Человек, которого заворачивали в белое шелковое покрывало, был явно мертв. Сверток выглядел, как окровавленный кокон. Кого убили? Никита выбежал в сад, спрятался за кустами сирени, чтобы досмотреть до конца страшное и одновременно завораживающее действо: Федор, его друг, вытаскивает из дома труп неизвестного. Никита проследил за ним до самой реки, до обрывистого берега, откуда вниз, на песок, Федор и сбросил свою жуткую ношу. Федор – убийца! В это невозможно было поверить. И все же за какие-то минуты друг превратился в оборотня, между ними выросла невидимая стена, отделившая прошлое обоих от будущего… С тех пор прошло пять лет, и однажды Никите пришлось вспомнить все подробности того холодного утра…
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Дом на берегу ночи предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
6. Ольга, 2014 г.
Левкин улетел в Америку. На симпозиум. Ольга долго стояла в зале аэропорта Шереметьево, смотрела сквозь прозрачные окна на небо, куда поднимались один за другим самолеты, в одном из которых — Левкин, ее муж и самый близкий ей человек, и спрашивала себя, должна ли она сейчас рисковать своим настоящим ради прошлого? Прежде ее мучил другой вопрос: как обуять свое растущее с каждым годом чувство мести? Вероятно, примерно так же чувствует себя человек с опасной опухолью в теле. Опухоль растет, и человек понимает, что от нее необходимо избавляться, оперировать, просто надо решиться, найти в себе силы и смелость. Но со временем это сравнение начинало казаться полной глупостью. Опухоль вряд ли рассосется, и она опасна для жизни. С неудовлетворенным же чувством мести можно жить годами, постепенно вытравливая ее из себя, придумывая все новые и новые оправдания своему бездействию и слабоволию.
Что такое месть? Это ли не чувство равновесия, к которому стремится вся природа? Человек, совершивший тяжкое преступление, должен быть наказан. Он причинил боль, теперь боль должны причинить ему. Примитивно, конечно, но это так, и чувство мести, тяжелое, зудящее, не дающее покоя, должно быть удовлетворено.
Люди сами выдумали понятия «плохое» и «хорошее», а на самом деле есть лишь одно движение вперед, и смысл этого вселенского движения как раз и заключается в соблюдении некоего важного баланса, равновесия.
Но Лика не вернется, никогда. Закон равновесия… Чем, кем заполнить пустоту, образовавшуюся после ее ухода, как уравновесить душевное пространство и вернуть жизни прежние краски и гармонию? Как уменьшить боль потери? Ольга часто думала об этом, и ответ пришел, откуда она и не ждала: из женской консультации, где ей сообщили, что она скоро станет матерью маленькой девочки. А что, если в этом ребенке будет душа Лики?
Ольга вернулась на стоянку, села в машину. Вспомнила реакцию Левкина на новость, что он скоро станет отцом. Он был оглушен, потрясен, счастлив до бессонницы, до головной боли! Девочка будет его продолжением, его наследницей! Он сделает из нее великого ученого, поделится с ней всеми своими знаниями, они будут гулять с ней по парку и кормить уточек, станут спорить с ней об очень важных вещах, о мироздании, о движениях планет, да он готов пока, на первых порах менять ей памперсы и кормить кашей, готов быть лошадкой, которая станет катать ее по квартире, никогда не будет ругать ее за выпачканные в грязи туфельки, за разбросанные по детской игрушки…
Его представления, связанные с рождением и воспитанием маленькой дочки, были поначалу хаотичны и даже абсурдны. Но одно Оля поняла: Левкин уже полюбил дочь, еще до ее рождения, и готов был петь ей песни, касаясь теплыми губами округлого тугого живота, читать стихи и целовать ее сквозь материнскую плоть.
— Береги себя, Оленька. — Они прощались нежно, долго, Левкина было не оторвать от Олиного живота, словно он расставался с ним навсегда. — Постарайся сидеть дома или поезжай на дачу, но только непременно возьми с собой Настю. Обещай мне это, чтобы я там не волновался.
Там, это значит, в Америке.
— Конечно, я поеду на дачу с Настей. Ты не переживай, Миша, со мной все будет в порядке.
— И скайп, скайп не выключай!
— Но у нас на даче нет Интернета, ты же знаешь… Еще не провели.
— Тогда будем звонить друг другу.
Они договаривались о мелочах, о том, как Оля будет питаться, сколько часов спать и гулять, какие фильмы смотреть, какие упражнения делать и даже с кем из знакомых не встречаться, чтобы не портить себе настроение…
Оля, слушая его пожелания, наставления, рекомендации, продиктованные исключительно его желанием сделать течение ее беременности беспроблемным и даже приятным, мысленно, перебивая Левкина, тихо объясняла ему, зачем ей необходимо поехать в ее родной город, Калину:
— Миша, родной, я должна проехать туда, найти его и убить. Вот и все! Зачем волноваться? Зло должно быть наказано.
Когда по времени вышло, что Левкин все-таки уже в воздухе, Ольга почувствовала странное чувство свободы и одновременно стыда за свой дерзкий, тайный план. Если бы Левкин умел читать мысли, он бы выпрыгнул из самолета, чтобы схватить за руку свою беременную жену с криком: остановись!!!
Имела ли она право так рисковать ребенком, отправляясь в опасное путешествие, целью которого должно стать еще одно (а может, и не одно) преступление?
С другой стороны, обстоятельства складывались таким удобным, удачным для нее образом (долгожданная и длительная поездка Левкина, когда он на время выпадал из ее жизни и когда сама Ольга, обуреваемая желанием действовать, была изъята из поля его зрения), что медлить было просто нельзя.
Маленький шрам на ее горле (столько раз целованный нежным Левкиным) часто болел и даже, как казалось Ольге, иногда кровоточил. И пусть это было плодом ее фантазии, все эти ощущения она воспринимала как знак того, что ей пора действовать.
Голос, который она бы узнала из миллиона, шептал ей зловеще, как это бывает в дешевых кино (а на самом деле именно это змеиное шипение дьявола и являлось настоящей реальностью!): «Убирайся из города, чтобы духу твоего здесь не было. И вот тебе деньги на дорогу». Маленький тугой рулончик долларов закатился ей в карман. «Как ты понимаешь, следующего раза не будет…» — И острие ножа, которого она не видела, но чувствовала на своей шее, решительно уперлось в тонкую кожу. Еще немного, и горло будет перерезано.
Да все она прекрасно понимала. Что кругом виновата, что Лику не вернуть, а ее убийцы будут продолжать пить виски, жрать икру и покупать невинных девочек.
Она собралась за один вечер, уложила в чемодан все необходимое, заперла квартиру, позвонила Виктору, чтобы сказать, что все кончено, и она уезжает, чтобы он не вздумал ее искать, выбросила сим-карту и купила новую, села на поезд Саратов-Москва и отрезала от себя свое прошлое. С болью, кровью, но отрезала. Такой была цена за ее жизнь и молчание.
…Она хорошо подготовилась к путешествию в прошлое. За день до того приехала в Шереметьево, оставила в камере хранения свой багаж, который забрала сразу, как только поняла что Левкин в небе, уложила в багажник своего «Мерседеса», села и поехала.
Настя, свой человек, предупрежденная обо всем, была готова в любой момент подтвердить внезапно позвонившему ей Левкину, что с Олей все в порядке, что она на даче, где слабый сигнал телефона, что она ест творог (овсяную кашу, землянику), что она весела и здорова!
Дорога предстояла долгая, утомительная. И было много времени вспомнить, с чего все начиналось…
Лике было пятнадцать, когда Ольга привела в дом Виктора. Сказала: «Он здесь будет жить».
Лика пожала плечиками и ушла в свою комнату. Она училась в школе, много читала, рисовала, слушала музыку («с наушниками не расставайтесь!»), любила кататься на роликах в городском парке и на набережной, «тусила» с одноклассниками в клубе неподалеку от дома, презирала пирсинг и тату, косы и конский хвост, предпочитая носить распущенные, длинные волосы. Очень любила светлую пудру и розовую помаду. Была нежной, очень нежной и женственной.
В жару ходила в коротких шортах и майках, в холод — в черных водолазках (которых у нее была целая коллекция) и джинсах. Худенькая, высокая, стройная, русоволосая, она была красива, дружелюбна, непосредственна, на людях не особенно-то раскрывалась, сдерживала смех, но дома, у себя или в своей компании хохотала так заразительно, как никто другой. С чувством юмора у нее всегда все было в порядке.
— Типа жених? — спросила она, окидывая оценивающим взглядом долговязого, с мрачным лицом Виктора.
Вечером, когда они останутся на кухне вдвоем, Лика спросит Ольгу:
— Ты где нашла это чмо? Он же лох! Волосы грязные, курит, как паровоз, голос хриплый… Два слова связать не может. А джинсы? Свитер? Да это же полный отстой!!! Упакуй его и отправь обратно, где взяла, — посоветовала она, глядя на сестру ясными глазами.
Но Ольга была влюблена, она знала, что Виктор ушел из семьи, что пережил тяжелый развод, что в депрессии, что не может не курить, что не может найти работу (она так до конца и не поняла, какая у него профессия и чем он вообще занимался по жизни), что ему надо помочь, поддержать, накормить, обогреть.
Они познакомились в парке. Ольга устроилась концертмейстером в хореографическое училище, и у нее не складывались отношения с хореографом, которая позволяла себе грубые замечания в ее адрес (не надо, дорогуша, подстраиваться под детей!)… Она очень переживала, подумывала о том, чтобы уволиться и найти себе работу в музыкальной школе. Но друзья звали ее в ресторан, где освободилось место пианиста. Позже, в Москве, никто и не спросит ее, кем она была в своей прошлой жизни, словно она родилась домработницей…
И только Левкин, узнав, что она профессиональный музыкант, пианистка, тотчас купит ей кабинетный рояль.
…В парке она курила, сидя на скамейке под фонарем. Прохожих становилось все меньше и меньше, было холодно, накрапывал мелкий октябрьский дождик. Может, и правда пойти работать в ресторан? Она умеет импровизировать, легко может подыграть любую мелодию, знает великое множество мелодий и песен, романсов и шлягеров. В ресторане тепло и красиво, можно носить вечерние платья, туфли на высоких каблуках, любоваться игрой пузырьков в бокале с шампанским, зарабатывать хорошие деньги, к тому же — там кормят! Можно было бы даже приносить еду домой, Лике. Все экономия.
Подошел мужчина, попросил огоньку. Она не испугалась, хотя в другое время постаралась бы поскорее выбраться из парка, смешаться с прохожими…
Из дома ушел, совсем запутался, сын маленький, не понимаем друг друга…
Дождь усиливался, Виктор, так звали мужчину, пригласил в кафе, где угостил коньяком и чаем с лимоном. Она разглядела его при свете лампы, стоящей на столике. Удивительно красивое и какое-то необычное лицо, которое хочется потрогать, прикоснуться губами. Особое восхищение вызвали руки с длинными пальцами, не испорченные физической работой, с гладкими, ровными, аккуратно подстриженными ногтями.
От коньяка тепло разлилось по телу, стало хорошо, сонно, уютно, все люди вокруг показались милыми и добрыми. Но в какой-то момент она вдруг поняла, что не может дольше оставаться в этом пусть и теплом, но все равно общественном месте, ей захотелось домой, и она сказала об этом Виктору. Тот вызвался проводить ее туда на такси. Возле порога квартиры они обменялись номерами телефонов и расстались. На следующий день он позвонил, пригласил снова в это же кафе, потом они пошли в гостиницу и провели там два дня, заказывая в номер еду, напитки и сигареты.
Выяснилось, что с тех пор, как он ушел из дома, он скитался по друзьям, дешевым гостиницам, что не знает, как ему поступить, куда пойти-поехать, чтобы начать новую жизнь.
— Ты можешь пойти ко мне, — сказала она, поглаживая его живот и чувствуя, как ее влечет к этому мужчине с сильным длинным телом, гладкой кожей и талантом любить. Мысль о том, что она сможет беспрепятственно пользоваться этим телом, обнимать его и чувствовать на себе его объятия, видеть его, наслаждаться им, владеть, приводила ее в трепет. Проронив слова приглашения, она замерла, словно в ожидании приговора. Вот сейчас она узнает, имеет ли ее тело такую же власть над ним, пожелает ли он владеть им, успел ли он хотя бы немного привязаться к нему и полюбить его запах и тепло. Относительно души и сердца, которыми мог бы, к примеру, очароваться мужчина, Ольга не питала никаких иллюзий, поскольку была уже взрослой девочкой и понимала, что эту роскошь в состоянии оценить мужчины особого, уже редкого вида, которых она и считала настоящими. Себя с Виктором она считала парой зверей, примагниченных друг другу инстинктами и желанием согреться.
— К тебе? Ты разве одна живешь? — Он прощупывал почву, пытался заглянуть в ее жизнь, чтобы представить себя в ней, найдется ли там для него местечко.
— Я живу с пятнадцатилетней сестрой. Ее зовут Лика. С ней у тебя никогда не будет никаких конфликтов. Она хорошая, добрая, редко выходит из своей комнаты. Но и к ней соваться не следует, она этого не любит, тщательно оберегает личное пространство. Кивнешь утром, мол, привет, этого будет достаточно, чтобы она сочла тебя вежливым. Тебе не обязательно ей нравиться. Она любит меня и примет тебя, потому что уважает мой выбор.
Вот тогда-то она и погорячилась. Лике он не понравился сразу и бесповоротно. «Упакуй его и отправь обратно, где взяла».
Ольга сразу же представила, как она заворачивает Виктора с его длинными ногами с огромный кусок золотистой подарочной бумаги, обвязывает красной лентой и с трудом относит в парк, укладывает на скамейку. Может, кто другой подберет?
Если бы она тогда послушала Лику, вдруг бы все пошло по-другому. Хотя нет, все эти события, связанные с Виктором, лишь ускорили развязку. Лика тогда уже вела тайную жизнь, о которой Ольга ничего не знала. Уже тогда из кармашка ее розового, украшенного маленькими плюшевыми мишками и зайками, рюкзачка, вывалилось несколько упаковок презервативов. «Нам в школе лекцию читали, потом вот это раздали», — отмахнулась Лика от сестры в ответ на ее немой вопрос. Она сидела на постели с ноутбуком на коленях и грызла яблоко.
Ольга шумела пылесосом, вычищая ковер в комнате Лики. И рассыпанные цветные упаковки презервативов на ковре, в контексте совершенно детской (даже не подростковой) комнаты (обои в облаках и птичках, расставленные по полкам куклы, подвешенные к потолку цветочки и пчелки, разбросанные по полу конфетные обертки, апельсиновая кожура, взбитая, как сливки белая, в клубничках, постель) не могли оставить без внимания взрослую сестру.
— Смотри, Лика, будь осторожна.
В этих словах заключалось следующее: родители погибли, теперь я отвечаю за тебя, будь осторожна с мальчиками, не торопись начинать взрослую жизнь, эти презервативы меня пугают, зачем их столько?
Лика, мотая головой с надетыми на нее наушниками, послала Ольге воздушный поцелуй. Значит, услышала ее сквозь рев пылесоса и звучащую в ее ушах музыку. Или просто улыбнулась ей, не вникая в ее слова, но догадываясь, о чем идет речь.
— Он нравится мне, Лика. Мне с ним хорошо.
— Хорошо, значит, живи. Мне-то, как ты понимаешь, все фиолетово. Только не позволяй ему сидеть на своей шее. Не корми его и не давай денег. Нехорошо это.
— Лика, я поговорить хотела. — Ольга, не желая слышать так точно подмеченные и озвученные сестрой свои собственные подозрения, быстро перевела разговор на другую тему. — Не нравится мне моя работа, в ресторан хочу пойти.
— Иди, конечно! — сразу же отреагировала Лика. — Там клево, бабки хорошие платят, мужики, правда, будут на тебя пялиться, предложения разные делать. Сама смотри.
И Ольга уволилась из хореографического училища, друзья помогли устроиться в ресторан «Русская тройка», где по пятницам «живую» музыку для очень специфичной постоянной публики играл скрипач Ваня Шульгин и виолончелистка Катя Шухман, остальные же дни играл пианист Лева Азаров, который как-то неожиданно женился и уехал в Москву и теперь играет в собственном ресторане тестя.
Она и не ожидала, что работа в таком маленьком ресторане (где собирались, в основном, немолодые уже бизнесмены, бывшее партийные или комсомольские работники, большие любители поностальгировать, слушая популярные в советское время романсы и эстрадные песни) будет приносить такой хороший доход. Кроме денег ей время от времени перепадала и еда, заботливо и с любовью уложенная в контейнеры Максимом Григорьевичем, шеф-поваром ресторана, влюбленным в нее высокой отеческой любовью за ее музыкальный талант. Пакет с едой или продуктами она находила практически каждый вечер в гардеробной, в тумбочке с ее нотами и туфлями.
Возвращалась Ольга далеко за полночь, уставшая, но с туго набитым кошельком и тяжелой сумкой. Ее всегда встречала заспанная Лика.
— Как же я по тебе соскучилась! — Лика обнимала ее, терлась, как котенок щекой о ее плечо. — Старичков развлекаешь? Ну-ну. Давай-ка, я тебе помогу.
— А где Виктор?
— Дрыхнет! Пожрал, футбол посмотрел, помылся и завалился. Ни посуду за собой не помыл, ни пол в ванной не подтер, даже полотенце мокрое не мог сунуть в стиральную машину, вконец обленился твой любовничек.
— Он работу никак не найдет, переживает сильно.
— Ой, да ладно! Он — переживает? Думаю, он вообще не знает, что это такое. Ладно, я не хочу о нем. Что ты там принесла?
— Отбивные, сырые, их надо пожарить. Еще пирожные, сыр… Ух ты, смотри, Лика, Макс положил нам оливковое масло!
— Вот кого надо было поселить в своей спальне, — вздохнула Лика. — У него семья есть?
— Кажется, есть. Не может у такого мужика не быть семьи. Он хороший, добрый, талантливый, к тому же — романтик. Ведь всем этим добром он расплачивается со мной за то, что я в свободное от заказов время играю его любимые песни. А он готовит свои шедевры на кухне и слушает меня одним ухом…
— Да, классную ты себе работу нашла, Оля. Держись за это место. Когда бы мы еще так пожировали? Мне противно только, что ты этого бездельника пригрела на своей груди. Пусть проваливает! Ты что, не можешь найти себе кого побогаче, посерьезнее, поумнее?
Стыдно было признаться Лике, что после нескольких ночей, проведенных в объятиях Виктора и насытившись новизной и подзабытыми ощущениями (которые уж никак нельзя было назвать любовными переживаниями), она остыла к нему, и единственное чувство, которое удерживало ее от того, чтобы расстаться с ним, была ответственность. Как щенка подобрала, обогрела, накормила, и теперь его куда? Снова на улицу, в дождь? На верную смерть?
— Ладно, я разберусь, что с ним делать… — ответила она Лике. — Ты-то как? Учишься? Все нормально?
— У меня проблемы по физике и химии, но меня Таня Евсеева, ты знаешь ее, наша отличница, подтягивает. Я ей прически делаю, краситься учу, а она растолковывает мне все формулы, заставляет зубрить… Думаю, что я смогу. Не дура же. Просто не могу принять все то, что в учебниках написано, не верю в эти валентности и прочее… Бред какой-то!
— Вот тебе деньги, купи себе что-нибудь из одежды, платье там, джинсы, кофточку… А ближе к зиме купим тебе шубу. Обязательно. На продуктах будем экономить, я же все приношу, кроме хлеба и сахара, вот скоплю, и купим.
— Если ты будешь этого неудачника кормить, то ничего не скопишь, а если и скопишь, то ему же и отдашь. Я тебя знаю. Он разводит тебя, придумывает разные проблемы, а ты ему веришь…
Ольга, услышав это, вспыхнула:
— Лика, ты что, подслушиваешь наши разговоры?
— Нет, конечно. Случайно услышала, как он говорил о своих детях, что одному из них понадобились лекарства, что жене нечем заплатить за квартиру и все такое… Тебе-то до них какое дело? Это чужая семья, чужие проблемы, чужая жизнь, наконец!
— Сказала же — разберусь! Думаешь, мне приятно все это выслушивать?
Виктор же, когда она после душа забиралась к нему под одеяло, даже не просыпался, еще глубже зарывался в постель, как-то по щенячьи поскуливая, и затихал, мол, не тревожьте меня.
В такие минуты Ольга, с одной стороны, обижалась, что Виктор даже не чувствует ее рядом, что у него нет желания ее обнять, приласкать, расспросить, как прошел вечер, с другой — она так уставала, что единственно, чего по-настоящему хотелось, так это поспать. Вот, успокаивая себя таким образом, она и засыпала. Один от него был толк — он, как живое существо, как кот, к примеру, грел постель.
…Погруженная в воспоминания, Ольга чуть не проехала Умет, мордовское село, превращенное предприимчивыми жителями в одну, тянущуюся вдоль трассы, столовую, «столицу дорожной кухни». Великое множество кафешек с грубоватыми названиями, вырванными из лексикона дальнобойщиков или просто из самой российской трудной жизни («Кормилица», «Поляна», «Тип-топ», «Фантазия», «Уют», «Светлана», «М5», «Ням-ням», «Вдали от жен», «У сестер», «Ё-моё»), было готово накормить каждого проезжающего путешественника, водителя свежей недорогой пищей и отменными шашлыками. Один аромат жарящегося на углях мяса будоражил, вызывал аппетит.
Ольга остановила машину рядом с одним из кафе, устроилась на открытой веранде за столиком с аккуратной чистой красной скатеркой, к ней сразу же подошла миловидная женщина в белом передничке, на бейджике имя «Танечка». Румяная, полненькая, ярко накрашенная. Ольга подумала, что она, вероятно, кормит уставших дальнобойщиков не только винегретом, гуляшом и котлетами, но и любовью. Почему бы и нет?
— У вас окрошка свежая? — Вот понимала, что покупать окрошку в общепите опасно, но устоять не могла. Дома такая все равно не получается. Сладковатая, густая, необыкновенная, острая!
— У нас отличная окрошка! И сметанка к ней домашняя, деревенская. Живот не заболит, не бойтесь.
— Вас тут проверяют, хотите сказать? — усмехнулась Ольга, недоверчиво поглядывая на дверь, ведущую в кухню. — Люди поели, уехали, когда еще вернутся…
— Если отравим кого — к нам больше не придут, мы останемся без работы. Да и посетители наши — народ простой, если что — пристрелят, на фиг… Долго разбираться не станут.
Прозвучало довольно убедительно.
— Тогда еще шашлык, компот и плюшки. — Ольга проводила взглядом женщину в белой поварской куртке и марлевом колпаке на голове, скрывшуюся за дверями кухни с большим подносом горячих, распространяющих ванильный аромат, плюшек с сахарной посыпкой.
Конец ознакомительного фрагмента.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Дом на берегу ночи предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других