Свинцовые башмачки

Анна Корвин, 2023

Из цветущего, благодатного Беррина юная Линн попадает к народу, который в ее краю считают воплощением зла. Вернется ли она домой, увидит ли снова свою семью – или ей навсегда суждено остаться в холодном, враждебном краю, где действуют совсем другие законы?.. Волшебная история о преданности и предательстве, первой любви и обретении внутренней силы.

Глава 3. Пустошь

Тускло мерцало бледное солнце. Волны тумана подкатывали прямо к ногам Линн, и сквозь них мерцали схваченные инеем пожухлые травы. Глубоко вздохнув, она ступила на пустошь, и ее окутала тишина. Лишь мерзлая земля хрустела под ногами. Линн вытянула руку, и кончики пальцев растаяли, теряясь в густой молочно-белой мгле.

С гулко бьющимся сердцем Линн двинулась вперед. Как она отыщет маки в этом тумане?.. Она шла медленно, внимательно разглядывая траву под ногами и стараясь не терять направления. На каждом шагу она надеялась (хоть и знала, что едва ли этому так сразу суждено случиться) увидеть твердую круглую коробочку на высокой ножке. Но шаг следовал за шагом — и ничего, лишь все та же твердая земля с мерзлой травой. По ощущениям Линн, прошел не один час, но солнце висело все так же низко, и Линн не знала, как далеко ушла — ее окружал все тот же густой туман.

Она остановилась, чтобы выпить воды, и сзади раздались громкие шаги — кто-то приближался бегом, было слышно тяжелое дыхание. Перепугавшись до полусмерти, Линн присела, обхватила голову руками и зажмурилась.

— Линн?

Она медленно поднялась, не веря своим глазам. Перед ней стоял…

— Пико?! Что ты здесь делаешь?

— Я увидел, что ты идешь сюда, и пошел за тобой.

— Но тебе нельзя на Ничейную пустошь!

— Почему? Тебе же можно.

На мгновение забыв о своей цели, о страхе и тревоге, Линн невольно залюбовалась Пико. В лучах холодного солнца его волосы казались бледно-золотыми, как трава под ее ногами. Глаза сияли нежностью. Сердце Линн затрепетало, как испуганный кролик.

— Зачем ты здесь? — спросила она, и Пико взял ее за руку.

— Я пришел за тобой. Я так давно хотел сказать тебе это. Ты мне нравишься, Линн.

Она облизнула пересохшие губы. Это все Ничейная пустошь обманывает ее. Но нет, как так может быть — ведь вот он Пико, и его золотисто-карие глаза, и его вылинявший черный камзол. Он держит ее за руку, и она чувствует, какая теплая и крепкая эта рука, всем существом ощущает прикосновение его пальцев.

— Почему же ты гулял с Эллен? Почему никогда не говорил мне об этом?

— Я думал, что не нравлюсь тебе. Ты всегда была такой сдержанной. Но я влюбился в тот самый миг, как увидел тебя, и с тех пор думал о тебе каждую минуту моей жизни.

Безумное счастье затопило Линн, настолько сильное, что она не могла ни ответить, ни пошевелиться. Этого не может быть, стучало у нее в голове, просто не может быть…

Но в этот миг Пико наклонился к ней и поцеловал в уголок губ. Это был самый робкий, самый нежный, самый бережный поцелуй на свете. Линн крепко сжала руку Пико, боясь, что сейчас умрет от счастья.

— Пойдем отсюда, — сказал Пико. — Пойдем со мной. Мы вместе уедем из Беррина, увидим мир…

«Да!» — хотела крикнуть Линн, готовая сию же минуту бежать за Пико, идти вместе с ним туда, куда он захочет. И видеть мир, и всегда быть вдвоем. Но сожаление тут же сжало ей сердце.

— Пико, я не могу. Я должна выручить братьев. Я обязательно пойду с тобой. Вот только найду синий мак, отнесу его Маррону, и тогда мы отправимся, куда скажешь!

Пико отпустил ее руку. Нет, пожалуйста, нет!..

— Или, — продолжала Линн через силу, через комок в горле, — или мы можем остаться в Беррине. Ведь можем? Разве ты бросишь свою семью, которая на тебя надеется? Разве я смогу бросить своего отца?

Пико молчал, и Линн чувствовала, как холод сковывает ее.

— Ты ведь сказал, что хочешь быть со мной! Разве ты не подождешь еще немного?!

— Прости, — сказал Пико. — Без всякой надежды я любил тебя долгие месяцы. Я не могу больше ждать, Линн.

И он растаял в тумане.

— Нет! Пико, постой!

Ни слова в ответ. Из-за подступивших слез Линн едва могла дышать. Пико никогда ей не принадлежал, а теперь она навек его потеряла. Но что толку плакать? Слезы не вернут Пико, а если бы и вернули, ее выбор останется прежним, и она снова потеряет его.

Всего этого не было, сказала она себе. Это просто морок Ничейной пустоши, которая хочет отвлечь ее, сбить с пути, заставить забыть о долге.

Линн двинулась дальше, но каждый шаг теперь давался ей с трудом, будто к ее ногам привязали тяжелые гири. Каждую секунду она надеялась снова услышать за собою шаги Пико.

Но вокруг стояла мертвая тишина.

Линн продвигалась вперед, упорная в поисках. Она давно проголодалась и устала, но вокруг ничего не менялось — лишь заиндевевшие травы поблескивали в лучах бледного солнца, едва пробивавшегося сквозь туман. Вечный холодный рассвет, застывший в одном мгновении. И ни единого признака маков.

И тут возникла музыка. Издалека донеслась едва слышная мелодия флейты. Она нарастала, и стало понятно, что играет целый оркестр: звуки флейты, арфы, бубна сливались в чудную мелодию, которая звучала чем громче, тем отвратительнее, словно по мере приближения что-то искажало, ломало ее. В конце концов музыка превратилась в самую настоящую какофонию: невидимые музыканты играли кто во что горазд, не сообразуясь ни с мелодией, ни с ритмом. Но на краю слуха, тихая, едва уловимая, звучала все та же волнующая, колдовская мелодия, которую слышала Линн с самого начала.

— Потанцуй со мной!

Из тумана выступила женщина. Высокого роста, бледная, с темными волосами, она была одета в платье из зеленого шелка, отливавшее изумрудом там, где на него падал солнечный свет. Под ногами женщины вместо сухой травы стелился мягкий, как бархат, темно-зеленый мох. Вся ее фигура тускло мерцала, будто вот-вот исчезнет, и тем не менее Линн чувствовала исходящий от нее запах влажной земли, прелых листьев и болотной сырости.

— Потанцуй со мной! — воскликнула женщина и пустилась в пляс, кружась, подпрыгивая и отбивая ногами только ей различимый ритм. Она то двигалась плавно, скользя по мху, то вдруг принималась бешено кружиться, взмывая в стремительных, легких прыжках и плавно, словно птица, опускаясь на землю. Краем зрения Линн видела на ее голове оленьи рога — точно так же, как частью слуха улавливала в хаосе мелодию. Но когда она смотрела на женщину в упор, рога исчезали.

Стоило Линн сдаться под напором отвратительных звуков, перестав им сопротивляться и позволив терзать слух, как они сложились в дивную музыку. В ней трели птиц сливались с пением горных ручьев, шелестом трав и шумом ветра, и из сокровенной глубины рождался ритм, заставлявший ноги двигаться сами собою. Лишь огромным усилием воли Линн удалось удержать себя, чтобы не присоединиться к женщине в бешеной пляске.

— Слышишь, как бьется сердце земли? Оно бьется для тебя, Линн! Земля любит тебя, танцуй же с нею!

Линн сцепила кулаки и заставила себя не двигаться.

— Танцуй! Сними свои башмачки, маленькая девочка. Я вижу, ступни твои кровоточат.

Линн осторожно пошевелила одной ногой, потом другой. Нет, ничего подобного. Все с ее ступнями было в порядке. Разве что башмачки казались несколько тяжелее обычного, но это из-за темной магии пустоши.

— Вы не знаете, как найти голубой мак? — на всякий случай спросила Линн.

— Следуй за мышатами, — отвечала женщина. — Они пьют воду, которая собирается у его корней, и вырастают большими и сильными.

— Спасибо, — вежливо сказала Линн.

— Мне так одиноко, — пожаловалась женщина. — Бывший слуга убил меня моим же кинжалом. Ударил сюда, — на груди под ее рукой открылась рана, и из нее по платью заструилась кровь. — И сюда, — рана раскрылась сбоку. — И когда я совсем ослабла, перерезал мне горло. Вот здесь…

Линн не стала смотреть. Она кинулась прочь, как вспугнутый заяц, мчалась, не разбирая дороги, и остановилась лишь когда перестало хватать дыхания. Наклонилась, тяжело дыша и пережидая, пока уймется колотье в боку.

— Дитя мое.

— Мама?.. — не веря себе, прошептала Линн.

Эйрен стояла в двух шагах от нее, как живая, и с нежной печалью смотрела на дочь. На ней было серебристо-серое платье с вышивкой, какого она никогда не надевала в Беррине.

— Мама…

Эйрен подошла и заключила Линн в обьятия. Линн чувствовала запах ее тела, слышала биение сердца. Она совсем забыла, как это — быть в надежном, безопасном кольце маминых рук. Ей хотелось никогда больше не покидать этих объятий. Пусть мама позаботится о ней и защитит ее. Пусть она снова будет маленькой, любимой маминой дочкой.

— Дитя мое, — повторила Эйрен. — Что ты делаешь здесь? Зачем ты пришла в это место?

— Мама! — воскликнула Линн. — Ты жива? Как ты здесь оказалась?

— Я пришла за тобой, — отвечала Эйрен, размыкая обьятья и беря дочь за руки. Линн не могла на нее насмотреться: да, это и вправду мама! Ее серо-голубые глаза, густые светло-русые волосы. Она была еще красивее, чем помнила Линн.

— Мы пойдем домой?

— Конечно.

— Папа будет так счастлив, — прошептала Линн. — Он так тосковал по тебе. И Микки и Ру… Мама, я должна тебе рассказать! Микки и Ру, они… Маррон превратил их…

Эйрен покачала головой, и Линн запнулась на полуслове.

— Нет, дитя, я не могу вернуться. Пойдем со мной! Я заберу тебя туда, где теперь живу. Ты станешь свободной.

— Нет, — прошептала Линн и попятилась. — Нет.

— Ты боишься? — грустно спросила мать, и фигура ее стала расплываться, терять очертания.

— Тебя больше нет. Ты умерла, — одними губами с усилием произнесла Линн.

Во взгляде матери отразилось глубокое сожаление. Она подняла руку в прощальном жесте и растаяла.

Линн опустилась на землю. Ее трясло, руки дрожали. В горле пересохло. Линн отпила из фляги глоток воды.

Мимолетный шорох у ее ног. И еще. Линн вскочила, вглядываясь в траву. Так и есть. Мышка! Крохотные создания двигались с неуловимой быстротой, но Линн постаралась хотя бы запомнить направление, в котором они бежали. Теперь ноги ее налились неимоверной тяжестью, огромных усилий требовал каждый шаг, но Линн, пыхтя и обливаясь потом, несмотря на холод, почти бежала в ту сторону, куда шмыгнули мышки.

Скоро туман начал редеть. Солнце немного поднялось, травы стали гуще и выше. Тут и там возникали тонкие сухие деревца с черными стволами и ветками.

И вот в пелене тумана перед Линн предстали вросшие в землю руины. Полускрытые вьюнами, хранившие черные пятна копоти, они все еще были величественны: сквозь вековые разрушения, почти ничего не оставившие от былой красы, можно было разглядеть остатки высоких тонких колонн, резное кружево белого камня, широкие ступени, теперь поросшие мхом, грациозные арочные проемы дверей и окон. Линн медленно прошлась туда и обратно, разглядывая здание и не решаясь обойти его целиком: судя по развалинам, оно было огромным, кто знает, что может ждать ее по другую сторону! Немного осмелев, она поднялась по ступеням, заглянула в один, другой дверной проем. Обрушившиеся лестницы, пустующие залы, перегороженные упавшими колоннами. На стенах, которые пощадил огонь, можно было различить остатки фресок с изображением высоких и статных дам и господ в изысканных, ярких нарядах. Рядом с каждым было животное или птица: змея обвивала шею, птица сидела на плече, крыса выглядывала из кармана, рядом шествовал волк. Некоторые из изображенных имели устрашающий вид и похожи были и на людей, и на чудовищ: кто с головой лисы, кто с крыльями летучей мыши, кто с медвежьими лапами.

Осторожно перешагивая через вздыбленные плиты, Линн исследовала два зала, замирая на каждом шагу и ежеминутно ожидая, что на нее обрушится потолок. В полу зияли дыры. В углу дальнего зала обнаружилась полуразрушенная лестница, ведущая вниз. Из хода пахнуло затхлой сыростью. Линн закусила губу и остановилась. У нее не было с собой ни лампы, ни факела.

Пискнув, в подземелье стремительно юркнула мышь. Наклонившись и пристально вглядываясь в темноту, Линн разглядела мимолетный проблеск… роса на листе? Неужели… Боясь поверить глазам, она склонялась все ниже, пытаясь понять, не почудилось ли ей…

Раздался утробный рык, от которого тело ее заледенело. Судорожно сглотнув и медленно поднимая голову, Линн встретила безжалостный взгляд желтых глаз. Чудовище с головой льва и огромными когтистыми лапами стояло в нескольких шагах от нее и поводило из стороны в сторону мощным хвостом с скорпионьим жалом.

Мантикора.

Линн застыла, оцепенев. Как завороженная, она следила за размеренными движениями хвоста, который раскачивался все быстрее, быстрее, взметнулся — и Линн, обожженная вспышкой боли, вскрикнула и кубарем скатилась по лестнице.

Ядовитый шип рассек ей кожу. Падая, Линн получила несколько ушибов и сильно ударилась локтем, но это было ничто по сравнению болью от раны, нанесенной чудовищем. Она горела, как присыпанная солью, платье пропиталось кровью. Но ужас заставил Линн подняться на четвереньки. Под руку ей попался стебель с коробочкой наверху. Линн не глядя выдернула растение и засунула в карман, и в тот же миг в проем ринулась мантикора. Взвизгнув, Линн кинулась прочь так, как никогда еще не бегала и не знала, что может: ее гнал вперед всеобъемлющий страх смерти. Дико крича, она неслась, не разбирая дороги, слыша за спиной дыхание чудовища, его тяжелые шаги, по подземелью, поворот за поворотом, спотыкаясь о коряги и понимая, что рано или поздно мантикора настигнет ее. Туннели, переплетаясь между собою, вывели ее к лестнице. Все еще не веря, что спасение возможно, слыша рычание мантикоры прямо за спиной, Линн бросилась к дневному свету и выбралась на широкую площадку из мраморных плит. Под ее ногами захрустели кости. Линн кинулась бежать, мантикора прыжком настигла ее, затрещала под когтями ткань платья, Линн споткнулась о край покосившейся плиты, устояла, пробежала еще два шага, закачалась на краю колодца — и полетела в темноту.