Правда о первой ночи

Анна Данилова

Валентина готовилась к выпускному балу весь год. И вот теперь она танцевала, плакала и потихоньку сходила с ума от страха. Когда во двор интерната въезжала какая-нибудь машина, Вале казалось, что это приехали за ней. И ее на глазах у друзей и подруг увезут, как самую настоящую преступницу. Да, она совершила ошибку, попала в беду, которая гонит прочь из родной страны. Новая подруга Ева помогает девушке сбежать за границу, где та сталкивается с еще более тяжким испытанием…

Глава 8

Она так просила меня остаться, а мне так не хотелось уходить, что я согласилась. В какой-то момент я остро поняла, что мы нужны друг другу, что в жизни Евы наступила черная полоса, связанная с тем, что ее бросил мужчина и что ей просто необходимо, чтобы рядом с ней кто-то был, кто-то, кому еще хуже, чем ей… Или я ошибалась? Это нехорошо, когда ты испытываешь облегчение от того, что кому-то, кто находится рядом, еще хуже. Но это знала только я. А может, она почувствовала, что это не ей, а именно мне нужна была поддержка? Ева была так нежна и ласкова со мной, так заботилась обо мне, что я несколько раз находилась на грани того, чтобы признаться ей во всем, разрыдаться у нее на плече и рассказать всю правду про того офицера, которого я убила, и я бы, возможно, поведала ей обо всем, да только не было мне оправдания. Как бы я объяснила, зачем пошла к нему? Мне ведь не десять лет. Подвыпивший офицер приглашает девушку к себе домой. В шашки, что ли, играть? Заниматься тем, чем занимались с такими же скучающими офицерами и мои интернатовские подружки, кто за деньги, а те, кто постарше и поопытнее, ради удовольствия, развлечения. И я понимала это с самого начала. Но все равно пошла. Вот что было стыдно. Я и в милицию не позвонила, когда, очнувшись, поняла, что убила этого Юру. Хотя налицо было изнасилование. Все произошло так быстро и грубо, что я даже не поняла, как оказалась на полу, — все то, что я себе представляла, вдруг стало реальностью. Я задыхалась под тяжестью его тела, его колено, железное, острое и сильное, вонзилось между моих бедер, и не было никаких сил сомкнуть их, защититься. Обе его руки прижимали к полу мои руки, а потом, перехватив их одной рукой, пригвоздив ею мои кисти чуть повыше моей головы и сместив туда же центр тяжести, он свободной рукой стал снимать свои брюки… Движения его были настолько уверенными и отработанными, словно он занимался этим постоянно. Профессиональный насильник. Его лицо качалось над моим, а своим ртом он зажал мой рот, лишая меня возможности не то что кричать, даже дышать! Когда же я, извиваясь и пытаясь вздохнуть, почувствовала, как он снимает с меня трусы, слезы покатились по щекам… Я попыталась укусить его за щеку, и тогда он, на какое-то мгновение освободив свою руку, ударил меня по лицу, после чего его рука вернулась вниз, сдирая с меня белье и раздвигая бедра… Острая саднящая боль заставила меня вскрикнуть, но я была полностью обездвижена — офицер, имя которого я к тому моменту уже забыла, молча насиловал меня на ковре в своей гостиной, тяжело дыша и хрипло постанывая, пока не исторг судорожный вопль и не замер, обливаясь потом…

Он встал, привел в порядок свою одежду и протянул мне руку, помогая подняться. Буркнул что-то вроде: «Не понял», пожал плечами, сел за стол и плеснул себе водки. Предложил мне. Я, ничего не соображая, выпила. Потом он все так же молча покормил меня с вилки, продолжая, вероятно, недоумевать по поводу моей неожиданной девственности. Я попыталась встать, но он сильно надавил мне на плечо и приказал сидеть. Я понимала, что он думает о последствиях, что он, возможно, испугался, как бы я не обратилась в милицию, я же, в свою очередь, думала о том, что он повредил что-то внутри меня, что покалечил, так все болело… Водка все же немного притупила боль, и тут он сказал:

— Не советую тебе жаловаться…

Угроза. И это вместо того, чтобы извиниться или, предположим, дать денег, как это делают многие мужчины, оказавшиеся в подобной ситуации! Другими словами — откупиться. Я проглотила несколько ложек салата, и меня тут же вывернуло… Возможно, другого мужчину это бы испугало и заставило все-таки увидеть во мне человека, нуждающегося в помощи, но только не этого негодяя. Да, он помог мне встать и дойти до ванной комнаты, где я попыталась смыть с себя слизь, которая еще несколько минут тому назад была салатом, но вместо того, чтобы дать мне возможность самой решить, куда идти и что делать, он взял меня за руку и повел за собой в спальню. Мое лицо, залитое слезами, мокрая блузка и затравленный взгляд вызвали в нем новое желание, и вот тогда я рванула от него по коридору в кухню, он за мной, оттуда в комнату, я уворачивалась от его длинных, цепких рук, огрызалась, обзывала и оскорбляла всеми известными мне грязными словами и мечтала только об одном — поскорее добежать до выхода, успеть открыть дверь до того, как он снова схватит меня и повалит на пол… Минуты три мы носились с ним по квартире, сбивая предметы и ненавидя друг друга, пока я в очередной раз не влетела в комнату, больно ударившись об угол стола, схватила бутылку, развернулась и со всего размаху обрушила ее на голову преследователя… Он рухнул на пол, бутылка оставалась у меня в руке… И сразу стало тихо. Меня колотило, но все же, пока бутылка была в моих руках, я могла наклониться, чтобы понять, жив он или нет… Он не дышал. Я села с кресло, чтобы собраться с мыслями. Соседи. Если слышали мои крики, могли и сами вызвать милицию. Хотя, думаю, подобные сцены здесь происходили настолько часто, что окружающие могли к ним привыкнуть… Милиция. Да, конечно, меня изнасиловали, экспертиза подтвердит это, будет суд, и судить станут меня, потому что мой насильник мертв. Ему уже досталось по заслугам. И что выиграю я, позвонив в милицию? Меня спросят: зачем ты пришла сюда, детка? И что я отвечу? Пришла вот поздравить совершенно незнакомого мне мужика с днем его рождения? Да надо мной будет смеяться весь интернат! Я стану на много лет посмешищем! Да к тому же еще и убийцей! Адвокат со стороны жертвы докажет, что я спровоцировала изнасилование, да и вообще никакого изнасилования не было, я сама согласилась переспать с офицером…

Хотела позвонить Мише, но как представила его глаза, какими он посмотрит на меня, полуодетую, с распухшим лицом, с синяками на бедрах…

Я достала из кармана джинсовой куртки носовой платок и принялась вытирать отпечатки своих пальцев с бокала, дверной ручки, со всего, где могла оставить следы… Все казалось мне нереальным, я и двигалась медленно, как во сне… Не помню даже, как выходила из квартиры, обмотав ладонь все тем же платком… Вернулась в интернат, отправилась сразу в душ и целый час, едва стоя на ногах, намыливалась и терла себя жесткой мочалкой. Затем, закутавшись в халат, но все равно продолжая дрожать всем телом, послонялась по коридорам этажа, где располагались наши спальни, чтобы иметь возможность из окон понаблюдать за домом, где жил этот ублюдок и где я только что совершила убийство, — не покажется ли милицейская машина, не завоет ли сирена «Скорой помощи», после чего, поскуливая от боли во всем теле, улеглась в постель. В комнате я была совершенно одна — мои соседки по спальне, к счастью, в этот вечер смотрели телевизор в комнате отдыха, кажется, там шел «Основной инстинкт» с Шерон Стоун в главной роли… Теперь и я знала кое-что об этом основном инстинкте…