Смерть нимфы. «…Убитую звали Лора…»

Анна Данилова

«Мужчина, который хотя бы один раз побывал с ней в постели, становился ручным…» В своей постели зарезана фотомодель журнала «Нимфа» – Лора. Только ревность, по мнению пианистки Наталии Ореховой, умеющей «видеть» изнанку преступлений, могла спровоцировать убийство. У кого сердце разрывалось от ревности – тот и схватился за нож.

Глава 3

Человек со шрамами

— Мадам Орехова? — произнес высоким фальцетом мужчина и посмотрел на нее своими слезящимися, с воспаленными веками глазами. У Наталии от вида этого лица защипало глаза, ей показалось, что и у нее они сейчас заслезятся, а то и вовсе вытекут.

— Да, это я. А кто вы и что вам от меня надо? — сухо спросила она, чувствуя, что ее заносит в очередную авантюру и она слабеет перед искушением втянуться с головой в новое дело. Кто бы подумал, что в ней столько времени дремал могучий авантюрный дух. Она не боялась этого человека. Более того, она жаждала острых ощущений.

— Вам не обязательно знать мое имя. Достаточно того, что вас мне рекомендовал очень надежный человек. Вы оказали неоценимую услугу его родственнику, и я понял, что вы мастерски работаете. Мне необходима ваша помощь.

— Тогда излагайте. — Она даже не шелохнулась, не пригнулась, чтобы получше услышать этого «рябого». Если ему надо будет, он сам выйдет из машины или же пригласит ее сесть рядом с ним, тем более что в машине, как она успела заметить, он находился один.

— Вы должны увидеть нечто такое, что может послужить вам пищей для размышлений. А потом скажете, насколько перспективно то, чем мы занимаемся, — проговорил мужчина, слегка высунувшись из окна. — Вы согласны проехать за мной?

— Вы могли бы ограничиться сводом учредительных документов, текущей документацией и фотографиями. Я уже работала таким образом, и у меня все получилось. Вы предлагаете мне следовать за вами. Где гарантии, что я буду в безопасности? Ведь вы даже не сказали имя посредника. Не проще было бы взять с собой этого человека и изложить все интересующее вас при нем? Я, разумеется, не прочь заработать деньги, но за вами не поеду. Надо быть последней идиоткой, чтобы поверить вам. Так что как следует подумайте в следующий раз — перед тем как звонить мне. — С этими словами она, открыв дверцу своей машины, села и завела ее. Боковым зрением она видела, как поднялось матовое стекло, «Мерседес» словно умер. Она отъехала, а он еще некоторое время стоял без движения.

Наталия развернулась и помчалась в сторону города. В открытое окно врывался густой от цветочных ароматов, почти горячий воздух с полей, которые тянулись по обе стороны шоссе. Ее, никто не преследовал — чего она так боялась? Словом, напрасно потерянное время. Жалко, что номера «мерса» были заляпаны грязью, — она бы позвонила Сапрыкину и попросила узнать, кто хозяин. Что касается человека со шрамами на лице, то она нисколько не сомневалась в том, что на нем была надета тонкая резиновая маска, причем настолько не по размеру, что надавливала на его веки и мешала смотреть. Какой странный тип. Интересно, кто он и что ему действительно нужно?

Она вернулась домой и на всякий случай снова позвонила Саре.

— Сара, ты уверена, что никому не давала мои координаты?

— Ну конечно, я же тебе уже говорила.

— А что слышно о Майе?

— Ничего. — Сара вздохнула — А ты была у Шаталова? Ты видела его, разговаривала с ним?

— Видеть-то видела, но поговорить с ним мне не удалось.

— Почему? Он что, отказался ответить на твои вопросы?

Наталия мысленно представила себе мужчину на окровавленных простынях.

— Это не телефонный разговор, Сара. Если хочешь, приезжай ко мне, и я тебе все объясню. Но предупреждаю сразу: новости мои неутешительные. Так что настраивайся на худшее. Я знаю, ты — сильная женщина…

— Это касается Майи?

— Пока это касается только Шаталова, а насколько пересекались их интересы, мне неизвестно. Так что подъезжай, а я за это время попытаюсь что-нибудь узнать о Майе.

Наталия положила трубку и прислушалась. Ей показалось, что на площадке в подъезде кто-то разговаривает. Она на цыпочках подошла к двери и заглянула в глазок. Ничего не видно. А чтобы увидеть, надо открыть одну из двух дверей. Но тогда ее услышат. Пока она раздумывала, раздался звонок.

Наталия распахнула первую, дверь и посмотрела в глазок. Вот это визит! Этого человека она не видела уже почти два года.

— Глеб Борисович, проходите, пожалуйста. — Она впустила Передреева, мужа Нины Лискиной, убитой Рафом несколькими днями раньше Кати Бедрицкой. Еще один вдовец. Голова совсем седая, но это нисколько не портит его, а даже наоборот, придает его внешности налет трагического шарма, тайны — всего того, что так нравится женщинам.

На нем был светлый костюм, половину лица скрывали строгие черные очки. Высокий, худой, с прокуренным голосом, он сразу приступил к делу.

— Сегодня в двенадцать у вас была назначена встреча с одним человеком. Я прошу вас: выслушайте его и постарайтесь ему помочь.

Он явно имел в виду человека со шрамами, вернее, в маске.

— Вы в курсе его дел? — на всякий случай спросила Наталия, усаживая гостя в кресло. Она ненадолго вышла на кухню и вернулась в комнату с подносом, на котором стояли две чашки с горячим кофе.

— Нет. Абсолютно нет. Я даже не могу сказать вам, что хорошо знаю этого человека.

Он, судя по всему, бизнесмен и предпочитает держать свои дела в секрете. Я знаком с ним постольку поскольку, и, если честно, то меня просил за него небезызвестный вам Бедрицкий. Мы, деловые люди, должны помогать друг другу.

Наталия внимательно посмотрела на Передреева:

— Тогда почему же сам Бедрицкий не обратился ко мне?

— Он сильно болеет. Лежит в больнице и никого не хочет видеть. Похудел так, что его невозможно узнать.

— Понятно. Если хотите курить, курите, — предложила она. — Я сейчас принесу пепельницу…

— Нет-нет, мне пора. Спасибо за кофе. Так вы исполните мою просьбу?

— Хорошо, но гарантировать ничего не могу. Вы, надеюсь, сказали ему об этом? Все, что увижу, — расскажу, а уж дальше пусть он действует сам.

Передреев достал из нагрудного кармана пиджака конверт — плотный и коричневый, какие продаются на почте и в каких отправляют толстые заказные письма, — и протянул Наталии:

— Вот. Это аванс. Здесь две тысячи долларов. Остальное получите от Левы. — Он, проговорившись, сразу же стушевался и мотнул головой. По-видимому, он теперь не знал, как себя вести: то ли попросить у нее, чтобы она забыла только что оброненное им имя, то ли сделать вид, что ничего вообще не произошло, в надежде, что она не обратила на это внимания.

— Я все поняла, — проговорила она, глядя мимо него и тем самым вводя его в очередное заблуждение, чтобы он так и не понял, услышала она имя заказчика или нет. — До свидания. Передайте ему, чтобы он звонил мне в любое время. И еще: он носит совершенно немыслимую маску, от которой меня пробирает мороз по коже. Скажите, что я умею держать язык за зубами и что он спокойно может обойтись без маскарада.

По удивленному выражению лица Передреева Наталия поняла, что ни о какой маске он ничего не знал.

Они тепло попрощались, Передреев ушел, а спустя несколько минут к ней пришел Логинов.

— Послушай, кто это был у тебя только что? Передреев? Что ему от тебя надо?

— Никакого Передреева здесь не было. — Наталия говорила это относительно спокойно, поскольку чашки после кофе она успела сполоснуть и убрать в буфет. — Возможно, он и был в моем подъезде, но только не у меня.

— Ты как всегда врешь, Наташа. Ты постепенно превращаешься в хроническую врушу, это у тебя уже в крови. Хотя тебе хорошо известно, что я все равно все узнаю, — убежденным тоном произнес Игорь. — А теперь поскорее накорми меня, иначе я съем тебя. — Он схватил ее за руку, притянул к себе и принялся покусывать ее щеки, шею, руки, губы…

В такие минуты она уже не принадлежала себе. Ей безумно хотелось, чтобы он почаще вот так приходил к ней, чтобы обнимал и крепко сжимал в своих объятиях, как изголодавшееся по любви большое и нежное животное. Конечно же он заехал к ней не только пообедать. Он не мог простить ей черного юмора, связанного с квартирой Шаталова», и теперь решил добиться своего всеми правдами и не правдами.

— Подожди, ты порвешь мои шифоновые брюки… — Она высвободилась и разделась сама. Дальше все произошло быстро и импульсивно: он подхватил ее на руки и отнес в спальню.

— Как прокурор, я просто обязан это сделать, понимаешь? — говорил он, обрушиваясь на нее всей своей тяжестью и грозя раздавить ее хрупкое тело или в порыве страсти сорвать скальп.

— Хорошо, что ты не палач, — отбивалась она от него, превращая любовный поединок в щенячью возню с визгом и рычанием.

…Они угомонились часа через полтора. Наталия, завернувшись в простыню, пошла на кухню разогревать суп и котлеты — прозаическую еду для утомленного работника прокуратуры.

— Милый, тебе накрошить укропу с петрушкой? — ангельским голоском спросила она его, возникнув в дверях с тарелкой, полной густого ароматного супа. Она знала, что делала, обезоруживая его подручными средствами, чтобы расслабить окончательно и выудить из него все-, что только возможно на сегодняшний день.

Игорь, потянув носом, понял, что с этой женщиной у него все более чем серьезно, и вновь подумал о женитьбе. От супа ему стало так хорошо, что он потерял счет времени и совершенно забыл о том, что к четырем часам к подъезду должна подъехать его служебная «Волга» с голодным и уставшим Арнольдом Манджиняном, который, пока его шеф отдыхал в постельке со своей возлюбленной, выполнял его поручения.

— Бараньи? — блестя глазами, спросил благодарный Логинов, показывая на гору дымящихся котлет с аппетитной шипящей зажаренной корочкой.

— Бараньи, как ты любишь, — елейным голоском ответила Наталия и принесла из кухни большой бокал с вишневым компотам. — Ну как, нашел своих преступников? — поинтересовалась она, глядя ему прямо в глаза. Говорить о деньгах она пока не стала: вдруг он о них ничего не знает, а нейтральное слово «преступник» действует всегда безотказно.

— Столько бьемся, а результатов никаких. Полный ноль, — отвечал с набитым ртом Логинов. — Люди как в воду канули. В разное время, но путевки-то брали в одном и том же бюро. Директор божится, что никого в Коктебель не отправлял, мы проверяли его алиби: на тот момент, когда к нему обращались работники областной думы и люди из городской администрации, в основном мэрии, конечно, он как раз был в отъезде, в Москве. Арнольд звонил туда — все совпадает. А что это означает? — Он так увлекся, что забыл, с кем разговаривает.

— А это означает, что кто-то действовал от его имени. Вернее, прикрывшись его именем. И сколько человек «канули в воду»?

— Представляешь, пятьдесят человек. Как я уже и говорил, в разное время, — начиная еще с зимы… У всех семьи, хотя оказалось и несколько холостых, вот их и хватились позже всех. Понимаешь, уж больно дешевые были путевки — что такое тридцать тысяч вместе с дорогой? И можно было взять только одну. Якобы специально для работников такого уровня. Льготная, что называется, путевка. Я бы и сам взял, хотя, согласись, цена фантастическая…

— Вместе с дорогой? Неплохо живется работникам мэрии, — подлила масла в огонь Наталия, одновременно добавляя компота в бокал. — Мне, что ли, тоже в мэрию устроиться…

— Глупая, все эти люди пропали. Ушли с вещами на вокзал, попрощались с родственниками, хотели уже сесть на поезд — кто на адлерский, кто на сочинский или краснодарский, здесь показания провожающих расходятся, — но в это время подъехал микроавтобус, вышел какой-то человек и сказал, что они не поедут, а полетят, а в автобусе мест для провожающих нет. Ну и эти «туристы» садятся в этот автобус и уезжают. И все. Больше о них ни слуху ни духу.

— То есть автобус должен был их как будто отвезти в аэропорт?

— Вот именно. Но в те дни ни одного самолета в этом направлении днем не отправлялось. Только два ночных рейса и один утренний, в пять часов на Сочи. И все. Спрашивается, куда подевались люди?

Игорь допил компот и встал из-за стола. Затем, вспомнив, что он совершенно голый, быстро оделся, чмокнул Наталию в щеку и улыбнулся:

— Ты, хитрая лиса, все у меня выведала? Но так и быть, я тебя прощаю. Спасибо, за обед, ты превзошла самое себя.

— Вечером будут блинчики. А если не придешь, я приглашу Арнольда с Сергеем, которых ты держишь на голодном пайке, понял?

— Приду, конечно, куда же я денусь.

Он ушел, и в квартире стало тихо! Наталия перемыла посуду и легла в постель, вспоминая события последних трех часов. А ведь ей надо было работать. Отрабатывать две тысячи долларов. Кроме того, ее разбирало любопытство по поводу происхождения желтого портфеля с колоссальной суммой. Но после объятий Игоря она находилась в какой-то прострации и ни о ком, кроме него, не могла думать. Она растянулась на сбитых простынях и закрыла глаза. И словно почувствовала тяжесть и запах его тела, мягкость шелковистых волос, вкус губ, и от нахлынувших воспоминаний и ощущений ей стало жарко. Он совершенно выбил ее из колей. Нет бы ему остаться и повторить все с самого начала… Эта дурацкая работа. Дурацкие деньги.

Она нашла в себе силы подняться, застелить покрывалом постель, затем встала под холодный душ и наконец успокоилась. Зависимость тела от мужчины — что может быть унизительнее. Надо быть выше этого.

С этими мыслями она вошла в «классную»

(или кабинет, что тоже подходило к определению этой странной комнаты) и посвежевшая, в легком халате села за рояль. Белые кружевные занавески играли с солнечными зайчиками в прятки. Слабый ветерок шевелил волосы на голове. Она откинула их за спину, вспомнила одну из своих любимейших мелодий — арию Нормы из одноименной оперы Беллини — и взяла несколько аккордов вступления, мягких и благозвучных.

Сначала она вновь оказалась на берегу реки и услышала щебет птиц, затем картинка будто смазалась невидимой жесткой кистью, и возник темный узкий коридор с большими емкими полками по обеим сторонам. На полках, прижимаясь друг к другу, стояли стеклянные и прозрачные пластмассовые банки с краской: желтой, красной, синей, зеленой, белой… Такими банками в работе пользуются художники. Она словно двинулась вдоль по коридору, пока не посветлело, — возникла просторная мастерская, заставленная мольбертами и огромными картинами — холстами с подрамниками, занимающими почти все пространство мастерской. Не было видно только хозяина.

Движение прекратилось. Последнее, что успела увидеть Наталия, закончив игру, было окно мастерской, выходящее на площадь.

Она оглянулась — ей показалось, что часть мастерской осталась где-то здесь, в комнате, настолько сильно ощущался запах масляных красок.

Ну и к чему все это? Она думала и о человеке в маске, и о желтом портфеле, и об убитом Шаталове, и об Игоре… Что может подсказать ей вид мастерской художника?

Наталия закрыла глаза и попыталась снова наиграть ту же мелодию. И снова возник темный коридор с полками, заставленными красками. Что за чертовщина!

Она вышла из «классной», надела легкие светлые шорты и белую трикотажную блузку, сунула в карман пистолет, накинула на плечо сумку, на другое — фотоаппарат «Полароид» — на всякий случай — и вышла из дома. Видела бы ее мама, уверенная в том, что ее дочка сейчас в поте лица готовит к экзаменам выпускников музшколы… Маме-то хорошо, она живет в Германии, покупает утром молоко за настоящие марки и каждый день качественно улучшает свою жизнь.

Стоп. Хватит думать о маме. Просто надо ей позвонить и справиться о ее и папином здоровье. Это пока все, что она может для них сделать Заперев двери, Наталия спустилась вниз, села в машину и, не выдержав, достала из «бардачка» пачку с сигаретами «Честерфильд». Вытащила одну и закурила. И вдруг увидела приближающуюся к ее дому Сару. Она распахнула дверцу и позвала ее Это была и Сара, и не Сара. Она сильно изменилась за те несколько часов, что они не виделись. Бледная как бумага, с потемневшими глазами и осунувшимся лицом, она выглядела как побитая собака, несмотря на превосходный макияж и дорогую прозрачную одежду в красно-черных тонах.

— Садись, — пригласила ее Наталия. — Что-нибудь еще случилось?

Женщина устало опустилась на сиденье и вдруг закрыла лицо руками.

— Ну же, не молчи. Что произошло?

Сара отняла ладони от лица — они были все в размокшей туши и красной помаде.

Не говоря ни слова, она открыла большую лаковую сумку и достала оттуда плотный целлофановый прозрачный пакет с чем-то черным и длинным, словно обугленные палки.

— Это Майя, — сказала она и, в ужасе швырнув пакет на пол, забилась в истерике.