесь?

— Думаю, завтра около полудня. Если успею все найти.

— Но ведь вернетесь? — с нажимом уточнил он.

— Раз я взяла деньги и мы обо всем договорились, разумеется, вернусь. — Художница натянуто улыбнулась.

Он не ответил. Попрощавшись, Александра выбралась из машины и, не оглядываясь, поспешила к переходу. «С какой стати он подумал, что я могу исчезнуть? — Ежась от пронизывающего сквозняка, она почти бежала по бетонному тоннелю. — Не надо мне было ломаться из-за венок… Все-таки заработок. Для автора без имени — даже не позор!»

Художница толкнула стеклянную дверь, ведущую на станцию метро, и ее щеки запылали от влажного горячего воздуха, пахнущего паленой резиной.

* * *

Магазин в районе Кузнецкого Моста, куда направилась Александра, принадлежал ее давнему знакомому. Он торговал как станковой живописью, так и всеми материалами для ее создания, в том числе редкими и аутентичными. Именно у него, вернувшись в Москву после учебы в Питере, Александра пыталась пристроить для продажи свои картины, которыми втайне гордилась, именно он первым вынес ей приговор, который молодая художница запомнила навсегда. «У вас хорошая рука, деточка, — добродушно произнес хозяин магазина, своей полнотой, пышной шевелюрой и веселыми глазами напоминавший дагерротипы Дюма-отца. — Но вы кто угодно, только не художник. Ремесло крепко знаете, не спорю, и с технологией вас в Репинке познакомили. Реставрации, копии — ваш верный кусок хлеба. А картины ваши покупать не станут». Тогда, возвращаясь домой с отвергнутыми полотнами, Александра кляла этого сытого «барина от искусства», как тут же его прозвала. Но Ивана Константиновича Мусахова не зря считали одним из самых опытных московских торговцев живописью. Он создал себе репутацию еще до развала Советского Союза, в смутные, хищные времена, когда становиться частным предпринимателем было попросту опасно. Его конкуренты разорялись, зловеще исчезали, а он неизменно процветал. В начале девяностых Мусахов арендовал на долгосрочной основе, практически навечно, старинный особняк в «золотом» районе, близ Кузнецкого Моста. В первом этаже располагался магазин художественных материалов, во втором — галерея. Двухэтажный голубой домик, щедро украшенный лепниной, похожий на свадебный торт, быстро стал популярен и у художников, и у покупателей. У Мусахова был верный глаз и потрясающая интуиция. Если он заявлял, что продаст картину, ее можно было считать проданной. Его презирали за откровенно торгашеский подход к искусству, обвиняли в махинациях с налогами, завидовали его успеху. Мусахов, ни на что не обращая внимания, безмятежно торговал. Торговля была смыслом его жизни, он не закрывал магазин даже в праздничные дни, поэтому Александра не сомневалась, что сегодня, вечером второго января, застанет старого знакомого на месте.

Так и вышло — стоило ей потянуть на себя тяжелую дубовую дверь без вывески, как навстречу хлынули свет и тепло, мешаясь с сумрачным морозным паром переулка. Звякнул подвешенный к притолоке латунный бубенец. Из подсобного помещения немедленно выглянул хозяин.

— Вот это кто! — воскликнул Мусахов. Сердечно раскинув руки, он подошел к Александре и трижды, в старинной манере, расцеловал ее. Дыхание «Дюма-отца», на которого торговец картинами с годами стал похож еще больше, явственно отдавало дорогим коньяком. — Совсем не заходишь, забыла старика!

— Вот, понадобилось — сразу о вас вспомнила, — с улыбкой ответила художница. Они с Мусаховым давно стали друзьями.

— А без нужды не вспомнишь, — резюмировал тот. — Что поделаешь, развалины никто не посещает.

— Это вы-то развалина? — возразила она.

— Ну, вроде Колизея. — Торговец хохотнул. Он неизменно находился в приподнятом настроении. — Все его знают, и никому он к чертям не нужен, кроме туристов. Да и туристов сейчас мало. С чем пожаловала?

— Срочный заказ. — Александра присела на плюшевый диванчик, в углу которого дремал огромный серый кот, неуловимо похожий на хозяина. Приоткрыв внимательный янтарный глаз, рассеченный узким зрачком, кот моментально припомнил посетительницу и равнодушно отвернулся, прикрыв лапой нос, — то был верный признак надвигающихся морозов.

— Нужен холст, обязательно грубого плетения, крупнозернистый. — Александра устремила взгляд на потолок, словно там находился список покупок. — Ширина шестьдесят, не меньше. Метра четыре на всякий случай возьму. Осетровый клей. Ничего, если не высшего качества, граммов двести. Глицерин, нет, лучше технический мед, очищенный, без воска. У тебя ведь есть швейцарский? Еще фенол.

— Фенола не дам, — моментально ответил Мусахов. — Отравишься. Деточка, ты что, сама собралась проклеить четыре метра холста? В домашних условиях? Ты же знаешь, каждый слой сушится двенадцать часов при постоянной температуре, в затемненном помещении. А будешь делать масляную эмульсию — так и несколько суток уйдет. Возьми у меня готовый холст! Сам делаю, с фабриками не связываюсь. Правда, не знаю, насколько крупнозернистый тебе нужен.

— Очень крупнозернистый, — заявила Александра. — Прямо дерюга. С узлами и мусором в плетении. Чтобы был рельеф.

— Такого дерьма, увы, не держу, — торговец тоже возвел глаза к потолку. — Но для тебя, деточка, найду. Это принципиально?

Художница кивнула:

— Это обязательно. Еще возьму сухие цинковые белила. Килограмм. У меня были, но не помню, где лежат. Не все коробки разобрала после переезда.

— А, так ты съехала со своего насеста? Я-то думал, тебя вместе с домом реконструировать будут.

Насестом Мусахов называл бывшую мастерскую Александры, располагавшуюся в огромной мансарде старого особняка, в переулках близ Солянки. Дом, находившийся на балансе Союза художников, когда-то был целиком отдан под мастерские, одна из которых принадлежала покойному мужу Александры. После смерти супруга она осталась полновластной, хотя и незаконной обитательницей мансарды. Долгие годы ее никто не тревожил, не выгонял из помещения, в сущности, почти непригодного для жилья, и она привыкла считать мастерскую своим домом. Но особняк стремительно ветшал, соседи-художники переезжали в другие, более благоустроенные помещения. Александра держалась до последнего извещения о начале работ по реконструкции. Она покинула здание, когда отключили свет и вдоль фасада выросли строительные леса.

— Меня уже не переделаешь, — улыбнулась Александра. — Бесполезно.

— И где ты сейчас?

— Да вот, повезло — сняла у одной вдовы художника мастерскую, почти что в соседнем переулке. Адрес оставлю на всякий случай.

Мусахов немедленно протянул гостье блокнот и ручку, Александра написала адрес и даже нарисовала схему, как найти ее новое жилище.

— Раньше это была одна большая квартира, с парадным входом и черным, — объясняла художница, рисуя на схеме стрелки. — Но там поставили глухую перегородку в коридоре, получилось как бы две квартиры, каждая с отдельным входом. Ко мне — в подворотню, через двор и по черной лестнице на второй этаж. А если пойдете прямо в квартиру номер три с парадного, попадете к моей хозяйке.

Мусахов взял у нее блокнот и поднял жидкие брови:

— Да я знаю этот дом! Хозяйка — Юля Снегирева, правильно?

— Юлия Петровна, верно! — кивнула Александра. — Я даже не удивляюсь, что вы знакомы, вы же всю Москву знаете.

— В пределах Бульварного кольца — всю, — хмыкнул торговец. — И покойного Снегирева знал, бывал у него в той самой мастерской. Валерий Николаевич звезд с неба не хватал, прямо скажем, но чиновников от искусства обольщать умел. Особенно чиновниц. Отсюда и такая квартира. Ты-то довольна? Да? Ну, это главное. Материалы когда нужны?

Александра сложила ладони в молитвенном жесте:

— Завтра утром! Срочно!

— Все в наличии, кроме холста, — задумался вслух Мусахов. — Но холст я ночью вряд ли найду… Разве что…

Он тряхнул седой шевелюрой и бодро закончил:

— Утром позвоню, вдруг получится. Телефон прежний?

— Запишу на всякий случай. — Александра снова взяла блокнот. — Да, и я буду работать за городом, это довольно далеко, так что буду ждать материалы в Москве, чтобы не ездить туда-сюда. Надеялась завтра же начать…

— И кому нужен такой холст, — проворчал Мусахов. — Это для декора, что ли?

— Не могу сказать, — извиняющимся тоном произнесла художница.

— Понимаю, тайна заказчика. А на кого работаешь, тоже не скажешь? Вдруг жулье какое-нибудь? У меня впервые такую заведомую дрянь заказывают. Там же половина красочного слоя потом отвалится, вместе со щепками.

— Красочного слоя и не будет, — вырвалось у Александры.

Она мгновенно осеклась. Мусахов, прикрыв глаза, задумался.

— Стесняюсь спросить, — после паузы проговорил торговец. — Речь не о венке идет?

— Иван Константинович… — оторопело протянула художница. — Как вы…

— Догадался? — Мусахов глубоко вздохнул. — Давно живу, деточка. Вспомнились девяностые. Ты тогда еще святым искусством занималась, витала в облаках… Не представляешь, что в нашем бизнесе творилось. Один мой знакомый, аферист первостатейный, на этих самых венках сколотил очень приличное состояние. Наглый был неимоверно, рисковый. Бандит по натуре, и бандитам же свои венки продавал, в роскошных рамах, выдавал за подлинники. Сертификаты штамповал со всех аукционов мира. Не веришь, что такое возможно, да? Очень даже возможно. И венки, надо признать, стряпал мастерски. Тут в переулке, в подвале, неподалеку. Такие шедевры получались — с двух шагов не отличить от оригинала. Вот он за такими холстами, как ты, охотился. Правда, искал старые холсты, лодзинские, со станков, которые давно не в ходу. Из Польши и выписывал, из Лодзи, нашел там какой-то довоенный текстильный склад. Уж хуже этих холстов я не видел ничего. Зато при оттискивании получался убедительный рельеф…

Мусахов покачал головой и продолжал:

— Вот я сейчас послушал тебя и сразу его вспомнил. Умел он ухватить удачу за шиворот… Пока его самого не прихватили. Неизвестно даже, где похоронен. Закопали где-нибудь в лесу. Говорил я ему тысячу раз…

Александра поежилась:

— Иван Константинович, это не тот случай. Мои венки никто не собирается выдавать за подлинники. Декор, и только декор, как вы сами сказали.

— А зачем, позволь спросить, ты за это взялась? — Взгляд торговца сверлил ее из-под набрякших красноватых век. — Трудные времена? Настолько? Обратилась бы к старым друзьям. Неужели я бы тебе не помог?

Художница вздохнула:

— Да у меня почти всегда трудные времена, но ничего, держусь на плаву. Скажу вам честно — я не хотела браться за эти венки. И рассказывать об этом никому не собиралась, такой эпизод в биографии чести не делает. Но вот… Согласилась. Просто ради интереса. Странный опыт — тоже опыт.

Мусахов развел руками:

— Дело твое, деточка! Я достану самый страшный холст, какой только смогу. Но про то, что благодаря тебе в мире станет на четыре метра дряни больше, уж позволь, забуду. Каждый зарабатывает как может, и не мне тебя судить. Так как, ты сказала, зовут заказчика?

— А я не говорила. — Александра, пряча улыбку, поднялась с дивана, и кот встревоженно повернул круглую голову в ее сторону. В желтых совиных глазах застыло недоверчивое внимание. — Вы же знаете, что имя клиента — табу. И вы сами когда-то сказали это одной молодой художнице, витающей в облаках.