Лайкни и подпишись

Анна Ленц, 2023

Ольга Хтонова – молодой педагог общеобразовательной школы, мать одиночка, воспитывающая «особенного ребенка». Оля узнает о своеобразном бизнесе одного из своих учеников: старшеклассник Никита Парфенов снимает «смешные» ролики с участием Вити Сорокина, мальчика инвалида. Оля пытается прекратить этот кошмар, но всюду получает лишь равнодушие. Тем временем блогерская деятельность процветает, принося юному предпринимателю колоссальные средства. Сможет ли Ольга добиться справедливости или несокрушимая сила денег возьмет верх? "Черное зеркало" современной действительности, в которое может заглянуть каждый.

Глава 13 Оля

Семья Парфеновых живет в обычной хрущевке, пятиэтажное серое здание, вытянутое вдоль другого, такого же, похожего как близнец. По своей форме дом похож на кирпич, уложенный на бок. Оля топчется у подъезда — в руке бумажка с адресом. Оля неуверенно оглядывается, выискивая взглядом дом «покруче». Как-то не вяжется мерседес с облупившейся краской двери, с выбитым замком и отсутствием домофона. С третьего этажа на Олю скалясь, лает морда бульдога.

Идти к Парфенову или нет Оля практически и не думала. Не было у Оли такого выбора — поступиться своей совестью. Мерседес каждый день мозолит Оле глаза — он стоит на школьной парковке, в ряду старых, побитых жизнью учительских машин, даже как-то неприлично сверкая своей новизной и дороговизной. Каждый день рядом с мерседесом на переменках собирается толпа детей, которые хоть и хорохорятся, но глядят на машину с благоговейным ужасом. Даже самые наглые хулиганы не осмеливаются плюнуть на капот, или пнуть колесо — так из мелочной злобы.

Оля глядит из окна, как все дети — от первоклашек до выпускников — буквально молятся на эту машину, как на идола.

Нет, не может Оля молча стоять в сторонке, упрямая она — Оля, но ведь если не упрямиться, если не пытаться — совесть загрызет ее, замучает до смерти.

А если однажды Никита, по молодой дурости, собьет ребенка — Оле никогда уже не будет прощения. Это не Парфенова будет уже вина, а Олина, потому как она могла воспрепятствовать, вмешаться вовремя, но сдалась.

Нет, Оля решительно так не умеет.

Двор перед Никитиным домом пуст, качели брюхами царапают подиндевевшую корку сугроба. Снег лег совсем недавно, и по традиции его смели с проезжих дорог во дворы и на обочины. Так что на качелях не покататься теперь до самой весны.

Оля оправляет шапочку — адрес верный.

Лишенная замка дверь не держит тепло, и в подъезде стоит дубак. Оля опасливо поднимается по ступеням. В подъезде пахнет едой и мокрой шерстью, где-то плачет ребенок, ему вторит неистовый собачий лай, громко работает телевизор.

Парфеновы живут на пятом, под самой крышей. Оля специально выбрала время, когда Никита в школе. Позвонила с утра, сказалась больной, чтобы нашли замену, и взяла день отгула. Оле почему-то показалось верным поговорить с родителями с глазу на глаз, к тому же Парфеновых старших она никогда не видела.

Время обеда, на Олин робкий звонок в дверь никто не спешит. Оля кивает сама себе, для надежности звонит еще раз. Вот дура, с чего двум взрослым людям в будний день быть дома?

Не питая уже никакой надежды, Оля отворачивается от двери. В мутных высоких подъездных окнах серая дымка зимнего дня. Оля щурится от холодного искристого света. Здесь, под крышей, так светло. Где — то под потолком едва слышно воркуют голуби, прячутся на чердаке от зимней тужи. Оля стоит, задрав голову, оглядывая шероховатую поверхность беленых потолков подъезда и слушая уютное голубиное воркование.

— Чего надо? — раздается вдруг за спиной, и Оля вздрагивает от испуга.

Дверь по-прежнему закрыта, только в дверном глазке едва заметно мечутся тени. Чей-то глаз следит за Олей с той стороны.

— Здравствуйте, — говорит Оля, — меня зовут Ольга Дмитриевна Хтонова, я учитель Никиты Парфенова, хотела поговорить с родителями. Анна Николаевна, это вы?

Дверь отрывается на длину железной цепочки. Из щели тянет кислым супом и горьким запахом водки.

— Ну, я, — неохотно представляется Анна Николаевна, Оле она не рада. Ее мутные расфокусированные глаза смотрят недобро. Волосы, густые и темные как у Никиты, свалялись сальными сосульками, — а Никита в школе, там с ним и говорите.

Оля вовремя вставляет в щель мысок сапога.

— Никита, конечно, в школе, он вообще молодец, никогда не прогуливает, — Оля улыбается, — я с вами пришла поговорить.

Анна Николаевна раздраженно вздыхает, но отпирает дверь. В квартиру Олю никто не приглашает. Анна Николаевна встает на пороге — руки скрещены, маленькие глазки блестят недовольством. Она как будто ждет, что Оля вздумает прорываться внутрь с боем.

— Ну?

— Вы знаете, как Никита добирается в школу? — сразу переходит к делу Оля.

Анна Николаевна фыркает.

— Ну знаю, и что?

— Никите сейчас 16 полных лет, у него нет водительских прав, вам не кажется, что это неправильно?

Анна Николаевна как будто не понимает вопроса:

— Какие права?

— Никита приезжает в школу на машине, самостоятельно водит транспортное средство, — поясняет Оля, но в глазах Анны Николаевны нет понимания.

— А вам что?

— Вы не боитесь, что Никита попадет в аварию? Или его остановит ГАИ?

Из квартиры нестерпимо тянет перегаром, сигаретами, прокисшим борщом. Оля невольно морщит нос, очень хочется спрятать лицо в надушенный шарф.

«Откуда у этих людей мерседес?» — эта мысль появляется невольно, и как Оля не отмахивается от нее — ведь она пришла совсем не поэтому, пусть Никита ездил бы хоть на ржавых жигулях, Оля волнуется только о безопасности… И все же, откуда, откуда взялся этот мерседес?

— Анька, кто там? — несется хриплый бас из недр квартиры. Парфенов Сергей Павлович выше Оли на две головы, в ширину едва вмещается в дверной проем. Сергей Павлович явно носит в себе восточную кровь — его крупный горбатый нос увеличенная копия носа Никиты. Майка тельняшка не закрывает поросшие волосами плечи и едва прикрывает объёмный, такой же кучерявый, как и плечи, живот. Сергей Павлович плечом оттесняет от двери Анну Николаевну и занимает ее место:

— Че надо?

— Никита чего натворил? — тут же добавляет он. — От засранец, ну я его ремнем исхожу, ну я его!

— А как же вы… не на работе, — сама того не ожидая спрашивает Оля.

— А у нас это, семейный отпуск, — гогочет Сергей Павлович — мы вон время, так сказать, вместе проводим. Да, Анька?

Огромной рукой он притягивает жену к себе под бок и та, хихикает и дует опухшие щеки.

— Отдых у нас, раз в жизни отдохнуть решили, а то пашем, как кони без продыху, — подтверждает Анна Николаевна.

— Ну, так чего он там, черт, натворил? — Сергей Павлович шмыгает носом.

— Он ничего не натворил, наоборот, Никита замечательный мальчик, — Оле трудно собраться с мыслями, — я только хотела попросить запретить ему водить машину до получения прав. Понимаете, у школы дети бегают, не дай Бог что случится…

— А чего такого? Его машина, пусть и водит, — не видит проблемы Сергей Павлович.

Оля смеется, как если бы кто-то очень умно пошутил:

— Бросьте, откуда у мальчика машина, Сергей Павлович, если вам свое имущество не жалко, подумайте о сыне, он ведь молодой, горячий — захочет перед одноклассниками повыпендриваться и врежется куда-нибудь, или собьет ребенка, Никите рано доверять вождение.

— А я к его делам отношения не имею, — Сергей Павлович внезапно становится серьезны, — он сам купил, пусть что хочет, то и делает. Ясно? Мое дело вон, — рука его расстёгивает воображаемый ремень, — воспитывать, коль чего. Вот натворит дел, тогда поговорим.

Дверь закрывается с таким ударом, что грохот еще минуту звенит под беленым потолком. А затем в тишине вновь начинают ворковать голуби.

Оле точно дали по голове — она стоит и моргает, и глупо открывает и закрывает рот. Только через несколько минут она наконец отворачивается от двери и медленно, точно под успокоительным, бредет вниз по лестнице. Полные ноги, затянутые в кожаные сапоги, буквально соскальзывают с краев ступеней, у Оли нет сил поднимать чугунные ступни. Глухо, как из далека, лает собака, бульдога тащат на веревке на прогулку. Он видит Олю и, брызжа слюной, повисает на веревке лапами скребя воздух.

–Пошли давай, чего встал, — орет паренек подросток, затем глядя на Олю — извините, — и уходит.

Оля присаживается на лавочку у подъезда и молча глядит под ноги. У лавки выбита пара досок: одна в спинке и две в сидушке. Сверху заботливо постелены картонки — что бы сидеть было теплее.

Гвоздем нацарапано «Р + К = навсегда».

Оля ногтем ковыряет древесные шрамы от букв.

Теперь Оля сделала все, что могла — она ходила к директору, она говорила с родителями. Пора признать, Парфенова ей не спасти, и того потенциального ребенка, которого он однажды возможно собьет и покалечит — тоже.

И все же Оле неспокойно. И не гипотетические смерти и увечья ее тревожат, нет, сама эта история цепляет Олю и мучает.

Откуда взялся мерседес?