Исповедь колдуна. Повесть

Анна Игоревна Плекун, 2022

На что способен человек, переживший большое горе? На многое. В том числе и на чудеса! Но внезапно открывшиеся способности предвидеть будущее, лечить людей и даже предотвращать преступления могут обернуться тем еще испытанием. Как пройти его достойно, если, казалось бы, уже нечего терять? Попробуем найти ответ вместе с главным героем этой повести.

Глава 1. Странный попутчик

— Я не колдун, слышишь, я — избранный!

Семён наполнил себе и собеседнику еще по одной стопке.

— За что пьем-то, избранный? — захмелевшему Сашке после рассказа случайного попутчика уже не шли в голову никакие тосты. И водка, горькая, отупляющая, тоже не шла.

Больше всего ему хотелось закончить этот странный разговор, лечь спать, а утром выйти на своей станции и забыть все услышанное, забыть этого чудаковатого мужичка в желтой рубашке с зелеными пальмами и холодным отрешенным взглядом.

— Ну, давай хоть что ли за веру!

Чокнулись, выпили. Противная водка обожгла горло, спустилась ниже, недовольно отозвавшись в желудке болезненным спазмом, отчего Сашка пожалел о выпитой стопке и тут же решил — все, это была последняя.

— Вот я вижу, не веришь ты мне, Сашка, — продолжал Семён, который после приличного количества выпитого был ни в одном глазу.

«Тьфу ты, и впрямь колдун какой-то, — подумал Сашка, — пьет одну за одной, не закусывая, и ничего его не берет!»

— Между тем, Саша, вера — это главное. И самое дорогое, что может быть! Вот Они мне поверили, а я…, — после долгой паузы рассказчик тяжело вздохнул.

Слово «они» Семён произнес, подняв глаза наверх и ткнув указательным пальцем в воздух. Сашка тоже невольно посмотрел на потолок купе, где тускло горела лампочка под прозрачным пластмассовым колпаком, а вокруг нее сонно ползали две мухи.

Ночная исповедь, как и бутылка «Столичной», подходила к концу. Больше всего Сашка боялся, что сейчас Семён, как фокусник, вытащит из рукава еще одну и не даст ему спать до самого утра.

Но Семён, видно, почувствовал настрой собеседника и никаких фокусов проделывать не стал.

— Пойдем, покурим, и спать! — скомандовал он.

Сашка очень обрадовался такому повороту. Он послушно поднялся с полки и, пьяно пошатываясь в такт поезду, последовал за соседом в тамбур.

— Ты, думаешь, они на тебя обиделись? — спросил Сашка, выпуская струю синеватого дыма.

— Девки твои пусть на тебя обижаются, что юбку задрал, а замуж не позвал! — рассердился Семён.

Досадно ему было, что не прочувствовал собеседник его истории. И, вместе с тем, он был очень благодарен Сашке, что выслушал. Один был Семён на целом свете. И тяжело было с таким грузом по земле ходить.

Когда-то была у Семёна полноценная семья. Жена Валентина, двое деток — мальчик и девочка, погодки. Жили в деревне, хорошо жили — работа, дом, скотина, птица, огород. С женой душа в душу, к спиртному прикладывался редко-редко. По праздникам только.

В тот день они всей семьей как раз ехали на праздник — в соседнее село лучшую подружку жены замуж выдавать.

— Чего мы каждый раз к ней ездим? — ворчал тогда Семён, уверенно ведя по трассе свою «семерку», — Она вон уже третий раз замуж выходит, не уживаются с ней мужики. Ведьма она!

— И ничего не ведьма! — заступалась жена за подругу. — Просто мужики малахольные нынче пошли. Им бы штаны на лавке просиживать с утра до вечера, да перегаром ночью дышать в лицо. Ни денег заработать, ни по хозяйству управиться. Как хорошо, что ты у меня не такой!

И Валя ласково прижалась щекой к его плечу. Семёна такой волной тепла обдало, он повернулся и поцеловал светлую Валькину макушку. На одну секунду от дороги отвлекся. И надо же было такому случиться, что в эту самую секунду вылетел им на встречу «Урал». Как из-под земли выскочила махина, которую на большой скорости несло на их полосу, разворачивая боком — видимо, колесо переднее лопнуло. Последнее, что Семён запомнил, как крутанул руль влево, пытаясь уйти от аварии. Потом был удар, звон стекла, слившийся с истошным Валиным криком, и темнота…

А дальше — то ли сон, то ли явь, не понятно… Видит Семён, что стоит он на обочине дороги, странной дороги — не грунтовой и не асфальтовой. Дорога была какая-то гладкая, чуть блестящая. Семён даже сначала подумал, что это река. Осторожно ступил, боясь намочить ботинок. Твёрдо! И пошел по этой дороге, озираясь в разные стороны, начал своих звать:

— Валя! Катенька! Антошка!

И нигде их нет. И машины их разбитой нигде не видно и этого злосчастного «Урала».

— Что за черт! — думает Семён, — Не могло же меня так далеко отбросить от удара. Валя! Катенька! Антошка!

— Мы здесь, Сёмушка! — услышал он знакомый ласковый голос.

— А, где?! — заметался в растерянности Семён. — Валя! Вы где?

— Ну как же, здесь! Тебе навстречу идем! — отозвалась Валя.

Семён крепко зажмурился, через несколько секунд открыл глаза, видит — и правда! Валька, его Валька, и двое его ребятишек идут, за руки держатся все втроем. Целые и невредимые! Но медленно как-то идут, нерешительно, будто держит их что-то, к Семёну не пускает.

Семён, не помня себя от счастья, кинулся им навстречу. Но не тут-то было. Он шаг вперед, а они — не ближе, а дальше становятся! И с каждым шагом все дальше и дальше.

— Валя! Что все это значит?! — не помня себя от страха, завопил Семён.

— Это то значит, Сёмушка, что тебе нельзя пока к нам, — ласково проговорила Валя. — У нас с Катей и Антошей теперь в другом месте дом будет, а ты к нам потом переберешься. Мы как устроимся, я тебе расскажу, как тут и что. Не скучай, родной, и помни — ты ни в чем не виноват!

— Папа, ты ни в чем не виноват! — хором повторили Катя и Антон.

Потом они втроем взяли и исчезли — как и не было.

— Валя! Катенька! Антошка! — надсадно кричал Семён, ничего не понимая. — Вернитесь! Куда вы?! Зачем?!

И снова наступила темнота.

***

— Валя! Катенька! Антошка! — Семён в бессилии опустился на колени возле трех земляных холмиков с тремя крестами.

Он тихо хрипел — в горле комом застряли три родных имени, ни кричать, ни плакать не получалось… Их схоронили, когда он был в больнице — десять дней пролежал без сознания. У Семёна было сильное сотрясение, а тело почти не пострадало — рука была сломана, да пара ушибов.

В доме стояла зловещая тишина. Никто не подготовил его к приезду Семёна. Близких родственников у них с Валей не было — оба детдомовские. Соседи да мужики с работы подсуетились с похоронами. Видимо, они себе в благодарность за это «выписали» всю птицу и скотину у Семёна со двора. А может, думали, что он тоже не выживет — не пропадать же добру…

Семён даже рад был, что никто его не ждал, никто не лез в душу с дурацкими соболезнованиями и сочувствиями.

Все вещи так и лежали на тех местах, как они их оставили, спешно собираясь на эту проклятую свадьбу, пропади она пропадом. Вот Валькины белые босоножки, в которых она на собственной свадьбе была. Каблуки, говорила, высоковаты для нее стали: «Куда я, Сёмушка, в них сейчас? Вот Катюша вырастет, себе заберет…»

Антошкино деревянное ружье на диване. Он так хотел взять его с собой, но в последний момент забыл. Чуть всплакнул по дороге, но быстро успокоился. На письменном столе лежат какие-то Катюшины тетрадки, раскраски, карандаши цветные рядом — и кажется, что вот-вот раздастся ее звонкое: «Пааап! А облачка белые или синие рисовать?»

Семён слабо опустился на кровать, лег на спину, сложил загипсованную руку на груди — да так и пролежал неподвижно с закрытыми глазами до самого вечера.

Открыл глаза, когда сумерки окутали деревню, и за окном уже сложно было что-то разглядеть. В доме было зябко, хоть и лето на дворе. Курить хотелось ужасно. Семён поплелся на кухню, набрал из-под крана воды в электрический чайник, вставил вилку в розетку, щелкнул кнопкой. Чайник поприветствовал хозяина дружеским урчанием.

Рукастый Семён был мужик, полностью дом «упаковал» — и водопровод провел, и туалет устроил, и ванную. У Вали была стиральная машинка-автомат, самая современная электроплита, микроволновка и даже кофемашинка простенькая. Очень уж Валя любила свежего кофе сварить и посидеть в тишине после утренней дойки. Управится Валя, корову на выпас отправит, разольет молоко парное из ведра по стеклянным банкам и, пока все спят, сидит на кухне кофеек смакует.

Чайник выключился. Семён достал из шкафа чашку, положил туда чайный пакетик, налил кипятка. И все это одной рукой. Наливал чай и думал, что даже когда кость срастется и гипс снимут, он будет чувствовать себя калекой. Одноруким и беспомощным. Без Вали, без ребятишек. Без опоры до самого конца жизни.